Buch lesen: «Неподвластный феномен»

Глава 1. Черная Линза

1.

Океан лежал безмолвный.

Той ночью над водой не скользили даже призраки. Мир был покоен и мудр. Он не помнил, когда всё началось. Сказитель молвил бы, что в те стародавние времена солнце ходило задом-наперед, спасаясь от Лунных Волков кровожадной Желья́рк, Владычицы Пяти Мертвых Снов. Это могла быть и история о том, как всевеликий Мана-Юд-Сушай однажды пробудился, а мир, который он удерживал на волоске сна, разрушился и пересобрался.

Как бы то ни было, океан в ту ночь лежал безмолвный.

Его воды позабыли время, когда их раскололи залы, арки и площади, овитые запахами, кои человек почел бы лихорадочными и несуществующими. Мир спал, позабыв о том, как в него вторгся кусок инородного пространства. То не было следствием битвы или грозной радости богов. Но так уж вышло, что один из Семи Великих Городов сдвинулся с места.

Кан-Хуг.

И был он пристанищем вод, что парили в залах, и предлагал он дары разума и плоти. Падение Кан-Хуга видел коварный Схизталамот – Тот, Чьи Глаза Смотрят В Колодец. Правитель пустого Этхалсиона внимал обертонам катастрофы, но не предотвратил ее. Ибо Семь Великих Городов постоянно сходят с диска времени и возвращаются на него.

Кан-Хуг глубоко вонзился в плоть океана и навсегда остался в ней. И нет страшнее заблуждения, чем мысль о том, что в снах когда-то звучало: «Ктулху фхтагн!» Этого никогда не происходило и не могло случиться, ибо давнее столкновение Р’льеха и Кан-Хуга не прошло бесследно, и остался только владыка пустого Кан-Хуга – чудовищный Йиг-Хоттура́г.

Но кто знал об этом – либо сошел с ума, либо мертв.

А мертвое всегда безумно.

Океан лежал безмолвный, а в ту ночь по волнам не скользили даже призраки. И никто не ведал, что в глубинах зародилось движение. Оно не было приметным или опасным. Просто лопнула старая раковина моллюска. Во мраке возникла тончайшая струйка воздуха, похожая на танцующую серебряную иглу. Она вращалась всё быстрее и тянулась вверх – к истинному, а не воображаемому свету.

Лопнула еще одна раковина.

И еще.

Поднялись первые облачка морских отложений. Крошечный водоворот рос и удлинялся. И никому не было дела, что такие же ростки вскоре взойдут в других частях океана.

Это конец истории человека.

Ибо врата затонувшего Кан-Хуга распахнулись.

2.

Если кто-то не знает – у моря вкус газировки.

У любого моря и океана, если уж на то пошло.

Человек, обычно загоревший до состояния белозубого, заветренного дикаря, вбегает в воду, поднимая тучи брызг. Он не думает о вкусе, чей покой нарушил. Он не считается с тем, что этот самый вкус породило. Человек полагает, будто море – это сплошной цвет, плотность да веселый туман в голове. Но море – это вкус. Вкус газировки. Горькой, мутной и концентрированной. Шкворчащей на языке.

Эта мысль не была плодом усердных размышлений, и океанолог Радий Имшенецкий готов был поклясться, что лучших мыслей в ближайшее время не предвидится. У него на глазах, что в этот самый момент напряженно вглядывались в окуляры бинокля, происходило нечто поистине удивительное.

В километре от Калесника вращались многотонные громады воды. Они свивались в колоссальный, вальсирующий водоворот. Широкие полукилометровые рукава вращались неторопливо, но по мере приближения к центру сужались и набирали скорость, неся на скакавших волнах всю ярость солнца. Это напоминало незаживающий след, оставленный огромным небесным сверлом. И в самом центре след имел красно-коричневый оттенок сворачивающейся крови.

– Ты хоть что-нибудь понимаешь?

Радий взглянул на жену. Сегодня она надела бесформенные штаны цвета хаки и такую же рубашку. В былые деньки Таша носила белые шорты и тенниски. Впрочем, она была не единственной женщиной на корабле, так что ее длинные загорелые ноги смущали экипаж и личный состав экспедиции не сильнее пережаренной гречки.

