Жили или не жили. Старые сказки на новый лад (для взрослых)

Иллюстратор Наталья Волохина

© Наталья Волохина, 2018

© Наталья Волохина, иллюстрации, 2018

ISBN 978-5-4483-6192-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора
Жили или не жили, были или не были

Больше можно бы ничего и не писать. Трудно определить, на самом деле жив человек или это только ему и нам кажется. Что есть его бытие? Игра в жизнь, небылица – смешная, поучительная, печальная. Как знать? Сегодняшняя бытийная ситуация часто удивительно совпадает со сказочным сюжетом, которому много больше ста лет. Не зря вечно жива сказка, утверждающая: «Жили – были». Значит, есть от неё польза человекам. Попробую и я свой «намек – добрым молодцам урок» рассказать. Вдруг, кому сгодится.

Сказочница Наталья Волохина

Бычок смоляной бочок

Жили-были бабушка и дедушка. Была у них внучка Танюшка. Сидят они как-то раз у своего дома, а мимо пастух стадо коров гонит. Коровы всякие: и рыжие, и пестрые, и черные, и белые. А рядом с одной бежал бычок – черненький, маленький. Где припрыгнет, где прискачет. Хорошенький такой бычок.

Бабушка и говорит:

– Вот бы нам такого теленочка. Мы б его вырастили, продали, а на вырученные деньги Танюшке приданное купили.

– Да разве ж сейчас на такие деньги приданое купишь, – возразила Танюшка.

– Пошто нет? За мясо, за шкуру, за рога и копыта – вон сколь получится, – не уступала бабуля.

– Современным женихам, им квартиру или машину подавай в приданое, стадо бычков надо продать, чтобы такие деньжищи выручить, – не унималась внучка.

А дедушка ничего не сказал, но про себя подумал: «Кабы не такая страшненькая была да вреднючая, глядишь, и без приданого бы взяли. А то уж перестарок, а женихи наш дом десятой дорогой обходят. Сколь мы её еще кормить будем?».

Мамаша-то привезла её на лето к родителям погостить лет двадцать пять назад, а забрать забыла, а сама исчезла, будто и не было. Отца Таниного и сама родительница не могла вспомнить. Вздохнул дедушка и чай пить пошел. А сам все думу думает. Думал – думал и придумал.

Вот настала ночь. Бабка легла спать, Танюшка легла спать, кошка легла спать, собака легла спать, куры легли спать, только дедушка не лег. Собрался потихоньку, пошел в лес. Пришел в лес, наковырял с елок смолы полное ведро и вернулся домой.

Бабка спит, Танюшка спит, кошка спит, собака спит, куры тоже уснули, один дедушка не спит – смолой забор мажет. Посмотрел дедушка – хорошо получилось, но чего-то не хватает. Нарвал пучок травы посочнее, шлепнул на забор, она и приклеилась. Подергал, держится – вот теперь отлично получилось. Обтер смолу с рук скипидаром и спать пошел.

Шло мимо дедова забора на утренней зорьке деревенское стадо. Все коровы на травяной пучок оглядывались: и рыжие, и белые, и цветные, но пастух их кнутом подгонял, чтобы не задерживались. А маленький черненький бычок отстал от мамки, пастух и не заметил. Подбежал бычок к зеленой душистой приманке, как припрыгнет, как прискачет от радости, как ухватит побольше клочок, да как прилипнет к смоляному забору. Мычать бы, мамку звать, да губы слиплись, рожками упираться – рожки прилипли, ножками оттолкнуться – и ногами влип.

Встали утром Танюшка с бабушкой, вышли во двор, а у забора бычок – черный бочок весь в смоле увяз.

– Ой, батюшки! – запричитала старуха. – Откуда у нас чудо такое? Чей же ты будешь?

– На нашем заборе висит, значит, наш, – оборвала её внучка.

– Как же, Танюша, заблудился он, от матери отбился, искать его станут, заберут, отымут.

– Пусть попробуют, – зло пробурчала девица и глаз так нехорошо сощурила, прямо вылитая утерянная мамаша.

Пока сыр-бор был, не заметили женщины, подошедшего к забору парня деревенского, Анчутку. Он уж опохмелился и на работу, на скотный двор, шел.

– А чего это вы тут делаете? А что это тут у вас за бычок такой, смоляной бочок? – пьяненько захихикал он. – Чей это телок к вам приблудился?

– Наш это, – отрезала Татьяна.

– Ага, ваш! У вас скотины никой уже сто лет нету. Вот я его сейчас освобожу и на скотный двор сведу, глядишь, хозяин сыщется.

