Buch lesen: «Вспоминаю август 68-го»
До моего слуха, из включённого телевизора, дошла концовка фраза: «…вступление армий пяти социалистических стран в пределы Чехословакии в 1968 году не было обоснованным, а решение в свете всех, известных теперь фактов, было ошибочным».
Понял так: осуждает новая Чехословакия, что не тронуло моих чувств – было естественным, они должны были так сказать. И давно.
Заинтриговал вопрос, а что скажут в ответ «наши»?.. Представил способность Михаила Сергеевича плести спиральную сеть слов вокруг да около, не давая конкретного ответа на конкретно поставленный вопрос, снимая со всех ответственность и никого не обвиняя… оказалось – ошибся!
Осуждали «наши»… всплеск противоречивых чувств – осуждали меня, «интернационалиста», имеющего грамоту за участие в Чехословацких событиях!… И сказана хоть какая-то правда… поздно, но сказана… Правда, которую с тяжким изломом, но понимали… как могли.
В «осуждении» звучала укоризна чувству выполненного долга, но и реабилитация моего понимания правды ТАМ… и последующих событий в нашей стране.
В политике ошибки не признают – их исправляют. Признать ошибку – это не только осудить тех, кто совершил её организационно (никакой высокопоставленный политик не вправе осуждать кого-то – судить он может только себя), но и растоптать тех, кто её совершил по принуждению… Мерзость политики – гнобить невиновных.
Горбачёв совершил это грязное политическое действие, признав ошибочным и ввод войск в Чехословакию, и в Афганистан… с «вводом» ошибки не было… ошибка в надуманной причине «задержки» наших войск.
***
К августу 1969 года, годовщине «событий», был написан очерк-размышление – готовился на факультет журналистики. Друзья, знакомые и незнакомые с интересом слушали мои впечатления о моём «вояже» в Чехословакию, что и подтолкнуло перенести их на бумагу.
Свои записки принёс в редакцию районной газеты и показал редактору Евгению Евгеньевичу, добродушному человеку с азартным взглядом и прозрачными мыслями, умеющему погасить, казалось бы, любой взрыв в чужой душе.
Евгений Евгеньевич слышал мои устные рассказы, поэтому с интересом притянул к себе две школьные тетради и тут же начал читать мои каракули. Привычно, по-редакторски черкая красным карандашом… который отложил после трёх страниц.
Лицо его наполнилось озабоченностью, непонятно насторожившей меня. Закончив чтение, он воткнулся в меня пронизывающим взглядом. Долго молчал, как бы осмысливая увиденное в моём нутре… заговорил, раскладывая по полочкам, понималось – меня начинают учить.
– Во-первых, уйма ошибок… грамматических (мне стало стыдно)… Читать надо больше русской классики… и не взахлёб, а втирать в память каждое слово…
– Во-вторых, устный рассказ у тебя живой, а на бумаге не хватает слов… жестами и мимикой написанному не поможешь (стыд не давал мне права на возражение)…
– В-третьих… в-четвёртых и т. д. Не буду говорить, нет смысла… для этих строк… Но в главном скажу: эта тема не для написания… Оставайся при своём мнении, но написанное… никому… пока… не показывай – не напечатают… даже Твардовский, будь он опять редактором «Нового мира» (меня облило внезапным страхом, который обычно исходит от особо уполномоченных чиновников с хамовитыми требованиями, проявляя диктат над чувствами и мыслями оппонентов… была потребность возразить… объясниться или хотя бы задать вопрос – почему?.. но язык приклеился)…
– Почему?.. не буду объяснять – пойми сам. ТАМ понял ситуацию – пойми и ЗДЕСЬ.
Что в моих строчках было такое, чтобы не «пущать»?.. наивность?.. возможно… Главное, там не было состояния и настроения – «Мы», воспитанное идеологией, законами и правилами общежития, чувством коллективизма до такой степени, что в общем растворяется и теряется – «Я»… Трудно и опасно жить, если вдруг найдёшь и проявишь своё «Я» в противовес «Мы».
***
Приближалась десятилетняя годовщина Чехословацких событий, ситуация «там» и «здесь» понималась в определённом смысле… но у меня была аллергия на слова – болел трудно излечимой болезнью, когда прочитанное или написанное слово вызывало тошноту, словно оно несло ложь, извращение, нагромождение замаскированной грязи в ровные красивые буквы.
Года три-четыре не писалось ни строчки… не читались книги и газеты, в которых расписывалась «правильная» и «красивая» правда, пудрящая мозги и извращающая жизнь. Казалось, разучился разговаривать – в семье, на работе, с приятелями изъяснялся на каком-то полугавкающем диалекте: полуслова, полуфразы, полумысли… а 68 год никого не интересовал… стирался из моей памяти… записки тускнели в связке макулатуры.
