Десять

– Да, скажи мне, да.

– Нет! Нет, Симон, нет, ты знаешь, что нет! – завизжала перепуганная Юля. – Нет! Ты обещал, Симон Брахими, ты обещал мне! Симон… – захныкала Юля, уже не веря, что он остановится.

– Повернись ко мне попкой, маленький, – вдруг отозвался Симон. Хрипло, тяжело дыша, он продолжил: – Я не трону тебя, просто так надо, маленький.

Он быстро, каким-то нервным, болезненным движением развернул Юлю лицом в стену, обхватил за талию, прижал к себе. Она слышала тяжелое дыхание, чувствовала горячий лоб Симона у себя на шее – упирался и давил он ощутимо. Вибрации от резких движений отзывались во всем перепуганном, сжавшемся теле.

Юля прекрасно понимала, что именно происходит там, за её спиной. Она боялась повернуться, увидеть, столкнуться с карим взглядом.

Первое, что утром увидела Юля, был бездонный взгляд Симона. Он внимательно и, кажется, уже давно, смотрел на неё.

– Юля? – сипло прошептал Симон. – Ты простишь меня?

– Ты напугал меня, – только и ответила Юля, тут же перекатилась на край кровати, резко встала.

– Куда ты? – взволнованно крикнул Симон в ее удаляющуюся спину.

– В уборную! – излишне эмоционально отозвалась Юля.

Ей не хотелось в туалет, она уснула едва ли пару часов назад, вся жидкость из её организма вышла слезами. Единственное, чего она желала – собраться с мыслями, с силами. Она толком не понимала для чего… Зачем ей собираться с силами?

Юля никак не могла охарактеризовать, что же произошло накануне вечером. Насколько она сама виновата? Было ли греховным то, что она подалась на пряное дыхание, что язык Симона показался ей самым желанным, и его вдруг стало мало? Мало поцелуев, мало ласк, мало рваного, горячего дыхания… Было ли её поведение провокационным? Виновата ли она в случившемся? Как сейчас себя вести…

Бесконечно торчать в уборной не было ни сил, не желания, да и поговорить всё-таки необходимо, поэтому Юля вернулась в номер. Голова была пустая как барабан. И в то же время яркими вспышками хаотично проскакивали мысли: виновата или нет? Спровоцировала? Симон ведь обещал не трогать. Обещал! Однако, она хотела. Сама хотела! Оступилась?

Села на край кровати в совершенно расхристанных чувствах, с хаотичными, несобранными мыслями. Всё, что чувствовала, о чем думала Юля, шло в разрез с тем, что она должна была чувствовать и о чем думать.

– Маленький, прости меня. – Услышала она.

– Скажи, это так сложно да? – всё-таки выдавила Юля, с огромным, почти нечеловеческим трудом. – Тебе сложно, что мы не занимаемся любовью? – Она ожидала шутливого ответа или привычного «защекочу», однако услышала:

– Очень сложно. Ты превращаешь мою жизнь в ад, не будь ты так отчаянно красива, наверное, было бы проще.

– Ты никогда не говорил, – растерялась Юля.

– Это не имеет смысла.

– Но почему? – растерялась она еще сильнее от отчаяния в голосе Симона, всегда такого веселого, шутливого, поддерживающего её в любой ситуации.

– Мои слова что-то изменят, Юля? Я сначала не понимал тебя, и сейчас не понимаю, если честно. Ерунда какая-то: «после свадьбы», «только с мужем»… Глупость! Ведь это не дает никаких гарантий на будущую счастливую жизнь, крепкую семью, зато гарантировано мучает меня. Изо дня в день. Я так бесился! Но однажды я поговорил с умным человеком, старшим по возрасту. Он сказал, хорошо, когда у женщины есть принципы, и я должен их уважать. Ведь ты уважаешь мои принципы и ценности. Ты никогда не говоришь, чтобы я бросил спорт, никогда не уговариваешь не ехать на сборы. Ты приняла мой выбор, поэтому я принимаю твой. Но это сложно, маленький. Мне сложно. Вчера я сорвался. Ты была настолько красива в этом платье, ты… Мне казалось – ты хотела, впервые хотела… Я сорвался.

