Buch lesen: «Смертельный псевдоним»
Дорогой Читатель!
Я написала уже больше пятидесяти книг.
Каждая из них – мой шаг навстречу к вам, открытие и откровение. Я пишу о мире параллельных реальностей, с которым каждый из нас, сам того не подозревая, сталкивается практически ежедневно. Просто мы привыкли не замечать его.
В моих героях вы обязательно узнаете себя и заглянете в самые сокровенные уголки подсознания.
Быть может, это станет поворотным моментом в вашей жизни.
С любовью,
Наталья Солнцева
Все события и персонажи вымышлены автором.
Все совпадения случайны и непреднамеренны.
Тени притворяются теми, кто их отбросил.
Анна Ахматова.Проза из записных книжек
Глава 1
Весна пришла в Подмосковье только по календарю. Природа о ней еще не знала. Снега лежали, не тронутые таянием. Но в воздухе уже чувствовалось неуловимое дыхание марта.
Электричка неслась в ночи, грохот колес эхом прокатывался по заснеженным чащам. Полустанки одинокими огнями пролетали мимо.
Молодая женщина с красивым, но простоватым лицом, в шубе из чернобурки и модной шляпке, сидела у окна. Ее ноги, обтянутые высокими мягкими голенищами сапог, были заложены одна на другую. Руки в черных перчатках из дорогой кожи сжимали сумочку. Вагон плохо отапливался, и женщина замерзла.
Пассажиров было мало, в основном пожилые дамы и мужчины подозрительного вида – в черных куртках, надвинутых на лоб спортивных шапках. Женщина старалась на них не смотреть. Она уставилась в темный квадрат окна, за которым пролетали подмосковные леса и дачные поселки. В вагон из тамбура затягивало сигаретный дым. Показалась станция. Поезд начал сбавлять ход, и люди двинулись к дверям.
Женщина вышла последней. По одну сторону платформ чернела сплошная стена леса, по другую виднелись окна маленького вокзала. Кружился мелкий снежок. Женщина скользила на высоких каблуках, переходя по лестнице к автобусной остановке. Не стоило ей так задерживаться. Такси здесь не поймаешь; автобус придет бог знает когда. Теперь придется звонить мужу, просить встретить.
– Здравствуй, Рая! – окликнула ее полная, рыхлая, с красными от холода щеками бабка. – Ты откуда так поздно?
Это была соседка. Она, видимо, приехала той же электричкой, только в другом вагоне.
– У родителей засиделась, – ответила женщина в шубке, потирая уши. – Мороз кусается!
– Твой-то приедет за тобой? – в надежде добраться до дома на машине спросила соседка.
– Звонить надо. Если не спит пьяный, то приедет. Подвезем вас!
Раиса достала из сумочки мобильный телефон и набрала номер супруга. Раз, другой… Никакого ответа. Ее ноги в сапогах из тонкой кожи окоченели.
– Ты звони, звони, – огорчилась соседка. – Может, проснется Колька! Гляди, как студено. Автобус придет ли, нет ли… По расписанию-то ему уж пора. Небось поломался опять.
– А последний когда? – теряя надежду дозвониться мужу, тоскливо спросила Раиса.
– В одиннадцать. Да он не всегда приходит.
Раиса еще несколько раз звонила, но Колька не отвечал. «Напился, наверное, в стельку! – с досадой подумала молодая женщина. – Теперь его из пушки не разбудишь!»
Стоять становилось все холоднее.
– Идемте пешком, баба Маня, – предложила Раиса, забросив сумочку на плечо и пряча руки в карманы шубки. – Вдруг, кто знакомый ехать будет, подберет. А?
Идти одной по пустынной дороге не хотелось.
Соседка плотнее закуталась в теплый платок.
– Не смогу я, – вздохнула она. – Задыхаюсь, суставы болят. Ревматизм замучил.
– Ну, я пойду! – решилась Раиса. – Замерзла сильно, особенно в ноги. Вы, баба Маня, в валенках с калошами, а я в модельных сапожках.
