Buch lesen: «Горькая полынь моей памяти»
Глава 1
Дамир. Наши дни. Южное побережье
Шквальный ветер с моря – холодный, пронизывающий, сырой, – с силой бил по лицу, врезался в грудную клетку, обхватывал кисти рук, нещадно холодя их. Море Чёрное действительно отливало чёрным, на темнеющей серой, будто живой, поверхности мечущихся волн.
Дамир жил в этом приморском городе с конца сентября, а море вблизи видел впервые. Не из-за загруженности, не было интереса. Море и море. Вода. Гладь – то спокойная, то мечущаяся, то синяя до рези глаз, то сереющая как сегодня, – видна с балкона квартиры Дамира. Вспомнил о море внезапно, по пути из аэропорта, где провожал отца домой. Неожиданно захотелось ощутить себя живым, почувствовать, прочувствовать, включить цепочку нейронных связей в головном мозге, отправить импульсы по позвоночному столбу.
Штормовое предупреждение. Шквальные порывы ветра. Стихия. Если верить всей лабуде, льющейся с экранов зомбоящиков и смартфонов, сейчас он должен почувствовать страх перед стихией, восторг, интерес хотя бы. Ничего. Море и море. Вода.
Дамир развернулся, прошёл узкой улочкой к припаркованному на пустующей площади автомобилю, уселся за руль, безразлично разглядывая покрасневшие на ветру руки. Он и холода не чувствовал. Мертвец. Сраный Дракула. С той лишь разницей, что Влада Цепеша интересовала кровь, а Дамира – ровным счётом ничего.
Он проводил взглядом группку смешливых девчонок. Студентки, скорее всего первокурсницы, кутались в коротенькие курточки, натягивали шарфы на головы, стряхивали с ног в обтягивающих джинсах капли дождя и влаги, тянущейся с моря, окутывающей, студёной.
Зима… Три недели до нового года, плюс семь по Цельсию, дождь… Говорят, иногда бывает ноль, и замерзают лужи по утрам.
Рингтон отвлёк от рассматривания девчонок. Забавные, как воробьи взъерошенные. На дисплее комфортабельного салона авто высветилось имя. Дамир принял вызов.
– Дамир! Сколько можно звонить? – раздался недовольный, слегка обиженный голос Алии, она просила называть себя Лали.
– Прости, телефон в машине забыл. Ходил на море смотреть.
– Море? – смех прорезал салон, красивый смех, завораживающий, женский. – Зачем тебе море?
– Просто. Стало интересно.
– Любопытный какой, – вот и заигрывающая интонация. – А тебе не интересно, зачем я звоню?
– Интересно, – именно так нужно ответить. Отвечает.
– Я купила билет, послезавтра буду у тебя. Ты рад?
– Я рад, – именно это хотят слышать. Он рад.
– Замечательно! – и снова слышен смех, женский, предвкушающий и обещающий одновременно, искушающий даже. – Встретишь?
– Конечно, встречу, Лали, – удаётся выдавить из себя улыбку, будто она её видит, словно она ей нужна.
– Я соскучилась. Пока-пока, – и столько обещаний в этом «соскучилась».
– Я тоже. Пока-пока, – отзеркалил Дамир фразу и нажал отбой.
Дамир знал, зачем на самом деле прилетает Алия. Алия знала, все знали, и все ждали. Он должен сделать официальное предложение женщине, с которой встречается два года. Этот новый год она встретит в статусе невесты, а к лету станет женой Дамира Файзулина, желательно беременной женой.
Женой… Жена и жена. Море и море. Вода.
– Ты должен это сделать, – сухими губами вколачивал истину отец, стоя в терминале современного аэропорта. – Пора создать семью, тебе нужен наследник, нужен сын. Ты должен жениться на Алии. Она подходит тебе. Она подходит нам.
– Я уже был женат.
«Женат» – и это слово никак не отозвалось в Дамире. Должно быть, он мертвее мёртвого.
– И где твоя бывшая жена? – отец насмешливо развёл руками. – Где она? Я скажу где – сбежала. Ты должен создать семью с Лали. Она подходит тебе.
– Не беспокойся, я женюсь на Алии Долматовой, отмахнулся Дамир, как и всегда отмахивался. – Она подходит мне.
– Вот и славно, – отец одобряюще похлопал сына по плечу, довольно крякнул и, спрятав улыбку, двинулся к очереди на посадку, кивнув на прощание сыну.
Алии Долматовой двадцать четыре года. Она красива, чертовски красива, почти безупречна. От длинных, гладких как шёлк тёмных волос, которыми она легко прикрывает налитые, округлые груди, когда двигается на нём сверху, медленно покачиваясь, облизывая полные губы, до ухоженных пальцев ног на продолговатой, узкой стопе, предназначенной для дизайнерской обуви.
