Похитительница кошмаров

6

Сон всегда был один и тот же, почти идеальная копия воспоминаний, которые каждую ночь наполняли спящий мозг Марен.

Она сидела на пассажирском сиденье отцовской машины, за рулем – её сестра. Хэлли только что получила права, и их мама тревожилась из-за того, что она водит машину одна, без взрослых, но Марен нужно было отвезти домой после танцевального класса, а все остальные были в тот день заняты. Марен пообещала следить, чтобы сестра не превышала скорости, и предупреждать об опасных участках дороги и водителях-лихачах.

– И я знаю, мисс Мэриголд сказала, что никаких дырявых колготок, но это была всего лишь такая крошечная дырочка, – сказала Марен, всё ещё расстроенная суровым разговором после уроков. Разве она виновата, что споткнулась на автостоянке?

– Хм, – сказала Хэлли, мигая поворотником.

– Ты меня вообще слушаешь? – спросила Марен.

– Ага, – пробормотала Хэлли.

– Ты меня не слушаешь, – возразила Марен.

Хэлли вздохнула:

– Я сосредоточена на вождении.

– Ты можешь слушать меня и вести машину одновременно. – Марен потрогала дырку на колготках – та выросла с размера ластика на конце карандаша до монеты в двадцать пять центов. – Что с тобой происходит в последнее время?

– Ничего. – Голос Хэлли звучал нарочито бодро.

– Я тебе не верю, – сказала Марен. – В последнее время ты ведёшь себя странно. Стала дёрганой, скрытной и всё такое прочее. Ты думаешь, что никто ничего не замечает, но я-то вижу.

– Ну, ты прямо маленький детектив. – Тон Хэлли был язвительным, что было ей совсем не свойственно.

Ноготь Марен зацепился за колготки и проделал рядом с первой ещё одну дырку. Стараясь не обращать внимания на ехидные слова сестры, она продолжила гнуть свою линию:

– У тебя появился парень, о котором никто не знает, или типа того?

Хэлли подъехала к светофору возле пристани, где швартовались все рыбацкие лодки, и стала ждать зелёный сигнал.

– Нет.

– Новая тайная подружка?

– Нет.

– За тобой следит ФБР, потому что добрый, но слегка подозрительный физик-ядерщик, а может быть учёная, попросила тебя припрятать её секретные файлы, а затем исчезла? – Марен демонстративно посмотрела в боковое зеркало – мол, не следит ли кто-нибудь за ними?

– Нет! – Хэлли рассмеялась, но не так, как обычно.

Марен невольно заподозрила что-то неладное. Не в привычках Хэлли иметь от неё секреты.

– Что же тогда? – обиженно спросила она.

– Я же сказала тебе: ничего.

Хэлли медленно тронулась с места. Их мама всегда ждала на этом перекрёстке дольше, чем обычно. Она всегда повторяла Марен и Хэлли одно и то же предупреждение: «Здесь будьте особенно осторожны. Когда солнце светит в глаза, многие плохо видят и не замечают светофор. Всегда ждите до тех пор, когда можно будет безопасно ехать дальше».

Марен должна была напоминать обо всём этом сестре. Её сонное «я» произнесло эти слова, но её рот не издал ни звука. Загорелся зелёный свет, и Хэлли нажала на газ.

Прямо из ниоткуда возник тяжело нагруженный старый пикап. Воздух как будто взорвался, их машина отлетела в сторону и резко развернулась. Колеса заскрежетали по асфальту. Сверкая в лучах полуденного солнца, осколки стекла полетели на Марен. Красные пятна смешались с поблёскивающим стеклом. Кто-то закричал, но Марен не знала кто. Возможно, она сама. На том месте, где сидела Хэлли, образовалась чёрная дыра. Марен её не видела. Не могла смотреть на это место. Не могла смотреть. Не могла.

* * *

Марен резко открыла глаза. Её простыни были влажными от пота, в тяжёлой голове бешено стучал пульс. Снаружи дождь барабанил по крыше и булькал в водосточных канавах. Она включила свет, чтобы прогнать последние следы кошмара, и закрыла лицо руками. Хэлли, Хэлли, Хэлли.

Её красивая, весёлая, до абсурда умная сестра. Та, которая научила её завязывать шнурки, читать, незаметно таскать из кухни печенье. Обладательница чёрного пояса по тхэквондо и заводила во всех играх. Которая, даже когда они ссорились и ненавидели друг дружку, была готова насмерть сражаться за Марен. Которая однажды шла пешком до дома Кертиса Мэйхью лишь затем, чтобы сказать ему, что он лживый, гнойный прыщ, который заслуживает того, чтобы его прихлопнули.

Марен не напомнила Хэлли, что нужно подождать на светофоре, и вот теперь её сестра превратилась в лежащую в постели куклу. Марен даже не знала, находилась ли она вообще в своём теле, – все эти мудрёные слова врачей о функциях мозга и прогнозах никак не объясняли, где на самом деле была Хэлли, вернётся ли настоящая она когда-нибудь к прежней жизни. Но Марен старалась об этом не думать. Главное, продолжать попытки. Она всем сердцем надеялась, что Хэлли всё ещё здесь, что сегодня она летала во снах. И что этот полёт начнет исцелять её.

Коричневый мотылёк вернулся, снова и снова бросаясь на лампочку в комнате Марен, как будто хотел от лампочки чего-то такого, чего та не могла ему дать. Марен понимала, что чувствовал бедняжка. Открыв деревянную шкатулку, набитую крошечными пакетиками, она достала один, кипельно-белый. От него пахло мятой и ватой. Сон-ластик. Лишь чистый белый цвет и мягкость. После снов-ластиков Марен на следующий день чувствовала себя странно опустошённой, но это лучше, чем всю ночь вертеться, возвращаясь во сне к той аварии, пока её не начинало тошнить. Чувствуя себя предательницей за то, что выбрала сон, который сотрет из памяти сестру, Марен сунула пакетик под язык.

7

– RENIFLEUSE DE CHAUSSETTES SALES!^[7]

Не обращая внимания на Анри, Марен обошла старинную маслобойку и встала за стойкой рядом с бабушкой. Лишта что-то помешивала в деревянной миске, а Анри клювом добавлял по одному маленькие чёрные кусочки.

– Я до сих пор понятия не имею, где он берёт эти слова, – пробормотала бабуля. – Твоя племянница не нюхает грязные носки, Анри. – Она пальцем взъерошила серые перья на его груди, и попугай зачирикал. – Я даже представить себе не могу, что птица может знать о носках. Остерегайся этой коробки с пчелиными жалами, дорогая.

Хотя коробка с жалами была закрыта и заклеена скотчем, Марен, ставя за прилавком рюкзак, опасливо отодвинулась от неё. Она заглянула в миску Лишты и мгновенно пожалела о своём любопытстве. В миске в какой-то комковатой сырной массе плавали жуки.

– Жуков больше не надо, Анри, – сказала Лишта. Попугай издал пронзительный крик и подлетел к своей миске с едой, где начал разбрасывать во все стороны птичий корм. – Марен, ты не подержишь эту штуку? – Лишта указала на вторую миску, поверх которой она накинула квадратный лоскут ткани.

Отпрянув как можно дальше назад, Марен придерживала края ткани, а Лишта ложкой накладывала смесь жуков и сыра. Когда бабушка закончила, Марен помогла ей подобрать края лоскута и подержала их, пока Лишта обвязывала их бечёвкой и затягивала узел. От едкой жидкости у Марен заслезились глаза.

– Я всё равно не понимаю, почему кто-то специально покупает это, – сказала она, вспомнив свой сон об автомобильной аварии прошлой ночью.

