Buch lesen: «Я не тормоз»

Schriftart:

* * *

– Игнат, ешь медленно! Жуй, Игнат! У тебя тридцать два зуба для этого!

– Двадцать восемь, – говорю я. Правда двадцать восемь, я считал.

Я и сам себе говорю: ешь медленнее! Потому что съел и сидишь, а остальные ещё жуют.

Если один дома, то нормально – поел и пошёл. А если люди? Сидишь, а они едят, едят… Тогда достаёшь телефон, потому что скучно же смотреть, как другие едят! Папа меня страшно ругает за телефон этот. Но он редко дома бывает.

А в школе я стараюсь есть один.

Но тут у маминой подруги Жени был день рожденья, и она нас с Лёвкой тоже взяла. И вот тут я говорил себе: ешь медленнее! Но не получалось медленно – вкусно ведь! А Женя эта мамина всё говорила: а-а, ты уже всё съел! Растущий организм! Я тебе ещё положу! Я отбрыкивался, а она всё равно.

А потом ещё торт!

В общем, я объелся, как никогда в жизни. Там один дядька за столом смешное рассказывал, а я даже смеяться не мог! Никогда в жизни не буду столько есть. Люди в некоторых странах, вон, голодают, а я продукты перевожу…

* * *

Левой, правой. Самое лучшее на свете – ролики эти. На них у меня голова проветривается. Лечу, рассекаю… Воздух свистит, я чувствую его – воздух. Только не наушники, это не люблю: тогда я теряю окружающий мир и страшно. И потом, отвлекает.

Наушники я люблю дома. Будто отгородился ото всех и сидишь один со своей музыкой.

А на улице не люблю уши затыкать. Я люблю город слышать. Я его люблю, город свой. На роликах очень круто по нему: левой, правой!

Если бы только машин поменьше. Я читал, в Стокгольме так: машин мало, и все на велосипедах. Но велосипед у нас негде хранить. И поднимать неудобно на девятый этаж. А самокат или ролики – пожалуйста.

Я решаю обычно так: если мне потом в метро, то лучше самокат. Если же можно без метро, то ролики проще. Быстрее. Но это если лестниц нет на пути. Вообще можно будет исследовать, что лучше. Самокат vs ролики. Когда-нибудь займусь. В школе можно, там часто времени полно. Если не забуду.

* * *

– К доске пойдёт Зайцев.

Все вокруг тихонько хихикают. Ну и что, и что? Сколько уже можно, надоело.

Иду к доске, решаю задачу эту. Простая.

– Игнат, куда ты торопишься? На поезд опаздываешь?

– Я не тороплюсь, – пожимаю я плечом, – я как всегда…

В общем, пропустил я действие. Ну и что; ответ-то правильный. Я в голове уже потому что сосчитал и забыл записать. Руки у меня не успевают за головой.

– Ладно, – говорит она, – пять с минусом. Хотя вообще это ошибка.

– Ответ же правильный, – говорю.

– Решение тоже имеет значение. Мне нужно видеть, как ты мыслишь.

Ещё чего. Чтобы кто-то видел… Мои мысли – моё личное дело, нечего…

– Ой, Игнат, а почему тебя в журнале нет?

– Потому что я не Зайцев, а Волков, – говорю в стотысячный раз. Никогда не запомнят, я уже не поправляю.

Иду на своё место и задеваю ведро; оттуда вываливается швабра и лупит меня по голове.

Опять.

Это мои грабли, швабра эта.

– Зайцев! Тебе самому не надоело в классе клоуном быть?!

– Я Волков, – говорю я.

Вот скажите, это такие похожие фамилии, да? Заяц и волк – это совсем-совсем одинаковые звери. Да? Или мне не подходит фамилия Волков?!.

* * *

Может, если бы я был брюнетом, меня не звали бы Зайцевым. А так – волосы жёлтые.

Дурацкий цвет, как у Иванушки-дурачка. Жёлтые и торчат. Первый день голову помоешь – нормально; а на второй – уже будто сто лет не мыл. Я пробовал стричься коротко, вышел ужас. Будто один нос на лице торчит, причём на чужом каком-то лице. Лучше уж так, как есть: отросли – и нормально вроде, лицо не очень видно.

Но зайцы же белые! Или серые, русаки, там. Разве бывают такие жёлтые?

Или у меня лицо травоядное, не хищное? Лицо как лицо. Ну, не хищное. Но при чём тут зайцы?!

Обидно, в конце концов. Никакой я им не Зайцев.

И ещё имя: Игнат. Нормальные люди вообще мои родители, нет?.. Ну, это папа назвал. В честь друга, который погиб. Папа, наверное, хотел, чтобы я был на того Игната похож. А я не похож. И что мне теперь?.. Виноват я, да?

