Buch lesen: «Хранительница болот»

Глава 1

Жителям больших городов, привыкшим к широким проспектам, неоновым вывескам и вечному шуму, очень сложно представить, что бывают такие глухие места. Навигатор показывал, что мы свернули с трассы всего десять километров назад, но сейчас вокруг ничего, кроме дремучего леса и тишины, не было. Ни деревень, ни указателей, ни других машин, ни даже интернета. Краем глаза я видела, как Юлька отчаянно терзает телефон, пытаясь загрузить карту, но у нее ничего не выходит. Я не волновалась: еще накануне изучила маршрут и теперь была уверена, что не потеряемся. Я так долго вглядывалась вчера в карту, что теперь дорога казалась знакомой, будто я уже ездила по ней, знала каждый поворот.

Юльке было сложнее. Я хоть иногда выбиралась из города то с друзьями на дачу, то на озеро, то просто в лес. Юлька же была привязана к мегаполису, к удобным пандусам и круглосуточным клиникам. Тот факт, что она согласилась ехать к черту на кулички, до сих пор меня удивлял. Но я собиралась сделать так, чтобы эта поездка оставила у нее только самые приятные впечатления.

Если бы я ехала одна, не останавливалась бы по пути и добралась еще вчера, но с Юлькой пришлось заночевать по дороге. Ей было бы слишком тяжело преодолеть больше тысячи километров за раз. Да и мне, признаться, тоже, но, планируя маршрут, я об этом не думала. Была даже немного расстроена необходимостью остановки, а теперь радовалась. Мы приедем на место не глубокой ночью, а еще днем, отдохнувшие и свежие.

О месте, куда мы едем, я знала немного. Какая-то бабушка, о которой никто в нашей семье никогда не слышал, вдруг оставила мне домик в полесской глуши. Не во Франции, конечно, но этот домик оказался как нельзя кстати. Я переживала, наверное, самый глубокий кризис в жизни – и творческой, и личной, – а потому решила ехать не раздумывая. Все вокруг говорили, что это чистой воды сумасбродство, но я чувствовала: так надо. Тем более домик-то не совсем домик, а настоящая усадьба. По крайней мере, так было сказано в письме адвоката. Ну скажите, какой писатель откажется провести немного времени в личной усадьбе? А перспектива узнать больше о своей, как выяснилось, родовитой семье, еще больше подстегивала любопытство. Глядишь, и материал для новой книги насобираю, из этого бесконечного кризиса выберусь.

В общем, свернули мы с трассы еще по навигатору, но сигнал пропал почти сразу и дальше ехать пришлось по памяти и по единственной дороге. Деревьев вокруг становилось все больше и больше, пока наконец мы не поняли, что едем уже по лесу, а ветки вверху сплелись так тесно, что образовали своего рода тоннель. Тогда-то Юлька и потянулась к телефону, считая, что мы едем не туда.

Лес не становился реже, никакого просвета я не видела, теплый майский день словно остался там, на трассе, здесь же царила прохлада и полумрак. В некоторых особенно низких местах по земле между деревьев даже стелился легкий полупрозрачный туман. Наверное, если бы сейчас из леса вышел олень или медведь, я бы не удивилась. Потому что если и жить им где-то, то именно в таких местах.

– Мы не заблудились, – заверила я Юльку, – до поворота на деревню нам ехать километров пятнадцать, я запомнила.

Сестра с сомнением покосилась на меня.

– А если мы пропустим поворот?

Я была уверена, что не пропустим, но вслух не сказала. Как я объясню сестре, что знаю дорогу? Откуда вообще могу ее знать? Да, я изучала карту, но не смотрела панорамы, не было тут панорам. А теперь чувствовала, что уже проезжала здесь когда-то. Может быть, очень давно, в раннем детстве, я действительно уже бывала в этой усадьбе? Иногда на лето родители привозили меня к бабушке, и, пусть та жила под Минском, быть может, мы приезжали сюда с ней, родители не знали, а я не запомнила?

Нет, едва ли я теперь узнала бы. Просто мне настолько хотелось сбежать от собственной жизни, выпасть из нее на какое-то время, что казалось, я теперь поступаю единственно правильно, а потому и дорога выглядит знакомой.

