Buch lesen: «Старые девы в опасности. Снести ему голову!»

Найо Марш

Schriftart:

Ngaio Marsh

SPINSTERS IN JEOPARDY

OFF WITH HIS HEAD

Старые девы в опасности

Пролог

1

Не поворачивая головы, Рики осторожно скосил глаза на спинку маминого мольберта.

– А все-таки мне скучно, – объявил он.

– Потерпи еще немножко, милый, умоляю, и смотри на папу.

– Ладно уж. Ведь людям часто приходится делать скучные дела, правда, пап?

– Когда я позировал, – отозвался его отец, – мне было позволено смотреть на маму, поэтому мне не было скучно. Но скука бывает разная, – продолжал он, – так же, как бывают разные типы зануд. Их даже можно классифицировать.

– И к какому же типу ты бы отнес мистера Гарбеля? – спросила его жена, отступая на шаг от мольберта. – Рики, посмотри на папу еще хоть пять минут, а потом мы устроим перерыв, обещаю.

Рики нарочито тяжко вздохнул и уставился на отца.

– Ну, из того, что нам о нем известно, – сказал Аллейн, – он принадлежит к эпистолярному типу. Классический вариант. При встрече он непременно станет показывать тебе вещи, на которые, попадись они тебе в жизни, ты никогда бы не посмотрел. Снимки незнакомых людей, заброшенных теплиц. Вырезки из газет. У него полно подобного хлама. Думаю, он носит его с собой и в первую же минуту разговора вываливает перед тобой, а ты только глазами хлопаешь и не знаешь, что сказать. Ты шевелишься, Рики.

– А разве пять минут не прошли?

– Нет, и никогда не пройдут, если ты будешь ерзать. Когда мистер Гарбель написал тебе в первый раз, Агата?

– Года полтора назад. Открытка пришла на Рождество. Всего я получила от него шесть писем и пять открыток. Последняя пришла сегодня утром. Тут я о нем и вспомнила.

– Пап, а кто такой мистер Гарбель?

– Один из маминых поклонников. Он живет в Приморских Альпах и пишет маме любовные письма.

– Почему?

– Потому что он уверен, что приходится маме четвероюродным братом. Но мне-то лучше знать…

– Что тебе лучше знать?

Зажав свободную кисточку в зубах, Трой невнятно пробурчала:

– Не двигайся, Рики. Умоляю!

– Ладно. Только пусть папа расскажет о мистере Гарбеле.

– Ну, он вдруг ни с того ни с сего прислал маме письмо, в котором сообщил, что дочь маминой двоюродной бабушки приходится ему троюродной сестрой и что маме, наверное, приятно будет узнать, что он живет в Приморских Альпах, в местечке под названием Роквилл. К письму он приложил карту Роквилла. На ней почему-то не было улицы, на которой он проживает, поэтому мистер Гарбель отметил ее от руки и рассказал, как редко он развлекается и ходит в гости.

– Скучновато ему живется.

– Видимо, настолько, что он в подробностях написал о еде, которую можно купить в Роквиле и не найдешь здесь, а также прислал маме номера газет с расписанием автобусов, сопровожденные замечаниями вроде: «Этот автобус я нахожу очень удобным и часто им пользуюсь. Он отходит от главной гостиницы каждые полчаса». Ты все еще хочешь слушать про мистера Гарбеля?

– Если не пришло время для перерыва, то почему бы и не послушать.

– Мама ответила мистеру Гарбелю. Она написала, что ее очень заинтересовало его письмо.

– Правда, мама?

– Не могла же я быть невежливой, – пробормотала Трой и положила розовый мазок на верхнюю губу Рики на портрете.

– Тогда он написал снова и прислал три использованных автобусных билета и один использованный билет на поезд.

– Мама собирает билетики?

– Мистер Гарбель полагал, что маме будет приятно увидеть билеты, проколотые кондукторами и контролерами специально для него. Он также прислал роскошные цветные открытки с видами Приморских Альп…

– Да-а?! Можно я возьму их себе?

– …на открытках мистер Гарбель нарисовал стрелочки, указывающие на то место, где стоит его дом, которого не видно, потому что снимки слишком мелкие, а также на дорогу, ведущую в дом, куда он иногда наведывается в гости. Только тот дом вообще не попал на открытку.

– Вроде картинки-загадки, да?

– Вроде. Еще он написал маме, как в пору своей молодости, когда он изучал химию в Кембридже, чуть было не познакомился с маминой двоюродной бабушкой, приходившейся ему троюродной теткой.