Она повернулась, помахала соседке рукой и зашагала по укатанной дороге в сторону поселка. Огромные сосны и ели роняли снежную пыль с величественных ветвей. Низом стелилась легкая поземка. Идти было веселее, чем стоять, если бы не странная сердечная тоска. Навевали ее черное небо, угрюмый, однообразный шум ветра, одинокие фонари…
Раисе показалось вдруг, что идет она по этой дороге в последний раз. В последний раз видит эти черные ели, эти сосны, эти летящие в воздухе снежинки. Позади, на станции, раздался стук колес следующей электрички. Молодая женщина оглянулась. Поезд, мелькая желтыми окнами, подошел к платформе. Краем глаза Раиса успела заметить скользнувшую между деревьев тень. Кто-то еще решил не дожидаться последнего автобуса, а идти пешком.
Раиса прибавила шагу, насколько позволяли каблуки ее сапог. От охватившего ее горячей волной страха она перестала чувствовать холод. Часто оглядываясь, она старалась держаться середины дороги. Как назло, ни одной машины по пути не попалось. Мрачная стена деревьев по бокам, казалось, отрезала женщину от всего мира…
Дойдя до поворота, она заколебалась. Если добираться прямиком, по вытоптанной в снегу между деревьев тропинке, она окажется дома минут через двадцать. Если продолжать шагать по дороге, то еще о-го-го, сколько! Зато дорога кое-как освещена, а в лесополосе тьма кромешная.
Раиса подняла воротник шубки и на ходу оглянулась. Поблизости никого не было, даже бродячие собаки разбежались по теплым углам, спать. «Мне показалось, что кто-то идет следом, – подумала она, сворачивая на тропинку. – Глупые страхи. Телевизор надо меньше смотреть!»
На узкой тропинке особо не разгонишься, и молодая женщина поневоле шла медленнее, глядя под ноги. Сбоку между деревьев что-то треснуло, захрустел снег… Раиса оцепенела от ужаса, но повернуть голову не посмела. Она почти наткнулась на выросшую будто из-под земли черную фигуру. Крикнуть не успела… молнией сверкнуло лезвие, и по шее полоснуло горячим, потекло по груди… темнота сгустилась, стало нечем дышать. Раиса захрипела, ее тело осело на снег, опрокинулось навзничь…
Черная фигура наклонилась над ней, схватила за ноги и потащила в сторону от тропинки. В гуще деревьев убийца начал остервенело срывать с мертвой женщины одежду…
* * *
Весна – время обновления! Души, природы… и женского гардероба.
Ева примеряла у зеркала новый шелковый наряд.
– Ну как? – обернулась она к Смирнову. – Нравится?
– Очень! – ответил он, не отрываясь от газеты.
– Да ведь ты даже не смотришь! – возмутилась Ева.
Дорогой натуральный шелк красиво облегал ее полное тело, подчеркивая все округлости и складки. Здесь присутствовали, переливаясь, разные оттенки зеленого – от изумруда и бирюзы до цвета незрелых яблок и листьев салата.
Смирнов поднял голову от газеты.
– По-моему, слишком обтягивает, – сказал он. – Ты не находишь? Можно было бы надеть что-то попросторнее.
– Ка-а-ак?! – задохнулась Ева. – Предлагаешь мне облачиться в бесформенный балахон?
– Нет, но…
Еву понесло:
– Тебе, значит, моя фигура не подходит? Я толстая, да?! Ну и плевать! У меня новый имидж, между прочим. Ты забыл? Я создаю образ дамы семнадцатого века. В старину мужчины умели ценить женскую красоту, не то что сейчас. Рубенс обливался бы горючими слезами, глядя на этих плоских, тощих моделей, от которых современные кавалеры приходят в телячий восторг!
– Я вовсе не то имел в виду, – неуклюже оправдывался Смирнов.
– Дай сюда! – сердито сказала Ева, протягивая руку за газетой. – Что ты там нашел?
Вверху страницы красовался жирный заголовок: «Сенсация недели! Женский бог – на скамье подсудимых? Знаменитый пластический хирург убивает свою любовницу! Скандальные подробности роковой страсти!»
Ева опешила.
– Он что, в самом деле убил свою любовницу?
– Не знаю. Возможно.
Всеслав Смирнов занимался частным сыском, а Ева Рязанцева иногда помогала ему раскрывать запутанные дела. По профессии она была учительницей испанского языка, а по складу ума – тончайшим психологом. Ее интуиция граничила с ясновидением, умело выстраивая цепочки ассоциаций, которые приводили к разгадке нетрадиционным путем.
