Остров сирен

Скелет принца в шкафу

Каждый год в день рождения Красовский осуществлял свою мечту.

Может, ради нее он и вел изнурительный, полный стрессов бизнес.

В детстве он мечтал стать принцем.

И не где-нибудь. А в «Щелкунчике».

Мама отдала Игоря в балет, когда ему исполнилось 4 года. Сказала: надо реализовывать такие гены, раз уж достались.

Про гены Игорек ничего не понял. А балет полюбил.

Открыли тогда при ДК быстро набравшую в Москве известность хореографическую студию, руководил ею бывший солист Большого Александр Петрович Княжин. Сам Княжин особых высот не достиг – сольные партии танцевал только в юности. Но у него была отличная школа. И огромная любовь к занятиям с малышней.

На занятиях он был строг. Мог и по попке шлепнуть. За дело. А после уроков устраивал студийцам праздники: выезды на природу, веселые дни рождения с конкурсами, смешными танцевальными номерами. Говорил: ребята, запомните: наша студия – это одна большая семья.

Семьи Игорю не хватало.

Отец ушел от матери, когда сыну не исполнилось и года. Как потом сказал: не поладил с тещей. Теща не могла простить, что Ирина – умница, красавица, знает три языка! – выбрала лимитчика. Отец был родом из Воронежа.

У бабки была другая версия: нашел твой отец партию повыгодней. Какую-то дочку члена ЦК КПСС. Ха-ха. И пролетел. Папашку из состава ЦК вывели. Обещанную квартиру в центре молодоженам не дали. Работу потерял.

Зато мать Игоря вдруг резко рванула по карьерной лестнице. Заняла солидный пост в министерстве иностранных дел. С чьей-то там высокой помощью получила хорошую двушку на Соколе.

Дома она почти не бывала. Совещания, командировки, заседания. Возвращалась поздно, скидывала обувь в коридоре и бросалась на диван со словами: ох, устала!

Тревожить ее в эти минуты было нельзя.

– Игорек, дай маме передохнуть! – слащаво увещевала его очередная нянька.

Все эти тетки из ближнего Подмосковья или из соседних республик при матери с Игорьком противно сюсюкали. А когда ее не было, обзывали неслухом, неряхой, били тряпкой по рукам и кидались оставленными не на месте тапками.

Игорек сначала жаловался матери. Злился, что она верит не ему, а этим чужим злым притворщицам. Потом чутьем одинокого ребенка понял, что она просто не желает ничего знать. Все ее интересы были на работе. Дома она хотела только покоя.

Игорек приставать к матери перестал. Но обиду затаил.

Хореографическая студия давала Игорю то тепло, которого не хватало дома. Княжин выделял его из всех: высокий, красивый мальчишка с гордой осанкой обладал прекрасными балетными данными.

– Давай, старайся! Ты еще станцуешь у меня Принца в Большом! – говорил ему Княжин. И без всяких денег оставался с ним на дополнительные занятия. Он готовил его к поступлению в Московскую академию хореографии – главный балетный вуз страны.

В своей же студии он начал репетировать большой концерт со сценами из «Щелкунчика. Один номер должны были показать по телевизору. У девочки-солистки на телевидении работал папа.

Принца, конечно, танцевал Красовский. И он, и Княжин многого ждали от этой записи. Какой плюс при поступлении в академию, где почти 10 человек на место!

В школе у Игоря все о концерте знали: отпрашивался на репетиции. Девчонки вились вокруг него с суетливой радостью только что вылупившихся мотыльков. Мальчишки насмешливо дразнили: «Наш прынц», но была в этом «прынце» и доля завистливого уважения.

Скандал разразился, когда до премьеры оставалось десять дней.

Прямо на занятиях, когда Александр Петрович в который раз заставлял армию мышей дружнее наступать на армию солдатиков, открылась дверь, и в зал вошли два милиционера.

– Выйдите из зала! У меня репетиция! – закричал и без того раздраженный педагог.