Впереди наконец появился указатель, смотревшийся здесь так чужеродно, что я не сразу поверила глазам. Тем не менее на белом фоне было написано название деревни – Степаново, – находившейся по дороге к нашей, а значит, мы на правильном пути. На пути-то может и правильном, только теперь все остатки цивилизации остались позади. Асфальт закончился, лес стал еще гуще, почти не пропускал солнце к земле. Туман стелился не рваными кусками, а плотной пеленой, прятал под собой низкие кустарники, обнимал тонкие стволы деревьев. Пожалуй, впервые за время нашего путешествия мне пришло в голову, что это могла быть плохая затея. Да, я хотела отвлечься от проблем, залечь на дно, так сказать, но как бы об это дно сильно не удариться. Точно ли в такой глуши будет чистая вода? Туалет в доме? Хоть какой-то врач? Пожалуй, что-что, а тащить с собой Юльку не следовало. Надо было оставить ее дома, на попечении тетушек, и не слушать ее отчаянное желание поехать со мной. Я без воды обойдусь, а она?

Однако я молчала. Толку уже теперь сомневаться? Назад не повернем, мы почти доехали. Еще несколько километров по плохой дороге, и лес наконец расступился, выплевывая нашу машину в большую деревню. Юлька шумно выдохнула, радуясь, что мы не сгинули в дремучем лесу, да я и сама испытала облегчение.

Теперь мы ехали пусть по грунтовой, но хорошей дороге, вдоль которой располагались простые деревенские домишки и – самое главное – тянулись линии электропередач. Дома были одноэтажными, почти все – деревянными, лишь изредка встречались кирпичные строения. Было видно, что каждый обитаем. Никаких заросших бурьяном дворов, заколоченных окон и покосившихся заборов. Спустя минуту мы выехали и к главной деревенской площади, возле которой увидели не только магазин и двухэтажное здание администрации, но даже школу. Свежевыкрашенные турники на спортивной площадке и занавески на окнах давали понять, что она действующая. Значит, здесь есть и дети. Уже легче. Несмотря на дорогу, которая привела нас сюда, места больше не казались гиблыми.

Припарковав машину возле здания администрации, я вышла на улицу, вдыхая запах, которым, пожалуй, дышать не доводилось еще никогда. Пусть я и бывала в лесу, но то были леса неподалеку от города, а потому и воздух там был совсем не такой. Здесь же казалось, что вокруг разлит чистый кислород. Пахло свежескошенной травой, цветами, теплом, влажной землей и еще чем-то, что мой мозг не мог даже опознать. Легкие раскрылись, как у новорожденного ребенка, будто до этого момента я не умела дышать. Даже голова закружилась, пришлось схватиться рукой за дверь машины.

– Ты чего? – тут же заволновалась Юлька.

– Ничего, – отмахнулась я. – Пахнет просто волшебно.

Юлька опустила стекло со своей стороны и высунулась наружу. Солнечные лучи тут же запутались в ее ярко-рыжих кудрях, делая их почти красными. Юлька зажмурилась и весело рассмеялась. Если до этого я и сомневалась в своем решении взять ее, то теперь все волнения исчезли. Ей тут понравится, а свежий воздух будет только полезен. А в деревне и без пандусов можно обойтись. В крайнем случае, если в нашем доме окажется высокий порог, деревенские мужчины наверняка смогут соорудить деревянный пандус.

Здание администрации, куда я направилась, сначала показалось мне необитаемым. Я сразу попала в просторный холл, по бокам уставленный старыми деревянными стульями, скрепленными в длинную сосиску и с поднятыми сиденьями. Последний раз такой раритет я видела, кажется, в младшей школе. Совершенно точно помню, что в пятом классе, когда для нас впервые провели школьную дискотеку в актовом зале, стулья там были уже совсем другими, современными. В дальнем углу притаился большой музыкальный центр, а с потолка ровно посередине залы – почему-то холлом это место мне уже не хотелось называть – свисал большой блестящий шар наподобие тех, что вешают в ночных клубах. Держу пари, в нужное время этот тоже крутится и переливается всеми цветами радуги, разбрасывая разноцветные искры по стенам. Наверняка здесь проводят деревенские дискотеки, для того и повесили шар.

Допотопные стулья и пошлый шар – странное сочетание, но не мне судить. Из залы вглубь здания вела всего одна дверь, за которой спрятался длинный полутемный коридор. Когда я шла по нему, разглядывая потертые вывески на каждой двери, эхо гулко повторяло каждый шаг, отчего становилось немного неуютно и даже тревожно. Я читала вывески и прислушивалась к звукам за дверями, но кругом стояла полная тишина. А когда рискнула нажать на ручку двери с надписью «Завхоз», выяснила, что дверь заперта. Часы показывали уже начало шестого вечера, но, если бы все разошлись по домам, разве не заперли бы здание? Как минимум музыкальный центр вполне можно было продать на ближайшей толкучке.