Но былые деньки закончились, а в календаре не осталось места для новых.

Рядом околачивался Шацкий Юлиан, низенький гидрограф с черными глазками и характером робкой акулы. Он протягивал Таше еще один бинокль.

«Интересно, это Юлиан сказал ей поприличнее одеться? Видать, бережет свое новоявленное золотце… А кто же побережет меня? – Радий помрачнел. – В моем чертовом сердце сейчас тоже бушует водоворот из газированной воды».

– Вряд ли я понимаю больше твоего, Таша. – Он почувствовал себя глупо. За последние сутки это была чуть ли не единственная приличная фраза с его стороны. – Но мы всё поймем, правда ведь? Даже если нам придется нюхать друг у дружки под хвостиками, совсем как ты.

Юлиан предпочел тактично отмолчаться. А жаль. Отпечаток кулака был бы ему к лицу.

– Господи боже, Радий! – воскликнула Таша. – Ты бы и на перекличке у святого Петра припоминал это, да? Боже.

Не найдя должной злости для ответа, Радий продолжил таращиться на чудо природы. Исполинское полое сверло, невидимое глазу, но доступное воображению, всё так же стремилось куда-то в глубины океана, пока солнце опаляло доступную взору гладь, сотворяя иллюзию бескрайнего поля, засеянного светом. Хочешь – коси, а хочешь – плавай… если жизнь не дорога.

Радий понял, что вслушивается в далекий водоворот – внимает его беззвучным словам. «Здесь всё вертится, Радий, – шептала загадочная воронка, устраиваясь глубже в его сердце. – Здесь вертятся мысли, поступки и даже такие идиоты, как ты. Я – порождение гнилой мысли, и прямо сейчас ты раскручиваешь меня всё быстрее».

– Вообще-то, водоворот не самое классическое природное явление, – подал голос Юлиан. Он пригладил волосы и тряхнул головой. – Завораживающее – да. Но отнюдь не классическое. Кто-нибудь пробовал сегодняшний омлет? Готов поспорить, где-то нашлись настоящие яйца.

– Ради бога, Юлиан, заткнись, – простонала Таша.

Гидрограф смутился и скрыл глаза за дымчатыми очками. Его бинокль по-прежнему обживался в руках Таши.

На площадке, располагавшейся сразу над вертолетной, находилось еще несколько человек. Горынин, он же первый пилот, готовил мобильную платформу для взлета «Мишки» – многофункционального исследовательского дрона. Остальные либо курили, либо с задумчивым видом опирались на поручни, иногда совмещая оба эти занятия. Все глазели на светопреставление, стягивавшее плоть Тихого океана.

– Так что же это, Радий? – Таша с тревогой посмотрела на мужа. – Разве бывают водовороты таких размеров?

– Это вероятно в той же степени, что и шестиметровый богомол, ожидающий за дверью полуночи, прежде чем войти. Я к тому, что правом на существование обладает буквально всё, что сходит с конвейера человеческого воображения. Разумеется, не всё из этого должно находиться в нашем мире.

– Да, наверное, ты прав.

– Как и во многом другом, верно?

– Радий, прошу, не начинай. Давай хоть на секунду забудем… об этом.

Об этом… Радий попытался собраться с мыслями, однако на задворках сознания по-прежнему властвовала газированная океаническая вода – горькая и отравляющая, как сцена, свидетелем которой он случайно стал. Радий сделал над собой усилие, припоминая всё, что ему было известно.

Аномалию обнаружил борт PR-537 «Филиппинских авиалиний», совершавший рейс к Северным Марианским островам. Это случилось третьего августа, шесть дней назад. Пилоты решили, будто наблюдают обширное мусорное пятно, но эта версия не протянула и минуты. Пятно отличалось насыщенным красно-коричневым цветом, а его границы были четкими и непрерывными. Плавающей свалкой это могло быть лишь в том случае, если бы человечество внезапно воспылало любовью к пластиковым стаканчикам и вилкам терракотового цвета, а потом так же неожиданно раздружилось с ними.

Вскоре пилоты нащупали единственный разумный вывод: впереди простирается галоклин – так называемое расслоение воды, вызванное разницей в солености, плотности и температуре между двумя водными массивами. Однако еще никто не лицезрел галоклин, который бы имел правильную сферическую форму около трех километров в поперечнике.

