Десять

Глава 6

Юля смотрела на кромешную ночь не отрываясь и не моргая.

Крупные, почти невидимые хлопья снега медленно оседали на отлив окна, бились в стекло, не проникая внутрь. Хрупкая гладь стекла, как тонкая грань между будущим и настоящим. Между жизнью и смертью. Между до и после.

Все мышцы в теле Юли напряглись, нещадно ныли, сводило скулы, шею, руки. Сил не осталось даже на жалкую попытку расслабиться, попытаться отпустить ситуацию.

Умирал ее пациент. Первый. Неизбежность в её профессии, к которой следует привыкнуть. Возможно, когда-нибудь она научиться смирению, но не этой ночью. Сегодня весь организм, от мизинцев на ногах до макушки истово противится. Юля перебрала в уме в тысячный раз свои решения, действия других специалистов, во многом более опытных, и смогла лишь расписаться в собственном бессилии.

Вспоминать, вспоминать, вспоминать… Думать о том, сколь многое не произойдет в жизни мальчика Алёши. Двенадцать лет жизни, два месяца на угасание и уход. Он не узнает, кто победит в чемпионате мира по футболу, не познает вкус победы, горечь поражений, не почувствует боль предательства, сладость любви женщины.

Юля ничего больше не смогла сделать для этого мальчика, лишь облегчить его уход. Единственное, чего добилась – места в реанимации. Проводила каталку с Алешей до белых дверей, оставила родителей наедине с их безысходным горем и поднялась сюда, в «курилку».

На территории областной больницы внутренним приказом категорически запрещено курение сотрудников, однако, с молчаливого же согласия администрации, было выделено помещение перед железными дверями на чердак – большой холл, уставленный старыми скамейками и кривыми стульями, с окнами, выходящими на сквер перед центральным входом. Именно сюда приходили покурить, пообщаться неформально, это же место считалась бесконечным источником сплетен и новостей.

Сейчас здесь было пустынно. Юля пряталась скорей от самой себя, чем от коллег, от собственных мыслей, а не от досужих вопросов, которых никто не станет задавать в сложившейся ситуации.

Шаги за спиной не испугали, легко догадаться – кто это… Не нужно оборачиваться, смотреть, вслушиваться в поступь. Юля всегда безошибочно узнавала, когда в одном помещении с ней находился Юрий Борисович.

Как и обещал, он ни словом, ни делом не дал понять, что помнит о давнишнем разговоре. Их отношения можно было бы назвать рабочими, взаимодействием врача и пациента. Однажды, почувствовав недомогание, спросив папу, к кому лучше обратиться, она услышала знакомое имя. Отбросив ложный стыд, Юля попросила Юрия Борисовича уделить ей внимание. Отныне, раз в полгода она поднималась на этаж гинекологии, чтобы убедиться, что с ней все хорошо. Знала: если результаты обследований окажутся неспокойными, Юрий Борисович непременно сообщит. Случалось, что закрутившись между домом и работой, она пропускала время планового осмотра, тогда Юрий Борисович при случае или даже специально набрав местный номер, в полушутливой форме напоминал о «месте встречи, которую изменить и отменить нельзя».

Эти приемы были, пожалуй, единственным временем, когда она не ощущала движение воздуха, когда она находилась в одном помещении с Юрием. Ему не нужно было говорить с ней, смотреть в её сторону, дышать одним воздухом.

Порой достаточно резкого осознания, что он в это же время в одном здании с ней. Иногда она забывала об этом на месяцы, но, столкнувшись внезапно в лифте, молча кивнув в ответ на такой же безликий кивок, остро понимала, что единственное ее желание сейчас, прямо на этом месте – прижаться спиной к Юрию Борисовичу, зажмурив глаза. Всего-то на пару жалких минут.

Сейчас странное желание Юли сбывалось. Она почувствовала за спиной тепло, к которому потянулась, потом ощутила мужской вздох. Одна рука Юрия Борисовича, обхватив ее плечи, с силой прижала к крепкому телу, другая, пристроив ее затылок на плечо, аккуратно гладила по лицу, слегка надавливая на сведенные мышцы – даря тем самым успокоение.

