Buch lesen: «Попаданка для лорда»

Глава 1

– Я пришел исполнить супружеский долг.

Я недоуменно моргнула, глядя на здоровенного мужика в бабушкиной ночнушке с завязками у горла. Это что еще за явление? Я не говорю о том, что супружеский долг некому исполнять вот уже много-много лет.

Забористые, однако, глюки. Интересно, это седатики или предсмертные видения? После того, как на переходе в тебя что-то врезается, и ты улетаешь в темноту, не успев почувствовать боль, окажешься или в операционной, или на том свете. На ангела этот мужик не походил, несмотря на ночнушку.

Здоровый, наверное, головы на полторы выше меня. Широченные плечи не скрывает даже свободное одеяние. Собранные в хвост волосы, кажется, темно-русые, в неровном свете свечей не разберешь. Аккуратная бородка, правильные черты лица. Взгляд… блин, так на врага смотрят перед убийством, а не на, гм, объект супружеского долга.

– Ну исполняй, зря, что ли, пришел?

Какая там сегодня больница дежурит по экстренной травме? Третья? Очнусь, спрошу Петю, чего это такое он мне вколол. Шикарный мужик пригрезился, даже жаль, что глюк.

Он не слишком аккуратно подтолкнул меня так, что я попятилась, плюхнулась на постель. Придвинулся, нависая, явно собираясь опрокинуть меня. Эй, мы так не договаривались!

– А поцеловать?

Он уставился на меня с таким изумлением, будто смотрел на говорящую кошку. Ненависть во взгляде сменилась насмешкой.

– Извольте.

Боже, какой голос! Низкий, с чуть хрипловатыми бархатными нотками. Да от одного этого голоса теплеет в низу живота. Нет, такой мужчина может быть только глюком. А жаль. Хотя… после того, как очнусь, мне явно будет не до мужчин. Так хоть сейчас оторвусь.

Он сел рядом, полуобернувшись ко мне, властным движением притянул за загривок. Коснулся моих губ своими – легко, почти холодно, точно покойницу целовал. Нет, ну я так не играю! Уж в собственных-то глюках можно и погорячее.

Я обвила руками его шею и поцеловала по-настоящему. Его губы остались безучастными. Слушай, ну только не говори, что ты еще и целоваться не умеешь, и супружеский долг исполнять собрался прямо в этой ночнушке. С такой-то внешностью, с таким голосом, к своим… тридцати, пожалуй, ты должен был стольких перебрать, что Соломону с его гаремом не угнаться. Ну так какого рожна?

Я отстранилась на миг.

– Не бойся, не отравишься.

В его взгляде снова промелькнуло что-то, очень похожее на жажду убийства – не будь это глюк, испугалась бы. А потом он снова склонился к моему лицу и поцеловал так, что внутри все растаяло, стекло в низ живота. Я придвинулась ближе, прижалась всем телом. Руки у красавца тоже оказались умелыми, и когда он все же опрокинул меня на постель, нависая сверху, мне было уже наплевать, что ночнушку он так и не снял – и с меня, к слову, тоже.

Сердце колотилось как ненормальное, дыхания не хватало, и невозможно, невыносимо хотелось, чтобы он, наконец, заполнил эту ноющую пустоту внизу.

Ой! Блин, как в первый раз. Ну, спасибо, дорогой мозг, такой подлянки я от тебя не ожидала. Или это не мозг, а там, в реальности, катетер вставляют? Так, к черту катетеры, и реальность к черту. Я чуть подвинулась, подстраиваясь, застонала – уже не от боли.

– Заставить вас кричать, миледи? – ехидно прошептал он.

– Да, – выдохнула я.

Кажется, он усмехнулся, но мне уже было не до того. Раствориться в этом древнем как мир ритме, потянуться навстречу, взлететь с криком, замереть, совершенно обессилев прежде, чем он неловко дернулся, выдохнув сквозь зубы и, застыв на несколько мгновений, скатился в сторону.

Я потянулась к нему – погладить по щеке, коснуться губ, но он резко отстранился, уворачиваясь от моей руки. Изумиться или обидеться я не успела. За спиной прозвучал хорошо поставленный голос.

– Консумация свершилась!