Комсомол воспитывал во мне борца… но натура сопротивлялась любым попыткам борьбы – из-за чего душевное противоречие и наплыв депрессии… Каждое дело из-за кажущейся ненужности и противности не доводилось до конца… Превращался в одинокого среди людей – не борьба управляла мной, а потребность высказаться.
Расхождение понимаемой действительности с официальными лозунгами и «красивой» пропагандой состояния общества и его целей – угнетало и чётко вырисовывало картину: в 68-м была задушена не только «Пражская весна», но и окончательно растоптана и замурована – с глаз долой! – наша «оттепель».
Хотелось выть от такой картины – на моих глазах спивались и курвились именитые и бесхитростные «шестидесятники».1
Наверное, в силу желания ещё раз определиться и распознать будущее, решил испортить несколько листов на воспоминание августа 68-го и, никому не показывая, сложил в ту же связку макулатуры… до 88-го года, когда услышал «признание ошибок»… захотелось вернуться в прошлое…
Воспоминания написаны в разных настроениях и мироощущениях по времени, но рискнул их соединить, переплетая последовательностью.
***
Многие желают, а некоторые даже жаждут оставить след на движущей спирали истории… не многим это удаётся, чаще маховик истории оставляет глубокие и болезненные следы в умах и сердцах людей.
История зачастую похожа на детектив, причём, сколько толкователей – столько версий… и в этом полезность для развития ума – подвергая всё сомнению, выстраиваешь своё мнение, которое признаётся только мной. Может быть интересным и для других… но убеждать кого-то – это насилие.
Вот поэтому рациональное осознание любой личности нуждается в определённой собранности… Но чувственный опыт настолько индивидуален, что любая организованность для личности опасна… Как соединить несоединимое?.. Изломом разума или ущемлением чувств?.. Недальновидные политики так и поступают – ставят в рамки воспитание чувств, чем ограничивают сознательную деятельность… удобно – и чувство, и сознание людей под контролем.
Августовские события 68-го в Чехословакии, не берусь судить обо всём поколении, но для многих изменили представление и понятие о политике, о взаимоотношениях в человеческом обществе, обновило понятие о смысле жизни.
Мы улетали из Союза с чувством тревоги, с ощущением случившейся катастрофы… и с проникновением, будто спешили к внезапно заболевшему другу… Ещё не понимая, что любовь к человечеству, одна из прекрасных идей, исходящей от сердца и широкой души, – по этой же причине и её ничтожность из-за неисполнимости и недостижимости в реальном пространстве.
Любить человечество – забыть о себе… и не дожидаться взаимности… натолкнуться на пустоту… и увидеть свою ненужность.
Слабость разума – неспособность объяснять недоступные ему явления… и тогда рождается вера в сверхъестественное… и надумываются несвойственные организму чувства.
***
Заявление ТАСС о вводе войск «по просьбе партийных и государственных деятелей» мы услышали в семь утра 21 августа из радионовостей… а 20-го в 19:15 нас подняли по тревоге… и мы со всей техникой стали на боевое дежурство. Смысл был неясен: учебная тревога?.. или где-то прорыв?.. Египет?.. Куба?.. Чехословакия?.. Греция?.. Вьетнам?.. Сходились на Вьетнаме…
Война – всегда ложный аргумент… но имеет пару оправдательных аргументов – оборона и восстановление законности… которые, к сожалению, используются во сто крат шире существующей действительности – все победные войны оборонительные или восстанавливают законность.
Полное отрицание войны, ещё более сложный вопрос, не имеющий оправдательных ни элементов, ни даже моментов… если их находят – это выдумка.
Агрессия – всегда варварство, но оборона, точнее сила обороны, – всегда сдерживание агрессии.
Любая война не может быть оправдана… оборонительные действия найдут оправдание.
В 9:00 была поставлена задача: двум эскадрильям полка подготовиться к передислокации в ЧССР. Ещё сутки живём в полевых условиях – работаем, смотрим «Обыкновенный фашизм» и внимательно следим за событиями.
Живём в трепетном напряжении. Как никогда чётко выполняются приказы… и уровень их целесообразности довольно высок. Оказывается, как много и разумно мы можем делать в едином порыве.
Само собой получилось – увидел возможность читать между строк в советских газетах… и какие были мастера, умеющие прятать сокровенные мысли в строчках!… И чтение было не скучным – одно слово, поставленное вне контекста, могло создать трепетную мысль и звонкое открытие.