– Мы не боги… – сказал Юрий Борисович совсем тихо, на ухо, словно по секрету.

– Я знаю, – согласилась Юля. Врачи – действительно не боги. Иногда они могут помочь, иногда – нет.

– Отпусти, – велел Юрий Борисович. – Отпусти, Юль.

– Не могу… – простонала Юля. Почему, почему никто, никогда не говорил, что потеря пациента – невыносимая боль! Привыкнуть… нужно привыкнуть. Принять, смириться, очерстветь. Возможно ли?

Юрий Борисович продолжал удерживать плечи Юли, прижимать к себе. Постепенно она начала ощущать, что мышцы расслабляются, принося невыносимую ломоту – настолько оказались скованы.

После того, давнего разговора с Юрием Борисовичем, Юля проплакала не меньше двух часов, и в конце концов заснула, так и не выйдя к гостям, а на следующее утро решила последовать совету – сходить к священнику.

Настоятель узнал бывшую ученицу воскресной школы, они долго разговаривали, разбирая заново то, о чем когда-то беседовали на занятиях. Она не встретила осуждения, скорей понимание. Ей многое было непонятно в брошюре «ценности христианской семьи», но из пункта в пункт, после приободряющих разговоров и на редкость деликатных советов, сумбур и паника в голове Юли начали утихать. Договорившись о следующей встрече через неделю, она приехала домой, к мужу.

К мужу, который всё так же сухо разговаривал и раздраженно отводил взгляд. Через неделю еще один разговор с отцом Кириллом принёс толику успокоения и надежды, но, оказавшись наедине с мужем, Юля теряла веру, надежду на лучшее, та попросту растворялась, как зыбкий слой акварели в воде.

Отец Кирилл сказал, что вера и брак – работа души, но, было похоже, что у Юлиной души не оставалось сил. Она просто гибла под спудом чего-то тёмного, отчаянного. Вера в лучшее захлебывалась в отстраненным взгляде Симона, в беззвучных слезах самой Юли, в молчаливой поддержке Адель, когда она забирала Кима к себе в комнату в надежде, что молодые всё же поговорят.

Симон молчал… на ночь он ложился раньше, отворачивался к стене и не спал. Юля могла точно сказать – он не спал. Не занимался с ней любовью, не целовал, даже в шутливой форме, словно захлопнул дверь перед лицом Юли.

Лишь однажды она подумала, что вот-вот всё должно измениться, ночью Симон вдруг притянул к себе Юлю и со словами: «Как же больно тебя любить, маленький», целовал долго, до исступления. Она отдавалась этим поцелуям, плыла за ними, вибрировала. Но утром всё было, как в обычный выходной Юлии. Симон, встав раньше, собрал Кима на прогулку и со словами: «Спи, маленький, на тебе лица нет», ушёл на полдня.

Юля начинала злиться. «Спи, маленький». «Нет лица». Как будто она может спать, или у неё появятся силы, если все её существо съедала боль, чувство вины, неопределенности, страха.

Она подскочила, быстро собралась, проигнорировала макияж, добралась на такси до областной больницы – невиданная роскошь, – и на одном дыхании поднялась в отделение гинекологии. Проскочила мимо кабинеты папы сразу в ординаторскую, где слева от входа стоял стол Юрий Борисовича.

Всё, что он сказал, увидев запыхавшуюся Юлю:

– Присаживайся.

Юле не пришлось озвучивать, зачем она пришла. В молчании сидела на стуле, пока Юрий Борисович в белом халате поверх хирургического костюма, заглянув в толстый блокнот, переписал нужные ей координаты и молча протянул.

Каким-то образом он понял, что Юля прямо сейчас не нуждается в комментариях, словах поддержки, что у неё попросту не хватит выдержки на слова. Спешно идя по длинному коридору, она перевернула лист, на котором был написан телефон «проверенного» сексопатолога и, впервые за прошедшие недели, улыбнулась.

«Все будет хорошо, пупс», – слова, которые внушили ей уверенность в завтрашнем дне.

