Леди Макбет Мценского уезда (сборник)

для нее не существовало ни света, ни тьмы, ни худа, ни добра, ни скуки, ни радостей;

Я лег для опаски в траву и высматриваю: что за народ такой? Потому что боюсь, чтобы опять еще в худший плен не попасть, но вижу, что эти люди пищу варят… Должно быть, думаю, христиане… Подполз еще ближе: гляжу, крестятся и водку пьют – ну, значит, русские!.. Тут я выскочил из травы и объявился.

Катерина Львовна за себя не заступалась: она все пристальнее смотрела в волны и шевелила губами. Промежду гнусных речей Сергея гул и стон слышались ей из раскрывающихся и хлопающих валов. И вот вдруг из одного переломившегося вала показывается ей синяя голова Бориса Тимофеича, из другого выглянул и закачался муж, обнявшись с поникшим головкой Федей. Катерина Львовна хочет припомнить молитву и шевелит губами, а губы ее шепчут: «как мы с тобой погуливали, осенние

долги ночи просиживали, лютой смертью с бела света людей спроваживали». Катерина Львовна дрожала. Блудящий взор ее сосредоточивался и становился диким. Руки раз и два неведомо куда протянулись в пространство и снова упали. Еще минуту – и она вдруг вся закачалась, не сводя глаз с темной волны, нагнулась, схватила Сонетку за ноги и одним махом перекинулась с нею за борт парома. Все окаменели от изумления. Катерина Львовна показалась на верху волны и опять нырнула; другая волна вынесла Сонетку. – Багор! бросай багор! – закричали на пароме. Тяжелый багор на длинной веревке взвился и упал в воду. Сонетки опять не стало видно. Через две секунды, быстро уносимая течением от парома, она снова вскинула руками; но в это же время

этой женщины, ребята, в целом свете другой такой нет.