Взволновала и поставила враскоряку статья в «Правде» «Чего они добились (расчёты и просчёты врагов чехословацкого народа)» – оперативная статья на заявление ТАСС (в том же номере… будто заранее написанная, что было поставлено нами в плюс журналисту Юрию Жукову), анализ в статье предметный, но что-то в ней настораживало…
Ю. Жуков заявляет, что «…советский народ и народы всех братских стран, а с ними все, кому дорого дело мира и социализма, активно поддерживают (?.. подчеркнуто мной – Н.П.) эти действия». Ещё не было и не могло быть ни одного отклика… ещё в этом же номере публикуется о поездке министра иностранных дел ЧССР на отдых в Югославию… ещё говорилось о письме бывших партизан ЧССР в таком тоне, будто ничего не произошло… а тут «активная поддержка!» – не стыковалось, был явный перехлёст.
И… красной строкой статьи вибрировал «высокий» смысл жизни!.. Нет «высокого» смысла – жизнь пуста!
Да, мы были наполнены высоким смыслом жизни и от глубокого его ощущения реальная жизнь выглядела неразумной… но жили-то мы в реальном мире, где не требовалось пафоса, а элементарная способность понимать и находить в нём своё место или в приспособлении, или утверждая своё «Я» – трудный выбор для неокрепшего ума.
***
Сложности и неудобства начались с первой секунды объявления боевой тревоги…
«Разводящий» (один из старослужащих, который знает, кому подавать пожирней, а кому пожиже) за столом (был ужин) смачно помешивал кашу (хлеб, масло, мясо и сахар были уже розданы и лежали выжидающими кучками возле пустых мисок)… и тут взвыла сирена…
В первый миг тревожно округлились глаза, и сработало сознание не только на давно отрепетированную цепочку последовательных действий, но и на выработку вариантов предстоящей угрозы…
Половник дёрнулся и утонул в запахе гречневой каши – «разводящий» исчез с поля зрения, столовая пришла, казалось, в суматошное движение.
Край глаза запечатлел, что Паша задержался… поворотом головы, определил его задержку – он сдёргивал со столов хлеб, сахар, мясо.
Меня поразило – розданный харч, в большинстве своём, лежал на столах, но моё было в моих руках… и ещё несколько парней, в основном «старики» (старослужащие, которые предпочитают питаться пожирней за счёт иной части военнослужащих) что-то держали в кулаках.
У «салажонка» (военнослужащий без привилегий «стариков») из Красноперекопска чуть позже брызнули слёзы из-за своей несообразительности… Паша поделился тем, что успел хапнуть, правда, неохотно… всё же с «салажонком», но старик Дима взмахом кулака перед Пашиным носом поставил условие: «Не поделишься – перестану уважать», чем поразил меня.2
Грузились до полуночи. После двух ночи вылетели… До границы с ЧССР не более тысячи километров – два часа лёту, а прошли за четыре… посадка подо Львовом, каким маршрутом прошли?
Утром после посадки обнаружили – нет сухого пайка… Командиры со злобой искали виновника… а мы осматривали окрестности в поисках съедобного, но вокруг степь в тумане, и бетонка подсказывала – вокруг, на расстоянии видимости, нет ничего жилого… да и нам не разрешено переступать за двадцатиметровую полосу от транспортов.
Пилоты порылись в «потаённых» отсеках… и из четырёх транспортов откопали около трёх кг сухарей, пропахших керосином, на 150 ртов… и ни капли воды… Вспомнилась детская забава – собирание росы с травы на ладонь…
Зрелище – укатайка… «стадо» цвета хаки ползаем по траве, и божественный восторг гасит туманную дымку – слизанные капли росы с ладони вкуснее нектара с Олимпа!
К одиннадцати часам дня начальник штаба с командой старшин притащили, с их слов, выпрошенные на коленях, со слезами, угрозами с призывами о патриотизме, у местного авиаполка – три головки голландского сыра, три оковалка колбасы, с десяток буханок хлеба и пять трёхлитровых баллона берёзового сока… и обещание – положенный паёк за сегодняшний день ждёт нас на месте прибытия и норма кормёжки будет увеличена.
Вылетели около часа дня… и опять каким-то немыслимым маршрутом через Польшу до Остравы – за три часа.
Над Чехословакией летели на максимально низкой высоте – виделось испуганное выражение лиц у людей… четыре мощных транспорта шумно разрывали воздух над головами чехов… явный акт устрашения… и в эти минуты он воспринимался с гордостью, но что-то пугало и меня…
Приземлились в тумане… Сквозь белую пелену проглядывались стволы зениток и коробки танков с красными звёздами, подчёркивая серьёзность мероприятия.