Если уж на то пошло, галоклин в форме круга вообще никто не видел.

Подвязав отвисшие челюсти, пилоты наконец-то сообщили диспетчеру о находке. По их словам, центр галоклина выглядел неправильным и точно бы вогнутым, словно в океане покоилась огромная собирающая линза. Поскольку маршрут борта PR-537 заканчивался в аэропорту Сайпан, одном из двух аэропортов Северных Марианских островов, удалось собрать лишь крохи информации.

В те же сутки на сайте «Красная Орбита» опубликовали статью под названием «Черная линза Эльмова жёлоба». В ней основатель сайта, больше известный как Пестролицый, изложил всю доступную на тот момент информацию об аномалии, а заодно обнародовал визгливые переговоры пилотов борта PR-537.

Статья вызвала определенные возмущения, но уже через пару часов критики выбросили белый флаг, когда Пестролицый дополнил статью снимками, сделанными китайским спутником Бэйдо́у. Снимки наглядно демонстрировали сферический галоклин и водоворот в его центре.

Спустя два дня из порта Манилы вышло научно-исследовательское судно «Академик Калесник». Отмахав три тысячи километров, «Калесник» тринадцатого августа прибыл к Эльмову жёлобу – одному из девятнадцати известных глубоководных желобо́в и конкретно к четырнадцатому, если говорить о Тихом океане. Здесь, в водах Микронезии, Калесник лег в дрейф, удерживая себя на месте ленивым движением гребных винтов.

Судно затаилось.

«Собственно, это всё. Не так много, но и не мало. – Радий вновь поднял бинокль к глазам. – И никакая она не черная, прости, господи, того пестролицего засранца».

Над Черной Линзой кружили птицы. Расстояние до галоклина составляло немногим меньше километра, так что Радий, даже вооруженный оптикой, не мог определить, кто это.

Его раздражение заметила Таша.

– Господи, дыши спокойнее, Радий. Это большие фрегаты западной части Тихого океана. Настоящие морские разбойники. Простой ответ, правда?

– А выглядят как помесь чайки и стервятника. Мерзкая ты птица.

Таша нахмурилась, а Радий испытал смутное удовлетворение, словно он произвел выстрел в молоко, за который тем не менее полагался пустячный приз. Юлиан открыл было рот, чтобы вступиться за Ташу, но осекся, заметив поднимавшегося на площадку капитана.

Сегодня капитанская фуражка Стаса Шемякина выглядела так, словно она ворочалась до двух пополуночи, пытаясь уснуть. Оно и неудивительно, учитывая тот факт, что всем пришлось изрядно попотеть, высчитывая расстояние до водоворота – безопасное, но практичное, сулящее выгоду внутреннему исследователю.

– Значит, большие фрегаты. Так-так-так. – Арктические глаза Шемякина окинули чуть туманный горизонт. – Если не ошибаюсь, это островные птицы, верно?

– Да, – кивнула Таша.

– И что же они здесь позабыли? Неужто где-то во впадине затерялся островок?

– Только если это островок тоски и кислой печали, – пробормотал Радий.

Капитан с любопытством скосился в его сторону.

На глазах у людей скоординированный полет стаи был нарушен. Несколько птиц камнем упали в Черную Линзу. Какое-то время все напряженно наблюдали за происходящим. Наконец птицы покинули водоворот. Вылетали тяжело – так, словно боролись с одышкой. Одна из них держала в клюве брыкавшуюся рыбину.

Шемякин хмыкнул:

– Я бы туда не сунулся, даже если бы там сверкал огонь святого Эльма, певший голосом моей женушки.

– Одна из птиц так и не вернулась. – Таша не отрывалась от бинокля, хотя остальные уже доверились своим глазам. – И вообще, мурмурация¹ нетипична для фрегатов. Их что-то пугает. Как и люди, птицы в случае опасности жмутся друг к другу.

Пока остальные с затаенным страхом в глазах осмысливали услышанное, Радий боролся с внезапно нахлынувшей обидой. Ему хотелось сказать жене что-то гадкое и донельзя глупое. Что-то вроде того, что хоть она и морской биолог, незачем совать нос в птичьи задницы, а заодно и в задницы всяких низеньких гидрографов.

