Вера, Надежда, Любовь, или Московская фантасмагория

– Тетя Оля, это мы с мамой. Вам плохо, надо скорую вызвать. Я сейчас позвоню, хорошо? Ее в любом случае надо вызывать. А почему же милицию – то не вызвали? – обратилась она к соседке, – позвоните 02 пожалуйста. Тетя Оля, вы лежите, лежите, не вставайте.

Анатолия задержали в тот же день вечером на бульваре. Он играл в шахматы с пенсионерами. Его до конца жизни упекли в психушку где – то во Владимирской области. Через месяц умерла Ольга Павловна. Ее похоронили рядом с Нюрой – на Ваганьковском. Освободившуюся огромную комнату заняли какие – то неизвестные родственники Ольги Павловны.

– Откуда их черт принес, не понятно, тетя Оля жива была, так мы о них не слышали и не видели их ни разу, а тут на тебе – понаехали человек десять, ковры, посуду – все за день повывезли, – сокрушалась Вера.

В августе пятьдесят девятого семейство Нарумовых отдыхало в Тирасполе, Поехать туда пригласил Евгения Августовича его друг и сослуживец, начальник отдела Кардаш, который был оттуда родом. У него там был там дом на берегу Днестра, где проживала его сестра с мужем и двумя дочерьми. Ехали туда больше полутора суток. Духота в вагоне стояла невыносимая, пахло паровозной гарью. Стоило открыть окно, белая скатерть на столике покрывалась слоем сажи. На станции их встретила хозяйка, назвавшаяся Марианной, красивая смуглянка – молдаванка лет сорока пяти. Погрузились на телегу и сытая лошадка резво потащила их по пыльной дороге на окраину Тирасполя. Дом оказался большой, утопающий в зелени, чистота везде – идеальная, полы, стены – все было в коврах. У ворот их встретили две цыганского вида девочки – подростка. «Христя, Ксанка, что встали столбом, а ну помогите гостям, несите в хату вещи» – прикрикнула на них звонкоголосая Марианна. От ворот открывался чудесный вид на днестровские дали. Марианна разместила их в самой большой комнате с окном в сад. Прямо в окно свешивались крупные, уже спелые гроздья черного винограда. Марианна рассказала, что муж ее сейчас в Тюмени на вахте, работает на газопроводе и пробудет там до октября. «Так ще живите, скильки хотите, гости дорогие». Коля первое время стеснялся девочек, но через пару дней освоился и они гонялись по двору друг за другом, брызгаясь ледяной водой из колодца, и бегали купаться на Днестр. Каждое утро хозяйка ставила на стол огромное блюдо, полное винограда, груш и абрикосов и кувшин своего красного вина «А вино – то у вас преотличное, хорошо продаете, наверное» – сказал как – то Евгений Августович. « Та ще вы говорите, кто ж его купит, тут у всех оно е» – со смехом ответила Марианна. В первый же день Вера обгорела, пролежав пол дня на берегу, так что потом неделю ходила, накрыв плечи мокрым полотенцем. Евгений Августович еще в Москве пообещал, что переплывет Днестр, но, видимо, сил не рассчитал и доплыл только до середины – оказалось, что в этом месте было довольно сильное течение. Три недели пролетели, как один день. Надо было собираться в Москву, но тут не обошлось без неприятности. За день до отъезда Евгений Августович попросил хозяйку отвезти его на вокзал за билетами. Оказалось, что плацкартных и купейных уже не было, были только общие и то в разных вагонах. Возле кассы Евгений Августович разнервничался, накричал на кассиршу, так что она вызвала дежурного милиционера. В пятницу вечером перед отъездом Евгений Августович с Колей пошли на Днестр искупаться. На обратном пути Евгению Августовичу стало плохо – прихватило сердце. Со стоном он опустился на скамейку возле дома. «Пап, ты что, тебе плохо? давай я маму позову» – «Сейчас, погоди, сынок, сейчас отпустит, посидим не много и отпустит, маме не говори, вот беда – то еще…»

Поезд отправлялся в одиннадцать вечера. В вагоне, забитом до предела стояла не вообразимая духота. Евгений Максимович задыхался, Вера с трудом упросила освободить ему нижнюю полку, чтобы он мог прилечь. Николке пришлось ехать в другом вагоне. Дома Евгению Августовичу стало совсем плохо. Вера сразу же вызвала неотложку. Он постоянно стонал и кричал от болей в сердце. Врач, послушав его, сказал, что необходима немедленная госпитализация. «Доктор, я поеду с ним», вся в слезах сказала Вера. «Нет – нет, это ни к чему, приготовьте лучше туда халат, тапочки, остальное потом подвезете» – «Доктор, а куда? В какую больницу?» – «В шестидесятую, тут не далеко».