– Он взрыватель?

– Нет, он изучал другую химию. Когда он посылает маме подарки в виде использованных билетов и старых газет, он всегда делает приписку: «Посылает П. Е. Гарбель, улица Фиалок, Роквиль, миссис Агате Аллейн (урожденной Трой), дочери Стивена и Гарриет Трой (урожденной Бейнтон) и так далее…»

– Мам, это ведь о тебе, да?.. Ну, рассказывай дальше.

– Рики, – удивился отец, – неужели тебе интересно слушать про мистера Гарбеля?

– Да, мне нравится, – сказал Рики. – А про меня он писал?

– Не думаю.

– А про тебя?

– Он выразил предположение, что маме захочется прочитать мне некоторые отрывки из его писем.

– Мы можем поехать к нему?

– Да, – сказал Аллейн. – Думаю, у нас есть такая возможность.

Трой, оторвавшись от работы, изумленно глянула на мужа.

– Что ты такое говоришь? – воскликнула она.

– Мама, пять минут прошли? Точно прошли. Значит, мне можно слезть?

– Да, спасибо, мое солнышко. Ты вел себя потрясающе. Надо подумать, как тебя вознаградить.

– Например, поехать к мистеру Гарбелю.

– Боюсь, – сказала Трой, – папочка, бедняжка, сболтнул, не подумав.

– Ну тогда… Не прокатиться ли нам в Вавилон? – предложил Рики, искоса поглядев на отца.

– Ладно, – простонал Аллейн, изображая отчаяние. – Отлично. Прекрасно. Поехали!

Он одним махом усадил визжащего от радости Рики себе на плечи и ухватил его за лодыжки.

– Хорошая лошадка! – вопил Рики, похлопывая отца по щеке. – Гони в Вавилон без передышки!

Трой с нежностью взглянула на сына.

– Скажи няне, что я разрешила выдать тебе на ужин двойную порцию.

– А клубничного джема тоже двойную порцию?

– Если он остался…

– Класс! – обрадовался Рики и огласил комнату воплем голодного неандертальца. – Ветроногая лошадка! – прокричал он, и родители дружно подхватили:

Сколько миль до Вавилона?
Сотня и еще десяток.
Доберусь ли засветло?
Доберешься запросто!

– Да! И домой вернешься! – вопил Рики, когда его галопом выносили из комнаты.

Трой замерла, прислушиваясь, пока не стих грохот на лестнице, а затем взглянула на свою работу.

«Как я счастлива!» – подумала она, но в тот же миг всполошилась: «Надо постучать по дереву!» – и… устыдилась собственной глупости. Она неторопливо собрала кисти, сняла краску с волос надо лбом и пришла к более трезвой мысли: «Как мне повезло». В таком настроении ее застал вернувшийся Аллейн. Волосы у него были взъерошены, как у Рики, галстук болтался на плече.

– Можно посмотреть? – попросил он.

– Смотри, – разрешила Трой, вытирая кисти, – только ничего не говори.

Аллейн, улыбнувшись, подошел к мольберту. Трой изобразила головку, которая, казалось, вся была соткана из света. Даже черные пряди кудрей выглядели свитыми из солнечных лучей. Это был скорее набросок, нежели законченное произведение, но набросок столь точный и выразительный, что дальнейшая его обработка представлялась излишней.

– Надо бы над ним еще поработать, – пробормотала Трой.

– В таком случае, – сказал Аллейн, – дай-ка я постучу по дереву.

Трой бросила на него быстрый благодарный взгляд:

– А что это ты заговорил о поездке к мистеру Гарбелю?

– Я встречался с шефом сегодня утром. Он был исключительно мил – так он обычно ведет себя, когда собирается поручить какую-нибудь крайне неприятную работу. Но его предложение не показалось мне таким уж отвратительным. Как я понял, контрразведка и Сюрте что-то там затевают совместно с отделом по борьбе с наркотиками, и наши планируют командировать человека, свободно владеющего французским, для переговоров и небольшого расследования. Поскольку инициатива исходит от совершенно чуждой нам контрразведки, мы с тобой могли бы, как и прежде, ограничиться светской любезностью с твоей стороны и притворным безразличием с моей, но оказалось, что от того места, где должно проводиться расследование, до Роквиля – как бы не ошибиться – не более сотни миль.

– Невероятно! – воскликнула Трой. – По соседству с Гарбелем?