– Я… я не знаю, что сказать, – окончательно растерялась Юля. Она была совершенно не готова к такому ответу, к любому ответу на самом деле. Не хотела даже обсуждать это! Но ведь надо… Необходимо!

– Всё останется, как есть, подобного не повторится, я обещаю, – твердо отчеканил Симон.

– Ты так говоришь, словно… – Юля и сама не понимала, что именно хотела сказать, в чем сомневалась. Да и сомневалась ли.

– Словно что? Юля, послушай, мы давно встречаемся. Ты – самые долгие мои отношения, и я ценю эти отношения, для меня они важны. А что мы не занимаемся любовью… когда-то ведь и это случится, маленький. Мне важны твои принципы. Знаешь, они вызывают уважение. Я люблю тебя за это еще сильнее, если такое вообще возможно. Вот только вчера стало совсем невыносимо: я мужчина, рядом со мной самая красивая женщина, которую создала природа… самая красивая женщина, а я ни разу не видел даже ее грудь. Ни разу.

– О-ох, – опешила Юля.

– Я ни разу не видел твою грудь, – настойчиво повторил Симон, будто Юля могла не расслышать. Иногда ты прижимаешься ко мне, особенно во сне, в последнее время ты даже спишь без бюстгальтера, я могу чувствовать… но никогда не разрешаешь увидеть или дотронуться. Даже этого мне не позволено, маленький. Даже этого… – Симон взлохматил тёмные кудри, отчего некоторые пряди упали ему на глаза, закрывая карий, внимательный взгляд.

– Прости меня, – не дожидаясь ответа, продолжил он. – Обещаю, такого не повторится. Скорей я отрежу себе руку, чем снова испугаю тебя. – С этими словами Симон резко встал с постели, распрямил плечи и направился туда, откуда несколькими минутами раньше вернулась Юля. – У нас заказан столик в ресторане, сегодня отличный повод повеселится, – напомнил он уже у дверей уборной, криво и грустно улыбнулся, обернулся, чтобы взяться за ручку.

– Симон! – пискнула Юля в тот момент, когда он полностью повернулся к ней спиной.

В тот момент, когда он медленно поворачивался, Юля мгновенно скинула с себя ночную сорочку, осталась лишь в трусах, и встала во весь рост, показывая себя.

Взгляд Симона неотрывно пожирал вздымающуюся грудь, округлую, с небольшими ореолами розовых сосков. На светлой коже Юли выступили заметные мурашки. В номере стояла гробовая тишина, слышалось лишь отрывистое дыхание влюбленных, разделенных бесконечным расстоянием.

Юля сделала несколько шагов в сторону Симона, который стоял как вкопанный и не шевелился. Приблизилась, взяла его руку, положила на свою грудь, прижалась всем телом, прошептала:

– Ты можешь смотреть… и трогать, Симон. Можешь… – Мне говорили, что нужно делать то, что покажется правильным, мне кажется это правильным. Ты поцелуешь меня?

– Да.

К вечеру всей компанией ребята направились на торжественный ужин. Непринужденная беседа с приятелями отвлекала от внутренних проблем и снедающих Юлю и Симона противоречий. Вчетвером было легко болтать, спорить, устраивать словесные баталии и дуэли.

Две блондинки за столом привлекали всеобщее внимание, но всем окружающим было очевидно, та которая в платье цвета моря – занята, зарезервирована раз и навсегда. Лишь откровенный самоубийца рискнул бы подойти, даже посмотреть в её сторону. Настолько карий взгляд парня был прикован к открытому взгляду девушки, настолько тесно переплелись пальцы их рук, так крепко прижимался к ней парень, с такой вызывающей нежностью она поправляла волосы, попадающие в карие глаза, что места для сомнений не оставалось.

«Мы вместе», – говорил открытый взгляд блондинки.

«Мы вместе, – отвечали ей карие глаза. – Мы вместе навсегда».

В Африке, ближе к экватору, совсем другое небо, оно отличается от неба в средней полосе России. Юля не видела Большую Медведицу, перевернутую к осени, Муху, столь маленькую, что только знаток смог бы определить её сразу. А возможно, звезды были те же самые, что и в любой части земного шара, видимые из любой точки мира. И Красное море не отличается в темноте от Черного или любого другого моря.

