Вляпались. Весёлые истории строителей коммунизма

© Николай Сычёв, 2023

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2023

Выползающий из морга

По названиям совхозов Оренбуржья, Алтая и Казахстана можно изучать географию всего бывшего СССР. Из какой области приезжали на целину новосёлы, такое имя давали и совхозу, а посёлок получал название по этому имени.

Есть на целине и совхоз «Курский» (их даже два – один в Казахстане на берегу Ишима, а другой в Кулундинских степях Алтайского края). Совхозы с годами застраивались, крепли и интенсивно развивались. Вот однажды в один из них вместе с председателем райкома профсоюзов мы поехали на отчётно-выборное собрание.

– Там председатель профкома Марат Каирбаевич для банкета где-то целую бочку пива раздобыл, – сообщает по секрету председатель райсовпрофа о дефицитном в ту пору напитке. Тут я вспомнил разговор мужиков, которые говорили о Марате: «Вот ведь был дурак-дураком, а вступил в КПСС – сразу, видать, и поумнел, раз начальником стал». Но я промолчал, так как председатель райсовпрофа сам давал характеристику для вступления в партию этому Марату, который у него раньше шофёром работал.

Вечером в совхозном клубе народу битком. На заднике сцены ярко-красный кумач гласит: «Профсоюзы – школа коммунизма», и второй лозунг чуть покрупнее: «Решения партии – выполним!»

Избрали почётный президиум собрания. Слово парторг предоставил Марату, который зачитал стандартный доклад, составленный из вырезок газеты «Труд» с вкраплениями деятельности своей профсоюзной организации и своего совхоза. Словом, отчитался, как принято. А вот выступления в прениях были одно необычнее другого. Механизаторы, животноводы, строители – все как один критиковали председателя. Оказывается, он деньги из профкассы пропивает, заседания рабочего комитета не проводит, на производственных участках почти не бывает, стенгазеты нету. Запустил, одним словом, мужик профработу в совхозе. Зря, выходит, год назад Каирбаева предрабочкомом избрали. Апофеозом критики стало известие завгара о том, что сам председатель рабочкома взносы профсоюзные не платит.

До сей минуты Марат сидел тихо, внимая справедливую критику, но при упоминании об уплате взносов не выдержал и перебил завгара.

– Агафоныч, ты чё это? Пошто ж я должен взносы платить, если я не член профсоюза?!

Немая сцена в гоголевском «Ревизоре» была менее впечатляющая, чем здешняя. Зал просто окаменел от такого известия: собравшиеся не дышали минуты две, переваривая эту жуткую новость, пытаясь осознать услышанное и соизмерить с должностью, которую целый год занимал Марат Каирбаевич Каирбаев.

Первым вышел из комы мой приятель – председатель райкома профсоюза. Он выбежал из-за стола президиума прямо ко мне, выхватил у меня блокнот:

– Ты это, Николай, не пиши, чтобы в газете об этом и намёка не было.

Сосед с боку хихикнул. Подхватили другие. И тут такой хохот в зале начался, что даже люстра закачалась. Зал минут пять сотрясался. Один Марат сидел бледный и не смеялся. Председательствующий объявил перерыв.

Отчёт об этом собрании партийные власти так и не разрешили печатать в газете. Каирбаев уволился из совхоза и уехал, но журналистские тропы снова свели меня с ним. Уже в Целинограде встретились (сейчас этот город Астаной называют). Марат устроился в областной драмтеатр заместителем директора по хозяйственной части. Вот на десятилетие открытия этого театра я и попал по газетным делам. Со смехом повспоминали с ним то совхозное собрание, после которого на весёлом банкете мы всё же выпили бочку пива профсоюзным активом.

– Сегодня по завершении торжественной части юбилея театра банкет пошикарнее будет, – заверил Марат. – И пиво отличнейшее. Чешское закупил, бутылочное.

Это мы предполагаем, а где-то кто-то располагает. Да ещё как! Ну, сперва доклад, потом поздравления: устные – зачитывали, материальные – вручали. Все хлопали, ладошек не жалея. Артисты сценки показывали, пионеры стишки юбилярам читали. Власти города и областные культначальники елей лили, по праву нахваливая молодой коллектив. Предгорисполкома в своей торжественной речи отметил, что после капремонта в театре установили круговую вращающуюся сцену. Пока на сцене идёт одно действие, на второй её части готовятся декорации следующего, а затем одним поворотом рычага сцена вращается по часовой стрелке, и пьеса без антракта перетекает к финалу.