Тяжело ударила по сознанию надпись метровыми буквами на ангаре, по-русски: «Оккупанты, уходите домой! У нас свой социализм».3 В душе родились тревога и обида… понял… в воздухе боятся равноценного ответа…
Тревожила не только обстановка, но и возможная угроза межконтинентального пожара – между приведёнными в полную боевую готовность войсками стран НАТО и стран Варшавского договора лежала узкая полоска чехословацкой границы.
Обидно за то, что подчёркнуто старались ущемить словом «оккупанты», будто не по их просьбе пришли, да ещё давят на совесть: «В 45-м – освободители. В 68-м – оккупанты!»
Встретившие нас офицеры обрисовали обстановку как боевую: «… оружие не отпускать из рук ни на секунду», – только через две недели смогли поставить карабины в козлы.
Пугнули готовящейся боевой провокацией – разведка донесла… Наполнили воображение изуверскими картинками боевых стычек с противниками социализма… Намекнули на полный контроль за обстановкой, что ещё более внесло в мозги сумятицу… «напряжённая обстановка» и «полный контроль» – не увязывались… и некогда было «увязывать» в потоке информации и впечатлений.
И всё же, разрешая сомнения, виделось и понималось: использовать ненависть к «врагам» для борьбы с «неправильной» идеологией – это напакостить на себя – ненависть создаёт «врагов» с преувеличенной мерзостью… польза от ненависти только в одном случае, когда она направлена на преодоление себя и «врагов» внутри себя.
Мучила жажда. Привезли воду. Звонок… Полевой телефон выдаёт информацию: «Вода отравлена». Позже узнаём ещё один лозунг: «За Дубчека4 и Свободу5* не дадим вам воду»… Ждали очередного привоза в ошарашенном состоянии…
Безысходность туманилась в глазах солдат и офицеров. Зубы скрежетали. На лицах прописывалась готовность рвать и истреблять кого угодно, только покажи и дай команду.
Мудрость из народа гласит: «Добро должно быть с кулаками…» но не объясняет, для чего кулаки… для защиты – потребно для добра… для нападения… добро уже не добро.
Столкнул нас с унылой точки Киричек, ефрейтор-«старик». Он закричал благим матом, не считаясь с субординацией: «Двигаться, козлы, надо! У нас горы дел! А вы бельма выкатили, руки плетью повесили».
Офицеры почувствовали себя командирами. Не обиделись, приняли сказанное за шутку… а мы зауважали Киричека ещё больше – он был надёжен, что ценится выше красивости в чертах лица.
В деле почувствовали себя. Отвлеклись от паршивого мира, неизвестно что таившего в себе. Появилось желание познать его через себя, не загружаясь внешним идеологическим воздействием, сделать мир попроще, не усложняя его своими чувствами.
В суждении достигается достоверность, когда решаю все сомнения… эта достоверность в пределах моих знаний, понимания и убеждённости. В полной мере достоверность уходит в бесконечность… а в пределах познанного она относительна.
Трезвое и беспристрастное мнение принадлежит «чистому разуму» – чего не может быть никогда… Бывает бесстрастная мысль – явление единичного порядка и не имеет рядности… ведь только ряд мыслей может составить мнение.
В советские времена истина определялась мнением узаконенного авторитета (вождём)… что извращало не только истину, но и жизнь людей.
***
Киричек, с выразительно незаманчивыми чертами лица, но привлекательным взглядом, умел быть пронзительно ироничным, высвечивал спокойную рассудительность и оставался ясным в мутных ситуациях. Своей внешностью он больше отпугивал, чем располагал на какие-либо отношения…
Всякий стремящийся к свободе делается её рабом, а любой делающий себя самостоятельным сам обуславливает отношения с людьми и обстоятельствами. Лучше преодолевать нужную зависимость, чем становиться потребным рабом… В преодолении – ощущение силы, в подчинении слабость, усиленная злостью.
Его способность ориентироваться в обстановке и ненавязчиво предлагать решения из казалось бы безвыходного положения… юмор, без тени безысходности, с грубинкой, тождественной самой ситуации, не придуманный и заранее не подготовленный, а рождённый в действии… непринуждённость в общении с людьми… бескорыстность в делах – само собой притянуло к нему дружбой и растворило его некрасивость в особые черты, подчёркивающие его самостоятельный характер.
На «большой земле» Киричек наблюдал за моим журналистским творчеством для войсковых газет и «литературными чтениями» для всей казармы, высказывал своё мнение… которое мною воспринималось критиканством и несерьёзностью… и отталкивалось душой.