Но милиционеры не вышли, один из них, маленький, кругленький, с любопытством оглядел зал, достал какую-то бумажку, заглянул в нее и спросил:

– Вы Княжин? Александр Петрович? Пройдемте с нами.

Руководитель студии еще огрызнулся:

– В чем дело? Вы что, не могли подождать до конца занятий?!

Но вышел.

Больше в студии его не видели.

А в коридорах закружились разговоры: оказывается, заботливый Александр Петрович, который заменил Игорю отца, пылко любит не только искусство балета. Но и балетных мальчишек.

Кто-то пожаловался дома, возмущенные родители побежали в милицию.

Премьеру, конечно, отменили. И начался кошмар. Мальчишек таскали на допросы. Толстый следователь с сальными глазками выспрашивал: он тебя поглаживал? За попу хватал? А вот вы вдвоем на занятия оставались. Что он делал? Ничего нехорошего не предлагал?

Это было отвратительно, унизительно и дико. Ни разу за все время Княжин не позволил себе с Игорем ничего, что могло бы его насторожить или оттолкнуть. Ничего из того, что сладенько перечислял следователь.

Но ощущение глобального вселенского предательства обрушилось на плечи и придавило к земле, над которой еще недавно он летал в своих воздушных больших жете.

В газетах тогда про такие скандалы не писали. Но слухи расходились грязными кругами. И вскоре у Игоря в классе тоже зашептались.

Мальчишки стали дразнить его педиком. Девчонки прыскали от смеха и насмешливо сторонились.

Игорь сначала рыдал дома по ночам. А однажды утром твердо сказал убегающей на работу матери: «Я больше в эту школу не пойду.»

Его перевели в другую. Математическую. У Игоря оказалось много талантов. А про балет мать велела забыть.

– Все, хватит мне позора! Зря я тебя в балет отдала. При таких генах. – все так же загадочно сказала она. И кивнула на старую фотографию в серебряной рамке, которую перевезла от бабушки. Там двое – балерина в пачке и невысокий танцор в обтягивающем трико – обнимались на вершине скалы над серым, стершимся от времени морем. Тогда он еще не знал, что именно эта фотография завертит, закружит его судьбу.

* * *

Игорь забыл про балет на тридцать лет. А потом, перед сорокапятилетием, вспомнил.

У него только что появились большие деньги и большие возможности. Дома за границей. Женщины – любые.

Он размышлял, чем бы порадовать себя в такую приятную дату: еще все хочешь, уже все можешь. Зашел навестить мать – она в свои 76 жаловалась на боли в спине, и на его деньги бодро бегала теперь по элитным докторам и чудо-массажистам.

Зацепился взглядом за старую фотку.

В их семье, как и во многих в СССР, почти не говорили о предках. Так, туманные фразы: погиб, умер, пропал без вести. У матери вообще при любых расспросах о прошлом начиналась страшная мигрень. Как Игорь теперь понял – дипломатическая. Он знал только, что женщины в их роду всегда воспитывали детей в одиночку. Мужики не приживались.

А тут впервые за все годы Игорь спросил: —»Кстати, мама, кто там, на фотке?»

– Твой прадед с твоей прабабкой. – усмехнувшись, ответила мать.

– Как?! Ты же говорила, что прадед был рабочий-путиловец и его убили немцы на Первой мировой?

– А что я тебе должна была сказать? Что твой прадед был эмигрантом? Знаменитым танцовщиком? Любовником Дягилева? При моей работе? Я сама ничего не хочу про это знать. Хватит с нашей семьи и прабабки – балерины императорского театра. Чуть всю семью из-за нее в тридцать седьмом не расстреляли.

– Так кто был мой прадед?

– Прабабка Нина утверждала, что великий танцовщик Мясин. Но слава богу, никаких подтверждений этому нет.

– В смысле?

– Ну что ты пристал? Я сама уже плохо помню. Мама мне когда-то шепотом рассказывала, что ее мать приезжала к Мясину на репетиции в Италию. На какой-то его личный остров. И там у них случилась внезапная любовь. Чуть ли не на этой скале.