Незабываемым место делают люди, их чувства, сплетенные руки, размеренные шаги в такт друг другу, неровное дыхание, еле слышно произнесенное: «Я люблю тебя», и «Люблю» в ответ.

– Маленький, с днём рождения тебя еще раз, – с улыбкой сказал Симон.

– Ты уже столько раз меня поздравил, что мне стыдно.

– Почему тебе стыдно? Будет у меня день рождения – будешь меня поздравлять, а сейчас я тебя. С днём рождения! Посмотришь в номере, – протянул он маленькую коробочку, с крошечным бантиком на крышке.

А в номере ждали цветы, очень много цветов. Невероятных расцветок, ароматов, сочетаний. По полу и на белых простынях были рассыпаны лепестки роз и каркаде. Вдоль стен стояли чаши с пряностями со стойким сладко-цветочным ароматом.

– Симон… ты с ума сошёл? Это же так дорого!

– Посмотри свой подарок, пожалуйста, – только и ответил Симон.

Нервно сглотнув, Юля открыла коробочку с подарком, отлично понимая, что именно увидит в ювелирной упаковке.

– Выходи за меня, – выпалил Симон. – Знаю, в России не принято дарить кольца на помолвку, давай считать, что я насмотрелся романтических мелодрам. Тебе ведь уже есть восемнадцать, а, значит, ты можешь выйти за меня хоть в среду.

– Ты помнишь? – удивилась Юля, что Симон вспомнил давнишний, состоявшийся при первой встрече разговор.

– Естественно, невозможно забыть такую девушку как ты… Невозможно забыть все, что связано с тобой.

– Ты позвал меня в Египет, чтобы сделать предложение? – догадалась Юля.

– Да.

– Ты так хочешь заняться со мной любовью? – шутливо улыбнулась Юля, кокетливо поправив прядь волос.

– Сегодня больше, чем вчера. Но сильней всего я хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты самая невероятная девушка, которую я встречал, и я просто обязан на тебе жениться.

– Но… нам рано жениться. Я учусь, а у тебя плавание занимает всё время.

– Не рано, маленький. Не может быть «рано» или «поздно» для любви. Я люблю тебя сейчас. Не рано и не поздно, а сейчас. Ты выйдешь за меня? – повторил свой вопрос Симон.

– Да, я выйду за тебя Симон Брахими, – твёрдо ответила Юля.

– И как бонус ты займешься со мной любовью, – с легким поцелуем прошептал Симон.

– Только после свадьбы, – напомнила Юля.

– Помню, помню. У тебя есть принципы, и я люблю тебя за это ещё сильнее. Я люблю тебя. Кажется, мне самому больно от собственной любви, иногда я даже не могу дышать… – признался Симон.

– Я тоже… – только и ответила Юля.

Глава 5

Плавные, отточенные движения рук над скоплением мисок, тарелок, кастрюль могли заворожить любого зрителя, если бы тот находился на маленькой кухне старенького дачного домика, чья веранда выглядывала в тенистый сад фрамугами окон, требующих ремонта.

Методичное следование старым рецептам, намертво засевших в голове, и новым, за которыми приходилось заглядывать в пухлую, исписанную ровным почерком тетрадь – обыкновенную, в девяносто шесть листов, со скотчем по краям, чтобы не рвалась, – успокаивало, приносило умиротворение.

Мысль о том, сколько человек сегодня соберется за столом маленького домика не пугала, скорее приятно будоражила. Иногда проносилась злость, что конфорок у плиты лишь четыре, а духовка не работает так, как хотелось бы Юлии, но размеренная мелодия детской качели – подарка свекрови из далёкой Франции, тут же утихомиривала неприятное чувство.

Заглянув еще разок в духовку, она подошла к качелям, выключила мелодию, забрала соску у малыша, чьи губки смешно причмокивали во сне, тёмные бровки хмурились, а на удивление густые, для малыша, которому нет и года, волосы вились «мелким бесом».

Она поправила яркий носочек на маленькой ножке, улыбнулась сама себе. Села за стол, погрузилась в быстрое чтение. Было ровно семь минут на несколько страниц. Голые ступни выскользнули из мягких тапочек, волосы, собранные в высокий небрежный хвост, падали на лист, подол простого халата едва ли доходил до середины бедра.

– Привет.