Блин! Это что за сборище вуайеристов с постными минами? Скажите спасибо, что вы не настоящие, а то взяла бы вон ту медную дуру – подсвечник, в смысле – и объяснила, что глазеть нехорошо. Методом Ивана Петровича нашего Павлова, то есть стимулируя большую ягодичную мышцу. Если по-другому мама научить не смогла.

Но в той блаженной истоме, что меня окутала, растаяла даже злость, и я мысленно махнула рукой. Все это не по-настоящему, так и пусть их. Не хватало еще уподобляться алкашу, гоняющемуся с ножом, то есть с подсвечником, за чертями, пардон, разряженными придворными. К слову, ночнушка моего, гм, мужа вполне соответствовала их нарядам. Обычная нательная сорочка того времени, когда мужчины носили кружева, драгоценности и длиннополые одеяния с непроизносимыми названиями. Перепоясывали всю эту красоту мечом, так что желающий похихикать над «ночнушкой» рисковал получить полметра стали в пузо. Хотя сейчас вуайеристы были безоружны – ну правильно, кто потащит оружие в чужую спальню?

Да кому вообще придет в голову тащиться в чужую спальню? Нашли халявную порнуху, тоже мне.

Откуда-то из темноты появились три расторопные девицы – одна облачила меня в нечто кружевное, вторая стянула с постели окровавленную простыню – еще раз спасибо, дорогой мозг, за этакое средневековье – передав ее какому-то мужику, что потащил простыню прочь, держа, словно поднос, а за ним потянулись остальные. Так вот что им надо было! Пока я хлопала глазами, глядя на эту процессию – каждый не забывал поклониться, сперва мне, потом – стоящему за плечом мужчине – третья девица ловко перестелила постель.

– Можете ложиться, госпожа. – Она, присев в реверансе, снова растворилась в темноте.

– Доброй ночи, леди Кэтрин. – Это уже муж.

Ишь, как завернул. Так-то я всю жизнь Катя. Катерина. Екатерина Петровна – это уже для больных или студентов. «Миледи Кэтрин», да еще таким голосом – были бы мы одни, далеко бы не ушел. Но любители халявной порнухи не торопились убираться, тянулись к выходу по одному. Так что придется побыть приличной женщиной.

Я присела в реверансе, получилось на удивление легко и естественно, словно всю жизнь тренировалась.

– Доброй ночи, милорд… – Эм, а зовут-то его как?

И спрашивать имя уже неловко, после всего, что было.

– Доброй ночи, милорд… муж, – нашлась я. Добавила: – Супружеский долг в вашем исполнении незабываем.

Нет, ну а чего бы и не сделать комплимент прекрасному мужчине. Который в любой момент может растаять, даже воспоминаний о себе не оставив.

В его взгляде промелькнуло изумление, а потом глаза сузились от гнева, челюсти сжались. Лорд муж устремился прочь, едва не отпихнув задержавшегося в дверях типа.

Я недоуменно вытаращилась ему вслед – вот и говори этим мужикам комплименты. Ладно, чего ожидать от глюка.

Зевнув, я юркнула под пуховое одеяло, с сожалением подумала, что проснусь, скорее всего, в реанимации, с кучей трубок, торчащих из разных совершенно неромантичных мест, и забыв все, что сейчас привиделось.

Впрочем, наверное, оно и к лучшему, что – забыв.

***

Я проснулась от солнечного луча, бьющего в лицо. Сладко потянулась – в кои-то веки выспалась по-настоящему: обычно черный провал между пробуждением и сборами на работу удавалось преодолеть только с помощью кружки крепчайшего кофе. Про выходные я давно забыла: у практикующего провинциального врача их почти не бывает – если, конечно, хочешь жить по-человечески, а не на одну зарплату. Две ставки в стационаре плюс дежурства —и уже можно не считать копейки до получки.

Так, стоп, а как получилось, что мне не нужно никуда бежать? Будильника не услышала, что ли? Я рывком села, огляделась.

Это не моя комната! На хрущевскую однушку эти хоромы походили не больше, чем екатерининский дворец на студенческую общагу. Стены, увешанные гобеленами, стрельчатые окна с разноцветными витражами, витые подсвечники тут и там, широченная кровать с балдахином.