– Эй, здесь есть кто-нибудь? – наконец решилась спросить я, и ответом мне стала упавшая где-то впереди папка.

По крайней мере, звук был глухим и коротким, ничего не разбилось и не разлетелось на куски. Следом за этим ударом донеслись и шаги, а затем скрип открываемой двери: в самом конце коридора кто-то все-таки был. Дверь открылась, и мне навстречу вышел мужчина лет сорока, невысокий, очень полный, со светлыми выгоревшими на солнце волосами и такой же светлой растительностью на лице. На нем были брюки, пиджак и даже галстук, а туфли сверкали не хуже дискотечного шара. На мой взгляд, в такую погоду носить подобные вещи – издевательство над собой, но зато я была уверена, что мужчина принадлежит к местной администрации. А значит, может быть мне полезен.

– Добрый день! – первой поздоровалась я, видя, что мужчина слишком удивлен, чтобы соблюсти правила приличия. – Я ищу Прохорова Григория Федоровича.

Мужчина наконец оправился от шока, но стал отчего-то подозрительным.

– Это я, – признался он. – А вы по какому вопросу?

Отлично, значит, гражданин передо мной – староста деревни и глава местной администрации. Это объясняет пиджак в двадцатипятиградусную жару, но совершенно не оправдывает отсутствия воспитания. Однако я решила не обращать внимания.

– Меня зовут Эмилия Вышинская, я новая владелица усадьбы Вышинских.

Повезло, что у женщины, оставившей мне имение, была та же фамилия, что и у меня. Прохоров сразу понял, о чем речь. Да и адвокат наверняка сообщал ему о том, что я собираюсь приехать. Напряжение исчезло из его взгляда, а что появилось – я не разобрала. Не успела. Он тут же скрылся за маской вежливой улыбки и пригласил меня в кабинет.

– Значит, вы наследница бабки Агаты, – заключил он и тут же поправился, вспомнив, что сейчас он местный глава, а не деревенский житель: – Агаты Олеговны, я хотел сказать. Усадьба под моим ведомством, я знал, что скоро должны объявиться наследники. Вы же издалека приехали, да? Адвокат вроде говорил, что в России живете?

– В Москве, – уточнила я. – Родители переехали еще до моего рождения. Они ученые, их пригласили туда на работу.

Не знаю, с чего я так разоткровенничалась, обычно подобная многословность не в моем стиле. Я умею складывать слова на бумаге, а вот вслух произносить длинные речи не люблю.

Прохоров закивал в ответ, потянулся к сейфу, вытащил какие-то бумаги.

– Вот тут мне будет нужна ваша подпись, – заявил он, аккуратно кладя папку на стол. – За то, что я вам ключик от дома отдал.

Никакого ключика он мне не давал, кстати.

– Сегодня переночуете у Ангелины Федоровны, я договорюсь, а завтра с утра поедем осматривать ваши владения.

– Я бы хотела сделать это еще сегодня.

Прохоров поднял на меня удивленный взгляд, будто я заявила, что предпочту ночевать в его доме.

– С-сегодня? – заикаясь, переспросил он.

Его реакция была мне непонятна. Всего шестой час, солнце еще высоко, во второй половине мая дни длинные, стемнеет нескоро. Чего ждать? Зачем нам с Юлькой ночевать у какой-то незнакомой женщины – кстати, до сна еще куча времени, что мы будем делать? – если можно устроиться в нашем уже доме. Если там жила эта бабка Агата, значит, здание не заброшено, кирпичи и доски ночью нам на голову не упадут.

Половину из этого я озвучила Прохорову. Он снова закивал, принялся бестолково перебирать лежащие на столе бумаги. Ничего не искал, просто перекладывал их с места на место.

– Как вам будет угодно, – наконец заключил он, и голос почему-то зазвучал на тон холоднее, чем раньше.

Староста вытащил из сейфа длинный ключ, которым впору было бы открывать двери в старинном замке, и положил передо мной. Я напряглась. Я ведь даже фотографий своего нового дома не видела, что, если там на самом деле замок? Однако ключ я взяла, подпись за его получение поставила.

