Buch lesen: «Меделин»
1
Внизу в баре играла музыка, слышались пьяные окрики местных ковбоев и заезжих торговцев скотом. По сути они и сами в этот момент напоминали собой потный скот, завернутый в телячьи шкуры, из которых были сделаны штаны или высокие сапоги со шпорами.
Эльвира охала, сжимая ногами крепкие бедра своего смуглого красавца. Уже неделю, как он появился в этом городке и заказал виски. Она его обслужила и практически сама напросилась расслабить его уставшие с дороги чресла, боясь как бы другая не увела к себе.
Эльвире до ужаса опостылели все эти пьяные мерзкие рожи, лобызающие с ромовыми слюнями ее грудь. Этот незнакомец напротив, был свеж и молод, а глаза так и горели огнем сильного жеребца.
Его звали Эндрю и он был родом из Канзаса. Как и любой молодой женщине, даже работающей в борделе, Эльвире грезился тот, кто полюбит ее и вытащит из грязи. И когда появился Эндрю, в молодой женщине зашевелилась надежда. Парень продавал сукно и обменивал его на зерно. И она уже представляла, как он заберет ее и увезет с собой куда-то туда, где можно начать жизнь заново, где тебя никто не знает и не будет прямо на улице хлопать тебя по бедрам или щипать за грудь.
– Я вас провожу, – ухватилась она за молодого красавца и практически поволокла за собой на второй этаж, где в ряд располагались небольшие тесные комнатки проституток.
Едва захлопнув за собой дверь, Эндрю, распаленный ее желанием, схватил девушку в охапку и усадил на тумбочку, задрав ситцевую юбку и белый подьюбник. Эльвира ахнула и обвила руками его шею. Чуть выступающая щетина защекотала ей шею. Дрожь пробежала по телу: как давно она такого не испытывала. Эльвира запрокинула голову назад, позволяя себя целовать. Ее руки стали опускаться по спине и дошли до кожаной кобуры, отгораживающей женщину от упругих мужских ягодиц. Эндрю понял ее нетерпение и кобура тут же с грохотом упала на пол. Его губы впились в ее, а руки судорожно растегивали тугую пуговицу. Эльвира простонала и ногами ухватилась за его бедра, плотнее прижимая его к себе. Пара слилась в неистовстве молодости, издавая то стоны, то рыки, похожие на звериные.
– Еще, еще… – выкрикивали она, наслаждаясь силой трезвого красивого мужчины, полного сил и страсти.
Они долго еще кувыркались в кровати, то вскакивая, то падая на пол, смеялись, смотрели проникновенным взглядом друг другу в глаза, стараясь познать души каждого.
После встречи с Эльвирой, Эндрю находил причины откладывать свой отъезд и уже неделю проводил свободное время в ее комнате наверху увеселительного заведения, где она и жила.
Другие девушки уже с завистью поглядывали на них, с омерзение отталкивая от себя похотливые руки одних и тех же посетителей.
И в этот день, поглощенные собой, своим единством, влюбленые так же использовали тумбочку и наслаждались близостью, слыша внизу привычный грохот падающих табуреток и грубые ругательства картежников.
– Я люблю тебя, – простонала девушка, опьяненно заглядывая в глаза любовника.
Эндрю в знак признания сильнее прижал ее к себе. И в этот момент на улице перед самым входом послышался скрежет останавливающегося фургона и ржание лошадей. Почти сразу послышались удивленные, любопытные возгласы:
– Что там случилось?
Эльвира, раздираемая страстью и любопытством, громко застонала и руками обхватила бедра Эндрю, заставляя его поскорее закончить. Он бы, наверное, еще понаслаждался ее цепкими ножками и изгибающимся в агонии страсти телом, но ее пыл заметно переместился на то, что же происходило снаружи. Словно раненый зверь, он взревел и оторвался от еще горячего тела Эльвиры. Заправляя вывалившуюся грудь внутрь платья, она поспешила к окну.
Толпа сочувствующих и просто зевак окружила два фургона. Один принадлежал жене владельца борделя, на котором она с управляющим ездила на ярмарку, а из второго выносили чьи-то тела.