Радий зыркнул на Юлиана. В разуме вспыхнула та самая неприглядная сцена. Кровь прилила к рукам – и тут же отхлынула.

Из Черной Линзы вылетал последний фрегат, унося в клюве добычу.

– Ну и ну, голод сделает безумным кого угодно, – заметил Шемякин.

Таша пожала плечами и передала бинокль Юлиану.

– Скорее уж здесь вопрос дармовщинки.

– Дармовщинки? Они ведь ныряют в водоверть, рискуя жизнью, разве нет?

– Думаю, Радий преподнесет эту гипотезу куда лучше, чем я. Радий?

Радий потер лоб. Несмотря на возникший в их семейной жизни дымящийся кратер, они с женой ментально всё еще работали в одной упряжке. Она читала его мысли, а он… а он так и не сумел прочитать ее душу.

– Они не выхватывают рыбу из воды, Стас. Ее выбрасывает, и чертовы птицы падают, чтобы взять ее на лету. Оп-ап – и унесли.

Эти слова мгновенно сделали Радия объектом всеобщего внимания. Даже Горынин прекратил возиться с «Мишкой». Повернулись еще несколько голов.

– Что ты имеешь в виду, Радий? – осторожно спросил Шемякин. – Намекаешь, что водоворот имеет полость?

– Мы всё увидим, как только «Мишка» взмоет в небо. Но я и так скажу, что там. – Радий перевел взгляд на Черную Линзу. – Дно.

На сей раз пришел черед Юлиана удивляться.

– Дно? Хочешь сказать, галоклин – следствие подъёма глобигеринового ила?

– Не только ила. Взмыла и красная глина.

Удивление быстро оставило Юлиана. Робкая акула в вишневой рубашке приготовилась по-быстрому перекусить.

– Радий, Радий. Глубина Эльмова жёлоба составляет немногим больше семи километров. И ты хочешь сказать, что тело Линзы имеет такую же протяженность, а само оно при этом полое? Куда в таком случае уходит вода?

– А с чего ты решил, что дело только в воде? А вдруг Линза качает воздух? Ты только посмотри на скорость. Да там любое судно переломит! Но под нами, в каком-то километре, течения почти нет. Так не бывает, Юлиан.

– Какая глупость, Радий, но я уловил твой вывод. Ты полагаешь, будто за этим стоят похитители коров. «Ви-у, ви-у! Делаем заход над заливным лугом! Ви-у, ви-у! Где там этот выдумщик в шапочке из фольги?»

Лицо Радия вспыхнуло. Он вдруг понял, что именно сейчас, у всех на глазах, сделает то, что нужно было сделать еще три дня назад. И вообще, именно он, Имшенецкий Радий, руководил Пятой тихоокеанской экспедицией. А значит, отвечал за таких ее ослов, как Шацкий Юлиан, которые, как выяснилось, только и способны что спорить да трахать чужих жен.

– Я тебе покажу, сука, какой я глупый! – прошипел Радий. – И ты абсолютно прав: я настолько глуп, что до сих пор не списал тебя на берег – с увольнительной берестой в кармане и ее копией в заднице!

Брови Юлиана отразили крайнюю степень изумления. Не успев сделать и шага, Радий обнаружил, что его держат. На груди океанолога лежала рука капитана, частично перекрывая принт футболки «Тихоокеанский океанологический институт имени В. И. Ильичёва».

– Я чего-то не знаю? – Шемякин посмотрел на ученых. Обнаружил, что Таша быстро отвернулась. – Так-так-так, а вот теперь я даже не уверен, что нуждаюсь в каких-либо пояснениях.

– Вот уж точно, дорогой мой капитан. – Радий не сводил взбешенного взгляда со смущенного гидрографа.

Капитан мягким, но настойчивым движением вынудил океанолога отступить.

– Радий, ты и впрямь считаешь, будто водоворот уходит к самому дну?

– Если и не к самому, то куда-то очень и очень близко, – с неохотой признал Радий. – Скажем так, на достаточное расстояние, чтобы морские отложения вспорхнули и образовали галоклин.

Какое-то время сгустившуюся тишину ничто не нарушало, кроме тихого поскрипывания переборок, океанического гуда да постукивания стаканчика из-под кофе, катавшегося по палубе.