Знаете, как меня бабушка зовёт? Ну, как думаете?.. Натик. Ы-ы-ы.

Хотя, с другой стороны – хорошо, что папиного друга звали не Сигизмунд, например. И очень плохо, что он погиб. Он, конечно, был очень хороший. И его имя осталось бы при нём, а мне бы досталось Лёвкино.

А вот Лёва. Я же им говорил, что так нельзя: Лев Волков. Зоопарк какой-то! Но они разве послушают… Мама всю жизнь, оказывается, хотела, чтобы сын – Лёвка, Лёвушка. И не виновата она, что папа Волков оказался.

– Есть же Лев Лосев, – сказал тогда папа. – И Волков – это не Зайцев. Если бы Зайцев, тогда глупо: заяц и лев. А волк что? Вполне самостоятельный зверь.

И он туда же. Его-то, кстати, никогда в жизни Зайцевым не называли, никто.

* * *

Хочу обогнать и не могу. Время останавливается. Я еду на этом эскалаторе сто лет. За это время у меня выросла борода. Я прямо чувствую, как она лезет. Потом седеет…

Уф, спрыгиваю с эскалатора. Обгоняю эту, с телефоном. Тычет туда ногтями своими раскрашенными, фу… И встанет же слева, не обгонишь; кому талдычат каждый день: стойте справа, проходите слева!

…Ставлю самокат – и вижу: переднее колесо всё ещё крутится.

Вечный двигатель.

Оно крутится сто лет, с того момента, как я вскочил на эскалатор.

Я всё-таки успел, чудом. Сменку не переодел, проскочил так, куртку бросил на решётку в гардеробе – так можно, когда опаздываешь. Ф-фу! Успел.

Влетел секунду до звонка; то есть за секунду, ух, пропускаю предлоги, ещё будто бегу. А разогнался – не могу остановиться. Прямо чувствую, как у меня там всё внутри: сердце колотится, кровь к ушам почему-то, зачем она сейчас ушам?!. Горят, как фонари.

– Седьмой кла-асс, достаём уче-ебники, – бесконечно тянет Марго. Надо же так медленно говорить! И всё стало так медленно… Я бы уже всё сделал давно! А так… Бесконечные сорок пять минут.

Время застывает, как асфальт. Вообще не двигается. И я начинаю дёргаться. И сам понимаю, что дёргаюсь, как дурак, как псих. Сорок пять минут неподвижного сидения для меня – невыносимо.

– Не вертись! – говорят мне.

Да я и не верчусь вроде. Ноги затекли только.

Ручка падает. Почему ни у кого не падает, а у меня – всегда? Катится, катится, ка-тит-ся, щёлкая рёбрами по парте, докатывается до края – ап! Я ловлю. Медленно падает потому что.

Рёбра у ручки. И у меня рёбра. Об них сердце колотится: тук, тук. Двигаются рёбра, когда дышу. Там лёгкие внутри мягкие, рёбра их берегут, но и не дают вдохнуть глубже, мне бы глубже ещё… Наполнить лёгкие, расправить, как дирижабль… Я бы тогда полетел под потолок. Смешно. Рёбра жёсткости. Рёбра, бра, бр-р-р. Слово само такое – как ручка стучит.

– Откры-ыли два-адцать шесту-ую страни-ицу!

Открываю. Смотрю. И никак не могу понять, какое отношение имеют эти графики функций… А, чёрт, литература же! Другой учебник!

* * *

На обложке написано: «Литература». Я давно уже прочитал его, этот учебник, в первую неделю сентября. Всегда говорю себе: не читай! Что потом делать будешь?.. Но всё равно прочитываю. Они чего-то говорят на уроке, обсуждают… Нет, я слушаю. Когда, например, Тонька говорит, всегда интересно послушать. Правда, она давно уже не говорит, это я отключился. Литература. Хорошее слово, длинное.

Литр.

Трата. Утрата.

Талер.

Алеут!

Отличное какое это «алеут», прямо горжусь.

Трёхбуквенные слова я не пишу. Это слишком легко. Потом, когда у меня наступит ступор, я могу их сразу все написать, есть алгоритм. А сейчас… Шесть букв – это удача. Пока только одна «утрата» получилась.

О! Раритет.

Проверил – точно, подходит! Йес!

– Волков, ты о чём сейчас таком думаешь, а?

Вот же, это я вслух заорал «йес», что ли?!.

– О литературе, Маргарита Павловна, – совершенно честно отвечаю я.

Потом ко мне Ященко подошёл, просил показать, во что я играю.

– Как ты без телефона играешь? У тебя гарнитура, что ли, какая стоит?