Из отрывков бурной речи толпы Эльвира только поняла, что по дороге назад они нашли ограбленный фургон и убитых разбойниками владельцев.
Жизнь в Дерриле особо ничем не выделялась: ни праздников, ни будней, одни и теже пьяные дебоширы и похотливые мозолистые руки. Для Эльвиры такое происшествие было уже большим особым событием. И, позабыв о страстном любовнике, она поспешила вниз узнать все подробности.
Полноватая, вечно неопрятная хозяйка Эшли махала руками, приказывая занести внутрь и положить на стол какое-то хрупкое тело.
Эльвира растолкала пьяных зевак и увидела девочку-подростка. Пепельно-бледное лицо казалось мертвым, но девочка дышала.
– Позовите доктора! – кричали на разные голоса.
И местный лекарь был тут как тут. Его аптека и кабинет для приема были через дорогу. В фартуке, забрызганном старыми засохшими пятнами грязи, с засученными рукавами и растрепанными волосами он склонился над ребенком, отсчитывая ее пульс. Сунул ей под нос нашатырь. Никаких ран на ее теле не было видно. Она задышала учащенно и заморгала длинными ресницами.
– У нее просто шок. Жить будет.
– Кто они такие? Кто-нибудь их знает? – обратился доктор к присутствующим.
Одни пожимали плечами, другие строили предположения, что это была семья переселенцев, но по дороге на них напала шайка бандитов, обокрали, убили родителей, а ребенок спрятался за камни, где ее и нашли.
Эльвира вытащила платок, смочив водой, и осторожно протерла пыль с лица девочки. Та медленно открыла глаза и с испугом смотрела на озабоченные лица, склонившиеся над ней. Тут перед ее глазами пробежали события последних часов и она в испуге встрепенулась, попыталась вскочить и закричать.
Эльвира поспешила прижать ее к груди:
– Поплачь, милая, поплачь. Их уже не вернешь… но ты жива, все наладится…
Доктор встал и потер руки о рубашку:
– Дайте ей выпить сидра, пусть успокоится. А потом накормите куриным бульоном и уложите спать. У нее сильный стресс.
Девочка словно поняла куда она попала и что произошло, круглыми от ужаса глазами смотрела сквозь людей куда-то в пустоту и всхлипывала.
Эльвира приказала отнести ее к себе в комнату и пообещала о ней позаботиться.
Всю ночь она не спала, гладя волосы ребенка. А у самой из глаз текли слезы сожаления. Она тоже рано осталась сиротой. Пьяный отец убил мать от ревности и дочку отдал в бордель за долги. А через неделю его нашли в саванне. Грифы досконально его поклевали, что только по кулону опознали.
Эльвира начала свою карьеру юной шлюхи со швабры, которой вымывала блевотину из-под карточных столов, а рукояткой шлепала по рукам усатых мужей, пытающихся задрать ей юбку во время уборки. А затем настало время первой, самой дорогой ночи. Невинность ее была продана ростовщику, а затем она стала самой прибыльной девкой, имея пышные формы и смазливое личико.
И теперь в несчастном ребенке она видела свою жизнь. Все повторялось, с небольшими поправками. И у этой сироты не оставалось впереди никаких просветов.
Под утро Эльвира задремала и проснулась от стука в дверь. Хозяйка Эшли пришла проведать найденыша. Девочка лежала с открытыми глазами и, не моргая, остекленелым взглядом смотрела на потолок.
Эльвира потрогала ее лоб – жара не было. Но у ребенка не было желания жить.
– Как тебя зовут, детка? – спросила сочувственно Эшли, но ответа не последовало. Женщина почесала чепчик на затылке, обвела взглядом страдающую и после зареванной ночи опухшую Эльвиру, и протянула: – тогда я назову тебя Меделин. Такого имени у нас в доме еще не было, – и вышла, закрыв за собой не полностью дверь.
В этот момент девочка повернула лицо в ее сторону и проводила осознанным взглядом, а потом безучастно наблюдала, как по коридору, хватая в охапку хихикающую барышню, спешил в соседнюю комнату пузатый мужичок. И еще долго через стену слышен был шум борющихся тел.