– Так мы поглядим, что там, или нет? – неожиданно вклинился Горынин.

Все посмотрели на вертолетчика. Тот радостно улыбался, подбрасывая на крепких загорелых руках пульт управления дроном. Сам «Мишка» уже был выставлен на платформе для взлета, готовый отправиться хоть к черту в пасть.

«Только этот черт будет морской», – мрачно подумал Радий.

Взгляды опять обратились к самому необычному явлению, что доводилось лицезреть кому-либо из ныне живущих. В голубоватом зеркальном полотне зияла червоточина, образованная движением неисчислимого количества воды.

Океан ждал.

3.

Лопасти дрона пришли в движение. Еще через пару мгновений по черному корпусу «Мишки» заскользили солнечные блики. Он поднялся над палубой и принялся выписывать круги, держа в прицеле группку людей.

– Тринадцатое августа, вторник, двенадцать часов двадцать минут, – буднично сказал Горынин, не отрывая глаз от экрана пульта управления. – Запад Тихого океана, научно-исследовательское судно «Академик Калесник». Температура воды – двадцать четыре градуса по Цельсию. Температура воздуха – двадцать два. Как обычно, температура шиворот-навыворот. Оператор дрона – Горынин Пётр Дмитриевич. Вас представить?

– Кого? – не понял Юлиан.

Горынин вздохнул:

– Визуальный осмотр осуществляется экипажем и научным персоналом «Академика Калесника».

Он подал пальцем навигационный рычажок, и «Мишка» устремился в сторону водоворота. Трансляция с дрона велась на весь корабль. Рядом с Горыниным остались только Юлиан, Таша, Радий и Шемякин. Поблизости какое-то время крутились два шведа, но им не хватило места, и они убрались к себе.

– До галоклина – пятнадцать секунд, – сообщил Горынин таким тоном, словно оперировал столовым ножом, а не дорогостоящим оборудованием.

«Пятнадцать секунд. – Перед глазами Радия всплыли два обнаженных тела, что разъединились так быстро, что могли сойти за розетку и вилку, о которые запнулись. – Им тоже не хватило каких-то пятнадцати секунд».

Он обнаружил, что сжимает кулаки, точно полет «Мишки» был напрямую связан с его напряжением.

– Галоклин, – объявил Горынин.

Изображение на экране пульта управления изменилось. На смену зеленовато-голубому полотнищу пришла красно-коричневая мазня. Океан превращался в стремительную спираль. По палубе прокатился вздох изумления. На экране предстала усеченная версия водоворота. И вдруг клубившиеся тошнотворные волны словно отсекло. Край водоворота уходил вертикально вниз – обрушивался во тьму, наполненную грохотом и лязгом воды.

Таша прижала ладонь ко рту:

– Разве такое бывает? Господи, я, наверное, сплю.

Какое-то время дрон не двигался, словно решая, достаточно ли в нём запала для рывка, а потом начал снижаться. Из динамиков донесся шум, похожий на овации. Пару мгновений экран исправно демонстрировал бесновавшую воду, игравшую в догонялки, а потом всё подернулось пеленой помех. Связь с дроном оборвалась.

– Ну что там? – раздосадованно выкрикнул кто-то с верхней палубы.

– А то мы как будто знаем! Не засирай эфир и мозги! – рявкнул в ответ Горынин. Посмотрел на капитана: – Там есть функция возвращения к точке взлета. Так что сейчас поднимется. Не денется никуда.

Но «Мишка» не поднялся и куда-то делся.

Радий испытал прилив дурноты, когда Таша и Юлиан взялись за руки. Жест был невинным, почти детским, но океанолог всё равно ощутил, как мир делает сальто и приземляется на сломанные ноги и битое стекло. Слова сорвались с языка раньше, чем мозг успел его прищучить.

– А я вот что изобрел на ходу. Мы должны исследовать воронку на вертолете.

– Не смей, Радий. Даже не вздумай! – Глаза Таши широко распахнулись. – А если тебя там прихлопнет, словно докучливую муху? Ты ведь не муха? Потому что я слышу только обиженное жужжание!

Радий прекрасно ее расслышал, особенно про мух и жужжание. Но смотрел он только на Шемякина: тот вот не жужжал и даже не потирал лапки.