– Именно. Вот я и подумал: то война, то Рики был маленький, то моя жуткая работа… Мы ведь никогда не проводили отпуск вместе, да еще за границей. Няня уезжает на две недели в Ридинг. Так почему бы вам с Рики не поехать со мной в Роквиль и не навестить там милого мистера Гарбеля?

Трой явно обрадовалась, но возразила:

– Не можешь же ты выполнять сверхсекретное поручение контрразведки, таская за собой жену и ребенка. Это будет выглядеть дилетантством. К тому же мы договаривались никогда не смешивать работу с отдыхом, Рори.

– В данном случае, чем большим дилетантом я буду казаться, тем лучше. Я ведь только остановлюсь в Роквиле, а расследование буду вести вне города, так что на самом деле нам не придется смешивать работу с отдыхом.

Трой соскребала краску с палитры.

– Мне страшно хочется поехать, – вздохнула она, – правда, не для того, чтобы познакомиться с мистером Гарбелем. Хотя как сказать. Все-таки мне неймется выяснить, действительно ли он такой невыносимый зануда. Прямо-таки убийственное стремление.

– Поддайся ему. Напиши Гарбелю, что приезжаешь. Можешь вложить в конверт автобусный билет от Путни до Фулхэм-роуд. Как ты обращаешься к нему? «Дорогой брат»?.. Между прочим, как его зовут?

– Понятия не имею. Для меня он просто П. Е. Гарбель. Он писал, что близкие люди называют его Пег¹. При этом, разумеется, не преминул скаламбурить, что вот, мол, и он, словно квадратный штырь в круглой дыре…

– Под дырой он подразумевает Роквиль?

– Видимо.

– Как ты думаешь, чем он занимается?

– Не удивлюсь, если он пишет большой ученый труд о питьевой соде. Если так, то, вероятно, он попросит нас прочесть рукопись и высказать свое мнение.

– В любом случае нам придется с ним познакомиться. Да оставь ты палитру в покое и скажи наконец твердо и определенно, что мы едем.

Трой вытерла руки о рабочий халат и произнесла:

– Мы едем.

2

В собственном замке неподалеку от Роквиля мистер Оберон взглянул на погруженное в ночную тьму Средиземное море, туда, где лежали невидимые берега Северной Африки, а затем с благосклонной улыбкой обернулся к гостям.

– Я усматриваю добрый знак в том, что мы собрались здесь, – произнес он. – И объединил нас один общий возвышенный помысел. Ничего низменного, суетного.

Он назвал всех гостей по именам, и голос его звучал так, словно это была перекличка в строю ангелов.

– Наша самая юная последовательница, – обратился он, просияв, к Джинни Тейлор. – Ее ждут необычайные, чудные открытия. Она стоит на пороге высшей радости. Да-да, я не оговорился, именно высшей радости! Так же как и Робин.

Робин Херрингтон, наблюдавший за Джинни Тейлор, резко вскинул голову.

– Ах, молодость, молодость, – вздохнул мистер Оберон, выражая то ли одобрение, то ли укор, и повернулся к остальным гостям, двум мужчинам и женщине. – Завидуем ли мы им? – спросил он их и сам же ответил: – Нет! Наша жатва будет обильней. Ведь мы зрелые, опытные землепашцы, не так ли?

Доктор Баради, смуглый полный человек с умным лицом, взглянул на хозяина замка.

– Да, – сказал он, – именно – опытные и зрелые. А когда приедет Аннабелла? Вы, кажется, говорили, что она намеревалась быть здесь?

– Милая Аннабелла! – воскликнул мистер Оберон. – Да. Во вторник. Неожиданно.

– Ах, во вторник! – пробормотал Карбэри Гленд, разглядывая свои выпачканные краской ногти. – Значит, у нее будет время отдохнуть и подготовиться к четверговым ритуалам.

– Милая Аннабелла! – с чувством подхватил доктор Баради.

Шестая гостья повернула помятое лицо к Джинни Тейлор и устремила на нее близорукий взгляд.

– Вы впервые здесь? – спросила она.

Джинни посмотрела на мистера Оберона. Ее свежее хорошенькое личико несколько портил взгляд, в котором читались неуверенность, беспокойство и чуть ли не страх.

– Да, – ответила она. – Впервые.

– Неофитка, – промурлыкал доктор Баради.

– И вскоре станет жрицей, – добавил мистер Оберон. – В столь юном возрасте. Как это волнительно! – Он широко улыбнулся Джинни.

Беседу прервал звон разбитого стекла. Робин Херрингтон уронил свой стакан на мозаичный пол, и остатки коктейля образовали лужицу у ног мистера Оберона.

