Buch lesen: «Хроники Нордланда: Кровь Лары»

Книга третья: Кровь Лары

Я бояться отвык голубого клинка,

И стрелы с тетивы за четыре шага.

Я боюсь одного: умереть до прыжка,

Не услышав, как хрустнет хребет у врага.

«Песнь волка», Мария Семенова.

1.

И снова мне хочется сделать паузу, посмотреть в окно, подумать о прошедшем. Такой путь пройден! Я думаю о тех днях: да это же было – то всего… И вдруг понимаю, что прошёл уже не год и не два… И для тех, кто моложе меня, это уже прошлое, которое никого больше не волнует.

Но как же это всё живо для меня! Когда я начала писать, мне казалось, что я не вспомню деталей каких-то, что-то пропущу… Но вот начала – и оказалось, что в памяти моей хранятся даже такие мелочи, как улитки на стенах, рябь от ливня на воде, прошедшего так давно, но в моей памяти идущего и сейчас.

Но ярче всего оживляют память запахи. Не замечали?.. Повеет чем-то знакомым-знакомым, и ты на какие-то мгновения вдруг оказываешься в прошлом, порой в таком далёком, что даже странно, и испытываешь массу забытых эмоций. Когда пахнет цветами рябины, я вспоминаю Элодисский лес, плеск воды Фьяллара, крики чаек над плёсами. А запах ясеня… Ох, этот запах!

Я оставила своих героев в сложный для них момент, и всё же, это было не худшее время их жизни. Почти все они очутились на распутье: оглядываясь назад, я ясно вижу, что это был миг, когда ещё можно было чего-то избежать, что-то изменить, от чего-то спастись… и погибнуть, тоже. Всё было так хрупко. Великое Летнее Полнолуние, день, когда полнолуние совпадает с солнцестоянием, священный эльфийский праздник, цветение папоротника. Все пути начинались в тот миг прямо у наших ног, на выбор. Все мы могли пойти любым путём – кроме Гэбриэла. Он никогда не колебался на развилках, ни тогда, ни теперь. Для него выбор был сделан, возможно, ещё до его рождения; он знал это, даже не подозревая об этом. И ещё я думаю о том, как повезло всем нам, знавшим его. Такие люди – это событие, целая эпоха в жизни. Как объяснить?.. Живя обычной жизнью, среди обычных людей, постепенно начинаешь считать, что яркие поступки, яркие характеры и великие события – это бывает только в романах, а в жизни всё проще и ровнее. И такой человек, появившись, переворачивает твоё восприятие мира, озаряет его особым светом, доказывая самим фактом своего существования, что жизнь более захватывающая вещь, чем любой роман. Его судьба, его любовь, его война – всё это по сей день внушает мне благоговейное восхищение. Я преклоняюсь перед ним, я обожаю его. И этот мой труд – дань этому преклонению. Но спросите любого в этом городе: преувеличиваю ли я, льщу ли я ему?.. И даже дети скажут вам, что это невозможно.

глава первая: Сын шлюхи

– Рыцарь Бергстрем! – Изабелла величественно выпрямилась. – Ваша королева вами недовольна! – Её сапфировые глаза, как и голос, были холодны, как лед. – Мои подданные из Анвила, Дракенфельда и окрестных деревень прислали мне жалобу на вашего сына, эрла Андерса. Вступая на престол, я пообещала моему народу, что никогда огонь инквизиции не коснётся Нордланда и моих подданных! И что же?! Ваш сын жжёт живьём молодых беременных девушек! Объяснитесь, сэр Бергстрем, немедленно!

– Ваше величество! – Бергстрем приложил руку к сердцу. – Я состою в постоянной переписке с сыном, и он тоже озабочен создавшейся ситуацией. Зачинщик этих бесчеловечных казней не Андерс, Боже упаси! Это духовное лицо, некий доминиканец, брат Корнелий. Люди озлоблены, положение в Междуречье тяжёлое, вспыхивают быстро. А этот Корнелий, по словам Андерса, мастак толпу заводить. Андерс же не может духовному лицу ни приказывать, ни, Боже упаси, насилие над ним учинить какое. Тут вопрос, скорее, к его высокопреосвященству… А кстати, где он?

