Buch lesen: «Горький вкус карри под тенью Тадж-Махала: год как жизнь»

Предисловие

Почему я рассказываю историю моей жизни? Сам не знаю. Может быть потому, что та жизнь была святым мне временем.

Людям нравятся истории о героях, приключениях, подвигах, любви. Ничего этого здесь не будет. Почти…

И тем не менее могу сказать:

– Да, удивительное было время! Чудеса просто валялись под ногами, но нагибаться за ними не хотелось. Потом, когда все кончилось, ты понял, что зря не поднимал. Зря. Зря наивно надеялся, что чудо продлится вечно и поэтому не берег крохи и не обращал внимание на возможности.

Воспоминания обволакивают меня, как тяжелые тучи небо перед дождем. Воспоминания о том, как я прожил это время, не оставляют меня ни ночью, ни днем. Они становятся, вернее, моим мучением, чем наслаждением.

Скажите, напрасно человек так убивается по прошлому? Да. И будете правы. Но это все субьективно.

Иной раз я думаю, что другие, узнав мою историю, остерегутся от повторения моих ошибок, остановятся, пока не поздно. Хотя наивно так полагать. Каждый обязательно вляпается по уши в свое дерьмо. НО. Но главное в жизни ни то, чтоб не делать ошибки, как наивно полагают многие, а делать выводы, извлекать полезный урок из ошибок. Вот о чем книга.

Я пытаюсь научить людей как жить, показав как я учусь этому сам. Вот и вся поставленная задача.

Никогда не пренебрегайте возможностями, которые дарят путешествия.

Сколько раз начинал я этот самый дневник…

Мне почему-то казалось всегда, что должна же наконец судьба и в мою будничную жизнь вплести какое-нибудь событие, которое навеки оставит в моей душе неизгладимые следы. Может быть это будет любовь?

Я часто мечтал о незнакомой мне таинственной и прекрасной женщине, с которой я должен встретиться когда-нибудь, и которая теперь, так же как и я, томится от тоски.

Как же живо встают в моей голове незатейливые картинки… и какую скромную прелесть приобретают они в воспоминании.

Мне надо понять что происходит со мной: отстранение, – взглянуть на свою жизнь как на текст, записанный, а значит уже немного как на чужую историю, и понять, где я свернул ни туда.

1

Итак, читатели, нас троих русских отправили учиться в Индию. Меня, мою сестру Нату и Юлю из Владивостокского университета. Она с иняза: переводчик английского и хинди. Мы обрадовались: значит не пропадем в чужой стране. Но перед отлетом, встретившись у Курского вокзала, выяснилось, что хинди она не больше нашего знает, и английский по топикам заученный. Ладно, будь, что будет. Втроем не так страшно, как в одиночку.

Банальная, казалось бы, история: ну поехали учиться, ну заграницу. Россия богатая демократичная страна. У нас все уже много лет открыто. Не мы первые, не мы последние, кто погрызет иностранную альма-матер. Но… оставим это “но” на потом. Все по порядку. Все вылилось в то, что и не предположишь в реальной жизни.

Приехала прощаться с нами наша единственная подружка Анька, существо несчастное, аутичное, ненужное даже своим отцу и бабке, сектантам разных конфессий. Вся Анькина радость – это отплясывать катхак при посольстве, где мы и познакомились.

Юлька с Анькой, напару блондинистые худышки, убежали за сладостями. Нашли-таки общий язык. А мы втроем остались у метро. Втроем? Ах, мы не сказали про него. Это главный персонаж нашей сказки. Без него наша история действительно была бы банальной. Это Ариджит. Я проклинаю тот глупый вечер, когда от скуки, отчаянья написали с сестрой, смеха ради, в надежде найти богатую шею, «Привет.» А он и уцепился… Человек-клещ. Как клещ он уцепился в сестру…

…Как джентельмен я вышел с новой знакомой в Шереметьево-1, где она оставила свой багаж, чтобы тащить, как оказалось, ее огромный чемодан.