Утром следующего дня в больнице Вере сказали, что больной находится в реанимации и увидеть его пока нельзя. На вопрос, как он себя чувствует, ей ответили, что поставлен диагноз инфаркт и необходима срочная операция. Совершенно убитая горем, Вера просидела в больнице до вечера, справляясь каждый час о состоянии мужа. «Стабильно тяжелое, – говорили ей, – не ждите и езжайте домой. Звоните по этому телефону». Операция была назначена на четверг на два часа дня. Вера была в больнице с восьми утра в надежде, что ее пустят к мужу. «А вы подойдите к доктору Селиванову, он будет оперировать, может он разрешит вам, он сейчас у заведующей отделением там, в конце коридора» – сказала ей дежурная сестра. Вера подошла к кабинету и в нерешительности остановилась возле двери с табличкой «Зав. отделением Лифшиц К. М.» Дверь была слега приоткрыта и Вера услышала: «А я вам, Кира Михайловна, говорю, что шансов ноль, уж поверьте моему опыту. Рискнуть? Рискнуть можно, когда пятьдесят на пятьдесят, а тут… минуту». Послышались шаги и дверь неожиданно захлопнулась. Вера была в ужасе от этих слов. Она поняла, что речь идет о ее муже. Она прислонилась спиной к стене, чувствуя, что ноги не держат ее. Так он простояла минуты две, потом, стараясь справиться со страшной слабостью, охватившей ее, она постучала в дверь. Ей не ответили. Она слышала, что там продолжается разговор. Она постучала еще раз у же громче и настойчивей. «Да, войдите» – ответил женский голос. Лифшиц – дама средних лет в золотых очках сидела за столом, доктор Селиванов высокого роста, плотный, стриженный «ежиком», стоял перед ней, перелистывая папку, видимо, с историей болезни.

– Вы что хотели, женщина, – спросила Лившиц.

– Извините, здравствуйте, я жена Наумова…

– А, весьма кстати, – сказал Селиванов, взяв ее под руку,

– Мы как раз говорили о вашем муже, проходите, садитесь… Как вас величать?

– Вера… Вера Александровна.

– Послушайте, Вера Александровна, скажу вам откровенно, случай тяжелый. Почему раньше не обратились ко врачу? Это преступная халатность. Вам надо было показаться еще как минимум год назад. Вы же интеллигентная женщина и муж ваш… Вы же не из глухой деревни, как можно было все так запустить? Скажу сразу: шансов мало, очень мало. Вам необходимо подписать согласие на операцию. Ваш муж дал свое согласие, но нам необходимо и ваше. Операция в два часа, так что подумайте, время еще есть. Хотя что тут думать… как говорится, без вариантов.

– Доктор, я согласна.

– Ну что ж, тогда присаживайтесь тут вот за стол, Кира Михайловна…

Лифшиц протянула ей бланк.

– Укажите ФИО, паспорт у вас с собой? Укажите свои паспортные данные, степень родства, внизу бланка ставьте дату и подпись. Не торопитесь, прочтите внимательно, если что-то не понятно, спрашивайте.

– Ну все, Кира Михайловна, если что, я у себя.

Слезы застилали Вере глаза, две – три капли упали на бланк.

– А скажите, доктор, можно мне к мужу, хоть не надолго, я же не могу так вот…

– Хорошо, но 10 -15 минут, не больше. Подойдите к дежурной сестре, она вам халат выдаст и отведет вас. А это (она показала на пакет с апельсинами) ни к чему.

Первое мгновение Вера не узнала мужа. Лицо у него было мертвенно – бледное, под глазами черные круги.

