Случаев, где запрещения оказывали бы благие результаты, очень немного, да и то это замечено на иностранцах, пока они еще не оборкаются у нас с нашими запрещениями. Нашему же русскому человеку стоит только сказать:
– Нельзя, мол, нельзя, – запрещается!
Он уже сейчас и приспособится, как это одолеть. Гоголь говорит:
«Стоит только поставить какой-нибудь памятник или забор, так сейчас и вынесут на десять возов всякой дряни»…
У нас в Петербурге пишут, пишут на углах безобразные: «запрещается», «строжайше воспрещается», а мимо углов все-таки хоть не ходи, не заткнувши носа и не подобравши платья.
Так и все у нас соблюдалось: мы никогда не помним стольких охотников курить на улицах, как тогда, когда это было запрещено; никогда уже не видать нам таких сцен за шапки, как в то время, когда на николаевской железной дороге даже чиновники сидели с головами, повязанными по-бабьи – платками; ни в одном из современных бесцензурных изданий нет таких гадостных мыслей, какие кишмя кишели под цензурой.
Иностранцы, особенно англичане, не приобыкшие к запрещениям, подчинялись им гораздо точнее.
Вскоре после крымской войны в Петербург приехал один известный английский инженер Б-лей. Как человек любознательный, он купил себе указатель и бегал с ним повсюду, все сравнивая с описанием и делая обо всем свои заметки.
Таким образом, обходя известный «мраморный дворец», он заметил, что в строении этого дворца гораздо более участвует гранит, чем мрамор. Это его смутило. Англичанин заподозрил, что в его гиде непременно опечатка, что дворец, вероятно, называется «гранитный», а не «мраморный». Он рассердился, переменил гид, но и в другом опять стоит дворец «мраморный». Турист окончательно впал в недоумение; он обращался и к книгам, и к людям за разъяснением затрудняющего его противоречия и нигде не находил этого разъяснения.
– Почему же вы не называете этого дворца гранитным? – спросил он, наконец, одного администратора, а администратор, которому англичанин надоел своими докуками, отвечал ему: