Buch lesen: «Снега»

Глава 1.

…Он плавал в своих грезах. Настолько теплых, заманчивых, настолько прекрасных, что выныривать в реальность решительно не было желания.

Реальность была жесткой. ЖестОкой. Реальность была болью. Волнами боли. Накатывающими с равномерностью морского прибоя. Периодически боль переходила в шторм.

Пока не подходило время приема обезболивающего.

И тогда он заново возвращался в золотой, солнечный сентябрь. И снова ждал появления той, с кем едва познакомился в реальности (этой реальности, есть ведь и другие, он был уверен – есть. Параллельные, перпендикулярные, идущие “голова в голову”, но есть.)

В своих грезах он видел ее (её) отчетливо. И не только видел. Он ее слышал. Более того. Он ее осязал.

Но лишь в своих грезах.

А после этих грез (назовем, наконец, вещи своими именами – наркотического опьянения, опьянения опиатами) наступал тяжелый, “лекарственный” сон. Тьма подкрадывалась на своих бархатных (кошачьих, бесшумных) лапах, и одну из этих лап возлагала на его лицо и тихонько, мысленно приказывала ему “Спать” (спать без снов), а он был слишком слаб, чтобы противостоять воле Тьмы. Тем более, что Тьма вовсе не была злой. Не была холодной и колючей, как морозная зимняя ночь… она была коварной, но очень приветливой. И желанной.

Поскольку во Тьме не было боли.

Боли – от самой сильной до терпимой. Ноющей. Впрочем, о ноющей боли он мог пока только мечтать. В основном, приходилось стискивать челюсти, чтобы не заорать, не начать биться головой о стену, не начать крушить всё вокруг… Но он был беспомощен. Его поломанные конечности (обе ноги, бедро, рука (к счастью, левая, Волконский был правшой), треснутые ребра, поврежденные внутренности… они буквально кричали, причем, каждый – своим голосом, и в этой дикой какофонии боли он уже не ориентировался, на каком свете находится, может, это и не объективная реальность (данная нам в ощущениях, привет, университетский курс философии), может, это то, что католики называют “лимб”, а христиане – чистилищем. Видит Бог, он это заслужил, более чем…

Однако, здоровый, тренированный и еще достаточно молодой организм делал свою работу. Кости срастались, ткани восстанавливались. Лекарства действовали. И с сильных анальгетиков его постепенно начали переводить на более слабые. И мозг понемногу прояснялся.

Однажды он посмотрел в больничное окно и… удивился. Все еще зима? Увы, грёзы о солнечном сентябре являлись лишь грезами.

– Сколько я тут уже пробыл? – обратился он к лечащему врачу.

– Тридцать два… нет, считая сегодняшний, тридцать три дня. Вы, дорогой мой, в рубашке родились. В коме пробыли трое суток.

– В коме? – голова все еще была слишком тяжелой, чтобы осмыслить услышанное.

Глаза эскулапа за стеклами очков в тонкой оправе были очень серьезными. Строгими. Внимательными. Сергей навскидку прикинул его возраст – от сорока пяти до пятидесяти, причем, ближе к пятидесяти.

– Что вы помните? Почему здесь оказались?

– Авария? – малейшее мыслительное усилие вызывало боль. И тревогу. Почему-то тревогу. По меньшей мере, беспокойство.

– Именно. То, что выжили, можно считать чудом. Каким вас к нам доставили… в прямом смысле места живого не было. Вы перенесли три операции.

– А сейчас? – он внутренне похолодел, боясь услышать что-то вроде – “паралич”, “нарушение двигательных функций” или еще какой-нибудь поганый сюрприз, вернее приговор. Хотя то, что он находится в сознании, может разговаривать и даже дышит не при помощи кислородного аппарата, уже вызывало колоссальное облегчение.

– А сейчас у вас одна задача – идти на поправку. Предупреждаю – будет нелегко, процесс полного восстановления займет месяца два, и это будет не увеселительная прогулка, – губы врача затронула короткая улыбка.

– Я готов, – обреченно пробормотал Сергей Волконский.

Собственно, иного выхода, кроме как продолжать выкарабкиваться в реальность, у него не оставалось.

* * *

Анастасия

…Она знала, что разговор будет тяжелым. Тягостным. Но раз уж приняла решение – надо ему следовать.

– То есть, ты решила…

– Я решила остаться с Дэном.

– Собираетесь заключить брак? (“Какой отвратительный казенный слог”, подумала Настя).

– Примерно так.

– А ты не слишком спешишь? Или на это есть объективные причины? Ты, случаем, не беременна?

Она ощутила, что лицо ее начинает пылать. Ее попросту бросило в жар. Как всегда, в моменты сильного замешательства (так называемого “испанского стыда”).

– Нет! – ответила Настя более резко, чем следовало, – Представь, в наше время еще находятся дураки, заключающие браки по любви.

Горицкий (ее патрон, покровитель, а если уж честно – ее любовник (с разницей в два десятка лет, что, впрочем, большого значения не имело (в настоящий момент, во всяком случае) слегка усмехнулся.

– Позволь тебе не поверить, малыш. Он тебе привычен, он тебя устраивает, вот так будет точнее.

Она едва не выскочила из-за стола (разговор происходил в гостиной его особняка), но вовремя вспомнила наставления покойного отца – “чем сильнее тебе захочется дать волю своим чувствам, тем больше ты должна прилагать усилий, чтобы держать себя в руках” – и поэтому постаралась выглядеть спокойной. Просто отставила в сторону блюдо с какими-то деликатесами (откровенно говоря, она терпеть не могла морские деликатесы), взяла в руку бокал с белым вином, сделала пару глотков.

– И что? – вскинула на своего покровителя спокойные глаза. – Это всё только слова, они ничего не значат… почти ничего.

– И ты твердо решила со мной расстаться? – слишком пронзительный у него взгляд. И глаза желто-зеленые, почти как у камышового кота (разве что зрачки не вертикальные). – Ты должна понимать, какие последствия это может повлечь .

Ее снова обдало жаром. И одновременно – холодом.

– Я хоть сейчас верну машину. И шубу. И вообще все шмотки и цацки и…

Он снисходительно вздохнул, будто был вынужден выслушивать бессмысленный лепет двухгодовалого ребенка.

– Не нужно ничего возвращать. Это, в конце концов, подарки, возвращая мои подарки, ты тем самым меня унизишь. Обесценишь.

Тоже отпил из своего бокала с шардоне.

– И, кстати, твоих счетов я тоже не трону. Пользуйся, пока есть возможность, – коротко (и холодно) усмехнулся. Она прекрасно поняла эту усмешку. “Пока есть возможность, ибо, расставшись со мной, ты возможности тратить деньги в свое удовольствие, не считаясь с расходами, увы, лишишься”.

– Денис – айтишник, он неплохо зарабатывает.

Горицкий снисходительно кивнул.

– Охотно верю. Но, чтобы по-настоящему хорошо зарабатывать, ему придется податься в хакеры, а это, милая моя, уже чревато. Это противозаконно.

Настенька упрямо сжала губы. Чего он добивается, в конце концов? Такими приемами он не отговорит ее от решения остаться с Дэном (и только Дэном).

– Знаешь, – он вытянул руку над столом, тихонько коснулся ее ладони, несильно сжал, – Как бы ты смотрела на то, чтобы переехать в Европу? Германию, к примеру. Или Словению. Да куда угодно, хоть в Данию…

– На правах твоей содержанки? – спросила она невинным тоном.

Невозмутимое лицо Станислава Георгиевича начала заливать краска – определенно, и у его терпения был предел.

– Не забывай, у меня – взрослый сын…

Настя не сдержала усмешки.

– Да, конечно. Очень ранимый молодой человек. Кстати, недавно видела его страницу на фейсбуке. Даром твой сын времени не теряет – постоянно в окружении красоток модельной внешности. Да он обо мне и забыл давно…

“Даже если и забыл, то быстро вспомнит, – подумал мрачно Станислав Георгиевич, – Одно дело – отец женится, и другое – женится на девушке, в которую некогда безответно был влюблен его собственный сын… Нет, такого Гера точно не простит.”

– Дело вообще не в этом, – сказала Настя даже с некоторой грустью. – Просто вся эта ситуация и так продолжается слишком долго. У Дэна в конце концов лопнет терпение, и он просто уйдет. А я…

“Не уйдет, – Станислав Георгиевич еле сдержал циничную ухмылку, – Если не ушел сразу же, как только начал догадываться, откуда у его невесты деньги на покупку дорогих вещей, то и не уйдет. Тут ведь как с невинностью – раз уж лишился, то не восстановишь (даже если хирурги постараются). Как с воровством – один раз украл и не попался – значит, повторишь. Это как с предательством.”

Но озвучивать свою мысль не стал.

– Хорошо, – сказал спокойно, – Раз ты это решение сама приняла, отговаривать не стану. Только… не спеши, хорошо? Если нет крайней необходимости. Штамп в паспорт шлепнуть всегда успеешь. И еще… – чуть сильнее сжал ее руку, – Не хочу, чтобы мы с тобой расстались недружелюбно. Если возникнут проблемы, ты всегда можешь со мной связаться.

“Ну, конечно, – подумала Настя с горькой иронией, – Коготок увяз – всей птичке пропасть. Стоит лишь раз попросить… и будешь обязана всю оставшуюся жизнь”.

– Спасибо, – вслух поблагодарила своего покровителя, – Но все же надеюсь – не возникнут.

* * *

Волконский

– Ох, простите! – длинноногая девица лет двадцати двух (от силы) едва не сбила его с ног (точнее, с костылей), когда он расхаживался по больничному коридору (меньше всего ему хотелось затягивать свое пребывание в этих казенных стенах, поэтому он заставлял себя двигаться как можно больше).

– Все нормально, – процедил сквозь зубы – и куда они вечно летят, эти пигалицы, куда так спешат, что даже…

С досадой поднял глаза… и сердце неожиданно пропустило пару ударов. А в мозгу пронеслось: “Быть не может…”

Это была она. Девушка из его снов, его грез… Огромные темно-синие глаза, нежное лицо, слегка вьющаяся копна темно-каштановых волос (заплетенных в изящную косу, из которой выбивались тонкие пушистые прядки). Хрупкая фигура, возможно, слишком даже хрупкая. Но в то же время уже и не “подростковая”. Женственная.

…Она тоже его узнала. Определенно узнала. Мягкие, чуть припухшие губы приоткрылись, щеки залил легкий румянец.

– Вы, сыщик? Ой, простите. Сергей Петрович, правильно?

Досада на ее неуклюжесть, конечно, мгновенно улетучилась. Он ощутил, что и его лицо непроизвольно расплывается в улыбке.

– Сыщик я постольку поскольку. А вы что тут делаете, Настасья? Кого-то навещали?

Она скорчила забавную гримаску легкого недовольства.

– Своего научного руководителя, ставшего жертвой городских коммунальных служб. Иначе, обледеневшего тротуара. Перелом шейки бедра. Приходится его здесь напрягать со своим злосчастным дипломом. Понимаю, как это негуманно, но диплом сам себя не напишет.

Продемонстрировала ему папку, которую держала в руках.

– Давайте присядем? – предложил Сергей, указав на мягкий диванчик в холле. – Или вы торопитесь?

– Да нет… Вам помочь?

– Нет, всё в порядке, я не настолько инвалид, – отставил в сторону костыли, опустился на кожаное сиденье дивана. Она осторожно присела рядом, на самый край.

– А с вами что произошло? – спросила серьезно, с нотками обеспокоенности.

– А я жертва собственной беспечной езды по обледенелому шоссе. (Ну не рассказывать же этой девочке, что его ни с того, ни с сего “накрыла” самая настоящая галлюцинация, в лице ребенка, переходящего дорогу в неположенном месте, отчего он резко свернул на встречную полосу и столкнулся с большегрузным трейлером (а то, что остался жив, можно было без преувеличения считать Чудом (именно так, с большой буквы).

– Вы не похожи на беспечного ездока, – убежденно сказала Настя, – Скорее всего, аварию спровоцировали не вы, я права?

Он слегка улыбнулся.

– Кстати, я вас не сразу узнала, с бородой. Но она вам определенно идет.

Волконский в замешательстве провел ладонью по действительно отросшей за время пребывания в больничных стенах этакой “модной” бородке.

– Серьезно? Ну, спасибо за комплимент.

Похоже, она немного смутилась.

– Ну, а у вас как дела, Настя? Помимо того, что пишете диплом?

Она неопределенно пожала плечами.

– Да так… ничего. Кстати, я вам звонила… один раз. По номеру, что вы указали на визитке.

Пришел черед Волконского смутиться.

– По какому-то серьезному вопросу?

– Если честно, нет, – на миг ее лицо осветила озорная улыбка, и у него снова екнуло сердце. Все же она была чертовски естественна и чертовски хороша. И при этом вряд ли сама осознавала, насколько хороша.

Он поймал себя на том, что начинает ею откровенно любоваться и поспешно отвел глаза.

– Но вы приглашали меня на ужин… а ваш номер оказался недоступен.

– В тот момент мне было не до звонков, – с сожалением сказал Сергей.

– Да, понимаю, – она немедленно посерьезнела. – Вы, вероятно, тут уже долго находитесь?

– Второй месяц.

– И каков прогноз? Когда вас собираются выписывать?

Он пожал плечами.

– Может, через полмесяца, может, через месяц…

Она чуть прикусила нижнюю губку (похоже, бессознательно), потом полезла в свой пакет, достала оттуда пару крупных румяных яблок и огромный апельсин. Протянула ему.

– В больницу с пустыми руками ходить не принято, так что…

– Спасибо, – он собрался добавить, что в этом вовсе нет никакой необходимости, овощами, фруктами и соками его исправно снабжают компаньон и парни из его агентства, но подумал, что своим отказом, пожалуй, ее обидит. – Давайте тогда отнесем ваши гостинцы в палату, что ли…

Поднялся с диванчика (она очень осторожно поддержала его под локоть), подала костыли.

– Слушайте, мне даже неудобно, – попытался скрыть смущение за усмешкой, – Вы прямо сестра милосердия…

Настенька опять слегка покраснела.

– Мне несложно, тем более что я едва не сбила вас с ног, вечно лечу, не глядя по сторонам… Так где ваша палата?

– Напротив, – он кивком головы указал на двери отдельной палаты (разумеется, одноместной, влетевшей “в копеечку”, но все же достаточно комфортабельной (пусть и не по меркам люкса). По крайней мере, не приходилось составлять “компанию” маргиналам. Которые непременно попытались бы “отыграться” за собственные убогие жизни на ухоженном “буржуе” (хотя сам себя Волконский таковым отнюдь не считал. Ну какой в самом деле “буржуй” из владельца охранно-сыскного агентства, бывшего офицера спецслужб, прошедшего не одну “горячую точку”?)

– Заходите.

Она неуверенно вошла в его временное “убежище”, с какой-то опаской посмотрела на медицинское оборудование.

– Не слишком тут весело, да? Сама я ни разу не попадала в больницу. (“Сплюньте через левое плечо”, – вставил Сергей. Она слегка улыбнулась и даже постучала по деревянной спинке его койки.) – Но мой папа… он провел много времени в больничных стенах.

И без перехода спросила:

– Жена вас, наверное, часто навещает?

Волконского слегка позабавила ее типично женская уловка.

– Увы. Не навещает вообще по причине отсутствия.

Настя опять слегка зарделась.

– Ну, тогда подруга…

Сергей посмотрел на нее со снисхождением.

– Спросите уж прямо, буду ли я рад, если меня станете навещать вы, Настя.

– И как? Будете не против?

– Конечно, нет. Если это, разумеется, не помешает вашей учебе.

– Об этом не беспокойтесь. Все эти годы я училась так прилежно, что… словом, знаете студенческую мудрость? Сначала ты работаешь на зачетку…

– А потом зачетка работает на тебя, – кивнул Сергей. – Абсолютно верно.

Она снова улыбнулась.

– Если честно, не ожидала, что вы меня вспомните. Мы ведь встречались всего два раза и оба – случайно.

– У меня хорошая память на лица. А ваше лицо забыть очень сложно.

Теперь она смутилась по-настоящему.

– Вообще-то, мне сейчас пора на консультацию, но… я могу прийти завтра. Или… когда вам будет удобно.

– Мне всегда удобно, – заверил ее Волконский, – И, к слову, оставьте свой номер.

– Будем перезваниваться?

– И переписываться, если вы, конечно, не против.

– Ладно, – она достала из сумочки свой смартфон. -Сейчас я вам наберу.

– Надеюсь, на этот раз не обманете? – пытливый взгляд темно-синих глаз снова столкнулся с его глазами, и Сергей ощутил самое настоящее замешательство. Что это, всего лишь игра с ее стороны, или она действительно им заинтересована?

– Не обману, – заверил он Настю.

– Если не произойдет очередного ЧП, – добавила она серьезно.

– Надеюсь, на этот раз обойдется, – улыбнулся Волконский и уже сам символически поплевал через левое плечо.

* * *

Денис

…Да знал я, наверное, изначально знал, что легко не будет. И что Настасья и моя мать никогда не найдут общего языка, тоже знал – слишком они разные. Мать любит и всегда любила доминировать, держать ситуацию под своим контролем, а Настенька… нет, потребности в том, чтобы окружающие плясали под ее дудку, думаю, она не испытывала, она просто была независима. Она всегда была, если можно так выразиться, сама по себе. Знаете таких людей? Они не скандалят, не качают права, они не указывают другим, как им жить… но при этом не терпят, когда указывают им.

Я предчувствовал (да нет, я даже предвидел), что наше с Настей решение пожениться (официально, пользуясь сленгом моей матушки – как все нормальные люди), не вызовет у моих бурного восторга. Хотя… что я себе-то лгу? Бабуле (матери отчима, с которой у меня были отношения как с родной бабушкой) не было дела до того, кто станет моей женой, лишь бы меня самого это устраивало. И отчиму было, по большому счету, фиолетово. Натка вообще не в счет… Всё упиралось именно в мою мать. А мать была категорически против. Откуда-то до нее дошли грязные слушки… я подозревал, кто эти слушки мог ей донести (Ника, конечно, кто же еще… бывшая подруга Насти. Я не поверил, когда Настя как-то вскользь обмолвилась, что Вероника “влюблена в меня по уши”, скорее, она просто Настасье завидовала… но факт оставался фактом – маман заявила, что, если мы с Настей все же оформим наши отношения официально, сына у нее больше не будет. Отчим, конечно, сказал, чтобы она не молола чепуху, ну и ему тут же досталось на орехи (я ведь уже рассказывал, какая мастерица моя мать устраивать скандалы).

Что меня по-настоящему (и неприятно) удивило – так это реакция Насти. Она просто пожала плечами и сказала: “Действительно, Дэн, к чему спешить? Если б намечался ребенок, еще куда ни шло… но ведь не намечается, так?”

Вид у нее был какой-то отстраненный. Одновременно задумчивый и скучающий.

Я спросил:

– В чем дело? В этом твоем финансисте?

Она помрачнела.

– Нет, с ним как раз все в порядке. Он все понимает и ни на чем не настаивает.

– Верни ему его цацки, – я начал заводиться. – И тачку верни.

Настя вскинула на меня глаза. Чистые и непроницаемые.

– С каких пор ты решаешь за меня, как мне поступать? Эти презенты делались мне, и мне ими распоряжаться.

Меня бросило в жар. Презенты… Впервые она открыто давала мне понять, что все грязные слухи, сплетни, все эти шепотки за спиной имели под собой основания. Веские основания.

– Может, ты и дальше планируешь с ним… – я не нашел подходящего слова.

– Не говори ерунды, – она отвернулась и ушла в свою комнату. Я прошел следом. Она рылась в телефоне. Бросила на меня короткий взгляд и тут же отложила свой смартфон. Кажется, даже слегка покраснела.

– Ему собралась звонить? – я начинал закипать.

Настя поморщилась.

– Не сходи с ума. Если я сказала, что там всё закончилось, значит, закончилось. Не веди себя как параноик.

– Ну-ну, “параноик”, – я с горечью усмехнулся. – То есть, ты никогда меня не обманывала?

Настасья промолчала. Сунула телефон в карман джинсов. Стала раскладывать на столе свои рефераты, наброски диплома. Взгромоздила рядом пару толстых фолиантов.

– Мне нужно работать, – сказала, не глядя на меня. Сухо так сказала. Едва ли не неприязненно.

– О’кей, мне тоже нужно, – пробурчал я и направился к своему компу. Моя работа, в отличие от написания ею диплома, действительно приносила реальные деньги. Которые нам скоро будут нужны позарез. Если Настя действительно “послала” своего банкира (или он ее послал… что, собственно, почти одно и то же).

Поздно вечером (мы уже собирались ложиться спать), ее мобильник издал звук разбиваемого стекла- пришла СМСка. Настя, отчего-то немного смутившись, схватила телефон и быстрым шагом ушла с ним на кухню. Я, естественно, не мог этого проигнорировать, зашел следом. Она сидела за кухонным столом, держа смартфон перед собой, и, похоже, строчила сообщение.

– Кто это? – я не успел выхватить телефон у нее из рук. Она его тут же выключила (а разблокировать его можно было только по отпечатку ее пальца или биометрии ее лица). Так что при всем желании я не мог узнать, кто ей звонил.

– Никто. С какой стати я должна перед тобой отчитываться?! – она вскинула на меня потемневшие глаза и я внезапно отчетливо осознал две вещи – она меня больше не любит. Более того, в настоящий момент она меня ненавидит.

Я не мог на нее надавить, это было абсолютно бесполезно. Если я не хотел, чтобы она ушла, чтобы она меня попросту бросила, я должен был сдерживаться.

– Ладно, как скажешь, – буркнул я и ушел в ванную. Там постоял под прохладным душем, немного успокоился. Когда вернулся, она уже лежала в постели, отвернувшись к стене и натянув одеяло едва ли не по самую макушку. Я попробовал к ней прикоснуться, но она резко отдернулась.

– Отстань, ревнивый параноик. Если будешь продолжать в том же духе, я действительно за тебя не пойду, – голос ее звучал холоднее обычного, и я с тошнотворным чувством понял, что всё изменилось. Еще утром это была прежняя Настя, Настя, которую я любил, считая, что мое чувство взаимно, а сейчас…

Хотя, может, это обычные женские гормоны? И не стоит придавать ее холодности (точнее, враждебности) большого значения?

…Разумеется, я опять ошибался. И опять лгал самому себе.

* * *

Волконский

…– Вас не смущает, Настя, что я много старше вас?

Она слегка улыбнулась.

– Много – это сколько?

– Мне тридцать шесть. А вам… двадцать один уже есть?

– Двадцать два. Следовательно, четырнадцать лет разницы. Нет, не смущает, – ее взгляд был ясен и прям.

– А ваш… парень? Кажется, вы говорили, что у вас есть парень.

– Вы его видели. В тот первый раз, когда он едва не угодил под колеса вашего “Форда”.

– Вы и это помните?

– Конечно, помню. А вот вы забыли.

Волконского посетило странное ощущение – будто он забыл что-то еще, касающееся этой девушки. Девочки, если уж быть честным с самим собой. Что-то не очень хорошее…

Она приходила к нему регулярно, через каждые три дня. Приносила бутерброды, овощные соки, черный чай в термосе (разумеется, больничный слабенький, разбавленный чаинками кипяток полноценным чаем назвать было никак нельзя), они сидели в холле (чтобы не вызывать кривотолков), или гуляли по холлу (ибо ему необходимо было расхаживаться), болтали о всякой ерунде, и Волконский не мог заставить себя сказать ей, что ее приходы неуместны, попросту потому, что они не были неуместными. В какой-то момент он поймал себя на том, что ожидает ее с нетерпением. Ему становилось легче, когда она приходила. Разумеется, его навещало не так уж мало народу, но это в основном были либо сослуживцы (парни его агентства) и их жены. Особых сил на заигрывания с медсестрами и молодыми женщинами-врачами у него не было. Да и желания, признаться, тоже.

Появление Анастасии стало чем-то вроде нечаянного приза. Чем-то вроде бонуса. Дело было даже не в том, что она являлась чертовски привлекательной внешне (и, конечно, не могла не знать о своей привлекательности), она была очень неглупа, непосредственна и будто явилась из его, Волконского, времени, когда девушки с университетским образованием не были похожи на туповатых “пэтэушниц” и, раскрывая рот, не изрекали невразумительные “круть”, “фигасе” и прочие сленговые словечки, а то и вообще смотрели непонимающе, не в состоянии вникнуть в то, что до них пытались донести.

С ней было интересно общаться.

К ней тянуло.

В какой-то момент Сергей с опаской подумал, уж не влюбился ли в эту, по его меркам, пигалицу?

– Так вы не ответили – ваш парень…

Она небрежным движением отбросила выбившуюся из косы пушистую прядь волос.

– Во-первых, он ничего о вас не знает. Во-вторых…

– Во-вторых?

– Это мои проблемы, – мягко сказала Настя. И Волконский подумал, что этому парню (Денису, кажется?) определенно не позавидуешь – она может бросить его в любой момент. Точнее, она его бросит, если он, Сергей, перейдет некую запретную грань, после которой невинная дружба (или как назвать ее визиты к нему в больницу? Участием?) перестанет быть невинной.

…Той же ночью ему приснился крайне неприятный сон.

…Кравченко (компаньон и первый зам) входит в его кабинет и спрашивает инквизиторским тоном, почему Волконский за его спиной “копает” под крупного финансиста Горицкого? Волконский недоумевает, с чего тот решил, будто он “взял в разработку” банкира, а Кравченко все тем же тоном святоши-садиста спрашивает, зачем тогда ему, Волконскому, понадобились сведения о его “девке”?

…Он проснулся будто от толчка. И вспомнил (хотя в настоящий момент меньше всего хотел это делать).

То, что у Настеньки имелся постоянный парень – это так, можно сказать, полбеды.

Хуже было то, что у нее была связь с этим самым крупным финансистом, Станиславом Георгиевичем Горицким. Добротная меркантильная связь.

Вот такая непростая девочка. В которую он готов был влюбиться…

… Он не сказал ей по телефону, что больше приходить не нужно. Но, когда она пришла (разумеется, принесла очередной салат в контейнере, виноград, груши), он не стал выходить в холл, остался сидеть на кровати и ее попросил присесть. Она с некоторым недоумением взяла стул, придвинула к его койке, опустилась на него. Взгляд стал немного настороженным.

– Что-то не так?

– Прости, но… (тебе не стоит больше ко мне приходить, – едва не сказал он, но именно что – едва. Поскольку ему совсем не хотелось, чтобы она перестала приходить. Это было все равно что выдернуть с корнем едва проклюнувшееся деревце или прекрасный цветок просто потому, что тот вырос в неположенном месте).

Он собрался с духом.

– Тебе известная такая фамилия – Горицкий?

Ее лицо немедленно вспыхнуло. Собственно, пояснений не требовалось.

– Откуда ты знаешь? – голос ее зазвучал сдавленно.

Волконский вздохнул. Отвел глаза. По какому праву он решил тут учинить ей допрос? Сейчас она встанет и уйдет, чтобы больше не приходить, и правильно сделает. Кто его за язык тянул?

Но она не ушла. Хоть со стула и встала. Отошла к окну, повернувшись к Сергею спиной.