Вот в этом-то и была вся собака зарыта для нашего Марата. Видимо, кто-то из рабочих за кулисами в буквальном смысле понял слова городского головы и включил поворотный механизм этой самой сцены. Весь президиум в страхе поплыл за левую кулису, а собравшимся в зале открылась картина маслом с застольным натюрмортом: огромные столы, заставленные яствами и разнокалиберными бутылками, предстали нашему взору. Во главе этого кулинарного шедевра восседал перепуганный Марат Каирбаев с огромной бараньей ногой в одной руке и бутылкой пива в другой. Когда увидел битком набитый городской общественностью зал – онемел. Как, впрочем, и общественность. Такая вот сцена из спектакля. Немая. Гоголю подобное и не снилось.

Пива в тот вечер мы не выпили. Прессу просто попросили покинуть помещение. Дня через три и Марата из драмтеатра.

Но партия коммунистов никогда не бросала в беде своих преданных сынов. Вскоре облисполком назначил его заместителем председателя комитета по телевидению и радиовещанию. Это ничего, что Каирбаев не соображал ни по части радио, ни тем более телевидения. Вакансия была свободна, а лояльных коммунистов ведь требуется куда-то пристраивать. «Национальные руководящие кадры надо растить», – обычно объясняли в таких случаях партфункционеры.

Но и здесь не повезло моему старому знакомому. Про это коллеги потом рассказали.

А дело было так. Уже через недельку все журналисты раскусили Марата, поняв, что он и не журналист и не технарь. И устроили небольшую шутку.

Стояла зима. После очередного потепления все деревца окрест в кружевной иней оделись. Красотища неописуемая. Кинооператоры во главе с шустрым Лёшей Чапенко, который страсть как не любил дилетантов и вообще всех безмозглых, звонят Каирбаеву якобы со швейной фабрики с такой просьбой:

– Марат Каирбаевич, высылайте грузовик. Чехол на телевышку мы уже сшили.

– Какой чехол? – в неведении переспрашивает Марат.

– Ну как же! Телевышка вся в куржаке, как вечером в эфир выходить? Картинка же не пойдёт, если чехлом не укрыть…

Напомню, что областные телестудии в те годы выходили в эфир лишь на два часа по вечерам в будние дни.

– Да-да, сейчас приедем, – заторопился наш Марат и вызвал администратора. Тот явился быстро.

– Зачем, говорите, ехать?

– Так видишь, – Каирбаев показывает на телевышку в 180 метров высоты, – с фабрики швейной звонили, говорят, чехол готов на неё.

Администратор Наиль Гильманов сразу усёк в чём дело:

– Понял, мы там как раз операторам новые мешки заказывали. Привезём.

Пока Марат раздумывал о мешках и вышке, Гильманов вернулся (фабрика была близко).

– Вот восемь мешков, кинооператорам обновить их надо. А в эфир вечером и без чехла выйдем, ветер посдувает этот куржак, – успокоил администратор Каирбаева. – Тем более фабрика предоплату просила за такую огромную вешалку.

Не сообразил Марат, что это шутка. Стал мешки разглядывать, ахать и кричать:

– Бракоделы! Рубахи путной сшить не могут, какая уж им вышка…

Тут сделаю пояснение насчёт зарядных мешков. Их шили из двухслойного тёмного материала, и были они похожи на рубахи, потому как имеют два рукава, а по подолу пуговицы и петли. Когда кинооператорам нужно перезарядить кассету со светочувствительной плёнкой, они закладывают бабину и кассету в мешок, застёгивают его, засовывают руки в рукава этого зарядного мешка и готовят к работе. Притом горловины у мешка нет – его никак не наденешь на себя. Вот наш герой и раскричался, что на фабрике бракоделы, и стал звонить директору предприятия. На эти крики в коридоре у двери кабинета Марата Каирбаевича собрались не только все свободные от съёмок режиссёры, но ещё операторы и ассистенты.