Лицо королевы стало ещё холоднее и непроницаемее. Она прекрасно сознавала, что Бергстрем просто издевается над нею. Да, формально Андерс не мог тронуть доминиканца. А на самом деле – сколько этих монахов и попиков сгинули, перебежав дорогу и менее значительным персонам?! Да против эрла Бергстрема этот Корнелий, кто бы он ни был, слова бы не сказал! Но что она могла поделать?! Она была одна, одна! И всё, что ей оставалось – это сделать хорошую мину. Придворные с любопытством наблюдали за их беседой, и Изабелла сделала вид, будто приняла оправдания Бергстрема – старшего.

– Я попрошу его высокопреосвященство вызвать этого Корнелия сюда, чтобы тот ответил за свои преступления. Но ваш сын не так бесправен и беспомощен, как вы пытаетесь показать! Приговоры суда инквизиции недействительны, пока их не подтвердит светская власть.

– А это уже к герцогу Элодисскому! – Вновь приложил руку к сердцу Бергстрем, почти не скрывая усмешки. – Если ему вообще есть до этого какое-то дело! А то, говорят, они всё празднуют, фейерверки запускают, а до своих подданных им и дела нет…

– Сэр Бергстрем! – Гневно перебила его королева. – Когда я слышу, как сплетничает мужчина, мне хочется спросить: «Кто из нас баба?!». Я сама никогда не опускаюсь до сплетен, и из уст своих подданных слышать их не желаю! Герцог Элодисский объяснится передо мной в свой срок, будьте уверены! И я обязательно дам ему своих гвардейцев, чтобы он раз и навсегда навёл порядок в вашем Междуречье!

– Ваше величество… – Бергстрем аж побагровел, еле сдерживаясь перед придворными.

– Аудиенция закончена! – Перебила его Изабелла. Она прекрасно осознавала, что ничего она не сделает, и Гарет, скорее всего, тоже. Но унижаться перед этим выскочкой?! Сдаться на милость этих скотов и вилять перед ними хвостом?! Никогда! У Изабеллы ещё оставался последний козырь, но зато какой! И Бергстрем это знал прекрасно, и пока что вынужден был принимать её правила игры. В целом он не верил, что Изабелла способна на такое безрассудство, как предъявление этого козыря, но в глубине души сомнение всё же шевелилось: а вдруг? Кто её знает, эту бабу бешеную?.. Все Хлоринги бешеные, у них в роду через одного берсеркеры, им даже настоечку из мухоморов пить не требуется, они чокнутые и так. Поэтому открыто бросать ей вызов себе дороже. Есть и другие способы.

Изабелла прошла к себе, вне себя от ярости наорала на прислуживающую ей даму Шелли, прогнав прочь. Взвизгнув, сами смылись любимые левретки, шмыгнул куда-то любимый карлик Наф-Наф. Расхаживая по своим покоям, Изабелла с силой растирала ладони одна о другую. О, игру Бергстремов она раскусила мгновенно, как только узнала о бесчинствах того попа! Им нужно выманить мальчишек из Элодисского леса, где они в безопасности, и натравить на них чернь. Или сами убьют, списав всё на чернь, не существенно. Гибель Гарета будет катастрофой! Не сейчас, только не сейчас… Сколько страшных дней и ночей Изабелла провела, каждую минуту ожидая известие о смерти брата?.. Удар неизлечим и обязательно повторится рано или поздно. Королева отлично понимала, что сама жива и при короне только потому, что брата любят народ и знать, его знают и ценят в Европе и даже в Византии. Открытая попытка сейчас напасть на него и членов его семьи вызовет бурю возмущения в Европе и на Острове. Конечно, и датчане, и англичане в таком случае станут грести под себя, не говоря уже о Риме, но это без разницы, местным гости из-за моря не нужны в любом случае. И на здоровье принца Элодисского сейчас держится всё, даже жизнь и корона самой Изабеллы. Узнав, что с возвращением сына Гарольд чуть ли не на поправку пошёл, Изабелла испытала такое облегчение! Ей показалось, что опасность немного отступила, у них появилась возможность упрочить свои позиции, выгодно выдав замуж Габи и женив Гарета. Королева и невесту присмотрела, кузину английского короля, Элизабет Стюарт, девчонку родовитую, отличных кровей, но небогатую. Впрочем, это даже лучше: быстрее удастся сговориться. Девчонка вполне созрела, ей четырнадцать, рожать уже способна, до Нордланда доберётся быстро, полгода на всё про всё уйдёт, не больше… И с виду не дурна, если верить послу и портрету, переданному послом. Рыжая и белокожая, худющая, но это от того, что ещё молода. К двадцати годам оформится и пополнеет, будет хороша. И тут такое… Проклятье! Если хоть одного из мальчишек убьют, брат этого не переживёт. Повторный удар и смерть… И конец всему.

