Проза народов Севера: особенности языка

Дизайн обложки Елена Назарова-Корсакова

© Наталья Григорьевна Северова, 2024

ISBN 978-5-0062-4809-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА 1. ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ
НАЦИОНАЛЬНЫХ КУЛЬТУР
В ЛИТЕРАТУРЕ

Эта книга посвящена русскоязычной прозе народов Севера 1960-1980-х годов.

Нас интересует не просто взаимодействие национальных культур, а их взаимодействие на основе одного языка.

Как изучать симбиозные художественные явления?

Бессмысленно исследовать их с целью выявления того, какая культура превалирует, сколько национальных «генов» одной и сколько другой.

Искусство не поддается количественным оценкам.

Суть – в качественных характеристиках.

Стоит изучать эти явления с точки зрения «приращения» эстетического смысла, происходящего в результате взаимодействия разных национальных культур.

Не подавления.

Не вытеснения.

А усиления, расширения, обогащения, поскольку в искусстве ничто не умирает.

Вся семантика:

и сакральная,

и древнелитературная,

и новейшая – шлейфом тянется за художественной формой.

В советские годы расхожим был тезис о социалистическом содержании и национальной форме произведений, созданных писателями-представителями народов Советского Союза.

Этот тезис низводил национальное своеобразие к второстепенным «виньеткам», «украшениям» при некоем всеобщем художественном смысле.

Этот тезис перечеркивал представление о содержательности формы, о неразрывной сращенности содержания и формы.

Нам предстоит создать рабочий вариант исследовательского подхода к процессу взаимодействия национальных культур в художественном феномене

(минимальная единица здесь – отдельное произведение,

система более крупная – творческая индивидуальность писателя,

еще крупнее – художественное течение).

В любом случае – это целостные художественные системы.

Но что конкретно вступает во взаимодействие при диалоге национальных культур?

Самая крупная структура, в которой отражается национальная культура, – это национальная картина мира, национальная модель.

Но любая национальная картина мира вберет в себя и мифологическую модель мира, и модель мира фольклорную.

Мифологическая модель мира – сокращенное отображение всей суммы представлений о мире внутри данной традиции.

Мифология – сакрально-магическое мышление.

Фольклор – искусство, разбившее слитность вещи и ее имени, установившее между ними связь.

Но уже связь условную.

Образы, представляющие мифологическое сознание, лишены отвлеченности.

А в фольклорной модели мира уже возникают обобщенные понятия («Добро», «Зло»).

В национальной модели мира осуществляются еще более отвлеченные понятия, такие, как «Слово».

Движение от мифологии к фольклору воплощается в

десакрализации,

разрушении синкретичности,

появлении абстрагированного мышления.

Как связаны эти явления?

«Оличнение» человеческого индивида в ходе исторического развития является тем, что объединяет эти понятия.

Возникновение этического плана доказывает, что главная силовая линия, по которой происходит эволюция мифа в фольклор, – процесс наращивания личностного потенциала индивидом.

Определимся с терминами, которые понадобятся нам в предстоящей работе. «Мифологическая модель мира» – система основных представлений, создаваемых первобытным сознанием.

«Фольклорная модель мира» – система образов устно-поэтического творчества.

«Мифопоэтический образ мира» – система представлений мифологической модели мира, переосмысленная в индивидуальном авторском творчестве.

Национальные психика, склад мышления находят воплощение в национальной культуре.

Национальная духовная культура – локальный тип культуры, характеризуемый специфическими национальными бытом, мышлением, психикой, традициями, отраженными в картине мира, которая, в свою очередь, воплощается в языке и произведениях художественной культуры.

Но в каких категориях воплощается национальная культура?

Георгий Дмитриевич Гачев в своем исследовании «Национальные образы мира» [1] ответил на вопрос: «Как и в каких символах воплощается национальная культура?».

По мнению исследователя, все составные части национальной модели мира организуются в комплекс из трех составляющих: Космо-Психо-Логос.

Космо-Психо-Логос – единство природы,

национального характера,

склада мышления.

Как взаимосвязаны мифологическая и национальная модели мира?

В чем заключается различие этих моделей мира?

Первобытная модель мира – безлична.

Ценностный центр, который притягивает к себе все, – природа.

Смысл всего сущего здесь конкретен.

Отсутствуют обобщения и метафоризация.

В цивилизованной национальной модели мира человек – центр, организующий, изменяющий, измеряющий собой окружающий мир.

В первобытном представлении гармония, равновесие в природе – высшее благо.

В рамках национальной модели мира высшее благо – жизнь личности, приближающейся к духовному расцвету.

В цивилизованных национальных моделях мира мистическое начало – лишь подсветка.

В мифологической модели мира мистическое начало пронизывает все бинарные оппозиции, устанавливает причинно-следственные связи.