На «малой (чешской) земле» присматриваясь к Киричеку, понимал, что он далёк от поношения – не раскладывал действие на «плохие» или «хорошие» поступки, но в каждом действии раскрывал заблуждение, в котором находил ошибку и спрятанную за ней истину, – его мнение высвечивается реальностью… а для меня это благодатное явление.
Меня заинтересовала его фамилия… и оказалось, он не владеет ни молдавским, ни румынским языками и не представляет себя вне русской культуры… с колыбели воспитывался на русском языке – родился в Иваново… отец – офицер советской армии, мать – ткачиха.
Впервые в своей жизни мне не пришлось спорить, доказывать свою точку зрения, опровергать мнение оппонента. С Киричеком велась беседа, в которой он не настаивал на своём понимании и соглашался с тем, что должно быть правильным… взаимодоверие предполагает непринуждённость в беседе на любую тему.
Помнится первое и последующее – яркое… первой беседой был национальный вопрос… то, в чём мы были «единодушны», выльется в следующую картинку…
Единство – одно из естественных устремлений людей… которое способно сохранить жизнь на земле и уберечь людей от разрушительных страстей и глупости… Но достигнутое единство в полной мере – начало разрушительного процесса… Уничтожению подлежит нации и национальные культуры… нужно ли это людям?.. Мы были «единогласны» – нет!
Нация – особая, отличительная и самостоятельная культура в человечестве, в чём её сила и ценность… В то же время, национальные амбиции, точнее – национальные амбиции политиков (у народа национальная гордость), не способствуют развитию нации и обедняют её культуру… И в интернационализме нет панацеи для обогащения мировой культуры – на разрушенном не обогатишься.
Из этого понималось: укрепление национального государства – то положительное, что воссоздаёт национальную культуру… и насколько данная культура своеобразна и привлекательна, зависит отношение к другим нациям.
Изоляционизм – это не только ограниченность и узость культуры, но, в большей степени, её ничтожность.
Империализм страшен массовой и клишеобразной (современные «критики» назвали бы – попсовой) культурой, засоряющей мозги несуществующим превосходством.
Объединение наций в блоки по идеологическим или религиозным понятиям несут в себе черты изоляционизма и империализма…
Единений наций в общечеловеческую культуру даёт возможность обрести мир и избавиться от глупостей, бросающих людей на противостояние.
Любые мифы рождаются легко и по той же причине неохотно разрушаются… миф свободно воспринимается, по своей простоте… но не всегда наивен.
Международное правление – очередной миф о свободе личности в научно-техническом мире.
Свобода моя там, где моё место и в моём достоинстве, а не в моей власти… надо быть необыкновенно сильным, чтобы выдержать тиранию власти и не подвергнуться изменению к пошлости.
Отношение между нациями на основе международного права, без ущемления свобод личности – единственное реальное правление между нациями… более того, право раскрывает границы между народами, освобождая личность от национальной ограниченности.
«Беседа» на заданную тему проходила в первую ночь на чешской земле, и она душевно способствовала преодолеть неудобства… как мы надеялись, временные, поэтому не существенные.
На следующий день начальник политотдела (ещё не прибыли наши «игрушки» с пилотами, а мозгоковыряльщик уже здесь), на «малой земле» по кличке «комиссар», газетными фразами объяснил ситуацию в мире и на нашем «фронте»… и от себя добавил: «Чехословаки (как будто есть такой народ) идейные предатели социализма!» – получив «бурные аплодисменты» в виде неодобрительного иронического смеха… а для него, как божья роса…
На что Киричек сказал довольно умную вещь:
– Когда пытаются оправдать предательство, в котором только шкурные интересы, то ищут идейную подоплёку… Идейного предательства быть не может – с идеей можно соглашаться или не соглашаться, можно верить или отвергнуть, но предатель – абсурд, – все, кто слышал Киричека… не аплодировали, но молча согласились, и никто не ступил в «идеологическую дискуссию».
В разговоре наедине, в продолжение темы, задал, в большей степени самому себе, вопрос:
– Вероятно, культура нашего «комиссара» ограничена газетными статьями?.. – на что Киричек ответил неординарно:
– «Культура контролирует поведение политиков» – мечта назидательных (в то время, знакомо было слово «либерал», но глубины этого понятия не осознавалось – вокруг себя не встречал либералов) интеллигентов, у которых любимое словечко «надо!»… а что там в душе у «комиссара»?.. может, он поэт, скрывающийся за служебным долгом… а может, и дерьмо, прикрываемое погонами.
***
Первая ночь. Дождь и слякоть. Единственная палатка не вмещает в себя десятой части людей – транспорт с нашими «крышами» по метеоусловиям посадили на «большой земле».