Неумный человек, не понимает, как без телефона можно играть!

* * *

Друзей у меня нет. Ну, можно сказать, я со всеми дружу; врагов у меня нет тоже. Но так, чтобы прямо друг – нет. Они все какие-то слишком медленные, не догоняют меня. Рассказывают там чего-то… Я уже давно понял! А они объясняют, объясняют… так медленно! Они думают, что я тупой?!. Или вот в столовую мы идём. Если идти с кем-то, обязательно притащишься к середине перемены, и там будет очередь на километр. А если никого не ждать, то они приходят, а я уже всё купил! И даже почти всё съел. Ненавижу тратить время на еду. Ведь можно ещё кучу всего успеть!

Ай! У-у-у, почему у меня всё падает!!! Хорошо, стакан поймал, подхватить успел. А чай… его не подхватишь, такой вот закон природы.

Правда, я редко пешком хожу. Пока асфальтовый сезон, стараюсь на колёсах. Самокат, ролики, там. Доску осваиваю, такой маленький скейт, но пока не очень научился. Лучше всего на роликах: надел – и привет! И никого не ждать.

* * *

Толчковая – правая. А еду левой. Это главное. Главная нога – не та, которой толкаешься, а которой на самокате стоишь. Конечно, можно и поменять ноги. Вроде бы всё то же самое делаешь. Но снижается и скорость, и маневренность. Устаёт не та, что толкается, а та, что везёт. И толкаться надо грамотно, ногу ставить на препятствия. На трещины, там. Ну, и плитки жёлтые контактные: ногу ставишь на них, чуть приподнимаешь самокат и толкаешься. Хотя вообще, конечно, я падал не раз на плитках этих. Надо бы, в идеале, место оставлять, чистый асфальт, чтобы можно было объехать.

А если лететь под гору, то я стою двумя ногами, правую ставлю крепче, переношу на неё вес тела. Чтобы разгрузить левую, рабочую.

Ещё вот что важно: конфета от горла, леденец. Почти всегда в кармане. От скорости у меня перехватывает в горле, от холодного воздуха; и почти всегда на выходе – кашель и насморк. И леденец очень помогает. Если сразу за щёку его. Всякие, там, с эвкалиптом или просто мятные.

На самом деле я часто забываю это – про леденец. И потом горло болит. Но если бы я писал самоучитель езды на самокате, я бы не забыл. У нас холодная страна. Без леденца за щекой никак.

А в метро на самокат можно повесить сумку. Главное, чтобы он не укатился и не хлопнулся на пол. Я так однажды сметану не довёз – обычную, в пластиковой таре. Она в пакете была, и я этот пакет на руль повесил, а самокат грохнулся. Треснула эта ваша тара, всё вылилось, весь пакет потом в сметане этой…

Самое странное, что в том же пакете были яйца. И ни одно не разбилось. Это странно, но факт.

Почему я на метро ехал с продуктами? Я же всегда возле дома покупаю. Не помню…

* * *

Рядом в метро стоит девушка в синем пальто, читает книжку. Заглядываю – стихи. Вот странно. Я не могу читать, всё-таки неловко, но вижу – стихи.

Не люблю стихов, я их не понимаю. Может, от того, что это медленное чтение. Я пробовал читать, но от меня всегда мысль уходит, о чём это. Ну, читаешь. И понимаешь: тут определённый ритм есть, тарарарам, парам-парам. А глаза этого ритма не выдерживают, дёргаются вперёд, вниз скользят, ищут – про что? Что было, чем кончилось?.. Потом назад… Так и бегают по странице, и никак не улавливается смысл. А если улавливается – всё оказывается просто: смерть, там, или любовь, или дерево растёт. Ну, я упрощаю, конечно. Но всё равно непонятно, чего было огород городить.

Я вообще быстро читаю, пропускаю иногда слова или целые предложения, если понятно, о чём речь. Если мне книга нравится, то я себе говорю: читай медленно! Давай-давай, каждое слово! И так внимательно, медленно читаю пять строчек… И оказывается, что это было такое напряжение для меня! И я ничего не помню. И тут же срываюсь опять.

Вот говорят: не глотай! Мама говорит, папа, да и Марго тоже: не глотайте книги! Читайте медленно, вдумчиво, там… А я не могу. Если я иду медленно, у меня мышцы начинают болеть, я устаю, как чёрт! И то же самое с книжками. Не могу я медленно!

Или ещё вот я себе говорю: не смотри в конец. Не подглядывай! И потом выходит, что я, пока читаю, только и думаю, что там, в конце. И всё пропускаю. Я какой-то неправильный читатель, наверное.

Der kostenlose Auszug ist beendet.