Хозяин замка тут же прервал извинения Робина.

– Нет, нет, – сказал он. – Это счастливый знак. Возможно, предвестие. Давайте будем считать это жертвенным возлиянием… Не пора ли нам отобедать?

Глава 1. Путешествие на юг

1

Аллейн приподнялся на локте и поднес циферблат часов к голубой лампочке над изголовьем. Двадцать минут шестого. Через час они будут в Роквиле.

Наверное, его разбудила внезапная тишина, наступившая, когда поезд остановился. Он лежал, напряженно прислушиваясь, но, за исключением шипения пара и хлопнувшей двери в соседнем вагоне, все было тихо и спокойно.

В двухместном купе через стенку лениво переговаривались пассажиры. Один из них громко зевнул.

Аллейн решил, что они остановились в Дусвиле. И действительно, чей-то одинокий голос огласил ночь протяжным криком: «Ду-у-усви-и-и-ль».

Локомотив снова зашипел. Тот же голос, видимо, продолжая прерванный разговор, крикнул по-французски: «Только не сегодня вечером! Ни в коем случае!» Ему в ответ в отдалении прозвучал смех. Голоса постепенно стихли, и им на смену пришел самый характерный звук железнодорожных станций – стук молотка обходчика. Но скоро и стальное постукивание постепенно замерло вдали.

Аллейн спустил длинные ноги с полки и сполз на пол. Шторка на окне была задвинута неплотно, он заглянул в просвет, и взгляд его выхватил фрагмент рекламного плаката и часть туловища носильщика, держащего в руке лампу. Лампа качнулась, колокольчик зазвенел, и поезд послушно лязгнул. В ту же минуту носильщика и плакат сменили ноги пассажиров, сошедших в Дусвиле, и сваленный в кучу багаж, а за ними показались пустой кусочек платформы и череда убегающих назад пятен света. Затем все вновь погрузилось во тьму со смутными очертаниями скал и оливковых деревьев.

Поезд, набрав скорость, завел свою привычную монотонную песенку: «Там-там – где-дом. Там-там – где-дом». Аллейн, старясь не шуметь, поднял штору. Поезд пересекал прибрежную часть долины. В лунном сиянии холмы и деревья казались совсем бледными, а скалы – мрачными и величественными. Крутая насыпь, словно гигантская ставня, скрыла вид за окном. Вскоре за насыпью показалась деревня, и несколько секунд Аллейн смотрел в окно освещенной комнаты, где какой-то мужчина поглощал свой завтрак, а женщина наблюдала за ним, сидя напротив. Что заставило их подняться в такую рань? Но вот и эти двое, только что находившиеся перед его глазами так близко и отчетливо, пропали из вида.

Он отвернулся от окна и подумал о Трой. Так же, как и он, она любила путешествовать поездами. Наверное, ей сейчас тоже не спится. Через двадцать минут он зайдет к ней – Трой ехала в соседнем одноместном купе, – а пока Аллейн начал одеваться, стараясь сохранять равновесие и устойчивость в этом маленьком, шумном и очень нестабильном мирке.

– Привет, – раздался из сумрака нижней полки тоненький неуверенный голосок. – Нам пора выходить?

– Привет, – ответил Аллейн. – Нет. Спи.

– У меня сна ни в одном глазу. Если честно, я почти всю ночь не спал.

Аллейн, искавший рубашку на ощупь, пошатнулся, оцарапав голень о край чемодана, и беззвучно выругался.

– А что же тогда ты одеваешься? – не унимался голосок. – Мы ведь еще не выходим.

– Чтобы быть готовым, когда нужно будет выходить.

– Понятно, – сказал голосок. – Мама тоже готовится выходить?

– Пока нет.

– Почему?

– Рано еще.

– Она спит?

– Я не знаю, дружище.

– Тогда откуда ты знаешь, что она не готовится?

– На самом деле я этого не знаю. Я лишь надеюсь, что она спит.

– Почему?

– Хочу, чтобы она отдохнула, а если ты еще раз спросишь «почему» – я не отвечу.

– Понятно. – Наступила пауза. Внизу тоненько хихикнули. – Почему?

Аллейн с досадой заметил, что надел с трудом обнаруженную рубашку наизнанку, и теперь переодевался.

– А если, – не унимался голосок, – мое «почему» будет по делу, ты ответишь?

– Оно должно быть по исключительно важному делу.

– Почему ты собираешься в темноте?