Всё её время по-прежнему занимала учеба, вечером, а то и ночью – готовка. Попытки Адель помочь приносили раздражение. Казалось, если у Юли забрать методичность приготовления, она и вовсе потеряется, растеряется и растворится во всепоглощающем отчаянии. Сложно приготовленные блюда становились якорем стабильности для Юлии. И чем сложней блюдо, чем больше требовалось ингредиентов и времени – тем спокойней она себя ощущала по итогам.

После двух консультаций у сексопатолога, она сидела напротив мужа, отчаянно пытаясь найти слова, озвучить просьбу специалиста – вполне логичную, – присутствие мужа на консультациях.

– Симон…

– Чего тебе?

– Я сходила к психологу, по поводу нашей проблемы.

– У нас есть проблемы? – Тон у Симона был спокойный, лицо совсем ничего не выражало. Мелочь за проезд в маршрутке передают с большей заинтересованностью во взгляде!

– Ты знаешь, что есть. Врач сказал, что нам надо вместе прийти… Понимаешь?

Ложка, которую Симон в этот момент подносил ко рту, резко опустилась в тарелку, оставив брызги на светлом столе. Он смотрел, не отрываясь, на Юлю, а та с ужасом наблюдала, как округлялись карие глаза, а потом сужались от злости.

– Что ты сказала? – Симон нагнул голову, буравя взглядом жену.

– Мой психолог хотел бы поговорить с тобой о наших проблемах, – решила настаивать на своем Юля.

– Ты… – Лишь неимоверным усилием воли Симон остался сидеть, не колыхнулся, замер, словно не верил ни тому, что видел, ни тому, что услышал, пока не взорвался не выдержав: – Это пиздец какой-то! Всё, что я сделал – предложил оральный секс, даже не настаивал. А ты потащилась к психологу, теперь туда же меня хочешь отволочь? Я, по-твоему, ненормальный? Меня лечить надо? Может, электрошоком, а? Я хочу заниматься сексом со своей женой. Женой! Не сучкой из подворотни, а с женой, которую люблю так, что легче повеситься, чем терпеть эту сраную любовь, и оказался психом? Иди-ка ты Юля, сама знаешь куда! Сама по врачам, а я устал. Я молодой мужик и хочу нормально трахаться! Никакой психолог, никогда не убедит меня в том, что это ненормально! Меня задрали твои принципы, твоя учеба, твое вечное отсутствие. Тебе насрать на меня, на ребёнка, на все насрать! Единственное, что ты делаешь – учишься! А теперь ещё и это. Может сразу отвезти меня к хирургу? Пусть кастрирует! Тогда ты, наконец, станешь счастлива, а, маленький?!!

Тарелка, с грохотом отскочив от стола, перевернулась, упала на пол. Красно-бурые разводы от солянки растеклись по старому линолеуму. Звук хлопающей двери совпал с глухим ударом тарелки об пол…

Пятна от солянки растекались, как и слезы по лицу. Юля видела, как Адель взяла тряпку, чтобы убирать со стола, мыла пол, и не шевелилась. Оцепенела. Хотела выбежать вслед за Симоном, схватить его, вцепиться в шею, повиснуть на нем, не отпускать. Хотела сделать этот треклятый минет прямо на улице, на виду у прохожих Хотела упасть ему в ноги и молить, чтобы он не уходил, не бросал её, она ведь просто умрет без него. Она хотела прямо сейчас забрать свои документы из института, пойти на всё что угодно, чтобы вернуть мужа, крупные веснушки и глаза, так похожие на глаза плюшевых медведей. Хотела бы. Но могла только дышать, через раз.

– Он вернётся, – услышала она от Адель.

– Нет, – В этот момент осознание того, что Симон не вернётся никогда, окатила обжигающей волной, и беззвучный крик вырвался из уст Юли.