– Консорта ко мне! – Рявкнула Изабелла.

Явился. Беспечный, нарядный, с кульком вишни. Плюется косточками, румянец во всю смазливую немецкую рожу… Господи! Вот ведь… существо!..

– Послезавтра в Хефлинуэлл едет посол Нидерландов с женой. – Голосом скучающим и как бы утомлённым по-немецки протянула королева, отвернувшись, чтобы не видеть эту довольную… рожу. – Поедешь с ними. Скажешь моему брату, что всё в письме.

– В каком? – Сплюнув пару косточек и закинув в румяный рот ещё несколько вишен, спросил Фридрих.

– В письме! – Повысила голос королева. – Его высочество поймёт. А твоя задача при дворе моего брата – соблазнить мою племянницу.

– Что?! – Фридрих не донёс до рта очередную порцию вишенок.

– Соблазнить Габриэллу Ульвен, болван!

– Но, моя королева…

– Заткнись! Это приказ твоей королевы. Девочка очень красива, это будет легко. Габи бредит Европой, особенно Бургундией. Сыграй на этом. Рассказывай ей то, что она хочет услышать. Ты, конечно, умом не блещешь, но и она не Премудрость Божия. Соблазни её и уговори на бегство в Элиот с тобой. Я сначала сделаю вид, что разгневана, а потом дам тебе развод. Ты станешь герцогом, Фридрих. – Не менее утомлённым, чем голос, жестом Изабелла стянула с чёрных волос алмазную диадему, и волосы её рассыпались по плечам и спине блестящими шёлковыми прядями. Консорт, глядя на это, сглотнул и сделал непроизвольное движение к королеве. Как бы он её не ненавидел, что бы про неё не говорил своей любовнице Амалии, но Изабелла неизменно вызывала в нём, наряду с бурей противоречивых чувств, сильнейшее желание.

– Оставь! – Изабелла, даже не глядя на него, верно угадала его порыв, и выдала сакральное:

– У меня голова болит. А тебе пора собираться в дорогу. Потрахаешь моих фрейлин, хоть на это они сгодятся.

– Я ненавижу тебя. – По-немецки произнёс консорт. Изабелла легко повела плечом:

– А мне плевать.

– Когда-нибудь я убью тебя, Бель.

– Не верю. – Кисло поморщилась королева. – Я сказала: иди. Ступай!!! – Повысила голос, лицо исказилось, стало некрасивым. – Пошёл вон!!!

– Ты сейчас ужасно уродлива. – С тоской глядя на неё, сказал Фридрих, не трогаясь с места. – От тебя дурно пахнет, ты стара.

– Вот и вали отсюда. – Огрызнулась Изабелла.

– Я знал, что ты это скажешь…

– Тогда какого чёрта напрашиваешься?! Вон! Вали в Гранствилл, и без Габи не возвращайся!!!

Консорт вышел, швырнув на пол кулёк с вишней и сильно хлопнув дверью. Королева длинно вздохнула, пряча лицо в ладони. Как она устала… Как все Хлоринги, она была отважна, безрассудна и несгибаема, словно внутри неё был стержень или клинок из лучшей стали. Дурные или хорошие, Хлоринги были сильными людьми, яркими, необычными. Единицы из них прожили тихую и спокойную жизнь, все остальные вечно искали каких-то приключений и опасностей на свою пятую точку, всегда находили и, что тоже являлось фамильной чертой, почти всегда успешно выходили из всех передряг. Но бывали и катастрофы, как и вся их жизнь, весьма и весьма яркие. Как смерть Алисандры, королевы-отравительницы, успешно отравившей трёх мужей и уничтожившей одним махом пятьдесят эльфийских князей со всеми их соратниками, которые только что помогли ей избежать плахи. Единственный выживший в учинённой по её приказу бойне, король эльфов Кину Ол Таэр снёс ей голову прямо на ступенях собора Марии-на-водах, где Алисандра только что обвенчалась со своим избранником, которому и сделала подарок в виде мёртвых эльфов. Об этом до сих пор рассказывали сказки, сочиняли баллады и канцоны и пели на площадях. Возможно, устало подумала Изабелла, крах их семьи будет таким же ярким и незабываемым… Какое, однако, слабое утешение!