Я присматривался к ее тощеватой фигурке, в которой не за что было зацепиться взгляду, кроме голубого вельветового спортивного костюма с капюшоном и крикливой надписью на спине “Серийный киссер!” Редкие волосенки, доходящие до плеч, мало возбудили бы другого, менее голодного баловня судьбы, нежели меня, который бросил первую и единственную свою блондинку много месяцев назад, не обретя ничего взамен. Да и стоило ли обретать, зная, что улетишь на год. А тут новая девчонка. Вроде веселая по характеру. Бледненькая, конечно, но что ж не приударить?

Заболтался я.

Но дотащил ее чемодан до вокзальной кафешки. Ариджит осклабился от моей выходки, хотя и сам тащил Наташину сумку. Присели за столик.

Наш индус изволил показаться щедрым и угостить нас напоследок. Фрикадельки, рис, солянка. Но на Юльку не взял. Она сделала вид, что и не ждала, сама купила себе тоже самое. Мы сделали вид, что ничего этого не заметили.

Насытились быстро. Юлька взяла одну фрикадельку, остальные смолотил я.

На некоторое время мы с сестрой оставили их вдвоем и пошли искать уборную. Из-за очередей вернулись позже расчитанного. Ариджит улучил момент шикнуть на нас: «Зачем вы меня оставили с ней? Мне не о чем было с ней говорить,» – мы отмахнулись. У нас было слишком легкое праздничное настроение. От счастья я по-детски катался на багажных тележках и постоянно слышал за спиной недовольное бормотанье:

– Наташ, мне штыдно за Шаша. Ведет себя как бэби.

Я только в душе посмеивался. Прощай, Орбит! Каби альвида кехна. Мы покидаем тебя навсегда. Даст бог, не свидимся. Орбит – его кликуха.

О, люди! Хотя по паспорту у меня день рождения значится десятого июня, душой я родился 21 сентября. Тогда началась моя новая жизнь. Меня просто переполняют эмоции!

Вопрос по телефону был в этом сравнении, как первые предродовые схватки: «Александр, вас еще интересует поездка в Индию?»

– Да! – заорал я на все метро, не помня себя от радости. Я даже не заметил, оглянулись ли люди.

Но рождение было преждевременным и мне пришлось лежать в инкубаторе. Месяц в неизвестности. Потому что следующее, что я помню, это Шереметьево, отлет, Москва, уменьшающаяся на глазах, леса подо мной, реки…

Мы стартовали еще засветло. Первый раз в моей жизни этот волнительный, и даже страшный момент взлета. Я смотрел в илюминатор и не верил, что такая махина поднимется в воздух. Столько железа, народу. С чего это мы полетим, спрашивается? И не смотря на мой упертый скепсис новичка-очевидца: “вряд ли взлетит, не верю” – боинг оторвался от асфальта. Как кенгуру, прыгая и скача вверх. Резко горизонт с аэропортом сделались кривыми. И ты испытываешь – кайф! Кайф какой-то невесомости и головокружения. Замирает душа. Словно ты принял сто грамм водки. Да что там – лучше в сто крат. Чудо! Настоящее чудо лететь на такой высоте над Москвой. Не важно над чем. Хоть над Зеленоградом. Домишки такие малюсенькие. И их словно можешь взять в руку. Но это иллюзия. Реки искристой змейкой. Расчерченные города. Леса. Все становится какой-то топографической картой… Неуверенная бледноватая зелень. Все слилось воедино. Незаметно ты понимаешь, что ничего уже не видно. Ты настолько высоко летишь, что и представить трудно. И не можешь вспомнить, когда этот момент внезапности произошел.

Вскоре энтузиазм кончается с такой пылкой любознательностью протирать стекло щекой, даже если под тобой малознакомая девица кутается в плед. Но это даже возбуждает. Тем более, что ты сидишь в середине.

И ты еще долго-долго поглядываешь через иллюминатор, видишь, пока не потемнеет, облака, похожие на рай, где устроились, как на турецких подушках, ангелы с халвой и щербетом. Облака, где сбываются мечты и желания. Где тебе кажется, что ты спишь. Это не похоже на жизнь прошлую…

И вот ночь. Приближается 21 сентября. В Индии. Уснуть в России и проснуться в Индии. Или все равно спать? И видеть сон длиною в восемь месяцев. А может это был только пренатальный уровень – жизнь в утробе. Родился ли я 25 мая? Или проснулся от прекрасного сна. Или умер? И теперь жду нового перерождения? Именно тогда я и жил. Тогда я впервые открыл глаза и начал познавать окружающий мир. Удивительное было время. Чудеса просто валялись под ногами. Но нагибаться не хотелось. Думали, продлиться вечно. Зачем гнуть спину…

Теперь, когда я вспоминаю свою жизнь от рождения, я вспоминаю только этот год…Мы идем с сумками по аэропорту Индиры Ганди наружу в Индию. Это первые мои шаги.