– Мои исследователи, твой вертолет, Стас. Ну что, по рукам, подельничек?

Капитан заинтересованно взглянул на Горынина:

– Что скажешь, Петь? Стоит втягиваться в авантюру этого товарища? Как по мне, разводилово какое-то.

– Скажу, что диаметра воронки хватит на флотилию вертолетов, если я правильно оцениваю расстояние.

– А ты правильно оцениваешь расстояние?

– Безусловно.

– Что ж, хорошо и даже замечательно. – Шемякин с непроницаемой улыбкой посмотрел на океанолога. – Мой ответ – нет. Это слишком опасно.

– Черт возьми, Стас! Тебе что, лоб напекло?! – вспылил Радий. – Не будь таким тупицей! Мы научно-исследовательское судно! За тем сюда и прибыли – рыть землю носом! Или воду, как в нашем случае. Могу тебе хоть расписку дать о том, что беру ответственность на себя. Ну, дать?

Горынин, переложив пульт управления под мышку, заметил:

– Я, вообще-то, готов к полету, если что. Но расписку хрен дам.

Капитан вздохнул. Это было самое горестное, самое безнадежное расставание с воздухом. Посмотрел на Ташу.

– Только ты в силах отговорить этого упрямца. А я, пожалуй, умываю руки.

Но Радий и Таша знали, что к согласию им не прийти.

Ни в этой жизни, ни в следующей.

4.

В каюте, некогда принадлежавшей чете Имшенецких, было шумно. И если Радий складывал вещи бережно, насколько это вообще было возможно, то подавала их разъяренная фурия. Зеленоватые глаза Таши рассыпали искры, от которых, казалось, всё могло воспламениться.

– Ты делаешь это из-за меня и Юлиана?! Господь всемогущий, Радий, ты можешь там погибнуть! Хочешь осчастливить своими костями какого-нибудь неудачника, которому тоже изменили? – Она осеклась. – Прости. Прости, пожалуйста. Я не хотела.

Радий запихнул в рюкзак старый компас – действие, лишенное смысла, учитывая обилие устройств, способных дать представление о сторонах света, но вместе с тем действие, преисполненное глубочайшего смысла. По этой же причине в рюкзак отправились зубочистки, салфетки и обувная ложка.

– Мы – научно-исследовательское судно, – проскрежетал Радий, повторяя сказанное пять минут назад капитану. В горле пересохло от волнения. – Мы обязаны исследовать. И учить других. Исследовать и учить. А не трахаться, трахаться и еще раз трахаться.

Заметив неладное, он извлек салфетки и зубочистки. Тут же заменил их степлером со столика. Его подала Таша, не меньше мужа поглощенная бессмысленным набиванием рюкзака всяким хламом.

– Ты меня хочешь? – вдруг спросила она, и ее лицо пошло какими-то тропическими пятнами.

– Ваша свистопляска тоже началась с этого невинного вопроса, дорогуша? И что он ответил?

– Господи, Радий, прости. Я не знаю, что со мной.

Радий ощутил, что тонет в горячечном бреду. Перед глазами всплыла картина, написанная мазками трехдневной давности.

Он тогда зашел к Юлиану за распечатками и обнаружил нечто похлеще океанического шельфа Марианского и Эльмова желобов. Оседлав Юлиана, голая Таша совершала неторопливые, но дерганные движения скромной наездницы, отчего ее ягодицы напрягались и становились похожи на обесцвеченную кожуру апельсина. Дверь была не заперта, и Радий поклялся, что постучится даже в собственный гроб, прежде чем лечь в него.

Болезненный образ вдруг трансформировался. Спина Таши в воображении Радия оставалась такой же привлекательной и подвижной, какой он ее и запомнил, но теперь из ямочек Венеры и в области лопаток сочилась зеленоватая слизь. А под тяжело дышавшей Ташей уже размахивало щупальцами отвратительное создание, похожее на пустую оболочку, из которой выбралось нечто ужасное и одержимое.

– Ты в порядке, Радий? С твоей бледности можно мел соскребать.

Радий изумленно захлопал ресницами. Видение затушевалось, оставшись смутным предчувствием беды.