Всеслав и сам любил поломать голову, берясь за исключительно сложные, необычные дела, в которых мог быть задействован его интеллект. Работа ума доставляла ему ни с чем не сравнимое наслаждение. Его кумиром был Ниро Вульф, созданный воображением писателя Стаута, – сей детектив раскрывал преступления, не выходя из дома. К сожалению, пока Смирнов не мог похвастаться тем же, но всеми силами стремился достичь подобного совершенства.
– На Вульфа работал Арчи Гудвин, – изредка повторял Всеслав. – Он выполнял все черновые поручения. А я – один в двух лицах!
– Зато у тебя есть я! – утешала сыщика Ева. – В безвыходной ситуации я всегда прихожу на помощь.
Скромность была ей незнакома. А открыто высказывать мысли Ева считала одним из своих новых главных достоинств.
– Разумеется, дорогая, – соглашался Смирнов. – Если бы не ты…
В этом была изрядная доля правды.
– Ничего себе! – воскликнула Ева, погружаясь в чтение газетной статьи. – Какой кошмар! Вот так приди к врачу… и он тебя зарежет за твои же собственные деньги!
– Причем немалые.
Она уже забыла и о новом наряде, который обтягивал ее соблазнительные формы, и о художнике Рубенсе, изображавшем на своих полотнах чувственную роскошь пышных женских тел.
– Телефон звонит, – сказала она, направляясь в гостиную с газетой в руках. – Возьму трубку.
Приятный мужской голос попросил ее пригласить Смирнова.
– Так всегда, – пробормотала Ева. – Если звонит мужчина, ему почему-то нужен Смирнов! Если звонит женщина, то же самое. Тебя! – вздохнула она, подавая сыщику трубку. – Клиент, наверное.
– Вас Адамов беспокоит, – после отрывистого приветствия нервно произнес мужчина. – Лев Назарович. Ну, вы знаете!
– Простите, не имею чести, – возразил Всеслав.
– Вы что, газет не читаете? Телевизор не смотрите? Ах, да… мою фамилию открыто не указывают, опасаются судебных исков. А меня и так уже все узнали! Известность иногда превращается в проклятие!
– Вы тот самый…
– Угадали. Я тот самый хирург-душегуб, зверски лишивший жизни собственную возлюбленную. Что, не будете теперь со мной разговаривать?
– Отчего же? Виновным человека может назвать только суд.
– Не надо лицемерить, умоляю вас! – простонал Адамов. – На меня в этом городе разве что ленивый пальцем не показывает. Москва была и осталась огромной деревней, где сплетни разносятся с быстротою молнии.
– Чем могу быть полезен? – поинтересовался Смирнов.
– Вы ведь сыщик?
– В некотором роде.
– Ну, стало быть, вы мне и нужны! Телефон ваш я узнал от одной своей клиентки, она у меня дважды оперировалась… впрочем, не важно. Вы ей помогли выпутаться из крайне щекотливой ситуации, и она порекомендовала обратиться именно к вам.
– По какому поводу? Я не адвокат.
– Я никого не убивал! – сорвался на фальцет Адамов. – Но полиция устанавливать истину, конечно же, не собирается. Даже если меня не арестуют, то я до конца дней не смогу отмыться от этой грязи! Вы понимаете? Мое доброе имя, карьера, репутация, семья… все, все будет разрушено! Распутайте этот жуткий клубок… я ничего не пожалею. У меня есть деньги!
– Вы хотите нанять меня?
– Да-да… Да! Нанять… простите! Я хочу нанять вас для расследования убийства моей… сотрудницы. Бедная Лялечка! Возьметесь?
– Кто такая Лялечка? – спросил сыщик.
– Лейла Садыкова… медсестра, которую убили. Так вы беретесь?
– Пока не знаю. Давайте встретимся, поговорим.
– Хорошо. Можно было бы в столовой нашей клиники.
– Нет, – отказался Всеслав. – Лучше на нейтральной территории. У вас есть машина?
– Да.
– Подъезжайте через час к бильярдной «Золотой шар». Я вас буду ждать в баре.