Только сейчас неслышные крики с Карибов по интернету дают мне веру, что это еще не конец моей красивой полноценной жизни.

Внутри здание аэропорта показалось мне обшарпанным, каким-то странным. Мы, иностранные студенты из России, обменяли немного долларов (Юля в туалете украдкой извлекла из чулков свои драгоценные две тысячи, хотя поменяла лишь пятисотку, мы с сестрой только двести зеленых, но когда нам взамен сунули девять тысяч – целую охапку желтых местных пятисоток, мы восторгнулись: вот так богачи!), потом пошли выуживать багаж. Выжидали долго. Переминались с ноги на ногу.

– А вдруг мой багаж пропадет? – пищала жалобно Юля, – такое иногда бывает.

Мы двое совсем об этом не беспокоились: ну что там такого ценного? Российские тряпки недоношенные и пара обуви? Если возьмут, значит им нужней. И наши сумки выплыли первыми. Юлин же в самом хвосте, заставив ее немало перемучиться за этот срок.

Но еще больше богажа всех нас волновала одна мысль: а что, если нас никто не встретит и нам придется самостоятельно!(слово-то какое страшное) добираться из аэропорта. Сначала до дешевого отельчика где-то у Нью-Дели стэйшан, как нам перед отлетом порекомендовала одна знакомая женщина – частая туристка в Индии, а потом утром ехать в Агру и там спрашивать дорогу до Центрального института хинди.

От одной этой мысли нас бросало то в жар, то в холод. Никто из нас троих не умел быть самостоятельным в Индии, никто из нас троих толком не знал языка, никто из нас троих не обладал достаточной смелостью и мужеством противостоять страхам перед новым диким миром.

Встречающая сторона. Все сплош индийцы. Мы медленно проходим по подиуму, волоча свои битком набитые сумки и чемоданы, с учащенным тюканьем в висках и пересохшим горлом. Некоторые держали плакаты. Некоторые махали кому-то руками. Мы присматривались, ожидая увидеть свои имена.

– Смотрите! – воскликнул я: – Написано «Кендрия хинди санстхан. Агра», по-английски.

И втроем двинулись к высокому мужику с залысиной, на вид лет сорок с лишком. Без лишних слов он повернул к выходу, давая понять, что надо следовать за ним. Я еще переспросил для уверенности на хинди, за нами ли он. Он молча кивнул. И мы, боясь отстать, поспешили следом. Ни здрасте, ни как долетели. Мрачный типчик.

И тут, выйдя на улицу, мы очумели. Хотя сестра, скорее всего не очень: была же уже два раза. Давящая духота ударила в лицо. Сколько же тут градусов ночью? Сорок? Пятьдесят? Грязный нищий подросток спал прямо на земле. Я видел в Москве тоже самое, но здесь это поразило в десять раз больше.

Чуть поодаль мы увидели черные такси с зелеными полосами: что они, из музея сбежали? Все казалось поразительным. И то еще поражало, что везде одни черные люди! Сразу захотелось выть, как на необитаемом острове. А ведь это только начало.

Через грязный туннель мы с багажом проследовали к выходу. Встречающий дал понять, чтобы подождали. И ушел. Охватила опять легкая паника. Куда?

Групка людей тут же подошла к нам и начала что-то тараторить, предлагая на трех словах по-английски свои услуги. Мы слегка струхнули и сжались.

Подъехал джип с лысым дядькой от института. Надо запихивать багаж в машину. Групка помошников охотно запихала наши вещи, хотя их никто не просил.

– Странно, у института столько помошников для нас? – недоумевал я, потому что решил, что они тоже от института.