Юля вздрогнула, она точно знала, что в доме одна. Внезапный «Привет», произнесенный смутно знакомым голосом, испугал.

– Прости, дверь была открыта. Мы договорились с Владимиром Викторовичем, что я приеду сразу после дежурства.

– Здравствуйте. Да, конечно, проходите, Юрий Борисович, папа предупредил. Вы голодны? – Юля вспомнила коллегу папы, врача, который когда-то ее оперировал. Давно это было…

– Нет, но спасибо. Юлия Владимировна, может, на «ты»? – спокойно предложил Юрий Борисович. – Я не такой уж старый, прямо сейчас не твой лечащий врач…

Юля невнимательно выслушала собеседника, присела у духовки, ловко вытащила противень с тонким коржом, чтобы тут же поставить другой, обернулась, чтобы ответить:

– Да… да, конечно. Что, простите? Я отвлеклась.

– Юля, давай на «ты» и по имени.

– Хорошо, Юрий Борисович. – Юля увидела, как его взгляд бежит по странице, которую она читала несколько минут назад. Невольно сжала плечи, словно ожидала неприятной реплики, осуждения. Через секунду отвернулась к плите, где ловко перевернула мясо.

– Юра, меня зовут Юра, хорошо? – напомнил сидящий за столом.

– Хорошо. – Юля кивнула, посмотрела на опущенную голову собеседника, взгляд, скользящий по строчкам. На мужскую руку, которая пробежалась по переплету, перевернула книгу, оставила лежать там же, где и лежала, на том же месте, на той же открытой странице.

Юля недовольно промолчала.

– Прости, я нарушил твое личное пространство, – повинился Юрий Борисович. Юра. – Книги – личное пространство, не всегда хочется показывать то, что читаешь в одиночестве. – Он говорил тихо, обратив внимание на спящего малыша.

– Да нет, это просто… ерунда, занять время. – Краснота поднималась по длинной шее к лицу Юли, до кромки светлых волос у висков.

– Не сказал бы, что Франсуаза Саган писала ерунду.

– Это женский роман.

– Согласен, не слишком мужской. «Немного солнца в холодной воде»… Это о любви и эгоизме, о самопожертвовании, пожалуй, только эгоизм близок мужчинам. Разве от этого роман стал хуже?

– Наверное…

– Эй, это ты, вообще-то, читала, а я тебе сейчас доказываю состоятельность Саган, как писателя?

– Женские романы читают пустышки…

– Женские романы читают женщины, мужчины читают комиксы, когда читают, конечно… – Юрий внимательно всмотрелся в красивое лицо напротив, силясь понять Юлину логику.

Будто признавшись себе в невозможности понять блондинку, стоявшую перед ним – высокую, с длинными стройными ногами, выглядывающими из-под короткого халата, с тонкой, как у фарфоровой куклы, кожей и таким же, словно нарисованным нежными мазками акварели, румянцем, – он отступил.

Через два часа Юра ловко сбивал, нарезал, подносил, прибирал, мыл посуду. Сказал, что спать пока не хочет, а вот помочь будет рад.

Разговор перетекал от учебы Юли и ближайших планов, на малыша на качелях, который начал сопеть, явно готовясь проснуться.

– Так, как зовут карапуза? – поинтересовался Юра.

– Ким. Евдоким, на самом деле, но мы сократили.

– А с отчеством сочетается?

– Он Симонович, Юра, какая разница. – Юля засмеялась, на минуту показывая живой взгляд, широкую улыбку и блеск глаз.

– Евдоким Симонович Брахими. Да ты затейница, Юля, – по-доброму усмехнулся Юра.

– Точно!

Еще через час Юля складывала бесконечные емкости с едой в холодильник. Пристраивала торт Наполеон, чья начинка получилась в этот раз вкусней, потому что в крем, по настоянию Юры, добавили капельку брусничного сиропа. Быстро протирала стол, пока Ким согласился подпрыгивать на руках у постороннего человека, проявляя интерес к светлым волосам незнакомца, дергая их и пытаясь попробовать на зуб. Выдергивать Юра позволял, как и кусать себя за нос, а вот попытку проглотить волосы пресек.

– Юля, ты прости, можешь сказать, что это не мое дело, но всё же, что не так с Саган? – вернулся к началу разговора Юра.