Потом она уехала в Сорренто. Как-то с помощью Горького – он был другом семьи – сумела вернуться к своей матери в Россию. Только Нина была уже беременной.

– В каком году это было?

– Кажется, в 1923. В тридцать третьем арестовали Нинину мать. А в тридцать седьмом пришли за Ниной с дочкой. Но им повезло. Они в этот день были на даче у подруги. Вернулись, а соседи говорят: за вами воронок приезжал. Ну, они сразу на поезд. И поехали на Дальний Восток. Бардак тогда многих спас. Вернулись только в 50-е, когда Сталин помер.

– Подожди. Выходит, я потомок знаменитого Мясина?!

– Успокойся. Так говорила прабабка. А что там на самом деле… Документов никаких нет.

С этой фразы и началась новая жизнь Красовского.

Как отметить сорокапятилетие, он решил сразу, едва нашел название принадлежавшего Мясину острова. С тех пор каждый год на день рождения он снимал этот остров и устраивал там представление. В память о греческой истории Ли Галли праздник открывали сирены: лучшие молоденькие оперные певицы исполняли пылкие любовные арии. Только в самый первый раз Игорь просчитался. С «Русалкой» Дворжака. Решил выпендриться с редкой оперой, да и сюжет показался ему близок. Холодная русалка из других неведомых миров влюбилась в принца. Все поставила на карту. А холодность свою преодолеть не смогла. Принц ее быстро разлюбил и предал. И тогда она его убила. Поцелуем. С его же согласия.

Красовского самого тянуло к опасностям в любви. Но с солисткой вышла неприятная история. Еле выпутался. Да и музыка по большому счету ни к черту. Больше он с выбором арий не экспериментировал. Заказывал самые известные. А вот балетные номера воссоздавал только из придуманных Мясиным.

Созывал на остров гостей – всегда 20 человек. Больше не вмещал длинный стол у самого парапета над обрывом: все должны были сидеть лицом к морю, чтобы видеть закат. Когда камешек-блин солнца булькал в море, оставляя на воде только розовые импрессионистские всполохи, представление начиналось. Прямо здесь, на террасе над морем. Участников к гостям Игорь всегда выводил сам.

Он был в камзоле Принца из «Щелкунчика».

Человек-пельмень

– Это так поэтично, правда? – восторженно щебетала Анжела, только что рассказавшая мне про дни рождения Красовского на острове. – Игорь вообще та-акой романтик! Мы уже два раза на острове были. Маша, вот честно скажу – сирена из Тамарки никакая. Хоть она и поет в Мариинке. Пять кило лишнего веса! Так себя распустить! Зато танцоры! О! Такие мальчики! Ну и балерины ничего. Худые. В этот раз у Игоря юбилей. Он обещал сюрприз. А вы там будете?

– Я еще не знаю свое расписание. – сказала Машка.

В этот момент дверь отворилась и на веранду выкатился мужичок, похожий на большой пельмень: маленький, кругленький, лысый, с умными блестящими глазками-бусинками.

Мужик увлеченно жевал пирожок, пока не уткнулся в нас взглядом. И аж подавился. Я порадовалась, что мы можем произвести на незнакомца такое сильное впечатление. Но Анжела вдруг сорвалась с места, бросилась к нему и попыталась разжать рот: так поступают с собаками, подобравшими на улице какую-нибудь дрянь.

– Опять! – возопила она. – Ты опять нарушил диету доктора Петкинса! Выплюни! Выплюни немедленно! Ты же мне поклялся!

Мужчина – пельмень быстро глотнул.

– Ты никогда не похудеешь! – возопила Анжела. – Посмотри на меня! Я не ела хлеба пять лет! Я не брала в рот сладкого с Нового года! Я питаюсь только кефиром и листьями салата! И все ради тебя! А ты?

Я посмотрела на изможденную Анжелу с синими кругами под глазами и на розовощекого кругляша. Сравнение было не в ее пользу.

– Анжел, ну ты чего? Подумаешь, один пирожок, – добродушно загудел мужик и почему-то мне подмигнул.