Эльвира прижала к себе ребенка и прошептала:
– Я позабочусь о тебе, ты будешь мне сестрой.
Только к вечеру девочка немного оправилась и встала с постели, подошла к открытому окну и, прислонившись виском к косяку, посмотрела на небо.
2
Забота о девочке отвлекла Эльвиру от ее горячего любовника и Эндрю все же решился уехать, пообещав вернуться как можно быстрее, продав зерно.
Новую жительницу этого убогого дома вольностей все называли Меделин и она не сопротивлялась, словно понимая, кем бы она ни была ранее, та жизнь осталась позади, а в этой реальности она стала другим человеком.
Девочка не разговаривала и никто не знал, она немая или все ещё в глубокой скорби. По ее хрупкому телу, еще плохо сформированному, она казалась на вид лет 11-12.
В итоге, все быстро встало на свои места и через пару дней мало кто уже заговаривал о происшествии. Ее родителей схоронили, и Эльвира никак не решалась отвезти Меделин на могилу попрощаться. Девочка тоже не выказывала своего желания.
Ей поручили мыть посуду и стирать белье вместе со старшими, престарелым шлюшками, которых чаще уже использовали лишь в качестве прислуги, а для утех звали лишь, когда молодые все были заняты.
Девочка молча и послушно выполняла все поручения, ни на что не жаловалась, ела что давали, и вызывала только жалость, даже у пошлых завсегдатаев, что они даже и не пытались смотреть на нее как-то иначе, нежели как на обездоленного ребенка.
Хозяйка борделя часто посылала Меделин в лавку суконщика со списком заказов: девушкам то и дело приходилось шить новые платья, так как в порыве пьяной страсти, нетерпеливые клиенты неистово рвали их.
По пути девочка заглядывала к аптекарю и подолгу разглядывала с любопытством его склянки, баночки с пахучими порошками, принюхивалась к мазям. Любила наблюдать, как аптекарь, он же доктор по совместительству, останавливал кровь, перевязыаал и обрабатывал гноящиеся раны. Лечил как людей, так и лошадей. Видя ее интерес, аптекарь начал надеяться сделать ее своей ученицей и помощницей.
Освальд, так его звали, был выходцем из Норвегии, вместе с родителями приехал из Европы в поисках Светлого будущего, но столкнулись с еще большими проблемами, защищаясь то от индейцев, то от разбойников, свободно разгуливающих по бескрайним прериям. Родители Освальда попытались разводить скот, но постоянные нападения и засуха заметно их обескровили. Ферму пришлось продать и перебраться на прииски, но и там, кроме холеры не нашлось ни одного хотя бы малюсенького слитка. И будучи подростком, парень зарекся никогда не заводить семью, чтобы дети не страдали от ранней потери родителей.
Пришлось ему самому устраиваться подмастерьем то к кожевнику, то к пивовару, пока, наконец, не нашел свое призвание в лекарстве. Его умение быстро заживлять раны, быстро принесло ему любовь и благодарность жителей городка, что те помогли собрать средства и отправить его в Бостон обучаться медицине, взяв с него обещание обязательно вернуться к ним и стать их спасителем. Так он и поступил, сдержал слово. И хотя в Бостоне был влюблен в одну медсестру, но заклятие давило на него, и он отрекся от любви, едва не доведя отношения до алтаря. На этом его личная жизнь и закончилась. Иногда его видели в обществе какой-то то развратницы, но никто не был уверен, приходила ли она его утешить или полечиться.
И вот этот Освальд, которому было уже около сорока, вечно хмурый, с насупленными бровями, постоянно привыкший делать строгий вид, чтобы пациенты слушались его наставлений, глядя на юную посетительницу, начал, даже сам не замечая, слегка улыбаться. Было в этом ребенке что-то вдохновляющее и многообещающее. Наверное каждому человеку в какой-то момент жизни хочется иметь ребенка, хотя бы общаться с детьми, чтобы почерпнуть от них и вспомнить ту самую детскую чистоту и отсутствие всяческих барьеров, которые им навязывают взрослые. И в Меделин оставалось еще много детской энергии, которая даже в глубокой печали не позволяет сдаваться.