– Глупо читать женские романы. На ерунду тратят время только дурочки и пустышки… Женщина не должна быть такой.

– О… А вот это читают какие женщины? – Юра пробежался по тексту небольшой брошюры, с пометками и выписками на полях, прочитал вслух: – Механизм канцерогенеза, основанный на нарушении тканевого гомеостаза в результате длительной хронической пролиферации… – он помолчал, дожидаясь ответа Юли, не дождавшись, продолжил: – Не представляю, кто тебе сказал, что ты можешь быть пустышкой. Одна из лучших студенток, самая перспективная. Все, у кого ты была на практике, тебя хвалят. Поразительно, как ты все успеваешь. Маленький ребёнок, муж, который требует внимания, ведь мужья всегда требуют, но ты все равно лучшая из лучших, все так говорят.

– Все так говорят, потому что я дочь своего отца.

– Все так говорят, потому что ты – это ты. Ты должна сомневаться в себе, это правильно. Со временем научишься принимать решения, появится уверенность, а прямо сейчас выброси из головы чужие характеристики женских романов. Читай, что тебе нравится, когда тебе хочется. Неважно, почему тебе приятно читать Саган, важно, что приятно. – Юра внимательно посмотрел на Юлю. – Прости, веду себя, как ворчливый старый дед.

– Всего лишь, как мой врач. – Юля вспомнила, как Юрий Борисович отчитывал ее за недостаток веса и чрезмерное увлечение диетами.

– Или друг?

– Или друг…

К старому домику подтягивалась вереница гостей во главе с папой, чуть позже подъехавшей мамой, одетой, как всегда, изысканно, с продуманным налетом небрежности.

Ким сидел на руках у деда, потом перешел к бабушке, которую не смущала перспектива испортить причёску, пусть над ней парикмахер трудился более двух часов. После все врачи отделения гинекологии и соседних принялись подхватывать мальчонку, целовать, слегка щекотать, искренне радуясь его почти беззубой улыбке.

– Отдохни, Юленька, – прошептал папа. – Вижу, ты устала. – Он обнял Юлю, та моментально расслабилась в его руках, почувствовав, что действительно устала. – Давай, Юленька, здесь много нянек, поспи. – Владимир Викторович хотел что-то спросить, но взглянув на заметную грусть в глазах дочери, промолчал.

Юля быстро поднялась по лестнице на маленький второй этаж. Набрала знакомый номер телефона, чтобы услышать ответ, в котором и так не сомневалась:

– Юль, я говорил тебе, у меня встреча, я не смогу присутствовать на вашем празднике, и я надеялся, что ты пойдешь со мной, – почти по слогам проговорил Симон в телефонную трубку.

– Я должна была помочь… – в сотый раз оправдалась Юля, понимая всю тщетность своих слов.

– Помогла? Я рад. Спешу, до встречи, – разговор оборвался короткими, красноречивыми гудками.

Юля слушала гудки в трубке – самый звонкий звук в мире. Звук отчаяния, звук боли, слез, которые копились всё это время, но она прятала их за заботой о сыне, книгами, учебой. В повседневности.

У неё не получалось. Не выходило быть одновременно хорошей студенткой и хорошей мамой. Хорошей женой и хорошей дочерью. Всегда что-то или кто-то страдал. Чаще всего это был человек, которого она любила больше, чем могла представить, что будет любить. Сильней, чем в тот день, когда она – в белом платье, – сказала «да» Симону.

На её слова, что брак должен быть церковным, что ей бы хотелось венчаться, Симон ответил просто: у него нет никаких обязательств перед Богом, но если это важно Юле – он примет православие и сделает всё, чтобы маленький был счастлив.

Их венчали в церкви при том самом монастыре, у стен которого она впервые услышала имя своего будущего мужа. Потом немногочисленные гости радовались их празднику, и даже папа, казалось, радовался, видя дочку в красивом платье, пошитом костюмером маминой труппы. В стиле двадцатых годов двадцатого столетия, с немного заниженной талией, но с Юлиным ростом и длиной ног оно лишь подчеркивало стройность фигуры и изящество силуэта совсем юной невесты.