– Вернется. Он всегда был вспыльчивым, излишне импульсивным. Спорт немного сгладил характер, рядом с тобой он и вовсе меняется, но вспыльчивость всё ещё при нем. До семи лет Симон жил в маленьком городке на юге Франции. В хорошем доме, с мамой и папой, с празднованием Рождества и дня рождения. Самой обычной жизнью обычного ребенка. Его мать допустила ошибку, изменила его отцу. Не знаю уж, чувства это были или просто увлечение, но отец Симона узнал. Они разводились громко, с бесконечными скандалами. Алжирская кровь… – Адель устало улыбнулась. – Симон был достаточно взрослым, чтобы понять, что именно послужило причиной развода, но недостаточно, чтобы понять мать. Он был по-настоящему зол. Его отец ушёл из дома, мать была в депрессии, Симон же начал убегать, хулиганить, он протестовал, как мог… С ним невозможно было справиться, и мать отправила его сюда. Из Франции в Россию, из прекрасного домика недалеко от моря, вот в эту квартиру. Здесь он пошёл в первый класс, не зная даже разговорного языка. Всё это – и его проживание со мной, и саму школу, и окружающих – всё это он воспринимал как наказание. Дети смеялись над ним. Он не понимал, что они говорили, но отлично понимал, что смеялись. Иностранец со странной внешностью. Боже, какой он был конопатый! И он дрался, дрался постоянно, бесконечно, до крови, его оставили на второй год. Как же ребёнок, не знающий языка, сможет нормально учиться, запоминать материал? Стало ещё хуже. Конопатый второгодник, драчун… мы дошли до детской комнаты милиции. Потом, случайно, как и всех, его отвели в бассейн – плавание часть школьной программы и, как и всем, предложили посещать секцию. Через три месяца тренер перевел его в спортивную группу, по возрасту Симон подходил. Постепенно он становился спокойней. Ежедневные тренировки забирали его вспыльчивость, сил на драки и доказательства своей состоятельности не оставалось. Он учился с переменным успехом, хорошо овладел русским, но все свое время проводил в бассейне. Когда предложили спортивный интернат, я сделала вид, что интересуюсь его мнением, но уже знала ответ… Симон стал спокойным, перестал вспыхивать по мелочам, но иногда… иногда алжирская кровь берет свое. У него большое и доброе сердце, и всем этим сердцем он любит тебя и Кима. Не всегда умеет это показать и часто ждёт от тебя большего, чем ты можешь дать… но он любит тебя и вернется. Знаешь в чем несправедливость мира? От женщины ждут мудрости, даже когда природа не наделила её этим, даже когда она слишком юна и сама запуталась. Он вернется к тебе, потому что не может без тебя жить…

Симон вернулся через трое бесконечных суток. Ночью, с запахом крепкого алкоголя, нетрезвый. Что было странным, ведь он не употреблял алкоголь. Юля за вечер, в хорошей компании, могла выпить не один бокал вина, а то и водку с соком, Симон же всегда ограничивался парой глотков для поддержания компании. Горячность тела, запах алкоголя и ещё чего-то, непонятного, чужого, окутало Юлю, она смотрела на мужа и боялась его и своей реакции.

– Я люблю тебя, – сказала она, как прыгнула в ледяную воду.

– Маленький, прости меня. Я пойду с тобой к врачу, куда угодно пойду, я люблю тебя, – На вкус он был, как водка с луком, что не волновало Юлю.

Симон выдержал всего два сеанса, неожиданно в самом завершении второго встал и резко вышел из кабинета.

– Он придурок, – сказал потом Симон. – И упражнения свои пусть в задницу себе засунет, и говорит какую-то хрень, мы сами справился, маленький, – помолчал немного и после добавил: – Ты ходи к нему, если хочешь, просто, видимо, мне его методика не подходит, но я готов делать все эти штуки, если тебе нравится, – он улыбнулся, стараясь сгладить неловкость от своих слов.

– Ладно… – почти повторила она привычное: «Ладно, маленький».

Несмотря на то, что Симон смеялся над методами доктора, пренебрежительно фыркал, когда Юля рассказывала о консультациях, она замечала, что муж прислушивается, приходит к своим выводам.

Юля по-прежнему делала упражнения для пресса, мышц ног и спины, но теперь уже Симон не просто смотрел и комментировал, а занимался вместе с ней, каждый раз увеличивая нагрузку на одно упражнение. Три раза по тридцать плюс один.

Она отлично понимала, что нагрузки, которые дает ей муж, смешные для него, но на предложение просто присутствовать или даже не ходить с ней, Симон улыбнулся и сказал:

– Ты снова запутаешься, маленький, к тому же тебе нужна компания.