Лишта отнесла узелок с чашей к камину в углу и повесила на крючке перед дымящимися углями. Затем поставила под узелок миску, чтобы собрать капли.

– Какой бы скучной или грустной ни была жизнь людей, после кошмара она всегда кажется лучше.

Марен не была уверена, что согласна с этим. Она тосковала по своей скучной прежней жизни – вот если бы вернуть её было так же легко, как проснуться! Она скучала по дням, когда самое худшее, что случалось с ней, это отсутствие чистых носков, потому что Хэлли втихаря таскала их у Марен. Возвращаясь ещё дальше в прошлое, она тосковала по тем дням, когда могла ходить по коридорам школы без насмешек и шёпота за спиной. Прошлый год катился под гору, как сорвавшийся с горы снежный ком, набирая по пути скорость. Цепляя за собой палки, камни и валуны. Сметая на своём пути деревья, людей и здания.

Шаффл, носок, шаг, шаффл, носок, шаг.

– Помнишь ту женщину, которая вчера заходила в магазин? – спросила Марен. Лишта кивнула, и Марен продолжила: – Какое-то время спустя я столкнулась с ней в больнице. В детском отделении.

– Вот как? – открыв квадратную стеклянную банку, Лишта рассыпала на листе бумаги белые крупинки. Это была снотворная соль – растворимые кристаллы, которые Лишта собрала в каком-то секретном месте, о котором она ещё не рассказывала Марен. Без одной из этих гранул в каждом пакетике сон ни за что не сработал бы нужным образом. Гранулы также помогали людям уснуть и увидеть сон.

– Она стояла в коридоре и подслушивала, когда мы были в палате Хэлли, – сказала Марен. – Мисс Мало, верно?

– Якобы-мисс-Мало. – Взяв пинцет, Лишта начала добавлять снотворную соль, по одной крупинке, в ряд пакетиков с полуфабрикатом. – Я сомневаюсь, что это её настоящее имя.

– Почему?

– В контракте несколько месяцев назад она указала своё имя как София, но затем написала его как Софья.

– Да, довольно подозрительно, – сказала Марен.

Лишта легонько подула на снотворную соль, чтобы активировать её. Эту работу не мог сделать никто, кроме членов семьи Марен, – именно так в игру вступала магия снов.

– Много лет назад девочка примерно твоего возраста зашла в магазин, бледная и дрожащая от ярости. Она попросила продать ей кошмар… худший кошмар из всех, что были в магазине.

Руки Марен покрылись гусиной кожей.

– Как её звали?

Лишта вздохнула:

– К сожалению, не помню, дорогая. Я спросила её, зачем ей кошмар, и она ответила, что он для её брата. Что он якобы подсунул ей что-то, пока она спала, и ей приснилось, будто её съел питон размером с крокодила. Он медленно проглотил её ступню, лодыжку, колено – ну, ты понимаешь, – и она не могла пошевелиться или даже закричать.

Каблук, шаг, каблук, каблук – простучали ноги Марен. Она никогда не слышала про этот кошмар, но, похоже, он был ужасен.

– Девушка не спала несколько недель, – сказала Лишта. – Каждый раз, когда она пыталась заснуть, сон возвращался, хотя она запирала дверь и окно своей спальни. Видишь ли, даже после того, как кошмар прошёл, его влияние на её мозг сохранялось. – Лишта сложила на животе руки с узловатыми суставами. – Вот почему, моя дорогая, у нас есть это правило о снах и согласии.

Чтобы скрыть от бабушки пылающие щёки, Марен смахнула со стойки грецкий орех и нагнулась, сделав вид, что ищет его. Она не дала Хэлли кошмара, лишь безобидный сон, в котором человек летает.