Внешне такая же, как всегда, то есть, сварливая, раздражительная, надменная и язвительная, Изабелла внутри была страшно напряжена и уже начала чувствовать сильную усталость. Она даже похудела, что в её время отнюдь не считалось красивым и не радовало женщину, к которой это относилось, ничуть. Ей казалось, что сам воздух в Сансет загустел от скопившегося напряжения, и начал слегка горчить. Улыбающиеся и кланяющиеся фрейлины могли накапать яда или впустить к ней убийцу. То же пажи и герольды. Стражники могли перерезать горло или накинуть удавку на шею. Изабелла дурно спала, ей всё мерещились шаги убийц. Умом она понимала, что пока живы брат и племянник, убивать её бессмысленно и даже опасно, но где гарантия, что они ещё живы?! Может, их уже уничтожили, и убийцы, опережая вести, спешат по её душу? Королева упрямо боролась с паническими атаками, собрав в кулак свою стальную волю, но эта борьба истощала её.

Но пока она жива и борется! Изабелла присела к секретеру и принялась писать. Писала она по-эльфийски – королева отлично говорила и писала на десяти языках, – мелко-мелко, на тонкой бумаге, привозимой из далёкой страны Катай, безумно дорогой и очень редкой. После этого, очень длинного, письма, она написала ещё одно, как положено, на латыни, на обычной бумаге, запечатав это письмо своей гербовой печатью. Второе письмо она отдала пажу, велев ему вручить его Фридриху, а с первым отправилась в конец коридора, где стоял высокий узкий шкаф. Отодвинув намотанные на длинные палки старые пыльные портьеры, Изабелла сдвинула фальшпанель и очутилась на узкой лестнице, ведущей вверх, сначала прямо, а потом по спирали, внутри узкой башенки, снаружи казавшейся просто декоративной пристройкой к фасаду дворца.

Забравшись на самый верх, Изабелла очутилась в очень странном помещении: круглом, узком, и полностью захламлённом, но не хламом, а всяческими дорогими и даже драгоценными вещами. Пробивающиеся через заколоченные узкие длинные окна-щели солнечные лучики освещали груды дорогой посуды из золота, серебра, малахита, янтаря и яшмы, оникса и хрусталя; рулоны драгоценных тканей: парчи, кружева из золотых нитей, паучьего шёлка; книги в окладах, украшенных неслыханно дорогими и красивыми камнями, чьё мягкое сияние придавало комнатке сказочный и таинственный вид, и множество всяческой драгоценной утвари, вещей, украшений, даже оружия. Где-то вверху ворковали голуби, но на вещах не было и следа голубиного помёта.

– Дядюшка Ю-у-ухан… – Вкрадчиво позвала королева. Что-то еле слышно прошуршало где-то в недрах драгоценного хлама, и стихло.

– Дядюшка! – Повторила королева призыв. Совсем близко от неё вдруг отчаянно разодрались крысы, с шумом, писком, шипением. Изабелла непроизвольно вздрогнула, подождала, пока шум прекратится, вновь позвала:

– Дядюшка Юхан!

Откуда-то вдруг напахнуло сквозняком с привкусом болотной гнили, потом раздалось оглушительное карканье и хлопанье крыльев, словно мимо королевы пронеслась стая ворон, её даже обдало ветром и запахом птичьих гнёзд.

– Ну, прости, дядюшка! – Всё так же умильно попросила королева и вкрадчиво добавила:

– А я тебе кое-что принесла.

– Не надо мне. – Капризно произнёс из темноты скрипучий голос, и Изабелла лукаво улыбнулась.

– Ты же не видел ещё!

– И не показывай, всё равно не буду смотреть. – Говоривший был невидим и говорил, казалось, со всех сторон сразу.