– Меди, – так он ее называл, – помоги мне, если тебе не сложно, подай вату и бинты. А еще вон тот синий флакон на верхней полке.
Чувствуя себя нужной, она ответственно и шустро справлялась с такими легкими, но важными поручениями. От этого она ощущала себя значимой, помощницей едва ли не самого главного человека в городе – лекаря, спасателя жизней. А спасать приходилось часто, то от ножевых порезов, которые происходили постоянно в ссорах из-за нечестных выигрышей в карты, то перепивши, не удержатся в седле и падают под копыта животных, то подцепят очередную модную болячку после ночи с красоткой. Но до последних пациентов Освальд девочку не допускал, хватало с нее и того, что она уже жила среди этого всего разврата.
Как-то он взял небольшой отпуск и уехал на ежегодный съезд докторов и фармаколлгов, и, вернувшись, привез всем на удивление девочке в подарок небольшую куклу. Меделин удивилась, но взяла игрушку и долго ее разглядывала. Стало ясно, что до этого с такими куклами она не играла и быстро повзрослела. И хотя Освальд видел в ней ребенка, ее мысли уже вышли из того возраста беспечности.
Меделин благодарно кивнула и ушла, унося подарок. В комнате, где она жила еще с тремя служанками, стоял комод и на него она и поставила куклу. Ее компаньонки охали и восхищались сами как дети, разглядывая искуственные локоны и изящные кружева. И в итоге дали кукле имя младшая Меди.
3
Прошло уже два месяца, а Эндрю все не возвращался. Эльвира принимала клиентов с такой брезгливость, с какой никогда раньше не сталкивалась. И каждую пропитую рожу она сравнивала с молодым и свежим лицом любимого. И она сама не могла себе еще признаться, что настолько сильно влюбилась, что с тоской вздрагивала, заслышав на улице конское ржание и стук копыт. В каждом приезжем она пыталась узнать Эндрю. Соседки сочувственно похлопывали ее по плечу, пытаясь утешить или сами вздыхали, что понятие любовь и они – вещи несовместимые.
Эшли, особо не сварливая, начала выказывать свое недовольство:
– Вы что все себе позволяете? – бранилась она. – С вашими кислыми рожами только врагов отгонять! Вы мне так всех клиентов отвадите. Хватит хныкать, жизнь не сахар. Думаете мне слаще живется?! А ну-ка надели широкие улыбки на рот!
– Да, легко ей поучать, – шептались девушки.
– Когда ее саму сюда привезли, она быстро охомутала младшего брата хозяина этой адской забегаловки, женила его на себе и больше ей не пришлось подставлять зад всем этим ублюдкам.
Да, Эшли оказалась смышленой, и, завидя легкую добычу в виде неказистого парня, на которого даже шлюхи не хотели смотреть, быстро его затащила под венец. А через год в перестрелке его брата пристрелили и прибыльное заведение досталось ее мужу. И кто тут с тех пор больше распоряжался, она или он, уже мало кто понимал. Но дело шло, клиентов было всегда набито, комнаты девушек не пустовали и часто самые привлекательные приходили к Эшли заплаканные, с отекшими засосами, прося дать им хоть часика два на перерыв, иначе они просто не встанут с постели живыми. Эшли отправляла их в чулан отлежаться на тюфяках и давала бутылку рома, чтобы они выпили и расслабились. Девчонки пили, пуская бутылку по кругу, жалуясь друг другу на дикие выходки мужланов, до тех пор, пока не начинали пьянеть и острить, ехидно шутить над их недостатками. В такие минуты смеха им начинало казаться, что не ими управляют, а они сами себе хозяйки, в чьих руках крутятся тонкие нити мужиков- марионеток. После таких похмелий девушки снова возвращались к работе и уже не чувствовали себя заезженными кобылами. И Эшли прекрасно это понимала, и потому не жадничала и щедро одаривала своих работниц дорогими сортами алкоголя, а на выходные выдавала каждой по 50 пенни на сладости. Для каждой девушки она откладывала по пенни в неделю на тот случай, если вдруг однажды кому-то придется покинуть этот приют. В редких случаях отчаявшимся проституткам удавалось сбежать с каким-то погонщиком скота, если парень оказывался способным взять на себя ответственность за падшего ангела. Эшли давала ей в дорогу те скопления, чтобы если вдруг парень передумает, разбитое сердце не разорвалось полностью и несчастная снова могла вернуться. Но не все из них возвращались. По слухам, некоторых убивали ревнивые любовники, припоминая им их неприличное прошлое.