Что делать? – вопрос для интеллигенции, а голь на выдумки хитра – ещё не прилетевшая «техника» может постоять и под дождём, а вот брезентовые чехлы, натянутые на трапы и лестницы, вполне может заменить палатки.
Полувлажная солома и солдатская шинель смогут согреть душу и тело… можно, уткнувшись в шинель и в себя, помечтать о домашнем уюте и о чём-то добром… Дурные мысли отгонялись – утро вечера мудренее.
Летний, но нескончаемый дождь льёт уже третий час… своим монотонным шуршанием убаюкивает, и проваливаешься в необыкновенный сон…
Рождается весна! Запах зимы исчез. Облака не обременяют небо – приобрели ясный контур и наполнились силой. Лучи солнца заполнили горизонт и замерли стеной, высвечивая даль. Серый цвет смыт теплым дождём, и во всех оттенках разлилась синева. Ветер несёт радостную прохладу и завораживает восторженная трель невидимой птахи… Как никогда хочется дышать и жить…
Вероятно, сегодня добрый и нежный праздник… и дарят цветы… но пусто вокруг и некому подарить букет… я бы предпочёл фиалки…
Снова лето… мы вдвоём на середине бурной Кубани. Течение несёт нас в тишину и в уединение. Молчание не разделяет нас – слова лишние. Говорят глаза – в них блеск предвкушения… и небесной лазури… краски августовского леса… и восторг от движения… Стремительное течение разводит нас, но мы не сопротивляемся – мы будем ощущать только друг друга, а не себя…
Восторг ожидания выводит из сна… и наполняет калейдоскопом мыслей от вчерашних и предыдущих впечатлений…
Пережитое и обдуманное, а не запланированное идеологией, стало выливаться в стихах, в прозе, в песнях… и была жгучая попытка раскрыть современность во всём своём противоречии… взвалив на себя непосильное ярмо, что, собственно, является главной задачей подлинного художника… которую, в силу многих причин, не смогли осилить «шестидесятники».
Они воспели свои идеалы, хорошо понимая идеологию современности, но не во всём понимали психологию современников, а культурность и знания выдавали за духовность. Они стремились к энциклопедическим знаниям, чем были сильны… и в чём их слабость – захлебнулись в знаниях, не научившись понимать своего чувственного опыта. Искали не истину, а идеи… искажая истину. Жили мечтой, которую ждали, делая к ней робкие шаги. Приравнивали образ мысли к образу жизни, считая, если есть расхождение, то образ мысли не обладает свободой, а такое поколение не удобно и трудно управляемо властью.
Ошибки в понимании приводят к ошибочным поступкам… к искажению идеалов, даже сделав открытие: главное в искусстве не техника исполнения, не способность отображать, а мысль и передача чувств… знать истину и не пользоваться ею.
«Шестидесятники», как никто другой, понимали, что воображение сильнее реальности, и оно является движетелем развития художника… в этом поиск новых направлений мыслей и чувств. Из такого понимания родилось множество талантов. Не всегда востребованных, чаще загнанных официозом и цензурой в пустыню одиночества или в болото трагедий.
«Бодаться» с идеологией могли только те, кто её отверг и выкинул из своего сознания… отвергая или выкидывая подчас из себя порядочную сущность… Имена собственные в данном контексте не имеют значения. Они приобретут смысл при рассмотрении единичного объекта, ибо раскрывают суть случайного.
«Шестидесятники» – это не философия, а состояние души, внезапно получившей маленькую свободу, навеянной возможным, но не состоявшимся «возрождением» в период «оттепели».
Будучи «салагами» мы, парни одного года призыва – «годки», сдружились легко… физически развиты – в основном спортсмены-разрядники, образованы – все со средним или средне-техническим образованием, супротив нашим «старикам», имеющим в основном семилетку, изредка плюс ПТУ. Да и характеры были в основном самоутверждающие, что воспитывало самостоятельность, а это позволяло не дать себя в обиду.
Став «стариками» и «дедами» («дедовщина» как понятие вновь вернулось в армейскую жизнь в наши переходные годы – с трёх на два года службы, когда нашему призыву выпала доля служить не три, но и не два, а два с половиной года), мы к своим «салагам» проявили благосклонность и милосердие – отобрали власть у своих «стариков» и поделились ею со своими «салагами»… преподнесли на тарелочке с голубой каёмочкой, а даренное не ценят так, как приобретённое.