Вдруг людишки начали что-то просить:

– Типс! Типс! – различили наши уши явственно.

– А, понял! Это не от института, – оповестил я девчонок. – От института все оплачено.

Но помошники не давали сесть в машину и требовали денег: «Долларс, файф долларс!»

Посланный от института уже сидел рядом с шофером, крайне пассивный, с равнодушным к нам видом: пусть сами решают проблемы.

Юля больше всех вела себя как простофиля, даже полезла в сумочку за деньгами, тараща бессмысленно глаза. Мне пришлось оторвать ее от просящего и засунуть в салон.

Наконец удалось отвязаться и сесть удобно. Те еще с наивностью не отставали и ждали зарплаты. Рука одного еще придерживала дверь, а потом просовывалась в окно к той же Юле, чувствуя слабое звено. Она опять уже тянулась в кошелек, но загудел мотор.

Джип тронулся. Видно, нас сейчас снаружи будут крыть местным матом.

Мы оглядывались в заднее окно и наблюдали за удаляющейся озлобленной прыгающей групкой. Территория аэропорта осталась позади.

Мы, перепуганные: неужели на каждом шагу придется сражаться за свои деньги и отказывать – пялились в окно. На дорогах спали носильщики. Новая группа мужчин зловещего вида собралась под навесом и играла перед костром в карты.

Затем мы ехали через Дели. Но что это? Дели – это вонючая помойка??? Строения стояли словно после бомбежки. Не дай Бог пройтись здесь пешком! Может быть даже и днем. И что самое главное – все везде воняло навозом и спрелым животным потом!

Проехали город. Выехали на шоссе. А вонь словно бежала за нами и не собиралась отставать. Неужели вся страна воняет? Неужели нам весь год придется терпеть этот тяжелый запах? Неужели мы сможем к этому всему привыкнуть? Я принялся молиться неистово, что со мной редко бывает.

Мы понадеялись, что нас отвезут в гостиницу отдохнуть ночь, но лысый сказал, что прямиком сейчас до Агры. Но Господи, водитель, видно, в эту ночь решил расстаться с жизнью. Он так бешено водил, обгоняя и лавируя по встречке, что мы в испуге визжали и просили быть осторожным.

– Мамочки, – думал я. – Куда же нас занесло!?, – а вслух сказал: – Слушайте, я домой хочу.

Юлька согласилась со мной. Только Наташа улыбалась нам, неопытным новичкам:

– Это только по-первой, потом привыкнете и понравится.

Мы ей не поверили, но притихли.

Казалось, всю ночь мы ехали в джипе. В крайнем неудобстве. Я все смотрел в окно и пытался увидеть нечто необычное. Но природа не была экзотична. Словно и не покидали Россию. Ровный ландшафт и деревья вдоль дороги. Мы поминутно повизгивали от действий лихача-водилы. Уставали от его бесконечных сигналов встречным и поперечным, чтоб дали ходу ему. Устали позже и от собственных повизгиваний. Не от того ли он бибикал, что чувствовал себя особенно важным, раз вез нас – международных, а значит крутых.

Я постоянно крутился и не мог заснуть, в отличии от моих соседок: сестры и Юльки. Развлечением мне служило изучение странного положения руля справа и горящий маленький храмик-божничку для удачи в дороге над приборной панелью.

Через бесконечный период джип притормозил. Перекусить.

– Вы будете? – спросил нас сопровождающий.

Мы отказались. Сослались на то, что хотим спать. Это тоже, конечно, но больше страшило вообще вылазить наружу. Из салона я рассмотрел эту придорожную забегаловку. Грязная лавка с навесом, с висячим печеньем в пакетах, с грубо сколоченными лавочками и нечто вроде кухоньки с жаровней и кастрюлями для чая и чего-то пожевать. Человек из института с водителем присели и минут двадцать пили чай из маленьких глиняных чашечек.

– Неужели они не устали сидеть в машине? Как будто так по их членам кровь лучше побежит, – подумал я. Но сам не воспользовался возможностью поразмяться.

Мы двинулись снова в путь. По-моему, проехали чуть меньше. Видно, назревало утро, хотя все еще оставалось черным-черно. Я увидел двух бегунов на шоссе. Странные: в такое время и спорт? Через некоторое время я увидел еще парочку. Они отжимались от асфальта, поставив ноги на ограждение обочины. Неужели это привычка индийцев?