– Только не сходи с ума, Радий, но я отправлюсь с тобой.

– Ох, ох, совесть не заесть, милая. Это тебе не фастфуд – пять за двести!

– Как же ты мне надоел. А я и не чувствую себя виноватой. Я чувствовала себя брошенной! Ясно?! Знаешь, что это такое: когда нечто внутри тебя требует… требует какой-то наивной порочности?! Внимания, в конце концов!

– Вот как? Что ж, тогда и я, наверное, составлю вам компанию. Ну, чтобы никто не чувствовал себя одиноким.

Услышав этот голос, Радий вздрогнул и даже не пришел в бешенство. Обернулся. На пороге стоял Юлиан. Он закатывал рукав своей вишневой рубашки и тупо улыбался.

– Ты-то какого черта позабыл в моей каюте? – прошипел Радий. – Она теперь только моя. Хоть что-то в этом мире может быть только моим?!

– Так я же снаружи стою, в коридоре. Правда, Наташ?

«Вот же членосос херов», – устало подумал Радий и поинтересовался:

– Ульяша, а ты не боишься, что я выпихну тебя из вертолета, как только мы взлетим? Я вот, знаешь ли, обожаю одиночество.

– Нет. С чего бы? Этим ты причинишь боль своей жене. А ты этого не хочешь, правда?

– Нет, долбаный ты засранец, именно этого я и хочу. Именно этого. – Радий с остервенением посмотрел на рюкзак, не понимая, зачем он вообще ему понадобился. – А теперь проваливайте! Оба! Брысь!

Не желая ничего слышать и напоминая сам себе капризного ребенка, Радий первым выскочил из каюты. Пулей пролетел коридор и вышел на солнце.

От вертолетной площадки уже доносился пульсирующий стрекот.

5.

Вертолет, использовавшийся прежде всего для погрузочных работ, был буквально набит людьми. В кабине переговаривались Горынин и Юрий Брико, второй пилот. У открытой двери, морщась от гула, суетились Арвид Лилльехёк и Джек Тейлор. Шведу и американцу помогал Хельмут Крауз, краснощекий уроженец Бремена. Они грузили съёмочное оборудование.

Ни слова не говоря, Радий забрался внутрь и уселся подальше от всех. Подумал: «Господи, это как начало плохого анекдота. Собрались как-то швед, американец и немец покататься на русском вертолете…»

– Боитесь, мы украдем у вас славу? – прокричал он, беря наушники внутренней связи.

Джек широко улыбнулся, и Радий решил, что тот похож на актера, рекламирующего комплект из зубной пасты и туалетного ершика.

– Это забота.

– Забота? – переспросил Радий.

– Забота о том, чтобы ваши имена вписали в этот исторический момент.

– А, я понял. Иначе русским никто не поверит, да?

Джек кивнул. В салон протиснулись Таша и Юлиан. Низенький гидрограф прижимал к груди огромный поисковый фонарик и промышленный противогаз. Радий отвернулся, не желая испытывать на прочность желчный пузырь, толкавший свое содержимое прямо к языку.

Где-то через минуту они оторвались от взлетно-посадочной площадки. Радий вдруг осознал, что боится океана. Словно где-то внутри распахнулся сундучок, хранивший прописную истину: в океане что-то есть. Можно разглядывать безбрежную гладь хоть всю жизнь и не понимать, что там что-то плавает. И это что-то имеет объём, занимает пространство, простирается вглубь и дремлет во тьме.

Спустя какое-то время Горынин сообщил по внутренней связи:

– Галоклин, господа!

Все прижались носами к иллюминаторам. Все, кроме Арвида. Он отодвинул боковую дверцу, и в салон ворвался ветер, взметнув волосы Таши снопом белых искр. Сам Арвид принялся водить объективом видеокамеры, принимая лучшие кадры, что называется, из рук Бога.

С высоты в сто метров вода казалась застывшей голубовато-серой пастилой. Резко возникли красно-коричневые цвета. Клокочущие потоки неслись в одном направлении. Внизу вращался гремящий исполинский диск, словно плевавшийся кровавой и пенной яростью.

– Господи боже! – Таша испуганно уперлась в перегородки.

Арвиду, как человеку, выглядывавшему наружу, повезло еще меньше. Он походил на игрушку со стеклянными глазами, чьи руки по-прежнему выполняли какую-то механическую работу.