– Здравствуй, Женечка, как же так, разболелся ты у нас…

Он сделал попытку приподняться, но без сил опустился на подушку. Вся в слезах она нагнулась и поцеловала его в ледяную щеку.

– Да вот, Верочка родная, не повезло, но ничего, я еще выберусь, операция сегодня… как ты сама – то, про Валеру есть что – нибудь?

– Все по старому, Жень, С работы твоей приезжали… Худяков и Кардаш. От нас они к тебе поехали, да, видно, не пустили их.

– Да нет, они были где- то час назад. А как Николка, что ж ты без него…

– Так он же в школе, Женечка.

– Жаль, так хотелось увидеть его. Ты держись Верочка, похудела, осунулась, не терзай себя, не рви сердце, дай Бог, обойдется все. Доктор говорит надежды на благоприятный исод мало, но главное, не раскисать. Ты знаешь, как ни странно, я смерти не боюсь. Ни сколько. Помню, в детстве, лет пять мне было, в Подольске мы жили… помню дорогу во ржи и я стою там, смотрю на облака, на небо, а там жаворонки заливаются, и меня тянет туда, к облакам, просто взлететь хочется и я в таком восторге, и чувствую, просто знаю, что жизнь бесконечна и я никогда не умру, ни я ни папа с мамой… так что не убивайся, Верочка милая моя… все пройдет, и ты прости меня, прости, родная, а тебе еще ведь Николку надо будет на ноги поставить, он что – то разболтался последнее время. И еще. Попробуй позвонить моим старикам в Мюнхен. Телефон у меня в моей записной книжке. Она в левом кармане пиджака, ну того, серого в полоску. Приехать они, конечно, не смогут, но хоть будут знать, хорошо? А ты береги себя, не терзайся, сама видишь, не жилец я. На операцию подписался, хотя шансов ни каких – доктор сам мне сказал, да я и сам чувствую, что дело швах. Все, Верочка, жаль, конечно, столько еще хотелось сделать, я ведь еще молодой мужик – то, и на вот тебе.

Он без сил откинулся на подушку.

– Женечка, я хочу тебе сказать… – с трудом сказала Вера сквозь слезы, – ты меня прости, может я ерунду говорю, но если это случится… мама ведь сказала, что родственники там встречаются и если, ну если ты Валерика там не увидишь, это будет значить, что его там нет, что он жив… Женечка, милый, я каждый день буду ждать тебя и каждый вечер буду зажигать свечу. Если не найдешь там Валеру, если он жив, погаси, задуй свечу и я буду знать, что ты рядом и что Валерик…

Он приложил ледяную ладонь к ее щеке.

– Верунь, ну что ты придумала, ты уж совсем того…

– Нет – нет, милый мой, родной обещай мне.

– Ну ладно, Верунь, я постараюсь. Хотя может и выкарабкаюсь еще. Да, вот еще что. Помнишь, на терраске в шкафу был футляр с чертежами, из Германии я привез, так вот, все дело в нем, его надо вернуть, иначе они не отстанут… я с дуру, не знаю зачем, закопал его… ох, сердце, сердце, Верочка, сердце больно, ох, как больно, больно…

В ужасе она выскочила в коридор.

– Доктор! Ему плохо… доктор!

Евгений Августович умер через час на руках у жены. Похоронили его в Кузьминках. Софья Платоновна настаивала на том, что бы отпели его в храме, как положено, ведь он крещеный был, но сослуживцы так быстро все организовали, что на третий день уже все было закончено. На могиле поставили крашеную железную табличку и положили венок «От благодарных сослуживцев». Кардаш предложил Вере помощь в устройстве ее на работу в НИИ, но она была в таком состоянии, что ничего не поняла и не запомнила из его слов. Он передал ей три тысячи рублей. На поминках сидели молча, только Софья Платоновна сказала: «Царствие небесное и вечный покой рабу божьему Евгению». Выпили по рюмке водки за упокой, к еде почти ни кто не притронулся. «Уеду я, к своим поеду в Мюнхен, – сказала уходя Таисия, – Женька был одна моя отрада. Здесь у меня, кроме тебя, никого не осталось». Уже после поминок, когда убрали со стола, неожиданно приехали Макс Гринько с женой Лилей. Макс – невысокого роста худощавый брюнет лет пятидесяти был в шикарном черном костюме, Лиля холеная блондинка на вид на много моложе мужа в перстнях, кольцах и бриллиантовых сережках. В убогой Вериной комнате они смотрелись несколько странно.