Число нарушений по самоволками, непослушанию по всем призывным годам увеличилось. «В бой (читай, в самоволку) идут одни старики» – было законом армейской жизни. Наша либерализация разрушила этот закон – в «бой» пошли все… чем возмущало и было неприемлемо для наших отцов-командиров.
По правде говоря, уровень боевой подготовки, знание дела и исполнительность в деле были высокими. Через год после увольнения посетил свой полк… профессионализм упал на пару порядков – командиры вздыхали по нашим знаниям и рукам.
А «дедовщина» была яростной и зверской – командиры выли от невозможности вернуть «нашу» добропорядочность и справедливость… послушав жалобы командиров, осознал… и возможно в глобальном масштабе, как безжалостно может эксплуатироваться милосердие и доброта теми, кто не имеет культуру пользоваться ими.
И вот… логики в словах уже не было… рассудочность рассыпалась под воздействием ненависти… взаимные упрёки зашли слишком далеко – зверская ярость и непримиримость сверкали в глазах и сжимали кулаки… исход один – драка!
Он крупнее меня… на моей стороне натренированность и боксёрский опыт. Опережаю ударом… и пропускаю – мои рёбра встретились с его кулаками… нас, как котят, скрутили и растащили в разные стороны.
Пытаемся брыкаться, рвёмся друг к другу, оплёвывая матерными и оскорбительными словами… даже в ту минуту было стыдно.
Позже, на протяжении многих лет, краснел и приходил в разрушенное состояние, вспоминая эту стычку – недовведенную до конца дуэль на кулаках.
Чтобы не мучить совесть и один раз… и чтобы навсегда, нужно прогнать через извилины мозга эту мерзкую сцену, найти её корни и понять, что из них выросло… понятое оставить в покое, и оно оставит меня.
Причиной обоюдной вспышки гнева стало множество факторов, слившихся воедино.
Главное, личная неприязнь друг к другу… часть группового мундира мы поддерживали своеобразно – не только делали вид, но на самом деле не замечали один другого, даже находясь рядом при деле – меня не было для него, а его для меня.
Он не терпел во мне способность разделять мнение каждого, не разделяя людей по разрядам и породе, словно моё согласие с кем-то оскорбляло его.
В нём мною нетерпима была прямолинейность, в которой раскрывалось малоосмысленность и бестолковость, а значит ненадёжной в общении, но она была его и ему принадлежала.
Меня коробило от его «остроумного» цинизма в характеристиках, которыми унижал своих сотоварищей, а себя ощущал высоко стоящим… но никто из наших «годков» не был ни под его влиянием, ни дружески предрасположен к нему – он был случайным в любой компании.
Одиночка с самомнением … но воздействовать было его страстью, причём упрощённым способом, как уличный хам – неожиданной требовательностью, безапелляционной глупостью в ранге истины последней инстанции, ошарашивать и смущать, вызывая страх, осушающий язык для возражения.
Он не терпел меня за понимания его надуманных глупостей… и молча сносил мои возражения… а в этот раз он был непримирим – от силы правоты, а я ему перечил любым способом… и стал на своём – не верилось в его правоту…
Поводом обоюдной вспышки гнева явилось унижение «молодых» – опекаемых мною… Двое «молодых» и он работали в одной спайке – он не смог перекрыть не сделанное двумя лоботрясами… и хамили они больше, чем он… И наказание от командиров получил он… а потом сработал метод скатывающегося кома, и он вокруг «молодых» нацепил всё, что мог, но, главное, увидел то, что не увидел я…
Стычка сбила с него некоторую спесь, но мне открылась истина: прямолинейные напрямую дальше видят.
– «Салажня», идущая за нами, будет противнее наших «стариков», поплачут от них «будущие поколения», – не верил Дмитрию, не хотел понимать по-другому, был в этом вопросе сам прямолинейным…
Добро должно породить добро в любых условиях – понималось мной тогда… а то, что все корни любого явления находятся в среде его породившего – понято позже… Дима оказался прав!
От стыда мы не смотрели в глаза друг другу, прятали взгляд в кирзовые сапоги или в песок. Продлилось бы такое состояние долго. Может, до конца службы так и не подали бы руки…
Чехословакия соединила нас крепким рукопожатием, а со взлётом из «большой земли» растворилась обоюдная неприязнь.
Нет, мы не стали закадычными друзьями, но дух товарищества сохранился до конца службы. Вероятно, условия единомыслия и одинакового мироощущения – это та почва, на которой вырастает товарищество.
Леонид Ильич после «Пражской весны» спросил у Дубчека.
– Мне доложили, что ты собираешься строить какой-то особый социализм?.. Наша марксистско-ленинская наука утверждает: разного социализма не бывает.