Лали образованна и умна, она не правая рука своего отца только потому, что рождена женщиной. Правой рукой должен стать Дамир, подмяв под Файзулиных его бизнес. Это кажется сущей глупостью, пережитком, таким же старым, как засохшее дерьмо мамонта, но не для этих людей.
Что ж, он сделает предложение Лали, она на самом деле ему подходит, и, отец прав, Дамиру действительно нужен наследник. В тридцать два года пора задуматься о ребёнке. Это его действительность.
– Татьяна, – Дамир набрал номер автоматически, не особо задумываясь о том, что минутой раньше рассуждал о наследнике от Лали. – Как ты смотришь на то, чтобы составить мне компанию на ужине?
– Могу и на завтраке, – звонко ответила Татьяна, она никогда не прочь повеселиться за чужой счёт, получить свою порцию удовольствия, щедро поделиться им же, выпрашивая ещё ласки и вознаграждения за труды и компанию.
Завтракать не пришлось. Дамир, насытившись по самое горло, так, что начало подташнивать от цветочных духов и высветленной макушки, маячившей ниже его пояса, убрался домой, чтобы забыться зыбким, как трясина, сном.
Глава 2
Дамир. Наши дни. Южное побережье
Она лежала рядом, отвечала на поцелуи, потом обводила кончиком языка его губы и смотрела, смотрела в его глаза. В темноте радужка её глаз казалась то серой, то тёмной, но Дамир знал – там синева, густая, насыщенная, разбегающаяся яркими васильковыми лучиками, заканчивающаяся ободком цвета индиго. Он знал её глаза, все нюансы цвета и выражений.
Одним движением подмял под себя. Распластал, слизывая со сладких губ стон, провоцирующий, дразнящий. Провёл рукой по гладкой коже, утопая в тихих стонах, запахе ответной любви. Спутывая дыхание, руки, губы, слёзы, невозможно горькие, как хина.
Двигался, словно от этого зависит жизнь, не мог унять себя, остановить, даже услышав протест. Даже поняв, что она отталкивает – не мог. Только зажал её руки, закинув над головой, зафиксировал ладонью тонкие запястья, вдавил в пружинистый матрас и двигался, двигался, двигался, обезумевший, одурманенный её откуда-то взявшимся криком наслаждения, такого острого, настоящего и отчего-то жалобного, прощающегося и прощающего, и двигался, двигался, двигался, вколачивался, пока не открыл глаза прямо в солнечный свет.
Дамира подорвало на собственной кровати.
Сон, просто сон.
Сон, в котором он необъяснимым образом живой.
Откинул скомканную подушку и отправился под душ, чтобы прочистить мозг и унять тело, требующее разрядки, словно не он трахал Таню несколько часов назад, она не отсасывала у него, стоя на коленях в номере гостиницы. Будто ему шестнадцать, и гормоны бьют наотмашь в голову, разнося по организму взбудораженную, возбуждённую, живую кровь, лишая жалких зачатков разума.
Сон, просто сон.
После душа сварил кофе, ткнув пальцем по кнопке кофе-машины, и уставился в окно – на бескрайнее серое море, сливающееся с таким же серым небом и начавшим развеиваться туманом.
Глава 3
Дамир. Прошлое. Поволжье
Дамир Файзулин собирал ухабы просёлочной дороги меж колосившихся полей и лугов с сочной зеленью, усыпанных разнотравьем, издающим оглушающий аромат. Он успел забыть, какой дома воздух, звуки, даже тишину забыл.
Четыре года он провёл в Штатах, в шумном, бесконечно двигающемся Нью-Йорке. Ему оставался год работы по контракту в одной из крупнейших строительных фирм в Северной Америке, а сейчас он наслаждался неожиданным отпуском – результатом проблемы с визой. Ему было двадцать шесть лет, он окончил институт, продолжил учёбу в Штатах, прошёл стажировку и остался работать. В его распоряжении было будущее, целый мир, а он как мальчишка радовался воздуху в центральной полосе России и чак-чаку, который умела печь только эби – бабушка по-татарски. Все женщины в семье умели, но именно у эби чак-чак получался особенным.
Он уедет через три месяца и несколько дней, не променяет блестящие перспективы и бесценный опыт на родные просторы и сладости эби, но именно сейчас Дамир радовался, как щенок новой резиновой игрушке.