Край колоссального водоворота напоминал водопад – за той лишь разницей, что воды конкретно этого водопада бежали вбок. Пропавший дрон, разумеется, передал эту особенность, но глаза пошли еще дальше: они сообщали мозгу чистейший страх. Рев стоял такой, что наушники едва справлялись.

Воды Тихого океана свивались, пенились, меняли цвет и становились жертвой чудовищной, противоестественной центробежной силы.

– Что-то ее раскручивает! – крикнул Юлиан. – Хотел бы я знать, что именно! Это просто невозможно! Даже не так! Это физически запрещено, только если мы не на другой планете!

– А мы и высадились на другой планете, придурок, – прошептал Радий, не отрываясь от иллюминатора. – Я так точно.

Хельмут привстал:

– Арви, ты там снимаешь?

Швед обернулся. Глаза на бледном лице лихорадочно блестели. Какое-то время он бессмысленно таращился на Хельмута, а потом показал большой палец и вернулся к видеокамере.

– А вот и центр, – шумно выдохнул Джек.

Под днищем вертолета разверзлась водянистая бездна. При попытке всмотреться кружилась голова, а во рту появлялся неприятный металлический привкус. Разум буксовал и затухал, точно неисправная лампочка, силясь разложить природу этого явления на составные.

– Радий, ну что там?

Голос Шемякина, вклинившийся во внутреннюю связь, заставил всех вздрогнуть. А учитывая, что вертолет дернулся, вздрогнул и кто-то из пилотов.

– Здесь самый огромный в мире слив, Стас. Я хочу опуститься ниже. Дашь свой вертолетик еще немного покататься?

– Пётр, это осуществимо?

– Да без проблем, – отозвался Горынин. – Сколько нужно, Радий?

– Метров пятьдесят, но было бы лучше, если бы вышла вся наша высота.

– Капитан?

– Действуй по обстановке, джигит. Отбой.

– О’кей. Господа, мы вторгаемся в неизведанное. Держитесь крепче за шляпы.

Поначалу как будто ничего не происходило, но уже через несколько секунд внутренности отчаянно просигнализировали о том, что хотят втиснуться в горло и застыть там. Чуть выпуклый горизонт тоже пополз вверх.

Лицо Таши сделалось отстраненным, и она мелодично пропела:

– Летит, летит, летит, летит… твой голубой метеорит – подарок драгоценный.²

Радий позволил себе слабую улыбку. Таша не была пугливой, учитывая ее закалку в качестве морского биолога, но уж если страх подступал, то она давала ему отпор, читая эти строки. Впервые он столкнулся с этим, когда на одном из их первых свиданий какой-то лихач зацепил бампером подол ее платья. Оно немного порвалось, но Таша, к удивлению Радия, прочитала вслед придурку стихотворение.

Неизвестно, какие еще факты пришли бы Радию на ум, если бы не заговорил Горынин.

– На месте. Считай, на воде стоим. Но без воды. Ну, вы поняли каламбур.

Все с недоверием покосились на пейзаж. Далекие края водоворота действительно находились где-то на уровне глаз, хотя под днищем вертолета по-прежнему зияла пропасть.

– Петь, Юр, у нас же есть на борту импульсный лазерный дальномер? – спросил Радий.

Ему ответил Брико:

– Как и всё остальное, Радий. Нужна глубина этой малышки?

– Да, пожалуйста.

Повисла напряженная тишина, а потом эфир внутренней связи всколыхнулся и опять заговорил Юрий Брико:

– Радий, похоже, прибор сбоит. Не знаю, порадует тебя это или нет, но глубина лишь немногим не добирает до восьми километров.

– Этого не может быть, – вклинился Юлиан. – Глубина Эльмова желоба едва превышает семь. И это в самой глубокой его части!

– Так зайди к нам и сам взгляни на чертовы цифры, умник!

Джек вскинул голову:

– А что, если эта хренота выскребла дно, будто голодный – тарелку?

Радий рассеянно кивнул. Ему на ум тоже ничего не приходило, кроме бредовой фантазии об огромной ложке и ее владельце-великане, одержимом идеей как можно лучше размешать сахар у себя в кружке.