– Ну да, – сказала глухо, – Были между нами отношения. Сейчас нет.

Обернулась.

– Это имеет для тебя значение? Как-то… задевает?

– Нет, – сказал Волконский поспешно, ибо в этот момент действительно испугался, что она может уйти.

Встал с кровати, схватившись за костыли (душа корчилась в муках от осознания своего физического увечья, практически унижения перед этой девушкой, почти девочкой – неважно, насколько искушенной или даже испорченной, хотя так думать о Насте ему совсем не хотелось), подошел к ней. Подошел достаточно близко. Слишком даже близко, но она не отстранилась. Не отстранилась, когда он поднял руку и очень осторожно отвел от ее щеки прядь волос. Не отстранилась, когда он нагнулся к ее губам. Не отстранилась… и ответила на поцелуй. После чего уже ее руки обвились вокруг его шеи.

– Однако… – выдохнула она, когда затянувшийся сверх всяких “приличий” поцелуй наконец прервался, – Умеешь ты удивить девушку…

– Ага, – он вовремя подхватил костыль, иначе мог рухнуть прямо ее ногам. Она немедленно поддержала его за плечо. Помогла доковылять до кровати.

Щеки ее все еще пылали, а глаза лучились больше обычного. В этот момент Сергей обреченно понял, что его опасения влюбиться в эту пигалицу уже не играют никакой роли, поскольку он действительно в нее влюбился.

– Знаешь, я раньше не понимала героев Хемингуэя… Кэтрин и Генри, кажется?

– ”Прощай, оружие”? – уточнил он.

– Ну да, как у них все началось… в госпитале, – в ее улыбке были одновременно и смущение, и доля лукавства.

– И? – он осознал, что тоже улыбается (наверняка по-дурацки).

– Ну, кажется, теперь поняла…

И уже сама, подавшись к нему, коснулась губами его губ.

.................

…– Скажи честно, если б не эта авария… то есть, если б ты не угодил сюда… ты бы мне позвонил?

Сергей взял в ладони ее нежное лицо и невольно им залюбовался.

– Конечно. Непременно.

– Врешь, – неуверенно сказала она. Ее касания были очень осторожными и в то же время ласковыми. Волнующими.

Полноценной близости между ними не было (да и быть не могло по причине его практически беспомощного состояния), но на прочие ласки (и поцелуи, конечно) они не скупились.

Разумеется, физиология давала о себе знать – однажды под утро он буквально оконфузился (как подросток), ибо Настенька пришла к нему во сне, и уж во сне-то он дал волю своим желаниям…

…Пару раз их “застукали” – его лечащий врач и одна из медсестричек. После, наедине, доктор, скрывая ухмылку, предупредил, чтобы “пациент” не слишком форсировал события, хотя, безусловно, положительные эмоции всегда способствуют выздоровлению, а медсестра, ставя очередную капельницу, будто намеренно не могла попасть в вену и наставила ему на руку синяков.

Хуже было, когда его настиг на горячем компаньон Кравченко, по обыкновению войдя в дверь палаты бесцеремонно, без стука. Настя тут же отпрянула от Волконского, густо покраснев, пряча глаза. Схватила сумочку, заторопилась, легонько пожав ему руку на прощание, пробормотав невнятно: “Бежать нужно, я позвоню”. Бросила короткое “Здрасьте” его первому заму и убежала.

– Ну ты даешь, – выдохнул бестактный компаньон, – Когда успел?

– Все произошло случайно, – Волконскому очень не хотелось вдаваться в подробности.

Кравченко хмыкнул.

– Случайно? Она случайно зашла к тебе в палату и чисто случайно поцеловала? А ты и рад воспользоваться случаем…

– Игорь, перестань, – попросил Волконский наигранно утомленным тоном. – Да, мы… встречаемся, если можно так сказать. Она меня навещает.

– Да я уж заметил… бутербродики таскает, салатики… я всё стеснялся спросить, кто ж эта добрая самаритянка, может, медсестричка или фельдшерица, а ты, оказывается…