– Вы поедете с нами? – спросила я. – Вам лучше известно, что там да как, покажете, расскажете.

Немного лести в данном деле не помешает. Я ведь и на самом деле не знала дороги дальше. Деревня, рядом с которой находится усадьба, на карте была обозначена крохотной точкой, ни панорамы, ни каких-то сведений в интернете о ней я не нашла. А усадьба и вовсе нигде не упоминалась. До Степаново я еще доехала, а вот дальше требовалась помощь.

Прохоров думал недолго. Будто решал, есть ли у него какие-то важные дела на вечер, или посмотреть, как две москвички будут разглядывать туалет на улице, ему хочется больше. Любопытство и жажда зрелищ победили.

– Поехали. Там как раз сейчас Петрович диспансеризацию проводит, назад меня подхватит.

Очевидно, Петрович – это местный врач или фельдшер. За зданием администрации я видела одноэтажное кирпичное здание с нарисованным на стене зеленым крестом. Должно быть, ФАП, вотчина еще неизвестного мне Петровича.

С Юлькой Прохоров поздороваться не забыл. То ли окончательно пришел в себя, то ли был настолько очарован ее красотой. Юлькиной красотой все очаровывались, вне зависимости от пола и возраста. Одни огненно-рыжие волосы до пояса чего стоили! А дополняли это великолепие точеные черты лица, тонкий нос, пухлые губы, бледная кожа с милой россыпью веснушек на щеках и огромные зеленые глаза в обрамлении пушистых темно-рыжих ресниц длиной в полметра и двух тонких бровей такого же цвета. Родись Юлька лет на триста раньше, ее непременно сожгли бы на костре, сейчас же замирали от восторга, впервые с ней встретившись. И даже изуродованные болезнью ноги не портили впечатления. Обычно, когда люди их замечали, они уже до того были очарованы, что на ноги просто не обращали внимания. Кто посмотрит на неестественно вывернутые колени, когда можно смотреть на ямочки на щеках?

В плане внешних данных мне повезло меньше: волосы и глаза были бледнее, ресницы – короче, веснушки, особенно летом, сливались в большие пятна, отчего в летнем лагере меня однажды обидно прозвали Курочкой Рябой. Мужчины никогда не оглядывались мне вслед, а женщины порой давали непрошеные советы о том, как можно вывести веснушки. Но я могла ходить, а потому завидовать сестре не было ни единой причины.

Юлька и староста болтали всю дорогу до маленькой деревни под названием Востровка. В основном болтала Юлька, а Прохоров зачарованно слушал, и мне не удалось выяснить никаких деталей ни об усадьбе, ни об Агате Вышинской, о которой до сих пор не было известно ровным счетом ничего.

Я же осматривалась вокруг. Если дорога, ведущая к Степаново, проходила через лес, то от Степаново до Востровки скорее через болото. Деревья здесь были не такими высокими, уже не сплетались верхушками над головой. Напротив, чем ближе мы были к Востровке, тем чахлее они выглядели. Тонкие, искривленные в разные стороны, они чем-то напоминали мне Юлькины ноги. Будто тоже с самого рождения, с первого семечка были поражены неведомой болезнью, росли вопреки природе, каждый день сражались за жизнь.

– Ой, а что с лесом? – спросила Юлька, разглядывая проплешины между деревьями.

– Так ведь багна тут, – пояснил Прохоров. – Торфяное болото. На таких густой лес не растет. А что вырастет, то погибнет от пожара. Когда торфяники горят – страшное дело. Огня не видно, все под землей, а живое гибнет. Только по запаху и узнаем, что снова горит. Погодите, в этом году жара только началась, скоро сами увидите, если тут задержитесь.

Юлька испуганно передернула плечами и бросила на меня быстрый взгляд. Я ничего не ответила. Посмотрим, насколько мы задержимся. Пока я планировала провести тут все лето, но многое будет зависеть от того, в каком состоянии усадьба и что мне захочется с ней сделать.

Востровка разительно отличалась от Степаново. Дома здесь тоже были деревянными, но, за редким исключением, – непокрашенные. Все одинакового коричневого цвета, они стояли в глубине дворов, скрытые за пышными кустарниками и деревьями. Будто местные жители, зная, что вокруг них одно болото, стремились вырастить нормальные деревья хотя бы вокруг домов. Очевидно, местность для самой деревни когда-то осушали, иначе она бы тоже давно потонула в трясине. Зато теперь стало понятным ее название, произошедшее наверняка от слова «остров». Это действительно был остров среди огромной багны.