Изабелла, тем не менее, достала из сумочки мешочек из замши, а из мешочка – настоящее чудо. Эльфийской работы букетик из розы и двух ландышей, из малахита, розанита, изумрудов и жемчуга; на широких листьях ландышей лежали алмазные капельки росы.

– Не смотрю-не смотрю! – Капризно пропел скрипучий голос, и почти в тот же миг возле королевы возник карлик, главной деталью внешности которого был нос. Он был таким огромным, что просто не мог принадлежать человеку, даже маленькому, даже каким-то образом изуродованному. Всё остальное: морщинистое лицо, кругленькое, как бочка, тельце и тонкие кривые ножки – уже как-то не бросалось в глаза.

– Дай сюда! – Алчно сверкая глазами, карлик выхватил у королевы букетик и заворковал над ним, запричитал, осматривая, оглаживая короткими пальчиками и даже время от времени касаясь кончиком длинного, узкого и ядовито-красного языка:

– Хороший, хороший… – Ворковал он, – мой, хороший!

– Обмен! – Напомнила королева.

– Куда опять собралась, греховодница? – Поинтересовался карлик ворчливо, пряча драгоценность в большой кошель, висевший у него на поясе, где что-то явственно и очень нежно звякнуло.

– Нужно отправить письмо. Так, чтобы никто не узнал, не увидел и не перехватил.

– Интриги, заговоры… – Фыркнул карлик. – Глупости всё ваши. Толчется мошка, толчется, думает, что правит миром… Ха! Мир мошкары! Руку дай. – Он бесцеремонно схватил изящную ухоженную ручку Изабеллы, ткнул в палец длинной чёрной иглой – Изабелла дрогнула, но стерпела, – и подставил зеркальце под каплю крови. Ударившись о зеркальце, тяжёлая капля взорвалась облачком мельчайшей пыли, и из этого облачка возникло существо – чёрная, крупная летучая мышь с отвратительной мордочкой. Королева вновь чуть заметно вздрогнула, поморщившись.

– Да уж! – Насмешливо фыркнул карлик. – У кого дербник, у кого голубь… У кого-то даже грифон был. Моё зеркало не обманешь! Чего морщишься?.. Это твоя тёмная сторона. Бери и пользуйся!

После некоторых колебаний, пересилив себя, королева пристроила своё послание на шею неприятному созданию, словно кулон. Как бы оно ни выглядело, а кулон доставит только Гарольду и никому другому, и, выполнив свою миссию, бесследно исчезнет.

– Значит, старая интриганка задумала заполучить себе племянницу? – Сцепив вместе кончики пальцев, протянул Дрэд. – Интересно, и не глупо, да, да… Выдаст её за своего никчёмного консорта, и объявит их потомство своими наследниками. За этим породистым жеребцом, не смотря на всю его никчёмность, стоят пять сильнейших королевских семей Европы, да, да… Тронуть его и его семью будет опасно. Умный ход, но такой женский! Придумать такой блестящий ход и довериться никчёмному вертопраху! Ах, женщины! Тварюшки глупые, но забавные! – Он засмеялся, и Амалия тоже улыбнулась, несколько кисловато, развеселив Дрэда ещё больше.

– Поезжайте в Хефлинуэлл, на эту их помолвку. – Отсмеявшись, сказал Дрэд. – Марьяж этот Риму не нужен, но чтобы девица Ульвен покинула Элодисский лес – крайне желательно. Заодно попробуйте там провернуть одну из ваших блестящих схем.

– С которым из братьев?

– Предпочтительнее, конечно, герцог, но и второй сгодится, да, да…

– Как скажете! – Преувеличенно-покорно согласилась Амалия, но Дрэд лишь погрозил ей пальцем:

– Шалунья!