Адамов коротко поблагодарил и положил трубку.
– Кто это был? – спросила Ева. – Голос заядлого сердцееда.
– Адамов… тот самый пластический хирург.
Ева поняла, что в театр ей сегодня придется идти одной. Может, оно и к лучшему.
– Ты уезжаешь? А театр?! – капризно надула она губки.
Это притворное недовольство не могло обмануть Смирнова. Он с детства терпеть не мог театр и все, с ним связанное, – необходимость сидеть несколько часов кряду без движения, уставившись на сцену и делая вид, что громкие крики актеров, их ужимки и нелепые жесты производят какое-то впечатление. К тому же уснуть и, не дай бог, захрапеть, значило выдержать потом, в антракте или по дороге домой, длинную нелицеприятную возмущенную тираду Евы.
Всеслав любил Еву, собирался на ней жениться, хотя они уже несколько лет жили в гражданском браке, поэтому долго не решался откровенно высказать свое отношение к театру. Он запасся терпением, но… Словом, Ева обо всем догадалась и перестала его мучить.
– Ладно, – сказала она. – Придется признать, что ты не театрал. Твой культурный уровень оставляет желать лучшего, Смирнов! Однако, силой загонять тебя на спектакли не только бесполезно, но и оскорбительно для актеров.
– Почему они так орут? – пытался обосновать свою позицию Всеслав. – А этот жуткий грим на их лицах напоминает боевую раскраску ирокезов!
Ева устала разубеждать его. Она смирилась. Иногда, редко, ей все же удавалось затащить Славку на какую-нибудь громкую премьеру, но его непрестанная зевота и едва скрываемая сонливость только портили ей праздничное настроение. Оживлялся сыщик в буфете и в гардеробе, предвкушая в первом случае развлечение от еды и шампанского, а во втором – скорую возможность вырваться на свободу из постылых стен.
В последнее время Ева увлеклась новшествами в театральном искусстве. Один из режиссеров-реформаторов организовал в подвальном помещении некое подобие настоящего «шекспировского» театра, со всеми атрибутами английской труппы конца шестнадцатого века. Начиная от грубо сколоченных подмостков, убогих декораций до тяжелых, многослойных костюмов на тесемках и шнурках и вычурно-нарочитой манеры игры. Некоторые костюмы, в отличие от декораций, поражали чрезмерной роскошью. Этот театр Букчин, режиссер и директор в одном лице, назвал «Неоглобус», намекая опять-таки на Шекспира.
Трудно сказать, почему экстравагантный Букчин решил, что именно так должны выглядеть помещение, костюмы, драматургия и игра актеров, но такова была его творческая интерпретация. Театр завоевал популярность в нешироких кругах, и это положение дел вполне удовлетворяло амбиции Букчина. Иметь свой собственный, маленький скандальный мирок, где можно царить безраздельно, – вот к чему стремился режиссер еще со студенческой скамьи.
Именно в этот театр и собиралась сегодня вечером Ева. Именно для театральной премьеры под названием «Прекрасная злодейка» приобретался шелковый зеленый наряд.
После звонка хирурга Адамова стало ясно, что смотреть спектакль Еве придется одной.
Глава 2
В Москву пришли оттепели, грязь и хмурое небо. Ночью снег покрывался ледяной коркой, лужи замерзали, городские огни блестели сквозь морозную дымку. Днем на улицах стоял сырой, промозглый туман.
В баре бильярдной «Золотой шар» существовали часы затишья, когда посетителей почти не было. Один-два человека, которые заказывали себе кофе или небольшие порции спиртного, не в счет. В такие часы разрешалось курить.
Бармен, лениво позевывая, принес Всеславу сигару и пепельницу.
На стенах бара висели картины: «Игроки в карты», «Игроки в бильярд» и «Любители аперитива». Смирнов знал каждую их деталь. Клиенты иногда опаздывали, и ему приходилось ждать их, развлекаясь курением и созерцанием сих живописных шедевров. Лампы в стеклянных плафонах под старину горели тускло. За окнами в молочной мути едва угадывались деревья.
«Как в Лондоне», – почему-то подумал сыщик и посмотрел на дверь.
Через минуту в бар вошел высокий, представительный мужчина. Но вид ему можно было дать от сорока до пятидесяти лет. Лицо моложавое, фигура подтянутая, зато волосы сильно тронутые сединой, с наметившийся лысиной. Он окинул помещение цепким орлиным взором и сразу направился к Смирнову.
– Адамов, – полушепотом представился он, наклоняя красивую, породистую голову. – А вы…
– Тот, кто вам нужен, – усмехнулся сыщик, делая плавный жест рукой. – Присаживайтесь. Курите?
– Пожалуй… Бросал два раза, неудачно.
Адамов подозвал бармена, велел принести сигареты и зеленый чай. Тот удивленно поднял брови, но переспрашивать не стал. Молча удалился, вернулся с пачкой «Данхилла», чаем в специальной китайской чашке с крышкой.
– У нас с вами времени – полтора часа, – сказал Смирнов доктору. – Успеете изложить суть дела?
– Попробую. – Адамов поднял на собеседника большие и темные, какие-то цыганские глаза. – С чего начинать?
– С самого неприятного.
– Я отменил все плановые операции на две недели, – вздохнул хирург. – Сегодня утром я ездил в клинику, написал заявление… решил взять отпуск за свой счет. Персонал от меня шарахается как от чумного. И вообще, хочется бросить все, уехать куда-нибудь в Прибалтику, на Янтарный берег и слушать, как шумят прибой и сосны.
– Так в чем проблема?
– В подписке о невыезде. Как вы думаете, меня посадят? – Он попытался раскурить сигарету, пару раз затянулся, ткнул ее в пепельницу, смял. – Черт!
– Я пока ничего не услышал от вас по поводу убийства, – напомнил Всеслав.
– Да, конечно… – Адамов взял новую сигарету, щелкнул зажигалкой. Над столиком поплыл ароматный дымок. – Моя жизнь летит в тартарары… – прошептал он, глядя на молочно-белый туман за окном. – Все просто валится в пропасть! А ведь я считал себя счастливчиком. Мне везло! Выбрал профессию по душе, попал в классную клинику, женился на девушке, за которой бегал весь курс, пошел в гору. И вдруг… Наверное, неудачники не так переживают поражения, они к ним привыкают. Мой жизненный путь складывался слишком гладко, легко. Интеллигентные, любящие родители; две бабушки, обожающие единственного внука; школа, которую я окончил с золотой медалью; поступление в мединститут, годы учебы… Я был бессменным старостой группы, основателем студенческого хирургического кружка. Потом сделал научную карьеру, защитил кандидатскую по пластике, докторскую. И все получалось! У нас с женой родилась дочь, именно тогда, когда мы это запланировали: не раньше и не позже. Появились средства, и мы смогли приобрести собственную квартиру. Словом, чего еще желать?
Он замолчал, глядя мимо сыщика, нервно затягиваясь.
– И все-таки…
– Да-да, я знаю, – дернулся Адамов. – Сейчас… Я перейду к главному. Моя жена умерла. Это случилось восемь лет назад. Она… впрочем, неважно. Какое отношение ее смерть имеет к сегодняшним событиям? Я жил один, горевал. Потом женился второй раз, на Кристине, моей ассистентке. Она тоже хирург. Но после вступления в брак я настоял, чтобы она бросила работу. Негоже в клинике разводить семейственность, все эти шуры-муры. Вероятно, я был не прав, но Кристина меня послушалась.
– Ваша жена не работает?
Адамов отрицательно покачал головой.
– Она домохозяйка, если можно так выразиться.
– А сколько лет вашей дочери?
– Асеньке? Четырнадцать. Сложный возраст! Во втором браке у меня детей нет. Не хочу, знаете ли! Хлебнул с Асей: у нее была хроническая пневмония, потом астма в тяжелой форме, еле-еле мы с Леной выходили девочку. Оба врачи, а ребенка чуть не потеряли. У Аси весьма слабенькое здоровье. Я устал жить в страхе! Лечить своих – хуже не придумаешь. Это, пожалуй, являлось единственным осложнением в моей судьбе… до смерти жены. Я решил, что детей больше не будет.
– Лена – ваша первая супруга?
Адамов кивнул.