Симон бегал с ней по утрам, отказывался от сладкого и мучного, грыз зелёные яблоки со словами: «Какая гадость эта ваша заливная рыба». В периоды усиленных тренировок у него было отдельное питание, но и тогда он умудрялся не соблазнять жену сладким или протягивать ночью маленький кусочек молочного шоколада со словами: «Я не видел, ты не ела».

Казалось, всё вошло в норму, привычный режим, как в привычку Юли вошло готовить блины утром и занятие физкультурой. Пока однажды муж не огорошил её новостями, столь ожидаемыми и неожиданными одновременно.

Обычно мужья уезжают на рыбалку, охоту, отрываются в ночных клубах, стриптиз барах, изменяют женам. Юлиному же мужу предстояло самое важное событие в его жизни. Соревнования, сам отбор к которым уже почетен для любого спортсмена. Симону требовалась победа, и только победа. Его тренеру требовалась победа. Сборной требовалась победа. Стране…

Но не Юле. Она не видела Симона сутками, он приходил за полночь, перебирал её волосы – это становилось навязчивой привычкой, проявлением невроза, шептал, что любит и занимался с ней любовью. Медленно, вальяжно, словно они никуда не спешат, и Юле не нужно с утра вставать, а Симону работать до седьмого пота.

Она сидела на коленях перед лавочкой, на которой растянулся Симон, в мужской раздевалке бассейна. Незадолго до этого мгновения, по пути в раздевалку, она встретила тренера Симона, тот просил передать мужу свои слова дословно: «Мокрица! Еще один такой провал, и ты попросту вылетишь из сборной». Юля замерла, вглядываясь в жесткое лицо тренера, ответила именно то, что хотела сказать все время изнуряющих тренировок к сраной, не нужной ей Олимпиаде:

– Идите на хер!

– Вот это жена, красавица! – рассмеялся в ответ тренер, и, присвистывая, пошёл по зеленоватому коридору прочь от Юли.

Она сидела на коленях перед лавочкой, слушала пульс на запястье Симона, судорожно вспоминая короткий курс спортивной медицины. Давилась этими, бесполезными прямо сейчас, знаниями, как и видом на синюшные губы мужа. «Синусовая брадикардия». «Атриовентрикулярная блокада». В Олимпийской сборной, конечно, были врачи, специалисты высокого уровня. Юля отлично понимала, что Симон здоров, только никакие здравые размышления не могли убедить ее в необходимости нечеловеческих нагрузок. Ради чего? Золотой медали для страны? Бесполезной железяки для человека!

– Симон, пожалуйста, брось… Зачем? Для чего? – заливалась слезами Юля.

– Я должен, – как заведенный повторял Симон.

– Не должен, ты не должен, никому не должен! Я люблю тебя, Ким тебя любит! Не убивай себя! Пожалуйста, я не могу видеть на тебя в таком состоянии. Не могу больше смотреть на твои синие губы… – Юля разрыдалась, уткнувшись лицом в плечо Симона.

В это время Пашка стоял в дверях раздевалки и отгонял любопытных мальчишек, чьё время тренировки подошло, однако зайти в раздевалку им не позволяли, потому что красивая женщина плачет на груди у мужчины, а тот в ответ молча перебирает пальцами её волосы.

Через время и синие губы пропали из поля зрения Юли. Симон уехал тренироваться в другую страну – там лучше база, – вот такое простое объяснение.

Юля плакала, скучала ночами, днями, бесконечно вспоминала Симона. Она хотела к своему мужу, сильно обнимала сына в поисках родного тепла. Иногда становилось невозможно смотреть на Кима, который был невероятно похож на отца. Алжирская кровь.

Ким становился импульсивным, только бесконечное терпение Юли, которое она черпала у Адель, помогало ей, удерживало от желания отшлепать непослушного мальчишку, а тот словно испытывал на прочность нервы мамы непослушанием и капризами.