На Машку всегда западают брутальные красавцы, а на меня – веселые толстяки.

– Ребята, не ссорьтесь! Анжела, если ты не начнешь есть что-то кроме салата, ты сожрешь Власика! – не очень вежливо вступил в разговор Игорь, тоже вышедший на террасу с пирожком в руках. – Садитесь, поболтаем! Это Влас – мой… заместитель. – слегка запнувшись, представил он нам гостя.

Мне показалось, что смешное имя «Власик» толстячку подходит, а вот суровое «Влас» – никак.

Мы расселись на мягких диванах – как-то так получилось, что хозяйский стул был выше, и мы теперь смотрели на Игоря снизу вверх.

– Вот, Маша, поглядите, – продолжала негодовать Анжела. – С кем я живу! Никаких духовных интересов! На йогу ходить не захотел. К движению веганов не присоединился!

Еле уговорила сесть на диету Петкинса – вы о ней слышали?

– Это прошлогодний тренд! – не моргнув глазом, сказала Машка, которая с ее мгновенным обменом веществ сроду не сидела ни на какой диете.

– Но ведь помогает! Да вообще! В кино не ходит, книг не читает!

– Анжела, ну ладно! Я много читаю.

– Что?

– Например, этикетки на бутылках.

– Вот именно! Скоро с тобой вообще не о чем будет говорить!

– Как не о чем? А обо мне?! Дорогая, эта тема никогда не надоест!

– Вы что-нибудь знаете про Якова? – вдруг перебила Власика осмелевшая Эля.

– Странная история. – сказал он. И в этот момент его лицо перестало казаться таким добродушным. – Никто ничего не знает. Проверили партнеров в Неаполе – вроде все чисто. Здесь его никто не видел. Вы вещи его проверяли? На месте?

– Вроде на месте. И еще в сейфе…

– Что?

– Сорок тысяч евро наличкой. И какой-то старый рисунок на салфетке. В целлофановом пакете.

– Что там нарисовано? – вскинулся Игорь.

– Какая-то женщина.

Власик и Игорь переглянулись.

– Надо бы посмотреть, – задумчиво сказал Власик. И кивнул Эле: – А пойдемте, дорогая, поболтаем про наши бухгалтерские дела вдвоем, чтобы всех не утомлять.

– Эля, следите, чтобы он ничего не тянул в рот! – строго сказала Анжела.

И я как собаковод-любитель еле удержалась от совета: спаниелям, подбирающим на улице еду, обычно просто надевают намордник.

– Мы будем репетировать? – вдруг раздался снизу чей-то требовательно-недовольный женский голос.

Игорь поскучнел лицом.

– У нас сейчас прогон. Скоро же мой юбилей. Пятьдесят лет. Вот, готовлю сам себе праздничный концерт. Хотите посмотреть?

– Конечно! – сказала Машка. – Но полтинник вам не дашь. Петкинс, Аткинс, Дюкан?

– Макаллан и Гурхка Черный Дракон.

– Это авторы диет? Гуру из Индии? – вскинулась Анжела.

– Нет, это названия виски и сигар.

– Ты идешь? – снова раздраженно крикнули снизу.

Мы спустились по винтовой лестнице на второй этаж, зашли сквозь стеклянные двери внутрь. И попали в огромную комнату без мебели: только пианино в углу вздыхало, готовясь к тому, что сидящая на стульчике невзрачная дама будет сейчас его терзать. Несколько тонких стульев испуганно прижались к стене в противоположном углу.

Жгучая брюнетка восточной внешности в обтягивающих лосинах и футболке, из которой торпедами выпирали груди, стояла у панорамного окна, больше похожего на картину с морским пейзажем. И ее раскосые безжалостные рысьи глаза смотрели на Игоря с ненавистью.

Впрочем, часть этой ненависти она выплеснула и на нас.

– Ты же знаешь, я не люблю посторонних! – сказала она, неприязненно оглядывая Машку с ее такими же торпедными грудями.

– Милая, но это же прогон! На него всегда приглашают зрителей! – примирительно сказал Игорь.