Молодые отправились в маленькую квартирку бабушки Симона, где в их комнате был сделан ремонт, вещи и книги Юли заранее перевезены, уложены в шкаф, на книжные полки. Бабушка осталась на несколько дней в доме новых родственников, дав возможность уединения молодоженам, найдя в маме молодой жены внука приятную собеседницу – любовь к балету объединила женщин.

Наверное, через много лет, когда память милостиво позволит помнить лишь хорошее, сотрет болезненные воспоминания, Юля с радостью вспомнит приятное о той самой, первой брачной ночи. Пока она не могла этого сделать.

Самым страшным оказалась не боль, которую почти не ощутила Юля. Страшным было чувство бесконечного стыда. За себя и свою неловкость. Сколько бы ни говорил Симон, что любит бесконечно, она не могла расслабиться.

Юля ждала от себя подвоха, уверенность, что она наверняка сделает что-то не так, ни на минуту ее не покидала. Руки – ноги не слушались, единственное желание, которое билось, как птичка в клетке – спрятать свое обнаженным тело от глаз молодого мужа. У нее хватило храбрости сказать лишь одно: «Сделай это».

Симон сделал её своей, испугав стоном и захватом вокруг тонкой талии. Он быстро и тихо заговорил на французском, и Юля могла лишь догадываться, что это слова любви.

Через пару недель, Юлю разбудили яркие лучи солнца и руки мужа, которые беззастенчиво гладили её тело, словно кошку. Симон, откинув прочь одеяло, разглядывал молодую жену и улыбался ей.

– Ты такая красивая… – прошептал он восхищенно.

– Перестань, – смутилась Юля. Она все еще не привыкла ни к откровенности Симона, ни к собственной наготе у него на глазах.

– Маленький, ты очень красивая, перевернись на спинку, я посмотрю на тебя. Никогда не устану смотреть на тебя.

Она отвела взгляд от бездонного карего, покорно перевернулась, точно зная, что именно сейчас последует: сначала мягкие поглаживающие движения рук, потом настойчивые поцелуи, крепко вжатое тело в тело, резкий вдох и боль. Спустя недели после первой ночи Юля все еще ощущала боль и прятала ее за сомкнутыми губами.

Симон вдруг резко откинулся на спину. От потери контакта Юлю мысленно подбросило, выдернуло из плена самообладания.

– Юль, перестань, – раздраженно проговорил Симон и уставился в потолок.

– Я ничего не делаю, – оправдалась Юля, не слишком понимая, что случилось, на что злится муж. Она ведь не отказывает!

– В том-то и дело, что ты ничего не делаешь, просто лежишь и ждешь, позволяешь. Что я делаю не так?

– Всё так, – растерянно пробормотала она.

– Не похоже. Такое впечатление, что ты готовишься к прохождению полосы препятствий, готова на всё… Терпишь. Мне не нужно, чтобы ты терпела. Это, – он провел ладонью по простыне от своего тела к её, – должно приносить удовольствие. Много удовольствия. Юль, мы никогда не решим эту проблему, если ты продолжишь молчать. Я твой муж, скажи мне, что не так – и я сделаю так, как ты хочешь.

– Мне… мне больно, – прошептала Юля.

– Тебе больно?

– Больно…

– Тебе до сих пор больно?

– Да, мне больно.

– Маленький, почему ты не говорила? Я ведь вижу, что тебе некомфортно, почему ты молчала?

– Ты видишь? – она всмотрелась в отражающие ее взгляд карие глаза, такие же как при встрече, похожие на глаза плюшевых медведей в Детском мире.

– Конечно, вижу, Юля! Женщины по-другому себя ведут, иначе реагируют.

– Много ты знаешь о женщинах, Симон Брахими? – Юлин голос взлетел к люстре, звук остановился там, завис на непродолжительное время, а после холодной волной ударился об ее обнаженное тело.

– Достаточно, чтобы понять, что не должно быть больно. Это странно! Может, с тобой что-то не так? Я имею в виду ту операцию: может, там задели что-то важное?

– Ерунду не мели, там ничего не могли задеть, и врачом не надо быть, чтобы разобраться. Почему именно со мной что-то не так, а вдруг с тобой? Может, ты слишком часто хочешь? Практически, всегда! – Юля захлебнулась в обиде, необоснованной злости. Она отлично понимала, что боли испытывать не должна, вдруг у нее действительно патология, дефект, но всё, на что хватило Юлю – это продолжить с видимой обидой: – А может, ты бесконечно занимаешься со мной любовью, поэтому мне больно?