Марат долго распекал в трубку мастеров и руководство, что испортили, мол, материал и денежки народные, грозился и требовал директора фабрики к нему в кабинет, чтоб сам примерил рубаху, где нет прорези для головы.

– Я посмотрю, как вы в неё залезете, а пуговицы я вам помогу застегнуть… Я сюда партией поставлен порядок хозяйственный блюсти и не тратить зря деньги народные. За вышку, понимаете ли, предоплату им подавай! Одеть её не способны…

Телефонная связь в те годы была не ахти какой, или из-за криков Марата директор фабрики его не расслышал, или подумал о Пышке, которая работала в бухгалтерии телецентра. Вообще-то звали её Галина Ивановна Пышкина, но за большие телеса в городе женщину прозвали Пышкой. Словом, директор фабрики Каирбаеву в ответ:

– Пышка ваша и так богато одета, видел я её утром в автобусе.

– В-в-в каком автобусе? – стал заикаться Марат. – Вы там не только бракоделы, но ещё и того, – покрутил он пальцем у виска. – Разве вышка влезет в автобус? Она же не шевелится даже…

– Что, умерла?! – ахнул директор фабрики.

– Чтоб вы сами там поумирали, – выкрикнул Марат и бросил трубку.

Неизвестно, в каком состоянии был директор фабрики, только через пару дней Каирбаева перекинули на другую работу. Как говорят, козла в огород пустили. Новая его должность звучала так: «Заместитель директора пивзавода по хозяйственной части». Тут он продержался много дольше. Правда, пиво целиноградское по качеству оставляло желать много лучшего, но сам Марат его и не потреблял. Для себя доставал чешское, тем более в соседний городок Степногорск оно поступало из столицы централизованно.

В этом небольшом закрытом городке главврачом больницы работал старый приятель Марата – Юрий Петрович – тоже большой любитель пива. И не только пива. И вот как-то в один из жарких дней июля в кабинете главврача они хорошенько продегустировали и чешское пиво, и водку столичную. К ночи выпивка закончилась, магазины уж не торгуют, а друзьям хочется ещё хлебнуть горячительного. Юрий Петрович предлагает спуститься в пустой морг, где у патологоанатома Василия всегда есть спирт.

От жары попали в прохладный тёмный зал. Но после двух тостов Марат упал на топчан и захрапел. Главврача Василий вывел на свежий ночной воздух.

– Друга-то вашего пузатого мне не дотащить. Куда его? – спрашивает патологоанатом.

– Пущай… проспится… Двери… не закрывай… Очухается – сам вылезет…

Надо сказать, что Степногорск – городок для молодых, пожилых там мало, и морг часто пустовал, как и в этот раз. Ближе к рассвету Марат захотел в туалет. В морге темно и холодно. Ничего не может понять бедняга: где он и что с ним? Ни одного окна. «Видать, общежитие какое-то», – подумал он, но выхода не увидел и стал звать на помощь. Зов услышали дежурные станции скорой помощи, что напротив стояла.

– Покойник что ли ожил в морге? – прислушался водитель.

– Лёня, не пугай нас, там не может никого быть. Уж дней пять пустует, – поясняют медсёстры.

Крик и стоны не стихают.

– Ты мужик, ты и иди. Мы боимся.

– Чего это я ночью в морг пойду? Я и днём-то страшусь туда заходить. Врача дежурного будить надо. Лидия Петровна! – водитель трясёт за плечо прикорнувшую на кушетке. – Вроде в морге кто-то шумит.

– Лёня, чего городишь? Покойники – они тихие, не могут они шуметь. Да и там же их сегодня нету.

– Ну как нету?! Сами послушайте…

– А! Точно, вроде там шум. Бери фонарь, Лёня, пошли. Монтировку прихвати. Может, Василий двери забыл закрыть, и алкаши в морг забрались?

Дверь открывают, светят. Стоны слышат, но спускаться боятся. Увидев луч света в живом царстве, пузатый Марат на карачках пополз им навстречу. Зад у него шире плеч, большой живот тянул вниз, но он упорно карабкался по ступенькам.

– Унитаз, дайте мне унитаз, – жалобно стонет.

– Что за чудо!? Как этот курдюк сюда попал?! – шарахается в страхе Лидия Петровна.