– Она была педиатром. После ее… после того, как она умерла, вокруг меня начали происходить странные вещи. Как будто исчезло нечто основное, опора какая-то! В сплошном и надежном монолите потихоньку начали появляться трещинки, едва заметные, которые разрастались и расползались, исподволь разрушая фундамент, стены…
– Какие стены? – удивился Смирнов.
– Ну, это я так, образно. Что-то изменилось в худшую сторону. Маленькие, будто бы случайные неприятности, мелкие неудачи, чем дальше, тем больше.
– А конкретно?
Адамов смял в пепельнице очередную сигарету, потянулся за новой.
– Да так прямо не скажешь, вроде бы все как всегда. Слухи разные начали ходить, сплетни… клиенты иногда бывают недовольны. На меня в этом году поступило несколько жалоб, тогда как за все предыдущее время не было ни одной, только благодарности.
– Жалобы обоснованные? – уточнил Всеслав.
Доктор закурил, выпустил облачко дыма.
– У каждого хирурга – свое кладбище, – угрюмо произнес он. – Пластическая хирургия, слава богу, не столь экстремальна, но всякое бывает. Кто-то недоволен, у кого-то операция спровоцировала непредвиденную реакцию организма, люди есть люди.
Сыщик решил сменить тему.
– Какие отношения у вас были с первой женой?
– Хорошие, – в глазах Адамова мелькнуло смятение. – Лена иногда ревновала меня к другим женщинам, но скандалов не устраивала. Дулась, могла не разговаривать день или два, потом мы мирились.
– А вы давали повод для ревности?
Хирург усмехнулся.
– Женщины обращают на меня внимание, – сказал он. – Особенно благодарные пациентки. Я не ангел и не святой, бывает, допускаю легкий флирт. Но бабником себя не считаю, если вы это имеете в виду. А минутная слабость, внезапный любовный порыв… такое случается с каждым мужчиной. Разве нет?
Смирнов уклончиво развел руками.
– Ваша вторая жена тоже ревнива?
– Кристина? Возможно… хотя она тщательно скрывает это.
– Ясно. А Лейла Садыкова? Она стала жертвой вашей минутной слабости или любовного порыва?
Адамов поперхнулся дымом, закашлялся. Сделал глоток зеленого чая, который успел остыть. Видимо, собирался с мыслями.
– Она очень красивая девушка… была, – с усилием произнес он. – Тонкая, стройная, как кипарис, нежная, с густой длинной косой. Таких воспевал Омар Хайям в своих стихах. Если вы спросите, нравилась ли мне Лялечка, отвечу – да. Но, кроме большой взаимной симпатии, между нами ничего не было.
– В самом деле?
– Я знал, что мне никто не поверит, – вздохнул хирург. – Ни жена, ни коллеги, ни полиция, ни вы. Может быть, со стороны и казалось, будто бы я и Лейла любовники, а мы просто хорошо относились друг к другу.
– Насколько хорошо?
В бар зашли две молодые женщины и сразу заинтересовались Адамовым. Он выглядел шикарно – элегантный, с благородными чертами лица, с проседью, умудренный опытом мужчина, еще полный сил. Дамы оборачивались, расточали доктору сладчайшие улыбки.
– Видите? – опустив цыганские глаза, сказал хирург. – Я ведь ничего не предпринимаю, совсем ничего! Просто сижу, разговариваю.
– Вернемся к Садыковой, – безжалостно заявил сыщик. – Если вы не были любовниками, то… в будущем могли бы стать ими?
Адамов пожал плечами.
– Какая теперь разница? В любом случае, до этого не дошло. Будь Лейла моей любовницей, зачем же мне ее убивать?
– По тысяче причин! – развеселился Смирнов. – Она вам надоела. Она требовала от вас развода с женой, грозилась все рассказать руководству клиники! Она настаивала на браке, а вы не собирались на ней жениться. Она забеременела от вас…
– Что за ерунда! – возмущенно перебил его Адамов. – Сейчас не тридцать седьмой год! Меня бы не расстреляли, не исключили из партии и не уволили за «моральное разложение». А если бы даже и так? Я себе работу всегда найду, вот с этими руками… – Хирург показал сыщику свои изящные сильные ладони, длинные пальцы. – Жены я не боюсь, а беременность… я оплатил бы аборт у лучшего специалиста. Пойти на убийство из-за такой чепухи? Нонсенс! Да и не было никакой беременности, экспертиза не показала.