Кира была счастлива. Конечно, нормальной девушке её существование показалось бы сплошным ужасом, но после Девичника, после Доктора и гостей, девушке казалось, что она в раю. Лютую тоску по новорожденному сыну она привычно трансформировала в заботу о тех, кто был подле неё – теперь, прежде всего, конечно, об Аресе. Он оказался, о чудо, именно таким, каким Кира придумала его себе и полюбила: спокойным, сильным, добродушным и даже заботливым. Доля его заботы доставалась и Кире: он вечером всегда спрашивал, не хочет ли она «жрать», и предлагал помыться в бассейне, менее тёплом и более глубоком, чем бассейн в Девичнике, но Кире нравилось. Здесь всё ей нравилось. Уже одно то, что нет Доктора, делало в её глазах любое место истинным парадизом. В первые часы она всё не могла поверить, что какое-то время (хоть бы больше никогда!) не увидит его мерзкую рожу и не услышит его голос, не почувствует ударов его палки! А потом попыталась осознать и принять то, что видит предмет своего обожания каждый день, слышит его голос, получила право прикоснуться к нему, и даже ощущает его заботу… Это было так немного, но для Киры, три года пробывшей Паскудой, и это было, словно сон наяву. Полюбила Ареса она давно, но теперь и любовь её трансформировалась, превращаясь из идеальной в реальную, и девушка находила в этом источник новых сил жить и даже какого-никакого, но счастья.

Что мучило Киру каждую секунду – это «её девочки», оставшиеся без единственной поддержки, которую получали только от неё. Несколько дней Кира собиралась с духом, чтобы обратиться к Аресу, не смотря на риск такого поступка. Боялась она не побоев – видит Бог, ей это было не впервой, и ради «своих девочек» девушка готова была на любую муку. Чего именно боялась, Кира не смогла бы сама себе толком объяснить, а на самом деле – боялась она того, что её божество, испускавшее свет, который все три года грел её и помогал выжить, отреагирует так, что перестанет быть таковым, и этого краха Кира, если что, наверное, не пережила бы. Девушка боялась и за свою любовь, и за своего кумира тоже… И судьба, решившая, наверное, сжалиться над Кирой, избавила её от сомнений и риска, и помогла ей сама.

Арес, как и Гор когда-то, частенько отправлялся на собачьи бои, но феноменальными силой и скоростью Гора похвастать не мог, и нередко возвращался оттуда чуть живой. Так получилось и в этот раз: пёс прокусил ему запястье и изодрал когтями живот и бёдра так, что Арес с трудом дополз до Приюта, оставляя повсюду кровавые следы.

– А где Доктор? – Янус помог ему добраться до лежанки и встал рядом в бесплодном сочувствии.

– Уехал Клизма… – Прохрипел Арес, зажимая кровоточащее запястье. – Нету суки…

– Я могу помочь! – Кира метнулась к нему, упав на колени у лежанки и вся дрожа от волнения. Янус замахнулся, чисто машинально даже:

– Ты чё, Чуха…

– Оставь! – Рявкнул Арес. – Она это… Клизме всегда помогала, она знает!

– Надо запястье перетянуть, вот тут, – Кира ловко перехватила запястье, и Арес уступил ей, морщась. Полосой ткани, оторванной от рубашки, она перетянула запястье, наложив тугую повязку.

– Надо в Девичник. – По-прежнему дрожа, сказала Кира. – Я знаю, где у Вонюч…

– Вонючка он, Вонючка! – Добродушно, не смотря на боль и слабость, усмехнулся Арес. – Янус, своди её, пусть это, возьмёт, что надо.

– И можно, – Кира рискнула взглянуть в лицо своему кумиру, быстро, успев увидеть, какого красивого, серого, но тёплого, как речной песок, цвета его большие глаза, – можно, я очень быстро посмотрю девочек?.. – Она задрожала сильнее, но иначе она просто не могла. – Я быстро, только взгляну… Может, им помощь нужна?..

– Можно. – Ответил Арес, и волна такой благодарности, такого восхищения и такого обожания затопила Киру! В этот миг она готова была, стоя на коленях, ноги ему целовать! – Только быстро, это!

В Девичник Кира готова была лететь – и летела бы, если б не боялась заблудиться в лабиринте темных путаных коридоров. Внутри она торопливо указала Янусу, что нужно взять, и, схватив снотворное, обезболивающее и мазь от ушибов, бросилась к «своим девочкам». Приласкала маленькую Клэр, баюкая её, как ребенка, и быстро обещая, что не бросит и всё равно будет приходить и помогать; смазала раны Марии и дала ей снотворное, приободрила и приласкала остальных девочек, называя каждую по имени и целуя, и побежала с Янусом обратно – Арес нуждался сейчас в ней больше.