– Здравствуй, Верочка, – снимая шляпу и целуясь с Верой, сказал Макс, – прости ради Бога, мы опоздали… на кладбище, к сожалению, не смогли поехать, дела все, но ничего… прими, Верочка, наши соболезнования. Это был просто удар для нас. Женя для нас всегда был примером жизнелюбия и стойкости в этой жизни не простой. Да что говорить, великий был человек. Когда ты позвонила, я ушам своим не поверил – как гром среди ясного неба. Как же так?..

– Спасибо, Макс, вы проходите, присаживайтесь – сказала смущенная Вера, усаживая их на диван.

– Да мы, Верочка, не надолго, буквально на пол часа, я ведь с работы сбежал, – так как же, Верочка, что случилось?

– Сердце, инфаркт… надо было давно уж врачу показаться, я сама виновата, надо было настоять, конечно, да все как то… Люба, Надя, давайте помянем Женю. Макс, Лиля, вам водки или вина?

– Мне водки, а Максу не надо, он за рулем.

– Лиля, но рюмку – то я за Женю выпью.

– Нет, Макс, я сказала нет.

– Ну, как скажешь… Верочка, – сказал он, взяв Ольгу за руку, – еще раз прими наши соболезнования, мы всей душой с тобой. Жени здесь с нами нет, но он всегда будет с нами в наших мыслях, в нашей жизни… и прости, может я не к месту, но уже точно можно сказать, вопрос с вашим жильем там (он показал пальцем на верх), учитывая заслуги Жени, удалось решить. Вы идете, как вне очередники. Где – то в октябре вы должны получить как минимум, двухкомнатную квартиру. Так что можете потихоньку готовиться к переезду.

Рюмка в руке Веры дрогнула и несколько капель упало ей на платье.

– Спасибо, Макс… даже как-то неудобно, но от всей души спасибо… Лиля, вы закусывайте, сырком вот, салатик.

На сороковой день Вера с матерью были в храме. Они заказали панихиду о новопреставленном р. б. Евгении, а Софья Платоновна договорилась с батюшкой отслужить литию на могиле. В храме Вера купила бронзовый подсвечник с ангелочком и запаслась восковыми свечами.

Подошло первое сентября 1959 года и Коля пошел в седьмой класс.

X

Прошел год и вот они, шестидесятые.

Ах, незабвенные шестидесятые, «как молоды мы были, как искренне любили…», Евтушенко, Рождественский, Вознесенский Ахмадуллина собирали стадионы, они давали нам надежду и мы жили этой надеждой, не призрачной, как коммунизм, в котором мы должны были очутиться в 80-м году, и по ходу лопнувший, как мыльный пузырь, а реальной, полной бытия надеждой обычного работяги за станком или за кульманом. Где то там, в Кремле сидели наши горе – правители и занимались черте чем, только не устройством нормальной жизни в стране, но что поделаешь, не везло нам, россиянам на правителей ни до того, ни после, да и теперь, судя по всему, не везет. Жили выживали, как могли, попивали водочку и хулили на все корки родную советскую власть. Хотя ведь о завтрашнем дне мало, кто задумывался, потому что десятилетку заканчивали все, в институты – университеты поступали запросто и забесплатно, была бы голова на плечах, с работы уволить могли только если уж совсем спился, с круга сбился, да и то суд мог восстановить, да еще с оплатой прогулянных дней – стало быть профсоюз не провел работу по воспитанию социалистического сознания трудящегося. Теперь только понимаешь, что по сравнению с нынешними – то временами тогда просто лафа была, а не жизнь. Хочешь оттянуться на Черноморском побережье – пожалуйста, на Камчатке – без проблем и все за копейки. Едешь в метро – читают все. Книжки – копеечные, хотя купить собрание Толстого или Гоголя, да и любых классиков – черта с два, это надо было доставать. Но за то сколько неподдельной радости было, когда на твою полку попадал весь Пушкин или Лермонтов, причем в отличном издании. Сейчас свободно можно купить все это, но хорошо, если один из сотни знает, где стоит памятник Пушкину или может прочитать по памяти хоть одну строфу из Евгения Онегина. Да и на хрена оно теперь? Бабла можно срубить и без Достоевского с Гончаровым – чтобы прочесть все, что они понаписали, нужна уйма времени, а время – деньги, а жизнь такая короткая. Нет, из принципа можно, конечно, засесть за классиков, но тогда точно будешь лапу сосать. А в те благословенные времена всего Пушкина можно было прочесть в метро, а Лермонтова с Гоголем – лежа на диване после работы. Потому что точно знали, завтра пойдешь на работу, получишь свои двести рваных – и гуляй, рванина: хочешь – в музей, хочешь – в пивную… ты свободный человек! Охота, конечно, пока молодые, в Париж смотаться, или там в Лондон, Нью Йорк, но только на недельку – другую, не больше, а на совсем туда – нет уж, у них там проблем выше крыши – за все плати, налоги, кредиты, с работы турнут – пиши пропало, оно нам надо было?