Где я? Как я сюда попала? Упиться до невменяемости не могла – вопреки сложившемуся о хирургах мнению, я почти не пью. И веществами не балуюсь. В моей профессии важны четко работающие мозги и безупречная мелкая моторика, так что не до глупостей.

Я сжала пальцами виски, зажмурилась. Так… Смена-дежурство-смена, дорога домой, переход, удар, темнота, свечи, мужик, супружеский долг…

Здорово меня, видать, приложило… Я зябко передернула плечами. А что если это уже даже не глюки, а бред умирающего мозга? Ох ты ж… Ладно, что теперь. Что бы там ни происходило, повлиять на происходящее я не могу. Будь что будет.

Я открыла глаза, выпрямив спину. И застыла, уставившись на свои руки. Которые вовсе не походили на мои.

Мои были с широкими ладонями – сказывались занятия фортепиано в детстве и многолетние регулярные тренировки на тренажерах, как пришла после родов фигуру восстанавливать, так и затянуло, с коротко стриженными ногтями без лака. Едва заметными шелушениями, от которых не спасали ведра крема и перчатки во время сна. Руки регулярно оперирующего хирурга.

Те руки, на которые я смотрела сейчас, принадлежали даме, ничего тяжелее спиц и вышивальной игры не державшей. Узкие ладони, длинные тонкие пальцы, белая-белая полупрозрачная кожа, округлые ногти. Единственное, что роднило их с моими —отсутствие лака.

Узкие запястья. Тонкие предплечья с едва заметным пушком.

Зеркало! Где тут зеркало?

Хотя о чем я? Судя по гобеленам и подсвечникам, зеркала здесь – штука безумно дорогая и очень редкая. О, вон на столике медный тазик и кувшин.

Я выплеснула воду в таз, едва дождалась, пока она успокоится. Медленно вдохнула. Выдохнула. Попыталась унять бьющееся в горле сердце. Чего я боюсь, в самом деле? Даже если я и страшна как атомная война, это же бред, так?

Прикусив губу, я наклонилась, вглядываясь в поверхность воды. По плечам скользнули темно-рыжие кудри, я едва успела их поймать, чтобы не намокли. Рыжие! Мои были русыми. И девушка, отразившаяся в воде, лет на двадцать младше и вовсе на меня не похожа. Точеное личико, аккуратный носик, глазищи на пол-лица. Картинка, а не девушка. Но не я.

И волосы до попы у меня были класса до девятого. А там я их обрезала, дура, и больше такие не выросли. Вот только мыть эту красоту в тазике – ой, мамочки… Да еще поди какими-нибудь корешками, после которых, пока расчешешь, половину волос выдерешь. И вообще. До меня только сейчас дошло, что я стою босыми ногами на каменном полу и пальцы начали неметь. Оказывается, домашние тапочки – величайшее достижение человечества.

Я сиганула обратно в кровать, поджав под себя озябшие ступни. Так, глюк это, бред, переселение душ или что еще, сейчас неважно. Важно, что я не могу ничего изменить. Значит, как-то придется здесь обживаться. Принимать правила игры.

А какие они, эти правила?

Во-первых, здесь меня зовут леди Кэтрин. Уже неплохо, Кэт или Катькой было бы куда хуже.

Во-вторых, у меня есть муж.

Муж! Только этого мне для полного счастья не хватало!

Я, застонав, закрыла лицо руками и повторила любимую многоэтажную конструкцию Петровны, нашей бессменной санитарки и заядлой матерщинницы.

Дома у меня тоже был муж. Давно.

Мы познакомились, когда я заканчивала институт. Я, как всегда, летела из одной больницы в другую – студенты-медики вечно болтались по всему городу: с утра практика в одной больнице, потом лекция на кафедре в другой, с собой сумка с учебниками, пакет с халатом и сменной обувью, еще один пакет с бутербродами и термосом – нормально поесть мы не успевали никогда – и разве что в зубах ничего нет. И надо ж так случиться, что когда я перекидывала тяжеленную сумку с одного плеча на другое, оборвался ремешок, и она плюхнулась прямо в осеннюю городскую грязь.