– Я полагал, – произнес Аллейн с укоризной, – что все маленькие мальчики крепко спят, и боялся их разбудить.

– Но ведь теперь ты знаешь, что они не спят, тогда почему?..

– Ты абсолютно прав, – признался Аллейн. Поезд повернул, и мужчину качнуло к двери. Он зажег свет и взглянул на сына.

Рики выглядел так, как выглядят маленькие мальчики утром в постели, – словно заново родившимся. Темные волосы живописно растрепались по лбу, глаза блестели, от щек и губ будто исходило сияние. Про Рики можно было бы сказать – «он такой новенький – даже краска не успела высохнуть».

– Мне нравится ехать в поезде, – сказал он. – Так классно еще нигде не было. Пап, а тебе нравится поезд?

– Да, – ответил Аллейн. Он открыл дверь туалета, где автоматически зажегся свет. Какое-то время Рики молча наблюдал, как отец бреется.

– Где мы сейчас? – заговорил он.

– У моря. Оно называется Средиземным. Утром, когда рассветет, мы увидим его.

– А сейчас поздняя ночь?

– Не совсем. Очень раннее утро. Там, снаружи, все крепко спят, – не слишком уверенно предположил Аллейн.

– Все?

– Почти все. Спят и храпят.

– Все, кроме нас, – с удовольствием отметил Рики. – Ведь мы очень ранним утром в классном поезде совсем не спим. Да, пап?

– Да. Скоро мы будем проезжать мимо дома, куда я завтра отправлюсь. Поезд там не останавливается, поэтому мне придется доехать с вами до Роквиля, а потом вернуться обратно на машине. Ну а вы с мамой останетесь в Роквиле.

– А где ты будешь жить, с нами или в том доме?

– Иногда с вами, иногда в том доме. Он называется Шато де ла Шевр д’Аржан, что означает Замок Серебряной Козы.

– Смешное названьице, – сказал Рики.

Из-под вагонных колес во все стороны рассыпа́лись густые снопы искр. Отбрасываемый ими свет заскользил по каменной стене. Поезд начал крутой подъем. Постепенно он замедлил ход настолько, что можно было обстоятельно разглядеть все снаружи, и вот, словно надорвавшись, локомотив почти замер. За окном, примерно в сотне ярдов от поезда, стоял огромный дом, ярко освещенный сияющей луной. Казалось, он вырастал прямо из скалы. Одно-единственное окно, прикрытое тонкой цветной занавеской, светилось тусклой желтизной.

– Кто-то там, снаружи, не спит, – заметил Рики. – «Снаружи» или «внутри»? – задумался он. – Папа, где эти люди? Снаружи или внутри?

– Думаю, для нас они снаружи, а для себя – внутри.

– Снаружи поезда, но внутри дома, – согласился Рики. – А если бы поезд проехал через дом, то тогда они были бы для нас внутри или снаружи?

– Будем надеяться, – угрюмо заметил его отец, – увлечение метафизикой с возрастом пройдет.

– А что такое метафизика?.. Смотри, вон они в своем доме! Мы остановились, да?

Окно их купе оказалось прямо напротив освещенного окна в похожей на скалу стене дома. Размытая тень двигалась по комнате за занавеской. По мере приближения к окну она постепенно разбухала и вдруг превратилась в черное тело, прижатое к стеклу.

Аллейн издал непроизвольный возглас и подался вперед.

– Конечно, папа, ты стоишь прямо у окна, и тебе-то все хорошо видно, – вежливо выразил обиду Рики.

Поезд судорожно вздрогнул, с многоголосым скрежетом прополз через туннель и, набирая скорость, начал спуск к морю.

Дверь купе отворилась, и в проеме появилась Трой в шерстяном халате. Ее короткие волосы были растрепаны и свисали на лоб, точь-в-точь как у сына. Лицо было бледно, глаза потемнели от тревоги. Аллейн быстро обернулся на нее. Трой перевела взгляд с мужа на сына.

– Вы смотрели в окно? – спросила она.

– Я смотрел, – отозвался Аллейн. – И, судя по выражению твоего лица, ты тоже.

– Ты не поможешь мне с чемоданом? – попросила Трой и добавила, обращаясь к Рики: – Я скоро вернусь и помогу тебе одеться, милый.

– Вы что, уходите?

– Мы будем в соседнем купе. И очень недолго, – сказал Аллейн.

– Все-таки в поезде все не так, как дома.

– Мы понимаем, – заверила Трой сына. – Но ведь ты в порядке, правда?