Не успела девка его облаять, а бабушка запричитать, как Анчутка ухватился за бычка, а ногами о забор оперся, ну, и прилип, конечно. Дедушка полночи не зря старался, хорошо забор смазал. Парень подергал ноги и решил руками себе помочь, бычка отпустил, за забор ухватился.

Когда дед вышел на призывный мат, Анчутка висел на заборе рядом с бычком и только губами мог шевелить.

– Што, болезный, Анчутка непутевый, ругаешься? Пошто это ты мой забор ломаешь да скотину мою пугаешь?

– Пусти, дед, иначе отлипну – убью! – взвыл пленник.

– А, так ты ишо и лаешься! Так и отлипай сам. А вы што, бабы, встали, завтракать пора, брысь в дом. Пущай, как хочет, так и освобождается.

И, не обращая внимания на вопли почти отрезвевшего соседа, ушел. Ближе к вечеру дедушка бычка скипидарчиком от забора отклеил, в сараюшку спрятал, накормил, напоил. А парня вроде, как и нету, не замечает. Скоро уж стадо обратно пойдет, увидят люди, засмеют, да и замаялся он на заборе-то висеть. Вот и взмолился:

– Отпусти, старик, я тебе бутыль первача подарю и про бычка никому не скажу.

– А на что мне твой самогон? Я свою печень ишо лет десять назад на самогон поменял, а тебе он самому пригодится, на свадьбу, и мясо будет кстати.

– На какую свадьбу? – насторожился парень.

– А ты разве за Танюшкой не ухаживашь? Вон, как тебя к ей влекет, аж к забору прилип, – засмеялся дедок.

– Я?! Ни за что! Меня ж вся деревня засмеет!

– А как на заборе-то увидят, не засмеют? – подколол старик. – Ишо скажу, что ты к Таньке по ночам шастал, вот я забор-то и намазал, чтобы, значит, тебя имать, вот и споймал. Да не убивайся ты так! Мы вам избу свою отдадим, сами во времянку со старухой переселимся.

Парень заплакал остатками утренней опохмелки, а может, и впрямь проняло:

– Страшная она очень, злая, как собака цепная, что ж я с ней делать – то стану?

– А ничо, – утешил дед, – ночью темно, не видно, а днем на работу да на рыбалку. Мы с ей больше двадцати годов живем, и ничо, выжили. Ну, и ты как-нибудь. Согласен, али как? А то вон, стадо уж пылит по дороге.

Парень обреченно кивнул головой.

– Ну, вот, давно бы так. Зачем цельный день, почитай, маялся. Я счас тебя быстренько отклею, водочки налью, в баньку с тобой сходим, дорогой зятек, не печалуйся, – приговаривал старичок.

А Танька со счастливым лицом из-за сарайки выглядывала, даже похорошела вроде.

Вот под вечер сели дедушка, да бабушка, да внучка Танюшка, да зять их Анчутка на крылечке – сели, запели после баньки, после чаю, после стопочки:

– Ой, да не вечер, да не вечер…

2016 г.

Горе – злосчастье

В одной деревушке жили два мужика, два родные брата.

Жили, как все, не бедно – не богато. Случился в их царстве – государстве большой тарарам, помер царь, а при новом правителе вся деревня стала жить бедно. Вот один из братьев продал за бесценок избу, переехал на житье в город, записался в купцы, нажил богатство, выстроил себе большущий дом; у бедного же иной раз нет ни куска хлеба, а ребятишки – мал мала меньше – плачут да есть просят. С утра до вечера бьется мужик, как рыба об лед, а все ничего нет.

Говорит он однова своей жене:

– Дай-ка, пойду в город, попрошу у брата: не поможет ли чем?

Пришел к богатому:

– Ах, братец родимый! Помоги сколько-нибудь моему горю – жена и дети без хлеба сидят, по целым дням голодают.

– Проработай у меня эту неделю, тогда и помогу!

Что делать? Принялся бедный за работу: и двор чистит, и лошадей холит, и воду возит, и дрова рубит. Через неделю дает ему богатый одну ковригу хлеба:

– Вот тебе за труды!

– И за то спасибо! – сказал бедный, поклонился и хотел было домой идти.

– Постой! Ты вроде обиделся, что заработок мал. Так приходи завтра, будешь мою работу делать, больше получишь.

Обрадовался бедный. Думает, вот хорошо, братова работа легче – легкого, сиди себе, да указанья раздавай, а деньжишь сколь!

Пришел он поутру к брату на богатый двор, а тот уж его дожидается, сердится:

– Почто поздно так?

– Так ведь только петухи первые пропели. Разве ты не к обеду встаешь?

– Эх! Кто рано встает, тому бог дает. Разве, не знаешь, братец?