Этот же принцип бинарных оппозиций остается основным организующим принципом и в национальной модели мира.

То, что человек становится центром модели мира, приводит к установлению этических оппозиций:

Добро-Зло,

Честь-Самосохранение,

Патриотизм-Терпимость к другим народам.

Мифологическая модель мира является семантическим ядром модели национальной.

Мифологическую и национальную модели мира, получающие осмысление в литературном произведении, имеет смысл обозначать как мифологический и национальный образы мира.

Но национальный образ мира – это носитель национальной культуры на макроуровне.

Существует и микроуровень, на котором национальная культура проявляет себя.

Это – ассоциативный строй,

механизмы создания ассоциативных связей,

типы образных ассоциаций, на основании которых строится система национальных выразительных средств (прежде всего система тропов).

Механизмы создания ассоциативных образов – это механизмы самых сокровенных подсознательных психических реакций.

Они несут в себе доведенную до психического рефлекса родовую память этноса (нации).

Эти ассоциативные связи очень древние и очень устойчивые.

Они могли сложиться лишь за длительное время, войти в генетическую память, стать архетипами сознания.

Мы предлагаем свой методологический инструментарий для разработки проблемы взаимодействия различных национальных культур в литературе.

Осмыслению основных эстетических закономерностей, возникающих в литературах Севера, поможет двухуровневое освоение материала.

Речь идет об исследовании взаимодействия двух национальных культур (мифо-фольклорной и цивилизованной) на макроуровне.

На уровне основных элементов мира этих культур.

Этой теме посвящена книга Натальи Григорьевны Северовой «Образ мира в прозе народов Севера» [2].

Второй уровень, на котором стоит исследовать взаимодействие культур, – микроуровень.

Уровень систем национальных тропов.

В этом издании мы обратимся к проблеме взаимодействия разных национальных культур на микроуровне.

Цель работы – выявление того, как протекает взаимодействие духовных национальных культур в прозе Севера на уровне языка.

В соответствии с целью ставим задачи:

– определение особенностей образно-ассоциативной системы прозы народов Севера;

– сравнительный анализ языковых особенностей повестей «Я слушаю Землю» и «У гаснущего Очага» Е. Д. Айпина.

ГЛАВА 2. ОСОБЕННОСТИ ОБРАЗНО-АССОЦИАТИВНОЙ СИСТЕМЫ ПРОЗЫ НАРОДОВ СЕВЕРА

Основная цель этой книги – исследование взаимодействия различных культур (мифологической и цивилизованной) на микроуровне художественного произведения.

Прежде всего внимание привлекают тропы и, близкие им по принципу осмысления действительности, сравнения.

Определим, в чем проявляются мифологическое начало и начало, идущее от цивилизованной культуры, на уровне образно-ассоциативной системы: рассмотрим основные группы тропов и сравнений.

В качестве рабочего определения тропа используем проверенную временем формулировку:

троп – семасиологически двуплановое употребление слова, при котором его звучание реализует одновременно два значения – иносказательное и буквальное, связанные друг с другом либо по принципу смежности, либо сходства, либо противоположности [3;626].

Говоря о тропах, мы привычно вспоминаем

метафору,

метонимию,

синекдоху,

эпитет,

гиперболу,

литоту,

перифраз,

оксюморон,

иронию.

Взаимодействие национальных культур на микроуровне (эмпирические наблюдения). С ярким проявлением взаимодействия двух культур мы сталкиваемся в романе чукотского писателя Юрия Сергеевича Рытхэу «Сон в начале тумана» (1966).

Тема этого произведения – судьба человека, перешедшего из цивилизованной культуры в культуру первобытную.

Роман изобилует сравнениями и тропами, отражающими взгляды представителей двух культур друг на друга.

Канадец Джон Макленнан, ловя на себе пристальный взгляд чукчи, думает:

«Какие у него странные и узкие глаза! Что можно разглядеть за этими щелочками, похожими на прорези в бабушкиной копилке? [выделено – Н. С.]» [4;22];

«Токо подошел ближе, обменялся несколькими словами со спутниками и необычно посмотрел на Джона. Тот различил нечто вроде улыбки на смуглом, как обивка старинного кожаного кресла, лице [выделено – Н. С.]» [4;24—25].

Плоское лицо чукчи напоминает Макленнану «стилизованное изображение эскимоса в Национальном университетском музее в Торонто» [4;26].

Передавая восприятие Джоном чукчанки, добывающей огонь первобытным способом, Ю. Рытхэу употребит перифраз «дикая дочь Прометея».

В свою очередь, чукчи, наблюдая за тем, как канадец ест, делятся впечатлениями:

«– Зубы-то у него какие! – восхищенно произнес Армоль. – Белые, острые, как у горностая.

– Да, – отозвался Токо. – Такой вцепится, не оторвешься» [4;25].