Вскоре, к нашему удивлению: все уже не могли спать, – мы увидели шикарное религиозное строение с куполами, похожее на Тадж Махал, освещенное яркими лучами. Мы еще не знали, что это называется сикский храм гурудвара. Приняли за дворец.

Вскоре, в каком-то темном барачном городке мы свернули влево с дороги. Поняли, что въезжаем в свою будущую обитель, предназначенную нам на долгих восемь месяцев оторванности от Родины. Я даже немного расстроился, что жить будем на окраине города.

Показались ворота. Закутанный в платок охранник, держа кончик оного в зубах, чтоб не размотался, открыл ворота. Джип въехал. Сопровождающий, вылезая, сказал мне – только мне! – выгребаться с вещами вслед за ним. Я чуть не заныл как маленький. А Наташа? Сестра? Нас разлучают?! Это просто привело меня в ужас, но я постарался не подавать виду и бодрился.

– Завтра мы тебя найдем, Саш, не бойся, – пообещали мне сестра и наша новая знакомая.

Я безнадежно угукнул. Страшило то, что им еще куда-то ехать. Может быть мы даже будем жить очень, очень далеко друг от друга. Без связи, без телефонов, которые уже начали мигать местными операторами. Все. Сбились.

С охранником, молодым низкорослым парнем, который мне кого-то напоминал, я поплелся внутрь, волочась как теленок за коровой. Обшарпанные белые стены, захарканные красным углы, под лестницей хаос. На четвертый этаж я тащил свой тяжелый скарб сам – никакого лифта. Подивился, что подобострастный охранник, однако, даже не стал помогать мне.

Я все еще дрожал от страха. Хотя, думаю, это не было заметно. Заместо этого, оболочка моя была хмурая и сонная. Я опасался, что утром, а может быть и сейчас, повылезут жильцы – сплошь местные, черные, любопытные люди, каких я узнал в аэропорту – и окружат меня как диковинку, миллион вопросов и глазищ. Жить постоянно на чьей-то ладони, если так можно выразиться, меня крайне не прельщало. И опять приходили подлые мысли бежать. Бежать обратно в Россию, к маме и пирожкам бабушки, как маленький сосунок.

На четвертом этаже было так же неопрятно. По-общажному. В углу охранник отпер мне дверь и ввел. Включил свет. Жуткие белые стены, как в дурдоме, огромная двухместная кровать, занявшая почти все помещение. Меня опять кинуло в пот: неужели мне придется делить ее с кем-то чужим?! Спать раздетым с каким-то неизвестным мужланом?! По крайней мере такого опыта у меня еще не было.

Над головами вертелся вентилятор с названием Уша. Потом я узнаю, что Уша по-хинди – это рассвет. Потом долгими вечерами я буду часто лежать и думать, ломать голову, и это не будет давать мне покоя: почему на этом вентиляторе написано Уша, и что это значит. Просто так втемяшится, бывает, что-то без видимой причины и нет-нет да и возвращает снова к себе. А это было название фирмы, весьма популярной. А сам вентилятор называется панкха, как потом мы будем называть многое на хинди, даже в разговоре на русском. А сам русский будет выветриваться как пыль с ладони.

Обстановку комнаты дополняли в углу каменный шкаф, столик-тумбочка с одного края кровати и стол письменный с другого, около окна, выходящего на балкон с шатающимися перилами, но которым потом начнешь потихоньку доверять и висеть, плюясь вниз, проверяя какой траекторией теперь полетит слюна. Но это потом.

Пока стояла ночь, на мой взгляд. Охранник, любопытно разглядывавший меня – и это мне крайне не нравилось – сидел на краю кровати, опершись рукой. Я кинул сумку и рюкзак на кровать.

– Где здесь туалет? – спросил я его. А сам подумал беспокойно: – Не залезет ли в сумки, пока по нужде отлучусь? – но стиснул зубы, надеясь если и не на его честность, то на Божье заступничество. Он указал куда идти и остался в комнате. Я выдохнул и поспешил сделать свое дело.