– Кстати, а как именно была убита Садыкова?
Воцарилось продолжительное молчание.
– Ее зарезали… скальпелем. Мастерски, одним выверенным, точным ударом перерезали горло, а потом… вырезали сердце. Труп нашли в дежурке, поздней ночью. В луже крови! Без сердца. Ужас! В газетах об этом писать не стали, слишком страшно.
– А где были вы?
– Спал.
– У себя дома?
– В клинике, – хрипло сказал Адамов. – Я в ту ночь тоже… дежурил. Особо тяжелых больных у нас не бывает, поэтому я поужинал, выпил коньячку и уснул у себя в кабинете, на диване.
– Подтвердить ваше алиби некому?
– Какое это алиби?! – горько вздохнул хирург. – В кабинете я был один. Спал. В принципе, мог выйти, убить Садыкову… но зачем этот вандализм? Забрать сердце… кошмар какой-то!
* * *
Спектакль «Прекрасная злодейка» увлек Еву.
Помещение театра было маленьким, уютным, костюмы поражали роскошью – бархатом, кружевами и золотым шитьем, а игра актеров оказалась выше всяких похвал. На этом фоне впечатление от самой сцены и грубо выполненных декораций сглаживалось совершенно.
Старый как мир сюжет – власть, коварство и любовь – режиссеру удалось показать с неожиданной стороны. Красавица королева Мария Стюарт влюбляется и в середине лета 1565 года выходит замуж за своего сводного кузена лорда Генри Дарнли, но неблагодарный юноша не сумел оценить романтичную венценосную супругу. Он демонстрирует шотландскому двору жадность, трусливые повадки, глупость и неуемную похотливость, волочась не только за придворными дамами, но и не пропуская ни одной простолюдинки. Королева не простила ему такого унижения. К осени ее любовь прошла, а в голове созрел план избавления от нежеланного мужа. Следующей зимой в поместье Керк-О-Филд Дарнли нашел свою смерть.
Так гласит история, но как все происходило на самом деле?
В антракте Ева поглядывала на актера, играющего в спектакле незадачливого супруга Марии Шотландской. Молодой человек не стал уединяться в гримерной, а прогуливался по коридору, привлекая внимание зрительниц. В костюме английского аристократа шестнадцатого века, высокий, стройный, с горделивой осанкой, с нежным миловидным лицом, он был потрясающе хорош собой. Его мягкие шелковистые волосы спускались до плеч, оставляя открытым большой чистый лоб; темные выразительные глаза смотрели ясно, а легкие усики и бородка красиво оттеняли губы и линии лица.
«Интересно, это грим и парик? – подумала Ева. – Не похоже. Если я буду так откровенно глазеть на него, он, пожалуй, заметит».
Она сделала над собой усилие, чтобы оторвать взгляд от прекрасного юноши, и направилась в буфет. Бокал холодного шампанского не помешал бы.
Усевшись за столик, Ева достала из сумочки программку и посмотрела фамилию актера: Кристофер Марло. Он что, иностранец? А говорит без всякого акцента. Странно… Она пробежалась глазами по другим фамилиям, – здесь были Элеонора Буль, Ингрэм Фрайзер, Роберт Поули, Николас Скирс, Томас Кид.
– Ничего не понимаю, – пробормотала Ева, отпивая шампанское. – Что за чудеса!
– Разрешите?
Она подняла голову и ахнула – перед ней с чашкой дымящегося кофе стоял сам Генри Дарнли! Актеры тоже люди, они хотят посидеть в буфете, выпить что-нибудь. Ева так и застыла с открытым ртом, поэтому молодой человек переспросил:
– Вы позволите?
– Ах, да! Конечно! Присаживайтесь… – пробормотала она, краснея. – Честно говоря, я растерялась. Вы так великолепны в этом наряде, будто настоящий лорд! У меня просто дар речи пропал, когда вы подошли.
Театр «Неоглобус» был маленьким и мог вместить небольшое количество зрителей: маленькими здесь были и фойе, и гардероб, и помещения для актеров, и коридоры, и буфет.