Впереди мелькнул женский силуэт, он начал притормаживать, чтобы осела пыль до того, как он нагонит женщину и предложит подбросить. Просёлочной дорогой ходили только местные, живущие в двух сёлах, раскинувшихся на берегу Волги. Дорога уходила вбок от трассы, срезала путь, никому, кроме местных, она была не нужна, тем более – пешком.
Был негласный закон, по которому идущего подкидывали попутки, если случайно встречались, именно случайно, рядом трасса, эта дорога только для работающих на полях, которых всего ничего, да опасающихся попасться в доблестные руки ГИБДД, Дамир был из последних. Уж слишком широко отметил свой приезд с друзьями. Равиль до сих пор отсыпается в обнимку со своей Наткой, храпит как конь, источая перегар на всю квартиру, которую сам же и снимает для Натки.
Дамир не пил наравне, он вообще мало употреблял алкоголь, к тому же иррациональный страх попасться отцу сидел в нём намертво, вбитый прочно ремнём через задницу. В воспитательных методах тот не стеснялся, мог и восемнадцатилетнего лба, здоровенного детину с колкой щетиной на подбородке, приложить, мог и по сёстрам пройтись, если выпрашивали. Ремня Дамир не боялся, да и вряд ли позволил бы, но наказ «не пить» выучил крепко-накрепко.
Женщина, вблизи оказавшаяся девушкой, отошла в сторону, встала по колено в густые травы и смотрела круглыми глазами на остановившийся автомобиль и водителя в немом недоумении. Пришлось выпрыгнуть из салона, подняв задницу с кожаного сиденья, и подойти к девчонке. Испугалась, что ли?
– Прыгай, подвезу, – он подмигнул стоявшей столбом синеглазой.
А что она синеглазая, Дамир заметил сразу. Таких синих глаз он прежде не встречал, точно линзы вставила васильковые. Линзы денег стоят, а одета девушка просто – майка с тоненькими бретельками, так и хочется их скинуть по плечам, да льняная юбка по колено, только её хоть в пол сшей, просвечивается в солнечных лучах. Дамир оценил и стройность длинных ног, и налитую, упругую грудь, существующую будто отдельно от торчащих ключиц. Здесь или грудь должна быть малюсенькой, как у семиклассницы, или ключицы скрыты женской мягкостью.
– Зачем? – голос синеглазой завораживал, глубокий голос, женский, тоже существующий отдельно от лица, немного курносого, покрытого полупрозрачными веснушками, с острым подбородком и взметнувшимися в удивлении бровями.
Пожалуй, подходил голосу рот, чувственный, полный, обещающий пучину такого порока, с каким двадцатишестилетний парень ещё не встречался.
Противоречивая, порочная, невинная… такой она была.
– Принято так, – пожал плечами Дамир.
Нужно было уехать тогда, но его как пригвоздило к месту. Тонкие путы её души уже начали вплавляться в его сердце, пить из него, чтобы в конце убить. Хотя нет, настолько милосердна она не была никогда.
– Да кем-принято-то?
– Всеми, – Дамир засмеялся, смотря, как смешно дёрнулся нос девушки. – Ты не местная, что ли?
– Уже местная, – она пожала плечами. – В конце июня переехала.
– А, тогда ясно, здесь только местные ходят, и вроде как принято подвозить, – он ещё раз оглядел незнакомку. Какая же она… аж зубы свело, а смотрит невинно, ангел с небес… убрали подальше ангела, чтобы порочной красотой Всевышнего не смущал.
– Тогда подвези, – сверкнули белоснежные зубы девчонки, и она лихо забралась в высокий салон, продемонстрировав оголённые ноги и крепкие ягодицы в обрамлении белых трусов. Слишком простых трусов для порочного ангела.
– Куда? – осведомился Дамир. – В Поповку или…
– Поповку, – девчонка заёрзала, оглядывая салон. – Клёво…
– Отлично.
Так и ехали. Дамир смотрел то на дорогу, то на синеглазую, то поправлял стояк, непрошено появившийся и не собирающийся опадать. Уж слишком хороша была попутчица, а когда облизывала нечаянным движением губы, Дамиру хотелось вцепиться зубами в этот юркий, маленький язычок.
– А чего переехали? – он спрашивал, будто его это интересовало на самом деле. Всё, что интересовало Дамира – каков вкус у торчащего под майкой соска, и какого дьявола она не надела лифчик?
– Так, – попутчица неопределённо махнула рукой и тут же продолжила:
– Меня Эля зовут, в честь Элизабет Тейлор.
– Элизабет не Лиза разве?
– Я Элеонора, поэтому Эля.
– Логично! – Дамир засмеялся, даже машину пришлось остановить. Элеонора в честь Элизабет Тейлор! Безумная девчонка.
– Это папка, когда пошёл записывать, имена перепутал, – смеясь, объясняла Эля. – Мама сходила потом в ЗАГС, или где детей записывают, но поменять не дали. Но факта это не меняет, меня назвали в честь Элизабет Тейлор. А тебя как зовут?
– Дамир.
– Странное имя, я такого не слышала.
– Обычное татарское имя, посредственное, я бы сказал, – он усмехнулся, смотря на круглые глаза Эли.
– А зачем тебе татарское имя?
– Потому что я татарин?
– Да ну! Какой же ты татарин, – Эля закатилась в смехе, а Дамир тонул в этом всполохе и едва не набросился на порочные губы, прямо сейчас призывно раскрытые. – Татары – они другие.
– Какие другие? – он невольно улыбнулся непосредственности Эли. – Поволжские булгары, мишари такие и есть, – он развёл руками, шутливо кланяясь, силясь не засмеяться. – А ты думала – какие?
– Ну, тёмные там, с усами… Как Чингисхан! А ты рыжий! Ну, тёмно-рыжий, шатен даже, веснушек-то нет, – она провела пальцем по лицу Дамира, останавливаясь на носу и подбородке. – Колешься… – прошептала.
Сколько раз после этого Эля шептала: «Колешься…». «Колешься… колешься…».
Глава 4
Дамир. Прошлое. Поволжье
Поповка – небольшое село на крутом, обрывистом берегу Волги. Когда-то оно принадлежало колхозу имени Ленина, тех времён Дамир не помнил, но слышал о них порядком. В колхоз входили окрестные деревушки и сёла, вот и Поповка попала.
С того времени много воды утекло, остался лишь кривой асфальт с выщерблинами, да дома-коттеджи из белого кирпича на два или три хозяина. Две параллельно расположенные улицы таких коттеджей, с кривобокими пристройками и задними огородами, некогда поделёнными точно согласно плану межевания, а теперь – кто сколько успел, тот столько и оттяпал. Далеко Поповка от райцентра, кто проверит? А с соседями всегда договориться можно. Полюбовно, под ядрёный первачок.
Странно, Дамир никогда не касался подобных дел, а нехитрые суждения местного населения словно проросли в него, а может, всегда там были. Как панель управления на сенсорном экране – понятно интуитивно.
– Вот здесь остановись! – крикнула Эля, махнув рукой в сторону одного из коттеджей с намалёванной синей надписью «тридцать два».
Названий улиц в Поповке не было, лишь номера на коттеджах, да и те в большинстве случаев облезли, истёрлись от времени. Остальные, частные домишки, и вовсе обходились без номеров, хватало фамилии. Там Ляушины живут, здесь Сергеевы. Не то что по фамилии или в лицо, со спины друг друга узнавали, чья собака по огороду пробежала, знали, куриц, и тех примечали.
Дамир остановился, заглушил мотор. Как же не хотелось отпускать синеглазую, а что хотелось, с тем к малознакомым девушкам не подкатишь. Не к девчонке в простенькой майке, живущей в Поповке. Иллюзий в отношении нравственного облика жительниц окрестных сёл и деревень Дамир не питал, но и правила были, такие же негласные, как подвезти бредущего по просёлочной, обходной дороге. Правила строгие, протокол соблюдался похлеще, чем в Букингемском дворце.
– Так, говоришь, переехала ты? – как-то нескладно Дамир продолжил начатый пятью минутами раньше разговор. Ехать было до обидного мало. – Откуда?
– Поморье, – Эля облизнула губы. Дамира прошибло с головы до паха, аж в пятках отдалось.
– Поморье, Поморье…. – он начинал туго соображать. Васильковые глаза, бесстыдно торчащие крохотные соски, приоткрытый рот. Он сходил с ума, когда бесцеремонно скользил взглядом по прелестям синеглазой.
Приворожила она его уже тогда. Сидя в собственном автомобиле, он намертво прикипел к ней. Навсегда. До скончания веков. С тех пор он даже сдохнуть не мечтал, переродиться – и снова всё сначала. А он переродится, вопреки всем и вся. Она его не отпустит ни на этом свете, ни на том, никогда.
– На море, что ли? На юге? – растерянно пробормотал Дамир, пожирая глазами губы.
– На севере. Архангельск, – синеглазая звонко засмеялась, как откинула паутину с глаз Дамира. Смотри, мол, внимательно, запоминай в деталях.
– А! – он ответил таким же счастливым смехом. – Ступил. Поймала. Давно в России не был, прости.
– Где же ты был? – вылупила глазищи Эля. – По-русски же говоришь!
– В Штатах, – он пожал плечами.