Пока она обрабатывала его раны, Янус возмущённо поведал ему, что Паскуда, оказывается, нарушает все запреты и табу уже давно… И услышал в ответ:

– А тебе что, жалко? – Морщась, сказал Арес. – Молодец она, чё? Они хоть и Чухи, а живые тоже, и это… мы-то тоже нарушаем, потихоньку можно. Может, из-за неё они дольше проживут, тебе чё, жалко?

– Нет, но… – Янус смешался. А в самом деле, чего он?.. Янус был довольно бесцветным и не особенно волевым парнишкой, но не злым и не упёртым – это и помогло ему сблизиться с незлобивым Аресом. – Непорядок просто… Узнает кто…

– Ты не скажешь – не узнают. – Арес длинно вздохнул, прикрывая глаза: начало действовать болеутоляющее. Мазь приятно холодила раны, успокаивая боль и жжение. Паскуда зашила самые опасные порезы, действуя так, что Арес почти не чувствовал не только боли, но и особого дискомфорта – у девушки была изумительно лёгкая рука. Наложила пропитанную лекарством ткань, прошептала:

– Постарайся не двигаться и живот не напрягать, не говори громко, не шевелись… К утру станет легче, у нас всё быстро заживает.

– Ну чё… молодец ты, чё. – Вздохнул Арес. – Сиди тут, со мной.

– Да, я посижу. – Кира вновь рискнула быстро взглянуть ему в лицо, поражаясь его чеканной красоте. Нос, лоб, губы, подбородок – всё было вылеплено и очерчено словно бы рукой гениального мастера, безупречное, мужественное, сильное. Напряжение отпускало девушку, она расслаблялась, начиная осознавать, что произошло, и полная такой благодарности, такой любви! Как могла она бояться, как могла сомневаться в своём божестве?! Она переживала своё счастье остро, на грани боли, и сердце её едва вмещало его полноту. Бережно промокая Аресу пот чистой тканью, она иногда приподнимала компресс и заглядывала – не кровоточат ли царапины?.. – но всё было чисто. Арес лежал, закрыв глаза и глубоко дыша, привыкший к боли и почти не замечающий её. Кира понятия пока об этом не имела, а он сквозь опущенные ресницы рассматривал её, и отмечал, что девушка очень красива. Он привык, что она вечно с пузом, где-то в сторонке, стоит, опустив голову, не воспринимал её – а она была как раз такая, как он любил: с белыми волосами, заплетёнными в косу и свёрнутыми в тяжёлый моток на затылке, с точёным носиком и пухлыми губами. Глаза, на миг взглянувшие в его глаза, были удивительные: почти чёрные, блестящие, и что-то в них было такое, что пронзило Ареса насквозь, словно молния. Приют заснул, сгустились сумерки, упала ночь, а Арес всё не мог уснуть, частью от боли, а частью от непонятного волнения, скорее приятного, чем нет. Он не видел девушку, но слышал её лёгкое дыхание и понимал, что она не спит – караулит его, готовая помочь, убрать пот, унять кровь. Это было… приятно.

– Слышь… это… – прошептал он, и Кира дрогнула, ближе склонилась к нему – Арес ощутил её запах, какой-то травно-цветочный, словно увядающее сено. – Тебя как звать? Паскудой это… стрёмно звать-то тебя.

– Кира. – После паузы чуть слышно выдохнула девушка.

– А я Ларс… Надо ж, забыл уже почти! Ты это… не говори никому, поняла? И при всех не давай вида там, что мы с тобой того… общаемся. Поняла?

– да.

– А ты красивая. Я привык, что ты с пузом вечно, а у тебя попка складненькая такая, и сисечки смачные… Распусти волосы, а?..

Девушка послушно распустила косу, и она рассыпалась по плечам волнистыми прядями. Арес здоровой ладонью погладил эти пряди, любовно пропустил их между пальцами:

– Люблю, когда у Чухи волосы светлые и такие, знаешь… волнистые. Как у тебя. И это… обнимашки люблю. Ты любишь?

– Не знаю.