Я вошел. Кафельные плитки, в углу умывальник, еще одна дверь, к счастью, вела к одной отдельной кабинке. Ужас! Я старался не касаться рукой ничего. Туалет индийский – то есть дырка в полу.

Впереди носа открывался вид из окна – каменное, резное, начинающееся от половины, что наверняка днем ты будешь всегда на обозрении. Меня передернуло. Я услышал крики как в джунглях. Дьявольский хохот, крики диких зверей.

– Господи, куда я попал?! Дай мне выжить! – взмолился я. Верно вокруг кишат змеи и прочие гады.

Над умывальником что-то пробежало, махнув хвостом. Я вздрогнул. Вернулся в свою комнату, надеясь на сохранность сумок. Тот сидел в одинаковом положении. Может даже и ничего не трогал. Я устало присел.

Охранник допытывал у меня номер моего телефона. Дружить хотел. Позже дружить будет просить вся Индия. Каждый день. Я объяснил как мог, что оператор у меня другой и давать номер бесполезно. Я не менял симку. Он еще что-то пытался меня спросить. Но мое знание языка равнялось единицам целых от нуля. Не больше.

Вдруг я заметил на стене кошмар.

– Что это?! – это была белая огромная противная ящерица с черными глазками. Если б я этим промышлял, то упал бы в обморок. У нее, верно, и зубы ядовитые имеются…

Охранник засмеялся, махнув рукой.

– А! Чупкили. Ничего страшного.

Я попытался успокоится. Надеюсь, она не набросится, когда усну и не выпьет кровь, не искусает ядом. Боже храни!

Я делал вид смертельно уставшего. Охранник понял и вскоре исчез. Оставил мне малюсенький замочек, объяснив, чтобы я купил себе новый, а этот вернул ему. Я вздохнул облегченно: значит потом хотя бы лазить в комнате не сможет.

Как только он прикрыл за собой дверь, я ее запер на шпингалет, разделся до трусов от нестерпимой жары – какой же кошмар будет днем!!! – выключил свет и завалился спать. Без одеяла, без подушек, на зеленом подозрительном матрасе, видавшем виды.

Не надеясь уснуть, к своему удивлению я тут же провалился в беспокойный сон с бесчисленными тревожными образами…

Панкха шумно гоняла душный плотный воздух из угла в угол… Балконная дверь настеж… Авось никто не залетит, не заползет, не укусит и не выпьет кровь…

2

Настойчивый стук в дверь разбудил меня. Оказывается, яркие лучи солнца уже осветили комнату. Шумел город. Машинами, людьми, пением муэдзинов-призывами к молитве – неужели тут еще и минареты есть?– музыкой. Еще пару секунд я осознавал, что это первое утро, первый день моей жизни в Индии. Все будет иным, чем раньше. Не смотря на стук я еще секунду держал глаза закрытыми, как маленький ребенок, с волнением ожидая, вот я открою глаза и что там? Я осознавал, что нахожусь в чужом доме, на чужой постели и ко мне ломятся совершенно неизвестные мне люди.

Я быстро встал, натянул штаны и отпер дверь. На пороге стоял худой бородатый молодой мужик. Не индиец. Кожа светлая. Но все же азиат. Он по-хинди спрашивал меня, когда я приехал. Как только я ответил, что ночью, ломая язык, он выпучил глаза:

– Русский?

– Да, – говорю.

Видно учуял по моему выговору. Радость начинала закипать внутри, что мне не придется как немая рыба мычать с местными и что со мной будет жить частица Родины. Я не один!

Мы пожали руки.

– Я Зафар. Из Узбекистана.

– Ага, а я Саша.

Этаж уже просыпался, ходили сонные мужчины. От Зафара я узнал, что видешные студенты (иностранные), те, что мужского пола, живут только на этом четвертом этаже. Я опять несказанно обрадовался этой вести. Значит ужасного противопоставления их, индийцев, и меня одного не будет. Узнал я так же ,что женское общежитие совсем рядом и его я могу увидеть прямо с балкона. Что я и сделал. То здание было куда современней, свежей, чем мое.