Дальнейшие приключения восстанавливаю по рассказам знакомых. Марат через годик достиг третьей степени полноты, и ему дали путёвку на лечение в Кисловодск, в санаторий имени Димитрова. На массаж попал к опытной медсестре, которая воскликнула:

– Нуувасишея!

– А как же, чешское пивцо сосём…

– Да вы что угодно сосите, но шею-то мыть надо!

– А вот сейчас пойду нарзанные ванны принимать и помою…

На эту процедуру он попал тоже впервые. Сидит возле кабинки, ждёт. За ним в очереди был шустрый мужичок, у которого с юмором было всё в порядке. Но не знал этого наш герой. Он только спросил шустрого:

– А что, в ванную голым залазить надо?

Сосед осмотрел пузатого новичка и говорит:

– Нет, вы чоботы не снимайте, а то всплывать будете, какое тогда лечение…

В общем, залез Марат в ванну с ботинками. Лежит, пузырькам нарзанным радуется. Тут по рядам проходит врач, смотрит, спрашивает о самочувствии больных. Увидела огромные башмаки Марата и едва чувств не лишилась:

– Это что такое? Вы почему башмаки не скинули!? Как додумались в обувке сюда забраться!?

– Так мне тут русский сосед сказал, чтобы я не всплывал, надо в ботинках быть…

– А ну, сымайте быстренько! Такого чуда у нас ещё не было!

Шнурки намокли – попробуйте их развязать, да ещё быстренько. Но отмучался Марат и угрюмый пошёл на орошение дёсен. Такую процедуру ему врач прописал. И опять сидит, ждёт. А впереди него старичок бывалый. Марат спрашивает, что, мол, делать надо на этой процедуре.

– Да ничего не надо. Дадут в рот загубник резиновый с трубочкой, по нему нарзан течёт, а ты сиди и сиди. Вода лечебная. Она и дёсны твои подлечит…

– Старичок зашёл в одну кабинку, Каирбаев – в другую. Он сидит, водичка журчит. Через какое-то время подходит врач и о самочувствии справляется.

– Ой, не могу больше! – завопил Марат. – Полно пузо воды, лопну скоро…

– Что? Вы воду пьёте что ли?

– Куда ж её девать, если течёт? Она ж лечебная – значит дорогая…

Так и прошёл первый санаторный день для Марата – в несуразностях. Утречком он на балкон вышел, подышать. А некоторые отдыхающие вместо бювета ходят каждое утро к нарзанному источнику, где свеженькая вода из-под земли ручейком вытекает. Попить прохладненькой до завтрака. Идут вместо зарядки. Гуськом. Человек 50 каждое утро набирается. Как туристы, только без рюкзаков, но каждый со своей кружечкой с носиком. Смотрят: Марат на балконе пейзаж разглядывает.

– Эй, аксакал! Айда с нами нарзан свеженький пить! – зовут его парни.

– Вай, шайтан, – испугался Марат при упоминании о воде, и с балкона его как ветром сдуло.

Где не капает

Матвей Маркович Стеблянко неспешно шёл на работу. От обкома партии он жил недалеко, да и погода установилась прекрасная: почитай уж и не весна, а лето на дворе.

В этот день Матвей Маркович надел новый костюм и подобрал галстук под цвет. Обычно приезжал он одним из первых, но сегодня особый день: можно малость и припоздать. Юбилей как-никак, 55 стукнуло. При хорошей погоде он нередко шёл пешком, выходя из дома чуть раньше обычного и рассчитывая точно попасть на работу минут за пять до девяти ноль-ноль.

Шёл не спеша, любовался яблонями да вишнями, шелковицей и сливами. Хотя уже всё отцвело, но плодами все деревья наливаются, душу радуют. И новостройки слева растут не по дням, а по часам. Он насчитал семь башенных кранов, раскинувших крылья над многоэтажками. Тут Стеблянко сбился со счёта: резко начавшийся дождик помешал. И первый секретарь прибавил шагу. А дождик в ливень перешёл. Ну не бежать же секретарю бегом на работу. «Не сахарный, не размокну» – припомнилась по случаю старая поговорка.