Коротких телефонных разговоров с Симоном не хватало, она начинала ненавидеть свою учебу, работу, его спорт. Все, что разлучило с мужем. Она скучала по нему, смешкам, угрозам защекотать, протянутым ночью шоколадкам. Тосковала по телу Симона, отчаянно хотелось близости с мужем, порой настолько остро, что напрягались ноги, вырывался рваный вздох, когда она переворачивалась с бока на бок, задевая чувствительными сосками кружево ночной сорочки.

Симон приезжал всего пару раз. В последний приезд Юля пообещала, что вырвется на его выступления. Обязательно приедет! Неважно, что спортивный режим и строгие правила не разрешат им увидеться до соревнований. Симон все равно будет знать, что она рядом. Сидит на трибуне, болеет, и каким бы ни вышел результат – она будет рядом, продолжит его любить, независимо от места в турнирной таблице.

Потому что Юля любит мужа не за медали, а за то, что он ее муж, ее Симон. Любит за веснушки и бездонные глаза. За все, чем являлся ее Симон Брахими. Пообещала и не смогла, в тысячный раз подведя, обманув ожидания.

Юлин руководитель не стал выслушивать просьбу Юлии Владимировны, хотя о том, где находился муж молодой сотрудницы было известно даже ленивому, слепому и глухому одновременно. Юле попросту отказали в отпуске за свой счет, заявив: «не время», «в следующий раз». В следующий раз? Следующего раза Юля попросту не переживет!

Она кинулась за помощью к отцу, искренне надеясь на его авторитет в больнице. Тяжело вздохнув, папа отчитал Юлю, сказав, что врач всегда вынужден выбирать между работой и семьей, не всегда этот выбор – семья. Чаще всего невозможно просто встать и пойти по своим делам. Сейчас происходит проверка, и не столько Симона как спортсмена, сколько – как мужа, а Юли – как врача.

– Сколько можно проверять, папа? Мы только и делаем, что проверяем, проверяем! Я просто хочу быть с мужем в эти дни. Это же не месяц, не неделя, всего несколько дней! – не выдержав, закричала Юля.

– Ты специальность выбрала на года. Готова рискнуть ради пары дней? Грош цена такому выбору! – не остался в долгу отец. – Всё утрясётся. Посмотри, подумай хорошенько: мама часто в отъездах, я постоянно задерживаюсь, но мы вместе, мы любим друг друга, мы семья. Иди, работай.

В день, когда все новостные каналы трубили о победе Симона, Юля стояла после бессонной ночи у стены отделения и скупо принимала поздравления. Какое-то жуткое опустошение поселилось в ее душе, непереносимая усталость, глухая обида, не проходящее чувство вины, граничащее с отчаянием, которое притупляло оставшиеся живые чувства.

Она не была на трибуне, не обняла мужа первой, это сделала другая девушка с казенным букетом цветов. Сейчас Юля просто стояла у стены отделения и смотрела на телевизор, подвешенный высоко под потолком. Очередной выпуск новостей, где уже который раз показывали сияющего Симона, а она видела лишь его усталость, синеватые губы и притаившуюся обиду во взгляде карих, бездонных глаз.

– Ты что тут делаешь? – голос Юрия Борисовича раздался над головой, вывел из невольного транса. Юля посмотрела в его сторону, вид был слегка помятый, значит, после дежурства, как и она.

– Стою, – только и сказала Юля. Она действительно просто стояла. Подпирала окрашенную в светло-голубой цвет стену.

– Очень интересно, а я думал – ты там, с мужем. – Юрий Борисович кивнул на телевизор, нахмурился, смерил Юлю непонятным взглядом, впрочем, она и не стремилась понять.

– Меня не отпустили.

– Шутишь?

– Нет… – Юле было совсем не до шуток, не зареветь бы, не скатиться по стене, захлебываясь в набегающем отчаянии.

– Вот суки! – вырвалось у Юрия Борисовича, Юля бы удивилась сквернословию из его уст, но не смогла даже повернуть голову в сторону возмущающего. – А сейчас-то ты почему здесь? Не в аэропорту? – продолжил Юрий Борисович.

– Не успею всё равно. Маршрутка часа два будет ехать. – Она судорожно вздохнула. Не плакать, не плакать, не плакать…

– Хм… Так, Юлия Владимировна, восемь минут тебе, чтобы переодеться, жду тебя у выхода, – скороговоркой выдал Юрий Борисович.