Пока мы стояли разговаривали, прошел бородатый худющий сутулый мужик в холщовой одежде. Мне он сразу напомнил Христа. Он говорил на хинди. И только на нем. Тут я и осознал, что здесь все говорят на этом языке. Это как местная фишка. Отметил это с удовольствием, потому что совсем не знал английского. Или все чего знал, жутко стеснялся. А этот завернутый в холст сам венгр, с родины вампиров. Мне это показалось чрезвычайно интригующим. Он сухо поздоровался со мной и прошел куда-то, не дав мне сейчас же шанса пристать к нему и попытаться выведать, видел ли он этих кровососущих исчадий ада.

Потом еще один лохматый и веселый в неопрятной майке одарил меня взмахом руки в знак приветствия. Но вид его напрягал. Бывает ни с того, ни с сего сразу человека страшишься.

Позже меня атаковало любопытсво моих сокурсников. Сначала завалился толстый припухший кореец. Познакомились. Я удивился его странному имени – Сурадж. На индийском – солнце.

– Может кликуха?-подумал я.

Позже оказалось, что и впрямь второе имя, данное ему кем-то в Индии в прошлые приезды, а от рождения он просто Ким.

После него явился какой-то вороватый, придурковато стриженный малый в белом костюме с коротким рукавом. Оказался таджиком. Звали его Абу Муслим. Спрашивал опять же меня на жуткой смеси кусков русского и опять же хинди. Я почему-то опасался не выкрадет ли что, ибо он, не спросясь, залез на другую часть кровати и почти лег. Я повел глазами. Может здесь такие обычаи? Вести себя как на своем.

Пока я приходил в себя ото сна, пришел какой то низенький парнишка из местных и притащил мне двадцатилитровую пластмассовую бутыль воды. Радж Кумар, как себя величал, обеспечивал водой студней. Пустые бутыли нужно было ставить у порога. Он их заново сдавал. Просил за нее двадцать рупий. После аэропорта при обмене у меня естественно мелочи не нашлось. Одни пятисотки. Я предложил было их, но он, округлив глаза, сказал, что разменять не сможет. В Индии это огромные деньги. На выручку пришел Зафар. Одолжил. Этот же Радж Кумар выдал мне подушку, одеяло и простынь.

Не знаю сколько я спал, но принесли всем обед в жестяных тарках, называемых здесь типины. Меня обошли. Я обидно скуксился. Я не хотел есть, просто справедливости ради…

– Саш, пошли в мою комнату. Я поделюсь с тобой,– великодушно предложил Зафар разделить трапезу. Это меня тронуло.

Вопрос еды всегда для меня стоял важно и остро. Друзей всегда зачислял по еде. Как сами к ней относятся, предлагают ли мне. Вот и теперь думал, уже считать ли Зафара другом и братом, или чуть позже? И хотя я после сна есть не хотел, от еды как всегда не отказался, тем более этикет, ради дружбы, знакомства. Обидешь.

Чтоб отойти на несколько шагов, покидая свою будущую квартиру, отведенную мне великодушно индийским правительством, я не мог решиться закрывать ли ее на замок или нет. Я людям доверял как мышь кошке.

Прозорливый Зафар опять это увидел:

– Да ладно, тут все свои, никто не залезет! Просто задвижку засунь. Все поймут, что тебя там нет.

Выдохнув тяжко, я сделал как Зафар говорил. Наверно, ему известней меня местные нравы и обычаи.

Свою комнату Зафар содержал в поразительной чистоте или даже точнее в пустынной чистоте. Голо как-то. Пол как вылизан. На столе только чайник, стакан, типин. На стене висят стиранные зеленые штаны. Ах да – около каменного шкафа стул. Кровать у него одинарная. И над ней плакат с индийской мисс мира Ашварьей Рай.

– Я один живу, – пояснил он. – И никого не пущу. Вон вардан хотел было, я его как начал!

Чувствуется, Зафар был большой задира.

– А кто такой вардан? – спросил я.

– Ну чувак, который за общежитиями следит. Если света нет, воды.

– Ну-ну, понял. Комендант по-русски.

Я понял, что Зафар тут уже порядочно прижился и поэтому объяснит мне кто здесь кто.

– Среди нас мужиков: двое из Вьемтнама – Сон и Хуй.

Я засмеялся.