В лифте поднялся к себе на третий этаж, стряхивая в тесной кабине крупные капли влаги. Знал, что партаппаратчики по случаю юбилея приготовили ему в зале заседаний торжественное приветствие с вручением цветов и какого-нибудь сувенира. «Ну, сегодня-то весомый будет. Как-никак 55 лет! Да и какой хохол не любит получать подарки?!»

В приёмной тощая, прямая как шомпол и холодная как айсберг, строгого вида секретарша Ганна Гнатюк тоже, видимо, попавшая под ливень, поправляла седую причёску, сдвинув на плечи коричневый платок. «Словно с того света вернулась за расчёской, – подумал Стеблянко. – Надо будет заменить её на молодую и смазливую, а то порой люди боятся в приёмную зайти».

Увидев своего шефа, вместо поздравительного приветствия Ганна как-то без радости на лице спросила:

– Матвей Маркович, что это у вас с пиджаком?

Стеблянко оглядел себя: действительно, что-то странное. Примерял же костюм, когда пару недель назад брал его, но сейчас новый пиджак весь как-то скукожился и перекосился, а левая пола оттянулась вниз. Он быстро вошёл в свой кабинет и сразу развернулся к зеркалу. Ужас сковал Матвея Марковича, когда он оглядел себя с ног до головы: новый костюм повис на нём, как на огородном чучеле старые тряпки. Стеблянко сбросил пиджак на стул, а брюки сменил в комнате отдыха на спортивное трико, что висело в шкафу уже с десяток лет и оказалось маловатым, но это всё равно лучше, чем новые брюки, ставшие враз хуже старых. Злясь на весь белый свет, начальник вызвал шофёра и приказал срочно привезти ему из дома костюм, в котором вчера был на работе.

– В малом шифоньере, скажи моей Тимофеевне…

Водитель вышел и Стеблянко тут же вызвал своего первого помощника.

– Клименко ко мне, срочно! – отмахнулся Матвей Маркович от поздравления.

Через минуту помощник в страхе застыл в дверях:

– Клименко под дождь попал. У него новый костюм почти растаял, он без штанов сидит. Сейчас с какого-нибудь инструктора снимет, как только размер подберёт, и заявится, – отчитался первый помощник Власюк.

Минуты через две белый как снег трясущийся заведующий торговым отделом обкома партии Игнат Клименко появился в кабинете шефа в чужих коротких брюках и в белой сорочке.

– Ты где это, сукин сын, костюм для меня подбирал?!! – игнорируя всякую вежливость и субординацию взъелся Стеблянко.

– Т-т-т-а-ак э-э-то, в облпотребсоюзе… По дешёвке… По полтиннику… Самые дешёвые и красивые… Сто костюмов… По числу работников ап-па-па-рата… Каждому по размерам отбирал… Кировоградская фабрика шила… А что? Промокли под ливнем?

Стеблянко нажатием белой клавиши на своём телефоне вызвал председателя облпотребсоюза. Клименко, как нашкодивший школьник, стоял у дверей в чужих коротких брюках и трясся от страха.

– Владимир Тарасович! Что это за костюмы ты обкому партии удружил?! У меня от первого дождика он расползся! Не по швам. Почти! Отвечай, когда тебя первый спрашивает!

Аппарат был включен на громкую связь и завторготделом Клименко услышал ответ торгового начальника:

– Матвей Маркович! Я же в Киеве был по вашему распоряжению. А без меня ваш Клименко оказывается отобрал сто костюмов для обкома. Они же для покойников предназначены, для бюро ритуальных услуг мы их завезли. Я ещё подумал: у Вас юбилей, но ведь рано умирать… Весь обком что ли хоронить собрались? Ну, в гробах-то не каплет… А позарились, видать, на дешевизну…

Поцелуй русалки

Выгрузились на берегу тиховодной Суры. Место для отдыха – лучшего не надо. Берег в густотравье, пологий; вода в реке чиста и тиха; другой берег голубел стеной лиственного леса, где ранняя осень снимала с берёзок золотые монетки листвы. Теплом и благоуханием тянуло с лугов. Лето уже постарело, уступив золотистому сентябрю, но солнышко ещё приветливо пригревает, склоняясь по купам деревьев, золотя их верхушки. Три белых облачка умащивались ночевать на синеющем, промытом недавними дождями безветренном небе.