Мало по малу Вера приходила в себя. Люба приходила с работы поздно и на Вере лежала вся домашняя работа. В первых числах октября, даже не надеясь ни на что она пошла в исполком и получила ордер. «Где вы гуляете, ваш ордер уже вторую неделю лежит, – с укором сказала ей секретарша, – давайте ваш паспорт и расписывайтесь в получении». Домой она летела, как на крыльях. «Мам, мы ордер получили! Отдельная квартира в Измайлово! Собирайся, смотреть поедем».

Они получили маленькую двушку на втором этаже кирпичной пятиэтажки на углу 7-й Парковой и Сиреневого бульвара и Вере она показалась роскошной, к тому же – она глазам своим не поверила – там была телефонная розетка. Вера набрала в магазине коробок и они принялись укладывать белье, постели, книги и кухонную утварь. За день все шкафы и полки опустели. Перед отъездом она подошла к тополю, который посадил Евгений Августович в день рождения Коли. За пятнадцать лет он здорово вырос и был уже в двое выше ее ростом. Она нежно обняла его и поцеловала. «Прощай, тополек, не болей, расти вместе с Николкой большой и сильный».

Она заказала машину и за две ездки перевезли на Сиреневый бульвар все вещи. За пару недель они полностью обустроились на новом месте и на ноябрьские праздники справили новоселье.

Коля пошел учиться в новую школу. К новым учителям и одноклассникам он привыкал с трудом. В первые же дни он нахватал троек и получил двойку по русскому, чего с ним ни когда не бывало. Пришлось Вере засесть с ним за уроки.

Вера ушла из ателье: одной ее зарплаты теперь явно не хватало и она решила заняться работой на дому. Несколько дней она моталась по району и расклеивала объявления «Квалифицированная портниха принимает заказы на пошив верхней женской одежды». Заказчицы не заставили себя долго ждать и уже через неделю пришли первые клиентки. У нее оставались не выполненными два заказа еще с Плехановской и к концу сентября она должна была их сдать. С утра до вечера она строчила на машинке. Устав от шитья, Вера садилась на кровать и неотрывно смотрела на горящую свечу. «Где вы, мои родные, милый Женечка, подай хоть какую весточку, я все равно буду ждать, до последнего вздоха буду ждать». Свечу она зажигала на туалетном столике рядом с кроватью. Здесь ее не могло случайно задуть сквозняком.

– Что ты взялась зря свечи – то жечь, дочка, – заглянув как – то к ней в комнату, сказала Софья Платоновна, – свечу тебе надо бы перед образом Богородицы «Взыскание погибших» ставить, да помолиться за мужа да Валеру, святителю Николаю тоже хорошо бы, материнская молитва силу имеет, если с душой – то, а у тебя в комнате ни одной иконки нет, ты подумала, кому свечи – то возжигаешь?

– Хорошо, мам, а где такую иконку достать? Я тебе денежку дам.

– Достать? Я на Иоанна Златоуста в храм пойду, возьму там. А ты не жги свечи зря, они ведь освященные, я уж чувствую, что ты задумала, видит Бог, не будет ни чего.

По вечерам Вера расклеивала объявления. К концу года у нее в работе было уже несколько заказов.