Людей я не заметила. Возможно, они трудились в огородах: солнце хоть и было еще высоко, но уже не палило так нещадно, как несколькими часами ранее. Самое время работать на улице. И только приглядевшись, я поняла, что наш приезд не остался незамеченным. Местных привлекла большая машина, они следили за нами, пугливо прячась за деревьями.

Впереди показался перекресток, за которым наша дорога делилась на два рукава, но стоило мне свернуть налево, как перед машиной словно из ниоткуда возник человек. Я резко затормозила, всех, кто был в салоне, швырнуло вперед. Юлька громко охнула, а Прохоров не сдержал ругательства. Открыл дверь, выскочил наружу и заорал:

– Константин! Совсем умом тронулся?!

Придя в себя, я смогла рассмотреть того, кого чуть не сбила. Это был старичок лет семидесяти, в темных штанах, светлой, но испачканной в нескольких местах рубашке и старых истоптанных ботинках светло-коричневого цвета. Почему-то ботинки удивили меня больше всего. Не то чтобы я ожидала увидеть местных жителей в лаптях, но тимберленды? Наверное, кто-то из детей привез. Некоторые отвозят старые вещи, чтобы ходить в них на даче, а некоторые презентуют родителям. Изрезанное морщинами лицо старика не казалось ни добрым, ни настороженным. Выцветшие глаза смотрели на нас из-под кустистых бровей с любопытством. Слова старосты он будто и не услышал, разглядывал лишь нас с Юлькой.

– Каго гэта ты прывез, Грышка¹? – спросил он.

Я вышла из машины, Юлька осталась внутри. Она все еще выглядела перепуганной.

– Это новые владельцы Агатиной усадьбы, – представил нас Прохоров уже обычным тоном.

– Меня зовут Эмилия, а это моя сестра Юлия, – добавила я.

Во взгляде старика, кроме любопытства, появилось что-то еще. Что-то такое, что я уже видела в глазах старосты, когда называла свое имя.

– Так-так, – пробормотал старик и вдруг протянул мне руку. – Цудоўна! Вельмі прыемна! Дзедам Кастусём мяне клічуць².

– Константин, дамы из Москвы, говори нормально, – недовольно поправил Прохоров.

– А хіба ж я не нармальна размаўляю? – усмехнулся в пышные усы дед Кастусь, хитро поглядывая на меня. – Эмілія ўсе разумее. Разумеешь ж³?

– Разумею⁴, – внезапно ответила я.

Я видела недоуменный взгляд Юльки, но сама, к собственному удивлению, действительно поняла каждое слово. Я, конечно, слышала беларусский язык и по телевизору, и по радио, когда бывала у бабушки в гостях, но не думала, что так хорошо его помню. Сама бабушка почти никогда на нем не разговаривала, да и умерла много лет назад, а вот поди ж ты!

– Добра! – кивнул дед Кастусь. – Ну, сардэчна запрашаем, калі так. Яшчэ пабачымся. Мяне тут усе ведаюць. Але будзьце асьцярожнымі, кажуць, шэрага воўка бачылі ў лесе⁵!

Прохоров на это лишь фыркнул.

– Не мели ерунды, Константин!

– Якая ж гэта ерунда? Ты, Грышка, ад’еўся як пан, а дурны, як баран! Узяў бы касу лепш, памахаў ёю дзень, глядзіш, і розуму б дабавілася, і маці б чужых людзей не прасіла⁶.

Прохоров заметно побагровел, я уж думала, ответит что-то резкое, но он сказал вдруг негромко, словно оправдывался, но пытался это скрыть за резким тоном:

– Я работаю, Константин. У меня рабочий график. Некогда мне косой махать.

– Але, – кивнул головой дед Кастусь, но во взгляде по-прежнему читалось неодобрение: – Лепш сьмерць у полі, чым жыцьцё ў няволі. А ты менавіта ў няволі й жывеш, Грышка. Карані забыўся, за грошы прадаўся. Хіба не памятаеш, что дзяды расказвалі? Баюся, як бы зноў не пачалося⁷.

Староста не стал больше слушать, забрался в машину, хлопнул дверью.