– Я палатки помогу поставить, – сноровисто берётся за дело шофёр Толя Бушуев. – Завтрева ко скольким? К шести, пяти? – спрашивает Виктора Александровича.

– Да, где-то так. Мы и выспаться, и порыбачить успеем, – отзывается Виктор Александрович, как-то негласно считающийся старшим в компании. Вероятно, по его должности – он заместитель заведующего отделом промышленности областного комитета партии. Роста высокого, статен, черняв, взгляд его строг, лицо иконописное.

Вместе с ним приехали сослуживцы: Егор Максимович – заместитель начальника общего отдела обкома, и двое инструкторов из промышленного – Николай Егоров и Никита Шептунов. Виновником вояжа на природу был Никита, который только что получил диплом об окончании вуза и решил это событие «обмыть». Заготовил немного спирта с местного завода, прикупил несколько бутылок коньячку, замариновал почти ведро мяса, припас с пяток банок красной икры, четыре буханки хлеба и всё остальное по мелочи, что бывает надобно для ночной рыбалки на выходные.

Бушуев помог установить две палатки за какие-то пятнадцать минут: благо топор и колышки он всегда возил в своём уазике.

– У меня свояк в Бессоновке, я к нему в гости и там заночую, – информирует. – Километров семь отсюдова.

– Толь, так ты хоть стопку за мой диплом прими, тогда и езжай, – предлагает Никита.

– Да я ж за рулём, – отнекивается Бушуев. – Ты уж, Никита, прости. Успеем ишшо, не последний раз.

– Ну, смотри, тебе виднее.

– Аха. Вроде всё выгрузили, ничо не забыли? Ну, я, значит, поехал. Вам доброй ночёвки и больших карасей, – смотрит на Виктора Александровича.

– Гляди, у свояка завтра не пей, домой поедем, – напутствует тот водителя.

Делом заняты все: кто вещи в палатку забрасывает, кто с костром и котелком занимается. Сам Никита мангал поставил, куски баранины на шампуры накалывает.

– Давайте-ка сперва по стопке, пока угли наберутся, – предлагает он.

По одной опрокинули, закусили. Разлили снова. За второй пошла третья.

– Виктор Александрович! – закусывая бутербродом с икрой, спрашивает Никита. – Вы на планёрки и летучки к секретарям постоянно ходите, так вот хочу спросить: почему они против внедрения компьютеров? Это же прогресс техники.

– Наш идеолог Сергей Демидович говорит, что это кибернетическое зло, а осваивать зло нам ни к чему, – намазывая ломтик батона маслом, отзывается замзавот-делом. – Партийные боссы против. А им ведь виднее, что зло, а что добро.

– А зря ведь, Александрович, зря. За рубежом же они есть, – разливая в металлические рюмки спирт, упорствует Никита. – В работе компьютер – большой помощник.

– Угу. В нашей работе труды идеологов – помощники. В институте изучали что ли технику эту?

– Ладно дискутировать. Надо ж на ушицу чего-то и словить, – первым поднялся Николай, вытягивая удочки из рыжей палатки.

– Да-да, пошли, – встал и Егор Максимович с большого покрывала, что служило кампании и столом, и скатертью. – Ты, Алексаныч, за шашлыки берись, – распределяет он обязанности.

– Я тогда коньяк в речку попрячу, холодненькое легше идёт, – поднялся Никита, взял капроновую авоську с бутылками и пошёл вдоль берега, место подходящее высматривая.

Пока сидели, произнося тосты, свечерело. Солнце за дальний лес на ночлег упало, молодой месяц ещё не поднялся над вершинами берёз и дубов. Осенью темнеет всегда быстро. Небо укутывается глубокой тёмно-синей мантией. Только небольшое пламя от разведённого костерка перемигивалось с ещё незрелыми звёздами на блеклом небе. Осенняя река текла спокойно, умиротворённо.