Так что девушки, даже в отчаянии, боялись оставить единственный уголок на планете, где им были рады.
– Меди, – позвала хозяйка помощницу и протянула ей блюдо с дымящейся кукурузой в масле. – Отнеси в чулан девчонкам, пусть не пьют на пустой желудок.
Меделин поспешно понесла закуску, лавируя между шатающимися клиентами у барной стойки.
– Вот не успеете оглянуться, как объявят очередной аукцион и не останется от нее совсем ни рожи ни кожи, – услышала девочка огрызок разговора, но не придала ему значения, еще не ведая о торгах по случаю продажи девственности.
– А, вот и ты, иди сюда, – завидя Меди, позвала ее горбоносая Джудит. Ее рука сразу потянулась к пустой оловянной кружке, а другой она уже наклоняла пустую на треть бутылку виски. – На, попробуй, вдруг втянешься и составишь нам компанию, – и протянула девочке.
Та покосилась на окружающих и втянула голову в плечи, поджав губы, словно опасаясь как бы ей не влили насильно.
Из-за стола встала, пошатываясь, рослая, чуть мужеподобная Глория, и отобрала кружку:
– Не порть ребенка раньше времени, и без тебя еще научится, может так выпивать начнет, что и тебе не хватит.
Дамы разразились смехом, хватаясь за животы, похлопывая соседок по плечу:
– Вот ты сморозила!
– Давай же сюда кукурузу, а то отстынет, пока ты стоишь у двери, – отобрала Глория блюдо и приобняла девочку: – красивые у тебя глаза, живые… в них видна жизнь, а посмотри в мои глаза. Что ты там видишь? – приподняла ее подбородок, чтобы Меделин смогла внимательнее на нее посмотреть.
Девочка заглянула, но взгляд проститутки был замутнен и никакой осознанной мысли там не роилось. Меди пожала плечами. Глория кивнула:
– Вот и я не вижу больше в них энергии. Мой взгляд потух. Понимаешь это? А ведь и я, и все мы тут, – обвела рукой подруг, – были юными и наивными, и у нас были живые глаза…
– Выпей лучше еще, – окрикнула ее Джудит, – тогда жизнь вернется.
Меди аккуратно вынырнула из-под объятия Глории и поспешила ускользнуть от них.
Запах алкоголя ее не смущал – привыкла уже служить в баре, но ее нутро отвергало пьяное женское общество, хотя ничего лично против них она не имела.
Схватив по пути корзинку, поспешила из бара в конец города, где хромой рыжий старик Хенекен содержал курятник и продавал свежие яйца. Девочке нравилось ходить к нему, потому что помимо трех дюжин обычного заказа он давал ей лично в подарок два отваренных в крутую, а за это она тайком носила ему кусочки копченой свинины. Пьяные клиенты борделя заказывали много, но многое и недоедали. Выросшая в недостатке девочка с раннего детства очень ценила каждый кусок и не позволяла еде пропадать зазря. Потому собирала объедки со столов, тщательно и аккуратно их обрезала от надкусанных частей. Огрызки кидала кошкам и собакам, а те куски, что смотрелись после ее обработки прилично, распределяла на несколько частей. Что-то ела сама с Эльвирой, а остальное относилась аптекарю, в булочную в обмен на пирожное, и вот этому куриному хозяину.