– Правда, – тихонько произнес Рики, и Трой нежно погладила его по щеке.

Когда они оказались в соседнем купе, Трой села на полку и уставилась на мужа.

– Поверить не могу, – сказала она.

– Мне жаль, что ты это видела.

– Значит, мне не померещилось. О боже, как некстати… Но ведь теперь надо что-то делать!

– Боюсь, я не смогу развернуть активную деятельность, передвигаясь со скоростью шестьдесят миль в час. Надо будет позвонить в префектуру, когда мы прибудем в Роквилл. – Он сел рядом с женой. – Не принимай близко к сердцу, дорогая. Возможно, тому, что мы видели, найдется вполне заурядное объяснение.

– Разве может быть другое объяснение?.. Хотя… Расскажи-ка, что ты видел?

– Освещенное окно, задернутое легкой занавеской, – начал Аллейн, стараясь быть точным. – Женщина, приблизившись к нему, упала на занавеску, и та тут же взвилась вверх. Позади женщины, но вне поля нашего зрения, должно быть, находилась очень яркая лампа, которая освещала мужчину в белом одеянии, стоящего в глубине комнаты, справа от нас. Его лицо, как ни странно, оставалось в тени. У него за спиной, справа, находилось нечто напоминавшее колесо. Он стоял, подняв правую руку.

– А в руке?..

– Да, я заметил. Именно этот момент смущает больше всего, – ответил Аллейн.

– А потом туннель. Все было как в старых фильмах: неожиданный кадр, который исчезает слишком быстро, чтобы произвести по-настоящему глубокое впечатление. Картинка мелькнула и пропала. Нет, – продолжала Трой, – я не хочу верить в то, что видела, не хочу думать о том, что сейчас, возможно, творится в том доме. А каков сам дом! Как на гравюрах Доре – образчик дурного романтического вкуса.

– Думаю, мне нужно переговорить с проводником, – сказал Аллейн. – Возможно, он тоже кое-что видел. Вполне вероятно, не мы одни бодрствовали и смотрели в окно, хотя мне кажется, что свет горел только в моем купе. В твоем, кстати, было темно.

– Я опустила штору, подумав, как это странно – подглядывать за жизнью других людей через окно поезда.

– Понимаю, – отозвался Аллейн. – Это похоже на то, будто смотришь в волшебное зеркало.

– А потом увидеть такое! Кривое получается зеркало.

– Не переживай. Я поговорю с проводником, а затем вернусь к себе и соберу Рики. Мы должны быть в Роквиле примерно через двадцать минут. Ты в порядке?

– Лучше не бывает, – ответила Трой.

– «Только на золотом юге вы сможете действительно беззаботно отдохнуть», – продекламировал рекламный лозунг Аллейн, глядя на жену. Затем он вышел в коридор и открыл дверь в свое купе.

Рики по-прежнему сидел на нижней полке. Руки у него были крепко сжаты, глаза широко распахнуты.

– Тебя так долго не было, – проговорил он.

– Мама придет через минуту. А мне нужно перекинуться парой слов с тем малым в коридоре. Не дрейфь, дружище.

– Ладно, – согласился Рики.

Проводник, человек с бледным лицом и ямочкой на подбородке, дремал на откидном сиденье в переднем конце вагона. Аллейн, который уже успел выяснить, что тот почти не говорит по-английски, заговорил с ним на французском, стараясь высказываться как можно более дипломатично. Долгое отсутствие практики лишь незначительно сказалось на плавности его французской речи. Аллейн спросил, не случилось ли проводнику бодрствовать в тот момент, когда поезд останавливался перед туннелем несколько минут назад. По лицу проводника было видно, что он пытается догадаться, на что, собственно, жалуется пассажир: то ли на то, что он заснул на рабочем месте, то ли на незапланированную остановку поезда. Аллейну потребовалось несколько минут, чтобы избавить несчастного от тяжелых сомнений и выяснить, что он задремал – с кем не бывает! – несколько раньше, чем поезд подошел к туннелю.

– Извините за беспокойство, – начал Аллейн, – но, может быть, вы знаете, как называется тот большой дом, что находится у входа в туннель?

– О конечно, конечно, мсье, я знаю этот дом. Ведь я как раз из этих мест… Его тут все знают, уж больно он старый. А называется он Шато де ла Шевр д’Аржан.

– Я так и думал, – сказал Аллейн.

1.Peg – штырь (англ.). – Здесь и далее: примеч. пер., кроме особо оговоренных случаев.