– Единственное свободное место – за вашим столиком, – улыбнулся актер. – Так что приношу свои извинения, если помешал!
– Нет, что вы, – смутилась Ева.
Вблизи она заметила – волосы, усы и бородка у «Генри Дарнли» не накладные, а свои собственные. Грима на его лице почти не было вопреки мнению Смирнова о «боевой раскраске ирокезов».
– Вы почти не накрашены, – выпалила Ева, продолжая удивляться происходящему. – Почему? В вашем театре гримироваться не принято?
– У нас камерный театр, – охотно пояснил молодой человек. – Все находится очень близко – сцена, зрители и актеры, почти смешиваясь, для достижения эффекта присутствия. Поэтому в ярком обильном гриме нет нужды.
– Вас зовут…
– Кристофер Марло! – опередил ее вопрос актер, приподнимаясь и слегка наклоняя голову.
– Вы иностранец? Фамилии других актеров тоже не русские.
– Открою вам секрет, – с видом заговорщика произнес он. – Знаете, чем наш театр отличается от остальных? У нас все по-настоящему – английская история, английская пьеса, и актеры тоже должны быть английскими, прямо из шестнадцатого века! Иначе неинтересно! Достоверность достигается разными приемами, и псевдонимы актеров – один из них.
– Тогда и зрители должны быть английскими! – включаясь в игру, засмеялась Ева. – Им при входе нужно выдавать английскую одежду.
– Это детали будущего проекта, – важно надул щеки ее собеседник. – Так же, как и язык. Без совершенного владения английским скоро в театр никого пускать не будут!
Глядя на ее вытянувшееся лицо, он не выдержал и фыркнул.
– Вы меня разыгрываете? – догадалась Ева.
– Самую малость. Если я раскрою вам все наши секреты, меня уволят. Безработный актер представляет собой жалкое зрелище, поверьте – и морально, и физически!
Он говорил полушутя-полусерьезно. Ева робко улыбалась. В буфете было шумно, пахло кофе, пирожными и женскими духами.
– Меня убьют в последнем акте этой вечной шотландской драмы! – с пафосом произнес молодой человек. – Так не хочется умирать в расцвете лет! Вам не жаль бедного Дарнли?
Ева растерянно хмыкнула. Она считала, что нахальный юнец получил по заслугам, и высказала свое мнение.
– Женская солидарность! – засмеялся актер. – Дамы беспощадны не только к мужчинам, но и друг к другу. Несчастный Дарнли чудом избежал смерти от взрыва, вы помните: новый любовник коварной Марии хотел взорвать апартаменты Керк-О-Филд, а когда узнал, что король уцелел, велел своим слугам задушить его! Разве не жестоко?
– Нечего было распутничать! – возразила Ева.
Актер наклонился к ней и понизил голос.
– В этой истории есть нечто странное, – прошептал он. – Зачем Марии было убивать Дарнли? Ей стоило немного подождать, и… смерть сама сделала бы свое дело. В начале января Генри серьезно заболел, по тем временам неизлечимо!
– Чем?
– Официальный диагноз – черная оспа! – зловеще прошипел актер. – Но будь это правдой, Мария, боясь заразиться, ни за что не поехала бы из Эдинбурга в Керк-О-Филд к больному супругу! Вы не представляете себе, каков тогда был страх перед этой жуткой болезнью, которая не только мучительно убивала, но и навсегда обезображивала тех, кто имел несчастье выжить. Молодая красавица королева не стала бы так рисковать! А ведь она не только приехала в поместье, где лежал больной Дарнли, но и сидела у его постели, беседовала с ним… Возможно ли это?
– Выходит, супруг Марии был болен чем-то другим, – согласилась Ева с его доводами. – Но чем же?
– Смертельной формой сифилиса, как склонны были считать собравшиеся на консилиум придворные врачи. У Дарнли не было шанса выздороветь, а у Марии появилось веское основание прекратить с ним супружеские отношения и спокойно ждать развязки. Но нет! Бессмысленное убийство мужа – первый шаг королевы Шотландской по пути на эшафот. И она его делает! Разве не удивительно?
Ева задумалась. В таком толковании спектакль «Прекрасная злодейка» раскрывал совсем иную сторону событий далекого прошлого.