Будучи еще ребенком по возрасту, она уже практиковала такую взрослую черту, как находить нужных людей и получать от них выгоду взамен на пользу. Пока из городских она выбрала себе этих троих, но внимательно присматривалась кто бы еще мог быть ей полезен.
– Здравствуй, деточка, – обрадовался мужчина, завидя посыльную и уже водя носом, что там припрятано у нее на дне корзины.
Она заговорщицки подмигнула и шмыгнула внутрь курятника. Протянула корзинку для яиц. А сама подошла к шкафчику, на котором ее уже ждали два желтоватых яйца. И пока Хенекен отламывал краюху чуть зачерствелого хлеба, чтобы есть его с окороком, Меди стукала яйца о дерево.
4
Легко справляясь с обязанностями помощницы по хозяйству, юная Меди умела управлять своим временем и успевала, делая вид постоянно занятой, гулять по городу, наблюдая за жизнью обывателей.
По воскресеньям все ходили в приходскую церковь. Работницы дома забавы тоже имели такое право, потому что перед Создателем все равны, а уж перед падро и тем более. Он не гнушался получать пожертвования ни от кого. Девочку тоже наряжали и водили с собой на службу. Ей было ужасно там скучно. Единственной занятной вещью было наблюдать за прихожанами, кто как реагировал на проповеди, кто потом оставался на исповеди, с какими лицами и гримасами они изображали ропот и почтение перед святыми стенами заведения. И мало кто казался Меделин искренним в своих обращениях к Господу. И хотя вместо воскресных молебен она предпочла бы погулять по округе, посещать место единения всех, не зависимо от рода деятельности и достатка, стало полезной обязанностью. Среди горожан молчаливая девочка выискивала тех, к кому бы она могла обратиться за помощью или предложить какие-то свои, пусть пока и незначительные услуги. И среди женского состава она заметила пару дам, которых взяла себе на заметку, но еще не знала, что у них может быть общего. А среди мужчин особо напыщенными казались ей усатый банкир, вечно прогуливающийся с тросточкой, самодовольный шериф, вечно сплевывающий табак, и сердобольный учитель из приходской школы. Но пока за образование ей нечем было платить ему, но она решила обдумать что ненужное в баре и борделе, но достаточно ценное, что она может предложить ему в обмен на знания. Все остальные пока были ей не особо понятны.
Эльвира дотошно молилась, чтобы ее душа побыстрее вернулся и не забыл свои обещания. Другие девушки просили Высшие Силы дать им терпения или избавить поскорее от такой жизни. Чего просила Меделин никто не мог даже догадаться. Ни разу с тех пор как ее нашли, она не проронила ни слова, что все привыкли считать ее немой, а потому одновременно и полуневидимкой. Ее же такое отношение к ней вполне устраивало, потому что крутясь на виду, она умудрялась исчезать незаметно и так же незаметно появляться, что никто и не замечал ее отсутствия.
В борделе она в основном дружила с самого начала лишь с Эльвирой и та постоянно как равной подруге делилась с ней своими ожиданиями, переживаниями, тревогами. Остальные девушки больше воспринимали Меди как должное и чаще играли с ее куклой, нежели общались с ней самой.
Меделин по-своему любила их всех, считая единой семьей, потому что внутри дома все знали друг о друге абсолютно все.
Как-то рано утром, едва она успела умыться, переодеться, и пройти на кухню выпить воды, как увидела еще заспанных девушек за работой. Эшли купила три мешка лука и теперь они все вместе перебирали его, заодно очищая для завтрака. Он был сердитый и у некоторых глаза не выдерживали. Слезы катились градом, приходилось вытираться рукавами, а если кто цеплялся руками, то наоборот, глаза еще больше щипало. Едкий запах овоща распространился по всей комнате, что у вошедшей Меди запершило в горле. Она поспешила налить себе воды, навострив уши, потому что услышала интересные обсуждения краснокожих мужчин.
– Я видела двоих вчера в кузнице. Ходила туда точить ножи, а они выбирали себе большие резаки. Боже, если б вы видели какое у них обоих упругое тело. Грудь без волос и вздымается прям как моя, когда я вхожу в оргазм. Я прям залюбовалась ими, что между ног взмокло. Думаю они это учуяли, как собаки, и посмотрели на меня пристально, даже переглянулись. Уж на что я забыла что есть стыд, и то покраснела как монашка.