– Правда это его имя?

– Да, Хуй. Я все хочу рассказать, что значит его имя, – пошутил Зафар.

– Равив-Израиль. Ну тот лохматый, что тебе рукой махал. Он, мне кажется, русский знает. Я как-то сказал при нем «Козел» к нему. Ну не для оскорбления, а так, а он мне «Что? Что ты сказал?» Я наврал что-то. Динеш – румын или венгр, я запутался.

– Он странный какой-то, – заметил я. – Под Иисуса Христа косит, а имя себе индийское взял.

– Да, чуть- чуть долбанутый, – согласился рассказчик.

– Потом Ракеш и другой Динеш-Суринам. Это где-то в Америке. Два Шри-Ланка: Ракита и Чатуран. Ракита еще нормальный, посмеяться с ним можно, вроде так открытый. А Чатуран какой-то мне не нравится. Вроде улыбается, а что-то на уме не договаривает. Такие… как там по-русски? А, во – предатели.

Тем временем мне не терпелось узнать, что дают на обед. Мой новый друг раскупорил тарочки. В одной сухие лепешки роти, в другой- простой белый рис, в третьей – гороховая подлива, в последней намечались кусочки огурца и помидоры. Салат! С него нужно начинать день. Это стало нашим законом. Но почему так мало дают?

Я скромничал.

– Ты бери, Саш, не стесняйся, – увидел это Зафар. – Хочешь салата? А то я его выкину. Не ем.

– Конечно! Я люблю салат! – воскликнул я и осекся: не слишком ли голодно это прозвучало?

…– А среди девчонок – их и куда больше, чем нас пацанов: и японки есть, и тоже шриланок дохрена…

Пока мы ели и разговаривали, зашел какой-то черный улыбчивый парень. Возможно, индиец.

Мне предстояло узнать по очередно полно народу. Мне это страсть как доставляло удовольствие.

Они поговорили про меня. Я понял исключительно интуитивно. Я плюнул в сердцах, что ни капли не знаю хинди. Да что там – ни одного языка, кроме русского, да и то с натяжкой.

– Это кто? – спросил я, как только тот ушел.

– Ракита. Из Шри-Ланки.

– Хм. А я думал индиец.

– Не, просто они похожи на них.

Ели дальше. Я посмотрел на стену над столом и внимание мое привлек клочок бумаги с какими-то краткими пометками. Гадость мелкая, а стало интересно, что же это такое. Спросить постеснялся. Хм, и так никогда и не узнал, что это…

Когда мы кончили обед, пришел сикоди-охранник. Уже другой. Я вздохнул облегченно, что ночной не пристанет ко мне обниматься, предлагать вечную дружбу, спрашивать как спалось и прочую чепуху. Новый что-то доложил нам. Я уловил только «Ларкийо» и из этого построил целую цепь ассоциаций: девушки плюс сикоди равно: пришли девушки, сказали что-то ему, он пришел к нам, значит зовут нас.

– Саш, девчонки пришли за нами. Пошли, – подтвердил Зафар мою догадку.

Я вернулся к себе, накинул на себя рубашку и стал спускаться на улицу вместе с ним. Как же меня распирало любопытство наконец-то увидеть улицу, природу, дома, то есть Индию в ясном свете дня.

Меня встретила жара. Яркость как будто переборщили. Глаза слепило. И новая атмосфера надавилась в полную силу.

                                    3

У ворот я с радостью встретился с сестрой и Юлькой. Еще я встретился со злыми черными угольками. Это была толстая таджичка Мадина.

– И почему это она меня ненавидит? – подумал я и выбросил ее тут же из головы.

Еще нас ждали две грузинки, Ия и Ирина – по старой памяти, по интернетовской древней влюбленности в одну грузинку с сайта знакомств я долго к ним приглядывался, намечая себе в жены. Привычка такая: взгляну на девушку и думаю – жениться на ней или нет? Проживу ли я с ней или нет всю жизнь? И, наконец, – половинка ли? Но грузинки к счастью были не супер. Последнюю в группе звали Таня. Я думал тоже русская, но оказалась хохлушка с водянистыми глазами, русой косой и симпатичной попой.

– И это будет моя компания на весь год, – заключил я.