И пока я растерянно лупала глазами, размышляя, как бы подобрать упавшую сумку, навьючить на себя, не испачкав плащ, и дотащить хотя бы до холла больницы, чтобы там попытаться отмыть, а на лекции как-нибудь присобачить злосчастный ремешок, появился Артур. Словно рыцарь из сказки. Поднял, извлек откуда-то чистейший носовой платок, оттер грязь, и, не слушая мои смущенные благодарности, предложил довезти до места.

В машину к нему я не села – все знают, чем заканчиваются такие «довозы». Он не обиделся, только улыбнулся – ах, какая у него была улыбка, невозможно не улыбнуться в ответ, – и сказал, что надеется, я дам ему возможность показать себя с лучшей стороны. И предложил проводить пешком, нечего красивой девушке таскать этакие тяжести. А проводив до места – как же мне не хотелось слушать лекцию по гигиене! – попросил телефон.

Телефон я ему, конечно, дала. И ухаживал он красиво, как в кино. Свадьбу мы сыграли за месяц до диплома – чтобы получить его уже на новую фамилию. Я была самой счастливой на свете.

В первый раз мы поссорились, когда я собралась в интернатуру. «Зачем это тебе? – спросил Артур. – Диплом есть и хватит. Что значит, нельзя работать без сертификата? Зачем тебе работать? Посмотри, у нас все есть! Веди дом, рожай детей и не думай о деньгах, это моя забота!»

У нас и правда все было. Свой дом. На свадьбу муж подарил мне машину и нанял инструктора, чтобы обучил вождению. Как я потом узнала, «честно сданные» с первого раза экзамены тоже оплатил муж, даром что правила я зубрила изо всех сил. Он засыпал меня драгоценностями – пытался еще до свадьбы, но тогда я упорно отказывалась. Зато после нее подарки стали такими роскошными, что порой страшно было их надевать. Подружки завидовали. Да что там, я сама себе завидовала. Красивый, богатый, любящий…

Но стоило тратить шесть лет жизни на учебу, чтобы потом положить диплом на полку, так толком и не доучившись? Врач – не голая теория из учебников, это прежде всего опыт. Практика. Примерно так я ему и сказала, спросив, зачем он женился на студентке-медичке, если собирался посадить ее дома рожать детей? Нет, я ничего не имела против детей, я собиралась родить ему минимум двоих, а может, и больше, если получится. Но сперва все же стоило получить профессию. Люди смертны и к тому же внезапно смертны, как сказал классик. Мало ли…

Затем и женился на медичке, сказал он, чтобы она занималась детьми и знала, что делать, если с ними вдруг что-то случится. Но, ладно, так и быть. Заканчивай свою интернатуру.

Тест показал две полоски за неделю до сертификационного экзамена. И, конечно же, на работу я устраиваться не стала. Дом полной чашей, желанная беременность. Заботливый муж, готовый исполнить любой каприз… Ночные дежурства, лишние нервы в моем положении – зачем?

Носила я, впрочем, легко – обошлось без токсикоза и прочих прелестей. А родить самой не вышло. Кесарево.

Альберт. Бертик. Самый чудесный мальчишка в мире. Самый любимый в мире мальчик.

Операция оказалась неудачной – через несколько дней началось воспаление, сепсис, матку пришлось удалить. «Только не говори мужу», – заклинала Вероника Дмитриевна, зав отделением, которая меня оперировала. Не такой? Все говорят, что не такой, а потом выходят в окно, после того как бросает муж. Заподозрит? Скажешь, не судьба больше иметь детей, всякое бывает.

В первый вечер после больницы Артур взялся купать сына сам. Долго возился с водой, вымеряя температуру, бережно опустил туда малыша. И заворковал, рассказывая, что мы родим Бертику сестренку. Ну, может, сначала еще братика, но сестренку обязательно. Чтобы было кого защищать и беречь, чтобы учился быть настоящим мужчиной…

Я сползла по дверному косяку, захлебываясь рыданиями. И глядя, как ходят желваки на лице мужа, поняла, что заведующая была права.