Вот и пошел он за братом по его делам. А тот и на конюшню, и на кузню, и в лабаз. Да везде его каждый миг по сто человек обо всем спрашивают, а он не только отвечает, а еще пишет, читает, считает и ни разу не ошибается. Бедный сопрел за ним бегать, а к полудню не только соображать перестал, еле ноги волочит. А брательник все подгоняет:

– Скорей, скорей, опаздываем.

– Да, куда опаздываем, – возмутился бедный, – разве ты не сам себе хозяин?!

– Хозяин?! – засмеялся богатый в ответ. – Я подневольный батрак, а капитал надо мной хозяин. Чуть остановишься, зазеваешься, враз тумака даст, а то и вовсе турнет, голым по миру пустит.

К ночи бедный брат едва жив был, словно на нем заместо лошади пахали. А богатый весел и бодр, будто в кресле сидел да руками водил. Закусили они пирогами с мясом. И дал брат брату за работу монету золотую.

– Вот тебе за нонешние труды. Почто опять хмуро глядишь? Нешто мало? Ну, так приходи завтра еще.

– Благодарствую, – отвечал бедный.

Но про себя решил, что на такую работу больше ни за что не пойдет. Лучше поле пахать за ковригу ржаную. Поклонился брату в пояс и домой отправился.

Шел он полем, думал думу невеселую о том, что бедный – несчастный он мужик, не дал ему бог братова ума да хватки, а то бы сейчас, как сыр в масле катался. Но как вспомнил сегодняшний день, решил, а может и хорошо, что не дал. На что такое богатство, за которое цельный день хуже мерина пластаться надо, света белого не видеть. Ноги усталые привели его к камню бел-горючему. Присел мужик, вздохнул тяжелешенько:

– Эх! Что делать теперь? Вот горе – злосчастье!

А оно тут как тут. Обняло его за плечи, да шепчет на ушко:

– Как что? В кабак зайти придорожный, залить грусть – печаль свою зеленым вином.

– Чем платить-то? – тоскует мужик.

– Как чем? А золотой на что? – не унимается Горе.

– На обутки детишкам малым, жене на сарафан, да мучицы прикупить, – расчетливо говорит бедняк.

– Ой, сколь насчитал. Не хватит на все. Цены-то вон как выросли. До зимы далеко, босиком покуда побегают, бабе сколь ни давай – все мало. А на муку останется.

– И то верно, – соблазнился бедняк и пошел в кабак.

Пропил золотой, пропил с себя все, до исподнего, из дома все кабатчику снес. А Горе все не унимается, каждый день опохмелки требует:

– Пойдем, кредит возьмем под избу вою, у меня знакомые в банке есть.

Заложили избу, пропили. Отдавать-то нечем. Забрал банк избу. Жена с детьми по миру пошла, по добрым людям побираться, на батрацкую работу наниматься. Старший брат много раз хлеба давал и денег медных, да у горя рот больно широк – не прокормишь, не пропоишь. Вот и перестал богатый бедному брату помогать.

Дошел бедняк до полной потери сил и надежды. Уж и рюмку никто не нальет, ни корку не подаст. Пошел он ночью на кладбище, поплакал над собой горемычным на могилке родительской, закинул веревку, какой штаны подпоясывал, на ветку, да и вздернулся. А ветка сухая была, возьми и обломись. Упал мужик на чью-то старую могилу, заброшенную, и провалился прямо через землю рыхлую, через гроб трухлявый, сгнивший давно.

– Ох, горе – злосчастье мое!

А оно тут как тут.

– Куда ж ты, горемыка, свалился? Глянь-ка, тут блестит что-то.

Мужику страх глаза застит, а Горе зорко глядит. Монетку одну – другую раскопало, а дальше и горшок с золотом. Мужик наверх вылез, оно ему клад передает, а само все по земле шарит, вдруг еще что осталось. Тут бедному озаренье вышло. Огляделся кругом, увидал старые плиты каменные кучей свалены у забора, притащил, которую побольше, да сверху на Горе и сбросил. Потом для верности еще несколько штук навалил. А поутру прибрал могилку, баночку с краской нашел и подписал: «Здесь горе – злосчастье лежит. Не дай бог его раскопать».

Все? Все, да не все. Оно, конечно, купил мужик избу и лошадь, ребят своих обул – одел, но остальные деньги ни пропил, ни проел. Учиться пошел на фермера. И оказалось, что не только брату его бог ума да смекалки дал. Знатным хозяином стал. Мужик-то работящий. Говорят, у него даже пчелы в свободное, зимнее время, бисером вышивают, чтобы, значит, не бездельничать в межсезонье. Но это врут, наверное.

2017 г.