– Соединённых? – заскакали васильковые чертенята в глазах.
– В них, – он согласно кивнул, ожидая лавину вопросов, обычно сваливающуюся после подобного откровения. Предыдущим вечером он устал рассказывать про своё житьё-бытьё там, едва язык не отвалился. Хорошо, алкоголь сморил Равиля с Наткой раньше, а то наговорил бы какой-нибудь чуши, было бы стыдно наутро.
– Клёво… А можно, я тебя потрогаю? – засмеялась Эля и тут же обхватила плечи Дамира. Он ошалел, но с места не сдвинулся. Впитывал, запоминал, как юркие пальцы скользят по плечам, шее, лопаткам, грудной клетке, впрочем, почти сразу те вздрогнули и исчезли.
– Продолжай трогать, – шутя возмутился Дамир. Шутил он лишь наполовину, до дрожи хотелось продолжить, ответить такими же касаниями, провести ладонью по упругим грудям, скользнуть под майку у лопаток, спустить тонкие лямочки, прижаться губами к коже, почувствовать одурманивающий девичий запах. Почему-то издали казалось, что она пахнет чем-то горьким и до одури родным.
– Не, я убедилась, – Эля качнула головой, одёрнув майку. Лучше бы она этого не делала, целомудренный жест привёл к ровно обратному результату.
– В чём?
– Что ты живой. Знаешь, ты первый человек, которого я вижу, кто в Америке был. Я должна была убедиться, что ты не привидение.
– Убедилась? – он ухмыльнулся. Какая она…
– Ты и на самолёте летал? – очень в тему ответила синеглазая.
– На поезде приехал, – заржал Дамир.
– Ну и шуточки у тебя! – закатилась Эля.
– Может, ты меня ещё раз потрогаешь? – смеясь, с надеждой спросил парень. – Вдруг я первый человек, которого ты видишь, кто на самолёте летал.
– Не первый, – Эля беззаботно махнула рукой.
– Через океан? – он хитро скосил глаза. – Аж до Америки?!
– А, так… Так первый, – и, хохоча, потрогала за плечи.
Говорила Эля сущие глупости, младшая сестра Дамира – Карима, соплячка шестнадцатилетняя, и та разумнее изъяснялась. А трогала как женщина. В каждом движении укол по нервам в самую мужскую суть. Будто не по плечам потрепала, как погладила щенка, а ниже пояса скользнула, опалив горячим дыханием.
– Так значит, ты поморка? – Дамир всеми силами сбрасывал васильковый морок.
Сколько лет этой девчонке, кто родители – ничего неизвестно. Да и не привык он руки распускать вот так, без спроса. Не был девственником, целомудрием не славился, нравственностью не отличался. Но одно дело где-то там, в студенчестве, в Штатах, со взрослыми, знающими себе цену женщинами, другое – с васильковой поморочкой, заявившейся за каким-то лядом в Поповку, потерянную среди лугов Поволжья.
– Да, – кивнула Элеонора, названная в честь Элизабет Тейлор.
– И как тебе у нас?
– Хорошо, только ночи тёмные, но привыкнуть можно.
Интересная характеристика, почти удивившая Дамира, а может, он уже привык к Эле, её странным суждениям, выходкам, и ничему не удивлялся? Да и была правда в словах девчонки. О белых ночах в Архангельске здесь только слышали.
– А почему переехала? Архангельск – город, а здесь что делать? Коровам хвосты крутить, так здесь почти не осталось коров, – Дамир в удивлении пожал плечами.
– Я просто так сказала «Архангельск», чтобы понятно было. Мезень, слышал такой город?
– Нет.
– Вот, а о Заакакурье тем более. Деревня, не больше вашей Поповки, только красивей, – не без гордости добавила Эля. – Здесь колледж ближе, вот я и переехала к папке, – она небрежно повела плечом.
– Тебе сколько лет? – Дамир аж отодвинулся от неожиданности.
Всевышний! В колледж ей здесь ближе! В колледж с какого класса поступают? С девятого? С восьмого? Куда смотрит этот «папка», девчонка через поле одна шлындает, и в каком виде. Дамиру стало душно, он ещё раз глянул на Элю… Пойти набить морду, что ли, этому папаше. Мало, что ли, алкоголиков, дураков, пришлых, чтобы малолетнюю дочь выпускать из дома в таком виде?! О чём только люди думают? Да будь это не Дамир на машине, валялся бы сейчас этот ходячий, источающий порок, соблазн в канаве.
– Восемнадцать, перед выпускным исполнилось, – Эля засмеялась. – Не бойся, уже можно, я сама уголовный кодекс читала, – и выпрыгнула из машины.