Новый год получился не веселым. Николка закончил четверть с одними тройками, Вера даже не хотела елку ставить – так скверно было у нее на душе, но из Лесного позвонила Надя и сказала, что взяла двухнедельный отпуск и на зимние каникулы хочет приехать с Сережей, так что елку все – таки пришлось нарядить. Вера пожаловалась Наде, что Николка совсем съехал на тройки, а то и двойку принесет. «А мой Сережка на одни пятерки учится, сказала Надя, – уроки делает сам, я иногда хочу помочь, ну по русскому там, по арифметике, так нет, всякий раз я сам, я сам… а ведь четвертый класс уже».

К Новому году Вера разделалась с заказами.

– Вот, оцените, – сказала она сестрам, разложив на кровати нарядный комплект из поплина – блузку и юбку, и платье из струящегося крепдешина.

– Вер, ты превзошла сама себя, – всплеснув руками, восхищенно сказала Люба, – Надюш, скажи, ведь такой красоты в магазине не купишь, ширпотреб сплошной, даже если что – то путное выбросят, так в очереди настоишься, проклянешь все, а в ателье тоже не везде сошьешь, еще и испортят, а это – просто шедевр, Вера, какая же ты молодец у нас.

– Верунь, тебе давно этим надо было вплотную заняться, сейчас уже своя клиентура была бы. И сколько ты возьмешь за эту красоту?

– Ну, семьсот за комплект и пятьсот за платье.

– А сколько ты шила?

– Ровно месяц.

– Что – то дешево, хотя…

– Вер, – Люба осторожно взяла в руки платье, – а можно я на себя прикину, я аккуратно…

– Ну конечно, Любочка, примерь, но тебе тесновато будет.

– Ох и правда, разжирела… но я прикину хоть.

Люба подошла к зеркалу и приложила к себе платье. Вера и Надя подошли к ней.

– Потрясающе, как раз мой цвет. Вер, а сошьешь мне что – нибудь в этом духе, я тебе заплачу.

– Обязательно, Любочка, я вот думаю, ты ведь у нас теперь министерская дама, я тебе строгий костюм сошью, с жилеткой, чтобы можно было с разными рубашками… материал и цвет ты уж сама подберешь, но мне кажется тебе лучше подойдет светло – серый. К июлю и сошью, как раз ко дню рождения.

– Верунь, а мне? Тогда я, Любаш, за тобой, хотя мне в Лесном и ходить – то не куда кроме как на радиоцентр, а там синий рабочий халат – вот и весь наряд.

– А я тебе, Надежда, брючный костюм для работы сошью. Ты же не в халате на работу ходишь? Ладно, девчонки, скоро заказчица придет, надо повесить все это на ширму. Мне еще у Николки уроки надо проверить. Люба, а вы с Надей может сходите в магазин? Нужно для оливье все купить, ну и вообще овощей, фруктов – у меня шаром покати, ничего нет. И Николу с собой возьмите, пусть помогает вам сумки нести.

Пришла заказчица – средних лет невзрачной наружности дама в золотых сережках и перстнях. Вера провела ее за ширму. Всю примерку дама молча и придирчиво рассматривала себя в зеркало, поправляя оборки и расправляя складки.

– Вот здесь, обратите внимание, я подобрала и теперь точно в размер, а здесь не много свободно, но так и смотрится лучше. Юбка сидит на вас как родная, я отпустила ее на сантиметр, как вы просили, – хлопотала вокруг нее Вера.

– Хорошо, – наконец сказала дама, – теперь вроде бы все так, как я хотела. Да, так, как я и хотела. Сколько я вам должна?

– За все тысяча двести.

– Мда… дороговато, конечно, ну да ладно. У меня знакомая ищет, хочет костюм пошить, а в ателье наших сами знаете как, все нервы измотают… могу я вас рекомендовать?

– Конечно, минуточку, я вам свой телефон запишу.

– Хорошо. Тесновато тут у вас… а вы не хотите в хорошее ателье в Центре устроиться, я могла бы за вас похлопотать. Вот получите.