– Ну, ясен пень! – Горько усмехнулся Арес. – Мы тут как эти… тык-тык – сколько хочешь, но не дай боже погладить, а я люблю всё такое. – Он привлёк девушку к себе, и она с наслаждением прижалась к его боку, боясь дышать от счастья. – Ты при всех не подавай виду, – повторил он, – а наедине мы это, по-своему будем делать, да?..

Алиса с утра страшно переживала и готовила всё свое мужество, чтобы обратиться к герцогу со своей просьбой, которая, она знала, ему очень не понравится. Ей показалось неправильным воспользоваться Гэбриэлом и его чувством к ней, особое чувство такта требовало от неё избегать интриг. Поэтому она дождалась прихода братьев и спела для них новую балладу про девушку, превращённую в птицу и сопровождающую повсюду своего возлюбленного, который не догадывался, что она рядом. Лишь в краткий миг, в свете полной луны, девушка могла превратиться в человека и сидела у его постели, пока он спал, целуя его и слыша, как во сне он произносит её имя. Баллада была такая красивая, печальная, пронзительная, что даже Габи едва не прослезилась и тут же рассердилась на себя за это. Кончилось всё тем, что молодой человек выпустил своего ястреба, который схватил птицу – и к ногам его хозяина упала его возлюбленная. Растрогался даже Лучиано, что уж говорить о придворных дамах! Каждая вторая, не скрываясь, прикладывала платочек к глазам.

– Вы сами себя превзошли, дама Алиса! – Улыбнулся ей Гарет. – Это самая прекрасная баллада на нордском, которую я когда-либо слышал. Что скажете, господин Терновник?

– Мало найдётся эльфийских баллад, которые могли бы сравниться с этой по красоте и чувству. – Произнёс эльф, и Алиса порозовела от удовольствия и гордости. И когда Гарет спросил, нет ли у неё каких просьб или желаний, она ответила:

– Есть, милорд! – И Гэбриэл дрогнул, но Гарет движением руки осадил его:

– Так говорите же, дама Алиса. От такой прекрасной госпожи я готов выслушать что угодно, и что угодно исполнить.

– Ловлю вас на слове, милорд! – У Гэбриэла сжалось сердце: Алиса выглядела очень-очень храброй, а это значило, что она ужасно волнуется и даже боится. Даже досадно стало: почему она к нему-то сначала не обратилась?! Неужто он ей бы не помог?!

– Я прошу вас за Альберта Ван Хармена. – Теперь Алиса чуть побледнела, потому, что лицо Гарета мгновенно стало суровым, глаза превратились в синий лёд. – Он хороший и честный человек, и я…

– Этот честный человек предал нас.

– Я в это не верю! – Алиса прижала к груди кулачки с переплетёнными пальчиками – жест, сокрушающий дух Гэбриэла и лишающий его воли. – Это какое-то недоразумение, я уверена в этом!

– Никто в замке и в этом зале, – Гарет обвёл рукой придворных Девичьей башни, и многие согласно закивали, – не разделяет вашей уверенности и не готов поручиться за этого человека. Я сам в нём не раз сомневался…

– Я готов за него поручиться! – Перебил его Гэбриэл, и Гарет чуть поморщился, не очень хорошо подумав при этом про Алису. Она поняла: покраснела, глаза вспыхнули, она гордо вскинула голову, маленькая, но полная такого достоинства, что не уступила бы любой высокой и статной королеве:

– Я бы не хотела, милорд, жених мой, злоупотреблять вашей добротой и любовью, которую безгранично ценю и за которую очень благодарна. Я сама готова поручиться за господина Ван Хармена и разделить с ним все последствия, если ошиблась.

– Вы отдаёте себе отчёт, дама Алиса, – устало спросил Гарет, страшно недовольный тем, как разворачиваются события, – что делаете и чем рискуете?

– Да. – Просто ответила Алиса. – Но никакого риска нет, милорд. Я верю этому человеку, он не преступник.

– Вы храбрая девушка, дама Алиса. – После небольшой паузы, сказал Гарет, и толпа придворных, среди которых поднялся лёгкий гул, притихла. – Я восхищаюсь вашей храбростью и готовностью защищать своих друзей, что бы ни произошло. Обещаю: я дам Ван Хармену шанс объясниться, и если он сможет развеять мои подозрения – а это, учитывая все обстоятельства, весьма непросто, – я не только помилую его, но и верну ему должность и состояние.