На что Дубчек ответил:
– Мы пойдём дорогой гуманного, демократического социализма, – брови Брежнева ощетинились, глаза округлились, челюсть отвисла…
– Саша!.. На что это похоже?
Дубчек, взглядом художника окинул физиономию Брежнева, ответил:
– Это социализм с человеческим лицом!
Мы искренне и дружно смеялись… скорее всего, не задумываясь в тот момент и не осознавая, что в этом анекдоте прячется глубокая истина – всякая власть способна заблуждаться, но ещё более заблуждаются те, кто ей противостоит.
Свобода освобождает от страха перед властью… Что с этим делать?.. Всё зависит от воспитания и состояния души… и свобода от страха не означает взятие обязательств перед властью. Власть остаётся «противной» и «ненужной»… мы и «они». Получить свободу бывает легко, пользоваться ею намного сложнее…. А вот воспитать в себе обязанность не только перед властью, но и перед родным человеком, коллективом, обществом – труднейшее дело. Трудности пугают и способствуют превращению в раба… для тех, кто противостоит существующей власти и сами хотят власти.
Мои знания о Дубчеке до августа 68 года по нашей прессе, не вызывало симпатий. Более того, его образ для меня рисовался карикатурным – этакий вертихвост без определённого направления мысли. Узнанное о нём в Чехословакии, чтение подлинных речей и размышлений времён января-июля 68 года, превратили его симпатичным в моём сознании… Но не снималась с него вина за август 68 года, хотя понималось, что «наш Саша» не в силах был что-то противопоставить патриарху всея социалистического содружества Брежневу.
В каждом деле, которое требует начала, есть решительные, сомневающиеся и противники… Беда Дубчека и его соратников, как «мы» понимали по советской прессе и заявлениям советского руководства, в том, что среди противников было много врагов, среди сомневающихся – противников, среди решительных – идущих в разные стороны… упрощённое представление?.. Но сила советской убеждённости как раз в простоте и на примитивность рассчитана.
Настоящая беда Дубчека и его соратников в том, что они рано начали… разрушать Берлинскую стену – она была ещё твёрдо-бетонной, а не трухлявой… поэтому все жертвы в этой совершённой и ненужной драке на совести Дубчека.
А действия по «вводу войск» в ЧССР спровоцировали не деяния Дубчека и не Советское руководство, а польское и ГДРовское – возмущённых диктаторов Ульбрихтов и Гереков, которых тошнило от вида чьей-то самостоятельности…
И никакой «теории заговоров»… на всей протяжённости человеческой истории кто-то чего-то хочет не то, что есть на самом деле… И тогда происходит поиск единомышленников, собирается группа страждущих за «правое дело»… и заговор готов.
Такой «заговор» возможен на всех уровнях человеческого общежития – от бригады штукатуров до сообщества стран… и всё естественно и случайно – зависит от силы убеждённости и авторитета.
«Заговоры» были, есть и будут – это интрига жизни… и личности. Желающих и жаждущих изменить мир, организовать «массы» или попросту компостировать людям мозги превеликое множество.
Если иметь в виду слухи, ходившие среди офицеров и из уст особистов в первые дни присутствия в ЧССР, то Дубчек – агент каких-то сил в руководстве КПСС и КГБ (?!)… Каких?.. Через много лет, размышляя об этом, непроизвольно родилось предположение – это силы, разрушившие Берлинскую стену, а затем СССР…
Если это так, то «ввод войск в Чехословакию» не только подавление «Пражской весны», а в большей степени демонстрация силы для тех, кто пытался её поддержать или повлиять на её развитие… Это убедительный аргумент для беспамятных – кто правит миром социализма… и КПСС.
Противостояние Дубчека и КПСС восхищало многих его подданных, а с восторгом рассказанный анекдот от чешского майора говорил о силе Дубчека… и, позже мне удалось уловить глубокое понимание сути КГБ…
20 августа заседание Политбюро КПЧ затянулось далеко за полночь. Дубчек сидел в голове длинного стола напротив входной двери в кабинет… и увидел, как в неё входят русские десантники… поднялся… подтянул к себе вазу с конфетами и стал рассовывать их по карманам… Удивлённые члены Политбюро, не видя вошедших, спросили:
– Александр, в чём дело?
– На Лубянке конфет не дают… там можно получить в морду.
По нашей прессе – Свобода вроде свадебного генерала, разъезжающего по своей стране с тремя мыслями: компартия!.. социализм!.. дружба с СССР! «Три негасимые звезды» – назвал эти мысли наш собственный корреспондент В. Журавский в одноимённой статье в газете «Правда».
Der kostenlose Auszug ist beendet.