Проводив заказчицу, Вера несколько минут сидела на кровати, глядя на слегка подрагивающее пламя свечи. И вдруг свеча вспыхнула ярким пламенем и с легким треском погасла. Вверх от нее потянулась струйка дыма. «Боже мой, что случилось», – прошептала Вера. Она чиркнула спичкой и попыталась зажечь свечу, но та, погорев две – три секунды, погасла. Она несколько раз повторила попытку, но все было бесполезно. Комната наполнилась запахом серы. «Женя… Женя… Женечка, милый, да как же так, это что же, значит Валерик жив? Скажи мне, умоляю, милый мой любимый Женечка, скажи!» – шепотом просила она. Внезапно свеча ярко вспыхнула сама по себе. «Женя!» – хриплым голосом закричала Вера и без сил повалилась на коврик возле кровати.

– Ну, слава Богу! – услышала она голос Софьи

Платоновны. Вера лежала на кровати с мокрым платком

на лбу. Надя и Люба стояли возле нее на коленях.

– Верочка, дорогая, что случилось? Входим, а ты без чувств на полу лежишь. Тебе плохо стало? Сердце? Ты бледная, как полотно и вся горишь, как в лихорадке. Что случилось, объясни нам, на вот, выпей. Это корвалол, – Люба протянула ей стакан.

– Не знаю, может подустала просто… а свеча почему не горит?

– Я погасила ее, – сказала Надя, – в комнате серой воняет, ты что, спички жгла? Николка, быстро открой окно проветрить, дышать не чем. Верочка, давай неотложку вызовем, а то вдруг опять…

– Нет – нет, мне уже лучше, просто слабость такая, что ни рукой ни ногой… у меня бывает так, потом все проходит. Спасибо вам, напугала я вас.

– Ты давай лежи, отдыхай, мам, побудешь с ней? А мы с Надей на кухню пойдем. Как ни как, а завтра Новый год.

Как ни странно, но Вера в душе чувствовала огромное облегчение. Кто знает, что тогда случилось? Прошло почти два года и это уже было не столь важно для нее. Теперь она знала, просто уверена была, что Валера жив и это было главное. В ней с еще большей силой возродилась надежда и теперь надо было просто жить и ждать. Свечей Вера больше не зажигала, а иконку «Взыскание погибших» повесила в изголовье кровати и молилась ей как умела – своими словами. Евгений Августович снился ей чуть ли не каждый день. Она просыпалась среди ночи и уже не могла уснуть. От недосыпания у нее появились темные круги под глазами. Так она промучилась всю зиму. Пришла весна, но эти сны не оставляли ее и она решила поделиться с Марией Платоновной.

– Мам, что мне делать, Женя снится мне, как живой и все там, на старой квартире или около нашего дома. Он все будто зовет меня куда – то, ведет за собой и хочет что – то сказать. Я не сплю считай с того дня, как похоронила его, просто измучилась вся.

– А ты на могилке у него давно была?

– Да нет, на прошлой неделе с Николкой были, записочки оставили.

– Так… что же это может быть? Послушай – ка, он же считай, на руках у тебя умер, вспомни, может он тебе сказал что – важное перед смертью, подумай.

– Да нет, мам, я сидела около него, потом он начал кричать от боли, не мог говорить, правда до этого…

– Ну что, говори.

– Да ты не помнишь наверно, у нас в шкафу на терраске футляр лежал, похоже для чертежей, он его из Германии привез, он тогда почему – то вспомнил про него и сказал, что они не отстанут, пока мы его не вернем. Кто такие они, почему не отстанут, кому его надо вернуть – ни чего не понятно.

– Ну и где этот футляр?

– Не знаю, мам, наверно на Плехановской в шкафу и остался. Здесь у нас в квартире его точно нет… хотя подожди, он тогда сказал еще, что закопал его, а где не сказал, у него приступ начался, потерял сознание и все… Боже мой, спасти не смогли.

Мария Платоновна перекрестилась.

– Господи помилуй и упокой душу раба твоего Евгения. Ну что тебе сказать, дочка, нет покоя душе его, надо бы тебе съездить на старую квартиру, может не снесли еще дом, посмотреть там этот футляр, может он на месте еще. Хотя тогда что с ним делать, кому вернуть – то?

– Да не знаю, мам.

– Тот и оно, вот не задача – то.