– Вы на старика внимания не обращайте, – посоветовал Прохоров, оглядываясь назад, как мне показалось, с тревогой. Впрочем, это могла быть лишь игра моего воображения, я же видела его в зеркале заднего вида. – Местные тут странноватые. Что старики, что дети. Хотя детей здесь немного. Живут среди болота всю жизнь, цивилизации не видели, вот и придумывают небылицы.

– Какие, например?

Во мне поднял голову писательский интерес. Мистикой и фольклором я никогда не занималась, но необычные истории люблю. Никогда не знаешь заранее, какая из них окажется настолько интересной, что захочется вставить в книгу.

– Да разные, – нехотя ответил Прохоров. – Одна вот, Верка Жуковская, знахаркой себя мнит, все болезни травами и молитвами лечит. Фельдшер наш бесится страшно. Да и поп местный тоже. Одному травы поперек горла, другому молитвы.

Могу себе представить. Неизвестная мне Верка лезет на территорию обоих, вот они и бесятся. Я с одинаковым недоверием отношусь как к травам, так и молитвам, предпочитаю более цивилизованные методы лечения, но познакомиться с Веркой уже захотелось. Никогда в жизни не встречала знахарок. Ведьм, гадалок, экстрасенсов в Москве едва ли не больше, чем банкиров и учителей, а вот знахарок не видела.

– А что дед Кастусь говорил про волка? – уточнила я.

– Да брешет, – не слишком уверенно ответил Прохоров, почесывая затылок. – Волки в багну не сунутся. Говорят, когда-то водились у нас тут, но давно уже их не видели. Чуть дальше в лесу есть, конечно, но к нам не приходят.

Последний дом Востровки остался позади, а впереди я увидела то, что бывает в каждой деревне: деревенское кладбище. Оно располагалось справа от дороги и казалось достаточно большим для маленькой деревни. Возможно, такое ощущение складывалось из-за того, что кладбище заросло высокими соснами и раскидистой акацией, но деревянные кресты между ними я видела четко. Только кресты, никаких памятников и оградок.

Я не большой любитель кладбищ, не понимаю тех, кто восторгается ими и ходит гулять по их дорожкам, но, проезжая мимо, никак не могла оторвать от него глаз. Оно манило меня, звало, словно обещало что-то, шептало. И я всматривалась в пространство между крестами и деревьями, искала взглядом сама не знаю что.

– Эмма!

Только окрик Юльки привел меня в чувство. Я машинально крепче схватилась за руль, посмотрела на дорогу и увидела, что еду точно по направлению к дереву. По другую сторону дороги росла небольшая еловая посадка, и еще немного – мы припарковались бы в ней. Я тут же вырулила обратно на дорогу, чувствуя, как бешено бьется сердце в груди.

– Ты чего? – возмущенно спросила сестра, а я лишь головой покачала.

Что ей сказать? Не говорить же, что меня кладбище звало. Юлька точно посчитает это дурным знаком и, чего доброго, попросит вернуться обратно.

– Странное тут кладбище, – стараясь, чтобы голос звучал буднично, сказала я. – Одни кресты, никаких памятников.

– Я же говорю, чудны́е тут люди, – нехотя буркнул староста.

Он словно потерял интерес к беседе, не хотел сообщать нам ничего лишнего, а я не стала настаивать. Чувствовала: у меня еще будет и время, и возможность задать вопросы другим людям. Что-что, а разговаривать людей я умею. Не испытываю сейчас подобного желания, но умею. Может, когда отдохну, приду в себя, и желание появится. Не знаю, откуда у меня была такая уверенность, но я вдруг поняла: именно это место и поможет мне вернуться к жизни.

Сразу за кладбищем начиналось поле. Небольшое, со всех сторон я видела его окончание. Росла здесь, похоже, кукуруза, но то ли только начинала всходить, то ли сажать кукурузу на болотистой местности было не лучшей идеей: ростки выглядели чахлыми и больными. И снова я вспомнила деревья по дороге от Степаново до Востровки. Будто вся природа здесь была умирающей.

За полем снова начинался довольно густой лес, но какой-то неправильный. И только подъехав ближе, я поняла, что это не лес, а парк. Запущенный, неухоженный, но парк. Когда-то деревья здесь высаживали по четкому плану, поэтому и выглядит теперь лес необычным. Среди деревьев я заметила большие железные ворота. Они оказались призывно распахнуты, и именно в них мы въехали по совету Прохорова.

– Вот это и есть ваша усадьба, – сказал он, когда впереди показался большой двухэтажный дом.