– Конечно, я никак не могла продать этому бедному ребёнку кошмар, – сказала Лишта. – Чтобы противодействовать последствиям кошмара, я дала ей бесплатно сон-ластик, горстку успокаивающих снов и смешной сон со змеёй. Я напомнила ей, что мы не продаём кошмары несовершеннолетним, и пыталась убедить её, что месть – не лучший путь к исцелению. Но она отказалась меня слушать. Она обозвала меня множеством нехороших слов и пулей вылетела из магазина. Предполагаю, что её семья переехала, потому что я её больше не видела. До её возвращения несколько месяцев назад.

– Мне плохо даже думать о том, что с ней случилось, – сказала Марен.

– Да, это большое несчастье. – Лишта вытерла руки о фартук. – Но мне не нравится, что она всё ещё ищет кошмары, и особенно мне не нравится то, что она увязалась за тобой. Хочу поспрашивать, помнит ли кто-нибудь эту девушку и знает ли её настоящее имя. И если увидишь её снова, пожалуйста, скажи ей, что я хотела бы поговорить с ней.

Марен обрадовалась: по крайней мере, хотя бы один взрослый согласился с тем, что здесь что-то было не так.

– JOLIE JOLIE MADEMOISELLE!^[8] – проверещал Анри, подталкивая клювом по стойке медную английскую булавку.

– Ты добавила её брата в чёрный список? – спросила Марен.

– Я никогда с ним не встречалась, – ответила Лишта. – Я продала только один из тех снов с питоном… мужчине средних лет, поэтому я предположила, что брат девушки украл или купил у него этот сон. Я на всякий случай внесла в чёрный список того человека и с тех пор привыкла запирать кошмары в сейф.

Марен представила себе змею размером с крокодила, проглотившую её ногу, и её передёрнуло.

– Я рада, что ты так поступила.

Лишта положила морщинистую руку на нежную руку Марен.

– Постарайся не переживать об этом, дорогая. Рассказать тебе о той шепчущей пыли, которую я нашла?

– Да! – крикнула Марен так громко, что испугала Анри. Попугай уронил английскую булавку на пол и разразился длинной чередой французских ругательств.

С лукавым блеском в глазах Лишта повернула кодовый замок сейфа. Она вытащила из него банку и, открыв крышку, стряхнула на белый лист бумаги несколько пылинок. Затем они с Марен склонились над ними. На вид это была обычная пыль, серая и тусклая. Да и пахла она как обычная пыль, хотя Марен старалась не вдыхать слишком сильно, чтобы не втягивать крупинки в нос.

– У нас уже есть как минимум двадцать различных видов пыли, – сказала Марен. – Что в ней особенного?

– Прямо в центре Коннектикута находится колледж, – ответила Лишта. – Там уйма больших старых деревьев и зданий из красного кирпича. В дальнем углу центра искусств под какой-то лестницей есть изогнутый альков.

Марен ждала, зная, что рассказы Лишты обретают смысл, лишь когда подходят к концу.

– Если встать на одном конце изгиба и закинуть голову к потолку, а кто-то другой встанет на другом конце, можно прошептать что-нибудь, и второй человек услышит тебя, как если бы ты стоял рядом, – продолжила Лишта. – Это комната шёпота. И я собрала эту пыль с внутренней стороны арки.

– Звучит круто, – сказала Марен. – Что этот шёпот будет делать во сне?

Лишта перескочила с одной ноги на другую в своей старушечьей версии чечётки.

– Это позволяет твоему шёпоту проникнуть сквозь слои сознания.

Марен наклонила голову и уставилась на танцующую бабушку.

– Слои чего?

– Сознания. – Лишта легонько подтолкнула край бумаги, и частицы пыли сдвинулись. – Проще говоря, это позволяет разговаривать со спящим, пока он спит. Он услышит тебя, не просыпаясь.

Мысли Марен разбежались одновременно в миллион направлений, но всё время возвращались к Хэлли. Она могла бы попросить Хэлли проснуться. Назвать ей миллион причин, почему она должна поправиться, напомнить ей о жизни, которая всё ещё ждёт её. Девять дней – этого времени хватит, чтобы убедить сестру.