В романе сразу же обращают на себя внимание те эпизоды, в которых герои пытаются адаптировать представление о своей культуре, переводя ее на язык культуры иной.

Так, Макленнан в разговоре с Орво, несколько приобщенным к цивилизации, объясняет:

«<…> в Торонтском университете – это такая большая школа, где человека накачивают всевозможными, большей частью ненужными знаниями, <…>» [4;69].

Заметим, что не только в случаях такой адаптации мышлению Макленнана свойственна предметность (какой, казалось бы, должно обладать сознание чукчи).

Предметность свойственна мышлению канадца и в большинстве ситуаций, когда он должен характеризовать иную культуру.

И это идет не только от потребности быть понятым людьми иной культуры.

С помощью тропов, передающих речь героя, Ю. Рытхэу постоянно подчеркивает, что он воссоздает в романе тип «среднего» цивилизованного человека, чтобы показать магию, притягательность культуры, основанной на принципах непосредственной связи с природой.

Такая культура способна «обратить в свою веру» стереотипного «белого» человека.

Таково положение дел с взаимодействием культур на микроуровне художественного произведения при первом, поверхностном наблюдении.

И это, скорее, взгляд двух культур друг на друга, чем их взаимодействие.

Для того, чтобы проследить глубокие процессы при взаимодействии культур на микроуровне в северных русскоязычных литературах, постараемся отыскать следы мифологического начала в сфере ассоциативной образности.

Черты мифологической культуры в образно-ассоциативной системе северной прозы. Черты мифологического видения мира:

антикаузальность,

неподвижность (отсутствие развития),

предметность,

конкретность,

лишенность качественных (оценочных) признаков.

Черты мифологической культуры прежде всего будут проявляться в обрисовке исконного сознания героев.

Вот как дает восприятие революции манси Юван Николаевич Шесталов в повести «Когда качало меня солнце»:

«– Кто такой? Революца? Если человек, то какие у него глаза, руки, голова? Головой он силен или руками? А есть ли у него сердце?! Можно ли с ним договориться лесным людям? Ценит ли он мех соболий или беличий?

– Кто такой Революца? Если он дух, то какой дух? Черный или белый? Злой или добрый? Какую жертву он просит? Большую или маленькую? Жертву с кровью или без крови? Откликнется ли на молитвы? А может, как многие духи, на жертвоприношении побывает, полакомится кровью и улетит, не оказав помощи страдающим?» [5;337—338]

Кроме конкретности и предметности исконного сознания, проявляющихся в этом фрагменте, здесь присутствует и качественность, которой наделяется образ (хотя и не в современном понимании).

Мы имеем дело не с беспримесным мифологическим сознанием, а с авторским фольклором Ювана Шесталова.

Качественность здесь проявляется как сакральность-профанность объекта описания.

В романе Юрия Рытхэу «Сон в начале тумана» мы, казалось бы, должны столкнуться с качественностью характеризуемого образа в эпизоде:

«– Что там? – спросил Джон, кивая в сторону темневших костей.

– Могила Белой Женщины, – ответил Орво.

– Белой Женщины? – удивился Джон.

– Не совсем белой, – поправился старик. – Так ее прозвали, потому что родилась она и жила на берегу белого от льда и снега моря» [4;70].

Диалог канадца Макленнана и чукчи Орво, знакомого с особенностями цивилизованного мышления, показателен: «белая» – как основной признак Женщины – прародительницы всего прибрежного народа – не является качеством самой Женщины.

Это – признак окружающей ее природы.

Черты цивилизованной культуры в образно-ассоциативной системе литератур Севера. Миф примитивно онтологичен.

Здесь есть общие представления

о картине мира,

основных типах систем,

общих законах их функционирования,

но это – ограниченная бытийность небольшого замкнутого пространства.

Бытийность, боящаяся бесконечности.

Поскольку видит ней только проявление хаоса.

С течением времени сакральная составляющая картины мира уступает место социальному и этическому наполнению.

Одним из проявлений эстетических поисков становится тропика.

Уже в рамках фольклора начинают проявляться

каузальность,

движение,

качественность,

достаточная степень абстрагированности для возникновения переносного смысла.

Возникает, а в ряде случаев получает дальнейшее развитие, идея последовательности во времени.

В индивидуальном творчестве эти процессы проявляются более полно и последовательно.

Причинно-следственные представления способствуют индивидуализации героя.

В повести Ю. Рытхэу «Когда киты уходят» юная Нау влюбляется, и все, происходящее в мире, приобретает причины и следствия:

«Мир звуков разъялся, как и видимый, и теперь Нау знала, откуда идет грохот бьющих о скалы волн, шелестящий звук ветра, гладящего невидимой огромной ладонью тундровые травы, плеск мелких волн в лагуне, журчание воды в ручье, бегущем по каменистому склону.