Никита босиком пошёл вдоль тёмной ленты воды. Он мог бы где угодно поставить свою авоську (берег был пологий, значит, неглубоко), но после городского шума здесь стояла заманчивая тишина, благодать, которой хотелось насладиться в эту зреющую пору сентябрьской ночи. Он прошёл немало, уже и отблеск костра не был виден. Остановился у вымоины, закатал штанины до колен, погрузил сетку в воду, пометив и закрепив крупной веткой берёзы. И тут шагах в трёх на фоне ультрамаринового неба увидел девичий силуэт. Девушка наклонилась и словно что-то искала в реке, но поскользнулась и, охая, стала сползать. Никита подбежал, прыгнул в воду, не давая ей сползти в реку. Она вскрикнула, эхо подхватило крик, а Никита – девушку. И тут сам вскрикнул от боли – она укусила его в ладошку.

– Вы чего тут людей пугаете? – хотя едва ли она испугалась незнакомца.

– А ты чего кусаешься?

– А не надо лезть руками, куда не положено.

– Да я ж подхватил, чтоб не утонула. Чего тогда по ночам тут делать? Купаться-то уж холодно.

– Мешок переворачивала. С зерном.

– Какой мешок?

– Ну рожь замачиваем. На солод. Сушим потом на печке русской, когда прорастёт – мелем. Квас же из солода варится… Вся деревня так делает. Чего неясного? Ты откуда тут? Из города? Я чую запах костра где-то недалече у вас…

– Отдыхаем с ночевой. Костёр у нас за излучиной. Пошли, просохнуть тебе надо, а то в сапогах хлюпает. Не бойся, мы не алкаши.

– Да я и не боюсь. Поддержи – воду вылью из сапог, босиком пойду.

Когда Никита с девушкой пришли к большому костру, на нём уже булькало варево в котелке, от мангала шёл ароматный запах шашлыка.

– О, русалку выудил! – все трое смотрели на них изумлённо. Девушка была молода, немножко лохмата, ситцевая юбка прилипла к коленям, длинные мокрые волосы спадали на плечи и спину. Роста высокого. Может, и не была красавицей, но выглядела первобытно и очень привлекательно. Большие чистые глаза, в которых отсвечивали огоньки костра; румяные щёки напоминали зимний сорт крупных яблок, а вздёрнутый носик говорил о задорном характере. Одета простенько. На вид ей было не больше 22–23 лет.

– Меня Лидой зовут, – бойко назвалась она. – Ваш Нептун почти искупал меня там за излучиной. Мне бы пообсохнуть, да сапоги просушить.

Все засуетились, начали знакомиться.

– Да всех не запомню сразу. Нептун, ты мне костерок в сторонке сорганизуй, юбку и сапоги просушить бы…

– Как ты, красавица, Никиту нашего назвала? Нептун? – смеясь, переспросил Егор Максимович. – Почти правильно. Шептунов его фамилия. Он счас быстро. Да ты присаживайсь, красавица.

– Нет, юбка мокрая, просушить бы сначала.

– А вон, в палатку залазь, там спальник есть, фуфайка тёплая, переоденсь, можно ведь и простыть. Чего в воду-то лазила? Вон в ту палатку…

Никита тем временем за палатками отдельный костерок разложил, веток подкладывает.

– Ты, Нептун, – зовёт Никиту Егор Максимович, – дай девке-то спальный мешок, да к огню двигайтесь, чтоб не простыла. Принять ей надо.

Никита залез в палатку, мешок свой Лиде развязал, штормовку дал, фуфайку стёганую. – К костру пошли, пять капель тебе принять надо, согреться.

– Погоди. Ты мне рогатинки над костром поставь и поперечину – просушу чулки и юбку. И сапоги резиновые вверх подошвами на колышки. А я закутаюсь и приползу к огню.

– Уха готова! – кричит в темноту Николай. – Окружай с ложками!

– Скоро и шашлычок поджарится, – подаёт голос Виктор Александрович.

Лида выползла, зарывшись по пояс в мешок, закутавшись ещё и в фуфайку. Волосы убрала в тугой узел на затылке. Была спокойна, свежа и радостна лицом, словно какой-то тёплый свет исходил от неё. Егор Максимович налил из бутылки в металлическую рюмку и протянул ей.

– Пей, русалка, а то простыть недолго. Тут спирт, осторожнее.

Никита налил алюминиевую кружку лимонада:

– С ним легче. Запивай, – протягивает девушке. – Коль, налей ей ухи пополнее.