– А спящие могут ответить? – спросила она, почти затаив дыхание.

– Может, да, а может, и нет, – ответила Лишта. – Слова людей часто кажутся им нормальными во сне, но ответы спящих звучат как тарабарщина. Или вообще ничего не слышно.

Ноги Марен пустились в пляс. Даже если Хэлли ей ничего и не ответит, но сама возможность подобного разговора была восхитительна! Конечно, имелось несколько мелких препятствий. Во-первых, ей вообще не следовало давать Хэлли какие бы то ни было сны, не говоря уже о снах, присыпанных шепчущей пылью. Во-вторых, пыль, о которой идёт речь, была заперта в сейфе, а кода, позволяющего открыть замок, Марен не знала.

– Это крайне опасная вещь в руках несведущего человека, – продолжила Лишта. – Представь, каких бед можно натворить, повлияв на чьё-то подсознание. Что можно сказать спящему человеку, во что можно заставить поверить. Заставить что-то сделать.

Положив подбородок на прилавок, Марен ждала, когда с пылью что-нибудь произойдёт, вдруг пыль что-то прошепчет.

– Но вдруг это единственный способ поговорить с человеком?

Лишта сложила бумагу пополам и осторожно ссыпала пыль обратно в банку.

– Я отлично знаю, о чём ты думаешь, дорогая, и мой ответ отрицательный.

В уголках глаз Марен собрались слёзы. Лишта опёрлась подбородком на прилавок рядом с ней и вздохнула.

– Я понимаю тебя. Мне самой очень трудно не хотеть того же. Все страшно скучают по твоей сестре. Но мы не знаем точно, как это работает, сколько порошка нужно и что произойдёт. Ведь её мозг всё ещё исцеляется, и не хотелось бы усложнять ему работу. – Лишта вгляделась в несчастное лицо Марен, и её голос смягчился. – Пока мы не сможем проверить это на здоровом спящем человеке, это просто небезопасно, моя дорогая.

– PETITE SOURIS SOURNOISE!^[9] – Анри слетел с полок, пронёсся над головой Марен и бросил на прилавок рядом с Лиштой конфету в обёртке.

– Марен – не хитрая мышка. – Лишта развернула конфету и отправила в рот.

Ноздри Марен защекотал резкий запах гвоздики. Со стороны Анри было невежливо не принести конфету и ей, но она была рада, что попугай этого не сделал.

– Хотя, возможно, неплохо было бы проверить действие пыли, – продолжила Лишта и задумчиво хмыкнула: – Если бы кто-то из нас говорил на мышином языке.

Марен закатила глаза и посмотрела на попугая. Тот деловито рассыпал жуков по прилавку. Лишта отказывалась сажать Анри в клетку. По её словам, это вызывало у него тревогу, и он испускал ужасные газы, а Марен вечно приходилось убирать за ним перья и помёт.

– Пообещай никогда никому не рассказывать об этой пыли и не давать её своей сестре. – Седые брови Лишты образовали прямую линию. – В противном случае тебя ждут те же последствия, что и всех остальных. Мне придётся запретить тебе приходить в магазин.

Левая нога Марен выскользнула вперёд, постучала по полу и скользнула обратно.

– Обещаю.

Если она сдержит это новое обещание, это уменьшит её вину за то, что она нарушила предыдущее? «Интересно, – подумала Марен, – видит ли Лишта стыд в моих глазах?»

В рюкзаке Марен раздалась электронная трель. Она вытащила телефон, благодарная за то, что бабушку прервали.

– Милая? – Голос мамы, резкий, пронзительный. – Ты слышишь меня? Я в больнице.

Марен приготовилась к худшему:

– С Хэлли всё в порядке?