– И мы никакие не посторонние! – возмутилась Анжела.

– Вы не волнуйтесь, я хоть и театральный критик, но это в прошлом, строго судить вашу работу не буду! – елейным тоном подлила Машка масла в огонь.

Я посочувствовала несчастному олигарху. Тяжело, наверное, все время жить на войне, которую женщины ведут за спорную территорию твоего тела. И кошелька.

– Мы будем начинать? – пискнула невзрачная аккомпаниаторша.

Тамара зло взмахнула черным конским хвостом волос: он был завязан такой же резинкой, что и хвостик Игоря.

И подошла к пианино.

Анжела соврала. У Тамары было великолепное сопрано. Глубокое, сильное, оно заполнило всю комнату и, казалось, билось в окна, чтобы вырваться из тесноты на волю.

Но в одном она была права. На месте Одиссея я бы не рванула на такое пение. И не из-за лишних пяти килограммов веса сирены— они как раз ушли в нужные места. В попу и грудь.

Тамара пела о любви. Но никакого страстного чувства в ее голосе не было. Одно лишь самодовольное любование собственными вокальными возможностями. Высокие ноты Тамара брала как спортсмен, идущий на рекорд в прыжках в высоту.

– Отлично! – сказал Игорь, когда голос, пометавшись по комнате, наконец затих.

– Ничего не отлично! – зло сказала Тамара. – Зачем ты вообще дал мне эту арию? Чио-чио – сан! Я говорила, что она не подходит! Какого черта я должна изображать тупую влюбленную дурочку, если как раз сирена всех завлекает и губит!

– Ну, дорогая, не всех. Ты же знаешь, Одиссей уцелел. А сирены плохо кончили, – сказал Игорь, и благодаря недавней болтовне Анжелы я услышала в этой фразе глубинный подтекст.

Тамара его тоже услышала и вскинулась.

– Что ты хочешь сказать?

– Я исключительно про Древнюю Грецию.

– Мы повторять будем? – подала голос аккомпаниаторша. – А то там еще Полина ждет.

Лучше бы она этого не говорила.

– Полина?! – Тамара аж взвилась. – Ты притащил сюда эту… эту… Тогда на меня не рассчитывай!

Она сверкнула на Игоря таким испепеляющим взглядом, что нас тоже опалило огнем злобы. И выскочила за дверь.

– Как много женщин вокруг вас, Игорь, страдают мигренью, – сказала Машка.

Женщины в хорошем настроении

– А что я такого сказала? – пискнула аккомпаниаторша. И я поняла, что она сделала это нарочно. Такую, как Тамара, сложно любить.

– Вот, у меня список номеров. Сейчас должны быть «Женщины в хорошем настроении» – продолжила она оправдываться, показывая на ноты.

– В хорошем? – прыснула Машка. – Где ж вы их возьмете?

– Это знаменитый Мясинский балет, – вздохнул Игорь. – Может, самый знаменитый. На музыку Скарлатти, по комедии Гольдони. Второе название «Проказницы». Такой очень красивый театр марионеток, не совсем классический. Я специально оставил его для юбилея. Хотел порадовать…

– И это вам удалось! – вспомнила фразу из известного фильма Машка.

– А что, в нем Полина танцует? – спросила Анжела. В ее голосе я тоже не почувствовала хорошего настроения.

– Полина – лучшая из всех, кто у меня выступал! – с запалом сказал Игорь. – Так владеть своим телом!

– Еще бы, – пробурчала Анжела себе под нос. – Это точно.

Игорь уже набирал смс в телефоне. Наверное, проказницу на сегодня отменял.

– Вы погуляйте по саду, – сказал он нам. А через полчасика поднимайтесь наверх. Будем ужинать. Мне тут надо по делу…

И быстро выскочил из зала.

– Пошел Тамарку успокаивать! – хмыкнула Анжела. – Она баба бешеная. Сорвет еще ему весь юбилей.