– У выхода? Меня? – не разобралась Юля.

Зачем? Господи… что всем от нее надо? Почему именно сейчас?

– Тебя, – он улыбнулся. – Пупс, поторопись, жду тебя. – Юрий Борисович двинулся по коридору, напоследок продемонстрировав ключи от машины.

Меньше чем через час они были у входа в терминал. Юрий Борисович, расталкивая толпу, вёл, практически волок за собой Юлю в самой простой, не брендовой одежде, со слегка размазанной тушью – в дороге постоянно слезились глаза, при этом все равно невероятно красивую.

Люди, встречаясь взглядом с ней, просто отступали, женщины косились, мужчины посвистывали, но излишнее внимание, всегда ненавистное, вдруг перестало иметь значение для Юли. Она увидела Симона, беседующего с репортерами, широко улыбающегося на камеру, с букетом цветов и медалью, которую он демонстрировал зрителям новостного канала. Внезапно прервав интервью, Симон выхватил Юлю из толпы, крепко прижал к себе, начисто проигнорировав оставшиеся вопросы репортеров, суету и неразбериху вокруг.

– Маленький, – только и выдохнул Симон.

Они ехали в такси на заднем сидении, и Юле произошедшее казалось сном: шумиха в аэропорту, встреча с Симоном, его губы, которые сминали ее, прозвучавшее признание:

– Юлька, я скучал, думал – с ума сойду.

И её в ответ:

– Я тоже скучала. Не уезжай больше, никогда не уезжай.

– Не стану… – хрипло выдохнул Симон.

Зайдя в квартиру, Юля оробела, она так давно не видела Симона. Он был до боли родным и стал пугающе чужим одновременно. Помчалась на кухню, чтобы привычными движениями снять напряжение и скованность, принялась накрывать на стол.

– Где Ким? – Симон говорил тихо, по привычке боясь разбудить сына, хотя и понял, что они в квартире вдвоем.

– Он с Адель у моих родителей.

– Понятно.

Юля молча накрывала на стол. Накануне она приготовила три любимых блюда мужа, правда, не очень сочетаемых друг с другом. Никак не могла решить, чего ему больше захочется, пыталась угадать, чему обрадуется сильнее, в итоге приготовила все три, плюс холодные закуски на выбор.

Симон задумчиво наблюдал за нервными движениями жены, не ставшими от нервозности менее грациозными и изящными. Сел на стул, остановил Юлю, усадив к себе на колени. Она замерла в его руках испуганным мышонком.

– Когда ты приготовила?

– Ночью… я не знала, что ты…

– Ты спала?

– Почти нет, неважно. Мясо, возможно, пересолено, знаешь, я забыла, что приправа уже с солью… – лепетала Юля, оправдываясь. Как-то все нелепо получилось, неправильно, разве так встречают мужа с золотой медалью Олимпийских игр?..

– Юль? – Симон попытался оставить поток Юли.

– Да, зато рыба удалась, как никогда, думаю, тебе понравится рыба… – Ничего у него не получилось, Юля продолжала нести околесицу, заламывая руки.

– Юля!

– Что? – ей все-таки пришлось поднять взгляд на мужа.

– Спасибо.

– За рыбу? – все, что смогла выдавить она.

– За все. За то, что у меня есть семья, есть ты и Ким. Все время на соревнованиях я думал о том, насколько мне не хватает вас, тебя и Кима, но я точно знал, что вы у меня есть. Спасибо тебе. И за эту рыбу, тоже. За то, что ты не смогла приехать, но готовила всю ночь… За то, что любишь меня, за то, что позволяешь любить тебя. Не знаю, что бы я делал без этой возможности. Спасибо.

Той ночью Симон уснул сразу, как коснулся подушки. Придя с работы на следующий день, Юля вновь застала крепко спящего мужа. Невольно задавалась вопросом, насколько же вымотался, устал, восстановиться ли он когда-нибудь? Сколько времени понадобится на это?