– Да, да. – На линии что-то затрещало, а потом звук пропал. Затем голос мамы вернулся на середине предложения: –…не возлагать слишком большие надежды, но, боже мой, я только что позвонила твоему отцу, и он…

– Мама, подожди, – перебила её Марен. – Можешь начать сначала?

– Она улыбнулась! – крикнула в трубку мать. – А медсестра сказала, что твоя сестра даже смеялась пару секунд.

Телефон Марен соскользнул с её плеча и чуть не упал.

– Хэлли? Смеялась? Когда?

Лишта приподняла брови, и, пока мама говорила, Марен показала ей поднятый большой палец.

– Рано утром. На рассвете. Я сейчас с ней, но она больше не улыбается. Врачи сказали, что это не значит, что в ближайшее время она проснётся полностью, но это хороший знак.

«Ура, у меня получилось! – подумала Марен. – Сны ей помогают».

– Я сейчас приеду, – сказала она.

– Это было бы замечательно, милая. Я должна срочно ехать на работу. Мне пришлось перенести все утренние встречи на более позднее время днём.

– Буду там, как только смогу.

Повесив трубку, Марен была готова кричать от радости.

– Хэлли рассмеялась! – сказала она Лиште, пытаясь надеть рюкзак. Возможность вернуть сестру была сродни Рождеству, Четвёртому июля, появлению на свет новеньких котят и выигрышу в лотерее – и всё это перемешанное в одно потрясающее событие.

– Ты запри дверь, а я тем временем подъеду на машине. – Лишта сняла с крючка на стене свой вместительный ридикюль, чмокнула Анри в пернатую макушку и бросила в его миску горсть семян. – Приглядывай тут за всем, пока нас не будет, Анри.

– AU REVOIR, PETITE CROTTE DE NEZ^[10], – отозвался Анри.

Марен послала ему воздушный поцелуй и шагнула в магазин пишущих машинок, Лишта зашагала за ней следом.

– Ой! – С пути торнадо по имени Марен отскочил бородатый мужчина с безупречной причёской. Это был Алексей Алиев, парикмахер из салона мистера Альфредо.

– Прошу прощения, мы закрываемся, – сказала она, и подошвы её кроссовок нетерпеливо зашуршали в пыли.

Алексей сделал несчастное лицо, и уголки его губ спрятались в бороде.

– Добрый день, дорогой, – сказала Лишта. – Мы закроемся всего на пару часов, а потом вернёмся. У нас… полная противоположность чрезвычайной ситуации. Как бы вы это назвали? Античрезвычайная ситуация?

Алексей промямлил что-то невнятное. Марен захотелось поскорее выставить его из магазина, но Лишта внимательно посмотрела на мужчину:

– С вами всё в порядке?

– Пустяки. – У Алексея задрожала борода.

Лишта положила руку ему на плечо:

– Расскажите.

– Вот уже неделю мне снится жуткий кошмар, – ответил он. – Я надеялся, вы дадите мне средство, способное избавиться от кошмара. Это возможно?

– Не надо так нервничать, – сказала Лишта тихим успокаивающим голосом. – Конечно, я могу помочь. Но для начала почему бы вам не рассказать мне о вашем сне?

Шаффл, меняем ногу, шаффл топ.

Марен хотелось пожалеть Алексея, но ещё больше ей хотелось увидеть широко открытые голубые глаза сестры.

Лишта повернулась к ней:

– Милая, почему бы тебе не поехать на автобусе? Я поеду в больницу чуть позже.

Обычно поездка в автобусе вместо поездки с Лиштой в машине заставила бы Марен раздражённо поморщить нос. Сегодня ей было всё равно – даже если бы ей пришлось идти в больницу пешком. Или допрыгать туда на одной ноге. Босиком.

– Надеюсь, скоро вы почувствуете себя лучше! – Марен обернулась к Алексею и сочувственно и вместе с тем ободряюще улыбнулась ему. – Увидимся, бабуля!