– Да, такая может. Сразу видно – стерва, – поддакнула Машка. Она не терпела никакой конкуренции на ниве стервозности. И размера груди.

Они обе не ошиблись. Мы решили подняться наверх с другой стороны виллы, чтобы прогуляться по чудесному саду. Апельсины веселыми мячиками катались под ногами. «Очень калорийные!» – пнула один из них Анжела. Завернули за угол и сквозь панорамные окна увидели бильярдную, которую недавно нам с гордостью показывал Игорь. Сейчас он стоял у края стола, а у полок с шарами дикой рысью носилась Тамара и что-то кричала.

Мы уже хотели отвернуться от этого завораживающего зрелища. Как она вдруг схватила его любимый антикварный кий – Игорь минут пять рассказывал нам, как торговался за него на аукционе в Лондоне. И со всей силы переломила о свое колено.

– Хорошо, не о его голову, – сказала Машка. – А ведь могла…

Любимое дело Власика

Мы поспешили скрыться с поля битвы.

– Твой муж как любит допрашивать? С пристрастием? – спросила Машка. – Волнуюсь за Элю.

– Он на страсть не способен! – Анжела презрительно скривила губы. – Ни на что не способен. Только мучное жрет. И мясо. Вообще, девочки, мужики вырождаются. Доктор Зильберштейн писал, что мужчины – тупиковая ветвь.

Я вспомнила, сколько жалоб на мужей выслушала от своих пациенток, вообще-то страдающих от аллергии. А как копнешь глубже, начнешь расспрашивать про источники стресса – получается, от невнимания мужчин. Замужние негодуют, что эти гады уклоняются от выполнения супружеских обязанностей. Причем с особым цинизмом прибегают к веками отточенным дамским отговоркам: голова, мол, болит.

Но и одиноким не легче.

Вот раньше незамужние симпатичные дамы всегда имели шанс хотя бы на нормальный секс. Желающих завязать роман без обязательств было – в окно не перекидать. А теперь красавицы выглядывают в это окно: «Ау?». Нет ответа.

То ли к стрессам сильный пол оказался не готов. То ли начался глобальный процесс стирания граней между М и Ж, и победного шествия трансгендеров. Прямо тревожно за человечество!

Мои размышления о закате секса в современном мире прервала Машка.

– Чем вообще твой Власик занимается? Бухгалтерией? – спросила она у Анжелки, шагая по выложенной разноцветным гравием дорожке к фонтану в виде плюющейся рыбы.

– Почему бухгалтерией? – обиделась Анжела. – Он начальник службы безопасности.

– Что?! – мы даже остановились.

– Он занимается охраной?! – переспросила Машка.

– Да. Игорь только ему доверяет. Они же знакомы с детства. За одной партой сидели. Потом Игорь в Плешку пошел, а Власик – в МГУ. На математику.

– Не поняла. Ты же сказала, он занимается безопасностью?

– Да. Так сейчас такая безопасность… Все в компьютерах. Ну и он еще на армию поработал. В штабе каком-то служил. Только там зарплата маленькая. А ему надо алименты этой сучке – первой жене платить. Нарожала, а он содержи! Бывают же такие наглые!

– От кого нарожала? – удивилась Машка.

– От него. Да какая разница! Хотела детей – пусть сама и кормит!

– Угу. С Игорем Влас давно вместе работает?

– Давно. Еще банк был. В России. А когда их банк лопнул и Игорь сюда сбежал… Ну то есть переехал… Власик тоже купил нам виллу. Здесь недалеко. Конечно, не такую шикарную. Все же он два года сидел. Без работы.

Пауза между последними словами показалась мне странной.

Но Машка ее перескочила и спросила:

– А чем конкретно Влас у Игоря занимается? Телохранителей нанимает?

– Да, и это тоже. Но в основом следит, чтобы фирму на бабки не кинули. Ищет должников. Наказывает. – сказала Анжела.

И увидев, как мы переглядываемся с Машкой, добавила:

– А что такого? Ему даже нравится. У него и кличка была – власовец.

– Где была? В школе?!

– Нет. В тюрьме.