– А знаешь, сегодня воскресенье, мы с Любой все равно в Измайловский парк сходить погулять хотели и Николку захватим.

Коля смотрел телевизор.

– Ника, одевайся, пойдем с Любой на старую квартиру, я там на терраске оставила шкатулку с набором иголок и нитки. Надо бы их забрать. Заодно захватим книжки, там по – моему томик Дюма остался, Мопассан…

– Мам, кино хорошее, «Весна на Заречной улице», я посмотреть хочу.

– Нет Ника, поможешь нам с Любой. Туда можно через парк пойти, а обратно на автобусе.

Был солнечный майский день. Дул довольно прохладный северный ветерок, парк благоухал был полон птичьим гомоном. За час с небольшим они дошли до старого дома. Он представлял из себя жалкое зрелище: угол, где была их квартира покосился на бок, почти все окна первого этажа были выбиты. Все соседние дома снесли, среди груд мусора ближе к Плехановской улице были видны экскаватор и бульдозер.

– Надо же, Никола, наша завалюшка еще стоит, а я уж думала…

По шаткой скрипучей лестнице они поднялись в квартиру. «Как бы не рухнуло, Любаш, как мы жили тут? Столько лет, столько лет!» Шкатулка была на месте. Николка открыл шкаф и вынул оттуда аэроплан.

– Мам, а давай заберем самолет, смотри, он совсем целый.

– Сынок, да он огромный, куда его? В сумке он не поместится.

– А я его в руках понесу.

– Нет, Ника, ты лучше поищи там футляр для чертежей, который папа из Германии привез.

– Нет, мам, его нет в шкафу, он куда – то делся еще до переезда. Когда мы отсюда съезжали его тут точно не было. Я бы его забрал.

– Ладно, сынок, сумку помоги мне нести, а самолет пусть уж здесь остается, нам в квартире его просто не куда девать, будет валяться на балконе, так что убери его обратно в шкаф. Будем считать, что он погиб в бою вместе с нашим домом. Ну, пойдем. Мы сейчас на трамвае доедем до Главной аллеи, а там на автобусе.

Они вышли из подъезда и здесь произошло нечто. От стены на против подъезда вдруг отделился ярко оранжевый шар размером с большой мяч и медленно поплыл к ним. Он возник буквально из ни чего. Они замерли, не в силах пошевельнутся. Шар подплыл к ним и остановился в метре от них. Он покачивался в верх – в низ и слегка потрескивал. Через минуту он поплыл от них вдоль полисадника и, пролетев метра два и остановился, словно приглашая их следовать за ним. Словно завороженные, они двинулись за ним, а шар на углу дома снова остановился, ожидая их, потом повернул за угол и завис около Николкиного тополя. Так он висел минуты две – три, потом поплыл в сторону пруда и вдруг ослепительно вспыхнул и растаял в воздухе без следа. Они стояли пораженные необыкновенным зрелищем, боясь двинуться с места.

– Мам, это шаровая молния, в восторге прошептал Коля, схватив Веру за руку, – представляешь, настоящая шаровая молния!

– Сынок, небо чистое, солнце светит, грозы нет, какая еще молния. Я просто обмерла от страха, руки – ноги трясутся. Ты заметил, он же как живой, он нас привел сюда и все как во сне. Не знаю, как ты, Любочка, а я совсем не хотела идти за ним, так ноги сами пошли, меня просто потащило за ним, кошмар какой – то!

– Да, Верунь, и меня тоже.

Люба погладила прохладный ствол уже совсем распустившегося тополя.

– Ника, смотри, какой красивый да стройный стал твой тополек. Хоть бы не сломали его. Ну все, поехали домой уже.

– Мам, подождите, там что – то есть.

Николка пошел к железной складской изгороди. Он нагнулся и стал что – то доставать из зарослей молодой крапивы.

– Смотри, мам, это же…

В руках у него был портфель из черной кожи, весь в бурых пятнах от сырости и прилипшей грязи.

– Боже мой, это же Валерика портфель, – Вера подбежала к Коле и выхватила портфель у него из рук, – ну конечно, он же поехал с ним тогда в институт, как он тут оказался?

Она попыталась его открыть, но проржавевший замок не поддавался.