С того дня Артур ни разу ко мне не прикоснулся. Оставался вежливым, внимательным, чудесным отцом малышу… но не мужем мне. Я думала, ему нужно время, чтобы смириться – сама-то я толком так и не могла привыкнуть к тому, что больше не полноценная женщина.

Он не смирился. Подал на развод в тот день, когда Бертику исполнилось три. Дав мне две недели на то, чтобы собрать вещи и съехать. Куда? Это больше не его забота. Все, что он подарил, я могу забрать с собой и использовать, как считаю нужным. Ребенок останется с ним.

Квартиру я сняла, сдав в ломбард несколько его подарков. Сына забрала. В тот же вечер на пороге квартиры стояла милиция. Артур заявил, что я украла ребенка.

Суд оставил Бертика ему. Наверное, этого следовало ожидать: он бизнесмен, с хорошим доходом и домом, я – безработная без жилья.

Еще через полгода Артур снова женился – на деревенской девчонке, заканчивающей медучилище. Она оказалась хорошей девочкой, правда хорошей. Относилась к Бертику, как к родному, даже родив своих; не мешала нам встречаться – конечно, не в их доме. Бертик, когда чуть подрос, смеялся: у него есть мама Катя и мама Зина – все друзья завидуют. Подруги утешали: не расстраивайся, посмотри, как удобно быть воскресной мамой. Сопли, уроки, капризы, запреты, бессонные ночи – на мачехе, матери – только развлечения и любовь. Я улыбалась, поддакивая и сыну, и им. Никого не касается, что на самом деле было у меня на душе. Потом стало легче. Время все-таки лечит…

Бертик вырос замечательным парнем, сейчас учился на первом курсе. У него была большая любящая семья. У меня – любимая работа, после которой, несмотря на две ставки и дежурства, оставалось время на фитнес, в моей профессии если не снимать стресс спортом, окочуришься к сорока; прогулки, книги… Словом, я занималась всем тем, на что никогда не хватает времени порядочным замужним женщинам с детьми. Не надо ни под кого прогибаться, не надо после работы вставать на вторую смену к плите, не надо собирать разбросанные по дому носки, не надо подстраивать отпуск под мужа. Сорок кошек, правда, не завела. Ни одной не завела – с моим ритмом жизни жестоко оставлять тосковать в доме живое существо.

А тема сильного мужского плеча в моей жизни много лет назад была закрыта навсегда.

И вот теперь – здрасьте, пожалуйста, муж. Нет, конечно в таких хоромах носки за ним явно будет подбирать кто-то другой… впрочем, о чем я, какие носки? Тут их, кажется, и вовсе не носят.

Господи, о какой ерунде я вообще думаю? При чем тут носки? Что мне делать? Что мне делать с незнакомым мужиком, с хоромами и с этим непонятным миром?

Ладно. Допустим, я тут ненадолго. Это все ненадолго и не по-настоящему. Сейчас кончится действие волшебных укольчиков, я очухаюсь в реанимации, буду выздоравливать; хорошо, если относительно быстро, а, скорее всего, долго и трудно. И напрочь забуду о каких-то там мужьях, пусть даже он трижды красавец и целуется так, что голова идет кругом, как у девчонки, а об остальных его талантах и говорить нечего.

Странно, но при этой мысли я испытала нечто, очень похожее на сожаление.

Как бы то ни было, пора бы выбираться из постели, одеваться и разбираться, что здесь и как. Насколько я помнила, дамам моего теперешнего положения, то есть «леди» нужно не только украшать собой дом, но и заниматься хозяйством, и дрессировать… то есть контролировать слуг.

Кстати, о слугах. Как их позвать? Не бегать же по всему… замку? в ночнушке, хватая за рукав каждого встречного и спрашивая, не видел ли он мою служанку? Должна же у меня быть служанка? Платье-то само не материализуется, а в комнате я ничего похожего не видела.

Я снова спустила ноги на пол, поежилась. Полцарства за домашние тапочки!

Дверь со скрипом отворилась, в щель сунула голову девушка.

– Наконец-то вы проснулись, госпожа! – пискнула она.

Девушка зашла в комнату, поклонилась. Русые волосы, заплетенные в две косы, веснушки, платье из коричневого льна. Служанка?

– Помочь вам умыться, или желаете сперва принять ванну? – спросила она.