Две засмеялись, вытирая рукавами мокрые щеки, и на перебой стали вспоминать где и когда возбудились на полуобнаженных молодых индейцев.
– Так-то оно так, – перебила их Глория, – но от них ужасно воняет тухлым салом.
– Они специально мажутся жиром, чтобы защититься от москитов, – поправила ее Джудит. – Я вот тоже подумываю начать так мазаться, чтобы в постели мужиков от меня воротило. Ха-ха-ха.
– Тихо с такими шутками, а то Эшли услышит и даст тебе такого сала, что мало не покажется, – оглянулась украдкой Эльвира, стараясь ни с кем не ссориться.
– Да шучу, – поправила Джудит. – Знаю, что мне быстро морду намоют за это, потом неделю глаза открыть не сможешь…
Смех приутих на грустной ноте, но разговор об индейцах зацепил любопытство девочки. Раньше она уже видела издали некоторых из них, и слышала, что они живут на западе в резервации, позади реки, у самых гор, но только сейчас ей захотелось сбегать на берег и хоть издали понаблюдать за их бытом.
За несколько минут девушки управились с луком, отложив самый попортившийся на сегодня, чтобы пошел на жарешку. Оставалось только приодеться, поднарумяниться и постепенно выползать в бар, встречая гостей.
Быстро управившись на кухне с привычными своими обязанностями: помочь приготовить омлет и нарезать ломтями хлеб с брынзой, Меделин прихватила с видом хозяйки корзину и выскользнула на улицу. Но путь ее лежал ни в курятник и ни в аптеку. Теперь ей во что бы то ни стало хотелось понять кто такие краснокожие.
Пыльная дорога сворачивала к оврагу и вскоре за валунами никто со стороны города не смог бы ее разглядеть. Она быстро добралась до берега и села на камень, разувшись и запустив ноги в прохладную воду. На минуту забыв о своей цели, она сидела, завороженно слушая шум бегущих вод, спотыкающихся о камни. И река была свободной, и бежала куда-то вперед, не спрашивая ни у кого разрешения.
– Как это здорово быть свободной как ты, – подумала Меделин. – Научи меня быть такой же.
Река услышала ее мысли и шлепнуоась о ближайшую глыбу, окатив девочку свежими брызгами. Меди поняла, что река дала согласие.
В это время вдалеке, по другую сторону равнины послышались легкие голоса. Девочка встрепенулась и, вскочив, убежала за камни. Спрятавшись там, наблюдала, как к берегу из индейской деревни бежали купаться дети. Они были абсолютно похожи на обычных детей, беспечных и довольных своим детством. В груди тоскливо защемило. Зависть к свободе. Меделин не могла отвести взгляда и навострила уши, пытаясь уловить звуки и понять о чем они говорят. Но язык был совершенно другой, непонятный.
От досады она закусила нижнюю губу: так захотелось присоединиться к ним. И тут легкая тень проскользнула на соседнем валуне. Девочка напугалась и вздрогнула. Нос учуял запах прогорклого жира и сразу проскочила мысль о сальных индейцах из разговора, услышанного утром на кухне. Сердце Меделин учащенно заколотилось. Медленно и осторожно она обулась и, склоняясь за валунами, попятилась прочь.
Уже оказавшись на дороге, припустила ходу, тяжело дыша и не оглядываясь, добежала до окраины города. Единственное, что она поняла – какой-то индеец ее выследил, пока она пыталась следить за ними. Но как он мог так тихо и незаметно появиться? Это было для нее загадкой и пугало. Ведь она намеревалась тайком, как в городе, наблюдать за их жизнью и чему-нибудь от них научиться. А оказалось, она лишь глупая девчонка, попавшая в западню хитрого краснокожего.
Как всегда появившись в баре, она отметила, что ее отсутствия никто не заметил. И она приступила к своим обязанностям с веником и тряпкой, как будто и не прекращала.