Симона в те дни не беспокоили даже самые близкие люди. Мама позвонила один раз, из федерации, через Юлю, передали время официального приёма. Друзья пошли к черту, именно туда, куда были отправлены полуспящим Симоном, когда он ответил по телефону, а потом крепко-накрепко обнял жену и сказал:

– Никого не хочу видеть, только тебя.

Через пару дней приехала Адель. Симон не спускал с рук Кима, отдал ему на растерзание свою медаль. Юле с Адель пришлось пристально следить, чтобы «игрушка» не потерялась.

Вечер официального празднования, где обязательно должна присутствовать вся семья, пришёлся на пятницу. Юля смогла прийти домой раньше, успела заглянуть к парикмахеру, который преобразил и без того почти безупречный облик. Собрав в первую очередь мужа и сына, она надела новое платье, не без удовольствия поймала восхищенный взгляд и возглас мужа:

– Маленький, ты самая красивая, потрясающая женщина, которую создала природа! Откуда платье? Невероятно тебе идет.

– Спасибо, платье сшила мамин костюмер, – спокойно ответила Юля.

– Оно не слишком, Юль?

Симон помнил, Юля не жаловала яркие наряды, не любила выделяться из толпы. Детские комплексы по поводу роста до сих пор давали о себе знать. Он помнил, как морщилась Юля от липких, цепких взглядов мужчин, на которые была обречена, а в открытых и подчеркивающих практически безупречную фигуру нарядах, и вовсе. Помнил, принял, больше не настаивал на вызывающих, по мнению его жены, платьях.

– Твоя жена, Симон Брахими, красивая женщина. – Юля поправила галстук Симону, дернув почти до удушья. – Я не собираюсь прятаться, скрывать, что у моего чемпиона жена – настоящая красавица. Пусть сдохнут от зависти, – вспомнила она давние слова Симона.

– Пусть сдохнут! – вторил Ким.

Услышав голосок Кима, все рассмеялись. Симон поднял сына, посмотрел на точную копию себя, даже веснушки начали проступать на личике, надавил слегка на носик-кнопку, сказал:

– Пусть.

Ким устал почти сразу, после небольшой фотосессии, официальной речи и танца с аниматором малыш раскапризничался, готовясь разреветься. Адель, сославшись на головную боль, взяла на руки недовольного правнука и отправилась домой.

Симон же остался танцевать под медленную музыку со своей женой, не обращая внимания на взгляды, которые невольно притягивала к себе их пара. Потрясающе красивая блондинка в ярком платье и мужчина, чьи черты лица были европейские, а вот глаза и волосы, словно из сказки об арабском принце. Крупные веснушки странным образом вписывающиеся в облик, придавали мягкости, какой-то мальчишеской игривости.

Он бережно придерживал свою партнершу в танце, смотрел с такой неприкрытой нежностью, отчаянной любовью, что окружающие невольно отводили взгляд. Все в его движениях, наклоне головы, прижатом женском теле к мужскому – буквально все говорило одно: «любить». Любить эту женщину. Навсегда.

Наконец, покончив с протокольной частью вечера, устав от пристального внимания и официальных разговоров, они сели в такси. Юлю мало интересовало, куда они едут, волновали лишь руки и губы, которые ставились настойчивей, настырней с каждой пройденной минутой, грубее.

Такси остановилось у известной, дорогостоящей гостиницы. Симон взял ключ от номера на ресепшене, тут же потянул Юлю к лифтам, игнорируя всякие приличия. Юля едва сдержалась от жарких поцелуев прямо в лифте. Оба понимали, один шаг и они не остановятся, не смогут. С трудом добрались до дверей номера, сгорая от нетерпения, жгучего желания, почти животной жажды.

Когда Юля оказалась под телом мужа, вспышкой промелькнуло воспоминание об отчаянном желании близости все то время, когда Симона не было рядом. На этой кровати, в этой комнате, не существовало ничего и никого, кроме нее самой и мужа.

Юля безжалостно отбросила в сторону любые сомнения, которые пытались ворваться в голову. Позволила своему телу плыть по течению, приняв на веру отчаянное желание, уступив ему. Стало безразлично, как она выглядит прямо сейчас, что именно она должна испытывать, перестала анализировать каждое свое движение, забросила подальше стремление угодить мужу, мысли о его возможном разочаровании.