Ванну?

– Здесь есть ванна? Конечно, желаю.

– Есть. – В голосе девушки прорезалось нечто вроде гордости. – Говорят, когда лорд Ривз унаследовал замок после смерти отца, он велел сделать комнату для омовений рядом со спальней.

– Эм… Пожалуй, я передумала…

– Не переживайте, госпожа, – понимающе улыбнулась служанка. – Лорд давно уже встал и совершил омовение. Он вас не побеспокоит.

Я вздернула нос.

– Я вовсе не боюсь, что он меня побеспокоит.

Еще как боюсь. Как ему в глаза-то теперь смотреть? Неловко как-то вышло.

– Конечно, госпожа, – служанка сделала книксен. – Так мне передать, чтобы вам приготовили ванну? Котел уже кипит…

Звучит воодушевляюще, ничего не скажешь. Кипят котлы чугунные, точат ножи булатные… Нет уж. На братца Иванушку я вовсе не похожа, да и скромницей-Аленушкой давно перестала быть.

– …и бочка с холодной водой тоже полна. Я велю Тому от вашего имени налить ванну, и все будет готово. И, если хотите, я настояла с вечера ромашку, чтобы добавить в воду. Кожа будет как бархат. И еще ромашка поможет меньше волноваться.

Я бы предпочла валерьянку. На спирту. И внутрь. Десять капель на бутылку, и плевать, что обычно я не пью.

– А волосы… позволите, миледи? – Она взяла в руки прядь моих волос. – Сегодня уберем под чепец, а завтра я помогу вам проснуться пораньше и промыть их. У вас чудесные волосы, миледи.

– Спасибо…

А как ее звать-то? Эй, ты?

– Бет, – улыбнулась она, словно прочитав мои мысли. – Зовите меня Бет.

– Тогда я – Кэтрин.

– Что вы, миледи! – ужаснулась она. Потом на лице девушки появилось сочувствующее выражение. – Вам все еще нехорошо, миледи?

Да нет, мне просто замечательно. Я то ли умерла, то ли брежу, в моем распоряжении целый замок и муж, который почему-то при одном взгляде на меня кривится так, словно лимон раскусил, но при этом в постели… Так, Катя, возьми себя в руки. Секс – еще не повод для знакомства. И тем более не повод предаваться, гм, мечтам. Других забот полно.

– Почему мне должно быть нехорошо?

– Вы упали вчера. Когда вернулись из церкви, переоделись и шли на свадебный пир, упали с лестницы. Вас долго не могли привести в чувство, и многие сочли это дурным предзнаменованием. И когда вас готовили к брачной ночи, вы вели себя странно… как будто были не здесь. Никого не узнавали, ни с кем не разговаривали. Молча делали, что вам говорили, как будто душа ваша была где-то… – Она ойкнула, прижав руку ко рту. – Простите, миледи. Милорд велел никаких бабьих сплетен.

– Ничего, я ему не скажу, Бет.

Упала, значит, выходя из церкви, а потом вела себя, как зомби? Черепно-мозговая? Заторможенность? А потом светлый промежуток закончился и вместе с ним – сама миледи Кэтрин? Здравствуйте, встречайте новенькую?

Кто его знает?

– Бет, я ничего не помню. Вообще ничего. Даже… – Я потупилась. – Даже как зовут моего мужа.

– Лорд Роберт Ривз, – с готовностью сообщила служанка. – Вы правда ничего не помните? Бедненькая… ой, простите, миледи. Я слишком много болтаю.

– Ничего, – повторила я. – Распорядись насчет ванны, и потом договорим.

Она присела в книксене и выскользнула за другую дверь.

Роберт, значит. Ну, будем знакомы, Роберт. Век бы тебя не видеть. Мне прекрасно жилось одной у себя дома. С электричеством, теплым туалетом и нормальной ванной, чтобы набрать ее, достаточно повернуть кран, а не «велеть Томасу» или как там его.

Ладно, могло быть хуже. Куда хуже. Я могла бы оказаться какой-нибудь скотницей и очнуться не в замке, а в избе, которую топят по-черному. А то и вовсе стать бездомной нищенкой. А так – прорвемся…

Наверное.