Спирт она сглотнула залпом, а лимонадом наслаждалась. Виктор Александрович протянул большой шампур с одурманивающим запахом сочного мяса:

– Гостье – первую порцию, – галантно преподнёс прямо в руки.

Лида поблагодарила и спросила:

– Все городские? Вижу, что неместные. Наши мужички бормотуху больше пьют, селёдкой закусывают. А у вас и мясо шикарное, и икра деликатесная. Где брали?

Сейчас гостью рассматривают всё пристальнее. Каждый отметил про себя, что хороша собой и не очень уж на деревенскую походит. Она тоже всматривается в лица незнакомых молодых мужчин. Виктору Александровичу слегка за тридцать, но выглядит старше за счёт сурового взгляда и тёмной шевелюры. Егор Максимович – тот светловолос, лицо приветливое, спокойное, глаза добрые, с какой-то ухмылкой затаённой. Николай, что металлическую миску ухи поднёс, – молодой, русоволос и курнос. «Наверное, нецелованный», – подумалось Лиде. У Никиты лицо слегка вытянутое, большой лоб обещает скорую залысину, годами он молод, высок, в карих глазах его читаются учёность и ум. Руки крепкие, сам весь мускулист. В нём уже сейчас проглядывается порода. Ладошку облизывает.

– А чего это у тебя? Кровь что ли?

– Да ерунда. Ты ж цапнула…

– О! Прости, Нептун. Я ж не хотела!

– Николай, дай-ка вон мой рюкзак, там бинт и йод есть, завязать ладошку надо, – отложил ложку Виктор Александрович. – Ты, Лида, с этой деревни? – кивнул он в сторону полей.

– Не деревня, а село у нас. Большое.

– На ферме трудитесь?

– У нас не ферма – комплекс молочный, – заматывая бинтом ладошку Никите, отзывается девушка. – Я комсорг совхоза.

– А не боитесь чужой мужской компании?

– Чего мне бояться-то? Я ж на своей земле! Село моё вон на взгорке, в километре отсюда. Здесь моя земля, это вы – гости. Да и когда это комсомольцы чего-то боялись?!

– И много у вас комсомольцев?

– Семьдесят восемь. Погоди, давай подую на рану – легче будет. О, а тебя, Нептун, я в Пензе, в педвузе видела! Учишься там?

– Да заочно закончил он, диплом вот обмываем, – информирует Николай, подливая ей в миску ухи.

– Я тоже там учусь! Только заочно, на третий курс вот перешла.

– Тоже обмыть надо, – встревает в беседу Егор Максимович, разливая всем спиртное.

– Говоришь, Никитой тебя звать? Сколько троек в дипломе? – Лида общительна и спокойно ведёт разговор со всеми, словно знакома с каждым сотню лет.

– Ни одной. Только шесть четвёрок, остальные – пятёрки.

– С ума сойти! А как ты марксистско-ленинскую философию выучил? Научный коммунизм, атеизм? Ну историю партии – ещё ладно, это полегше.

– Зубрил, читал, глотал, читал…

– Дурдом какой-то эти предметы! Во всех вузах и даже техникумах ими башку забивают. И ведь что выходит? В жизни-то эти знания никому не нужны. Лучше б логику ввели в программы, а то половина предметов – оторванная от жизни философия Маркса и иже с ним.

– Разве можно так о ленинской философии комсомолке рассуждать? – встрял в их беседу Виктор Александрович. – Это ж идеология партии, как можно жить без неё? Как коммунизм можно строить без этой политической основы?

– А чего? Я только размышляю. В жизни-то всё не так, как в этих учебниках.

– Вот и ввели изучать, чтоб было по учебникам. Никита ж выучил, всего Маркса прочёл. У него, кстати, – кивает он в сторону виновника застолья, – установка была: вуз заочно закончить, а потом жениться. Первое правило выполнил.

– Теперь осталось невесту с приданым найти, – перебивает Егор Максимович. – У вас в селе таковые есть?

– Да ладно, Максимыч, чего вы там, – вскинулся Никита. – Нет ничего лучше жизни холостяка!

Лидия пристальнее вгляделась в Никиту с вакантным выражением лица:

– А вы все из города? С какой конторы? – она уже малость опьянела, в глазах её множатся искорки костров.