– Прости, пожалуйста. Я мужчина и твой законный муж, именно так, как ты того хотела. Поэтому я намерен заниматься с тобой любовью так часто, как я этого хочу, а я всегда хочу! Я не могу без секса!

– Интересно, как же ты обходился все эти пару лет, а? – Юля уставилась на Симона, намереваясь непременно получить ответ.

– Зашибись, Юль! Ты больше двух лет не задавалась этим вопросом, теперь вдруг стало интересно? С чего бы? Какая разница, как я обходился, сейчас ты моя жена, и я не хочу обходиться, понятно?

– Да. – Юля всхлипнула от обиды. От несправедливых и одновременно справедливых обвинений Симона.

Ей на самом деле не должно быть больно. Симон действительно ее муж. Она, правда, не задумывалась о том, как он обходился без занятий любовью, теперь же становилось ясно – секс едва ли не основная потребность ее мужа. Он отказывался от любви лишь после особо изматывающих тренировок, но даже тогда его руки не отпускали Юлю, а глаза, казалось, съедали, облизывали, как эскимо, тело молодой жены.

– Маленький? Юленька, пожалуйста, не плачь. Я со зла наговорил ерунды, прости меня! Давай ты сходишь к врачу, только обязательно. Пока не разберемся с твоими болями, не будем заниматься любовью, договорились? Прости меня, я люблю тебя, простишь?

– Да… – согласилась Юля.

– Ты ведь ещё любишь меня?

– Ты знаешь, что да, – быстро ответила она и перешла к тому, что на самом деле ее волновало прямо сейчас: – Со сколькими женщинами ты занимался этим?

– Я не считал.

– А когда мы встречались… ты?

– Не помню, маленький. Давай мы подумаем о нашем будущем, а не о моем прошлом. Не такое оно и богатое, как ты воображаешь.

– Правда? – Юля с неприкрытой надеждой посмотрела на Симона.

– Конечно, маленький. Откуда? – искренне засмеялся он в ответ.

– Действительно. – Юля задумалась на мгновение, но потом с чистой совестью отпустила сомнения.

Они познакомились с Симоном, когда ему только-только исполнилось восемнадцать, тогда он жил в школе-интернате, а потом пропадал на бесконечных тренировках или спортивных сборах, подчиняясь строгому режиму. Вряд ли он успел бы стать прожженным ловеласом.

– Я люблю тебя, – успокоившись, прошептала на ухо Симону Юля, обняла его за шею, наслаждаясь теплом голого тела, впервые не стесняясь своего, и прижалась еще теснее.

– Сходишь к доктору? – услышала ответ.

– Конечно, – с радостью согласилась она.

В тот же день её осмотрела Марьяна Семеновна, папин заместитель. Она с уверенностью сказала, что с Юлей всё в абсолютном порядке, такое часто случается с молодыми женщинами. Стоит попробовать отпустить ситуацию, перестать концентрироваться на боли.

Мужу же не помешает проявить терпение и деликатность. Однако, если Юлины симптомы не пройдут, то лучше обратиться к специалисту. Марьяна Семеновна протянула визитку, прочитав которую, Юля отвела взгляд и твердо решила, что ей не понадобится.

– Что сказал доктор? – Симон маялся в просторном холле первого этажа, напротив гардероба для посетителей, и заметно нервничал.

– Сказал, что со мной всё хорошо, со временем привыкну, а тебе не помешает быть более терпеливым и деликатным, – она нагнула голову и, улыбаясь, ждала реакции.

– Пойдем, – только и ответил Симон.

– Куда? – опешила Юля от резкого перехода разговора.

– Привыкать быть более терпеливым и деликатным.

Со временем она действительно привыкла, а Симон научился деликатности. Она больше болезненно не стеснялась, постепенно пришла к выводу, что ее муж вовсе не телепат, зато всегда готов пойти навстречу любому ее желанию или любопытству. Начала смело озвучивать желания, если они появлялись. Инициатива по-прежнему исходила от Симона, Юля попросту не успевала её проявить. Оставшись наедине, Симон сразу же начинал недвусмысленно целовать жену, но больше никогда не торопил, давал столько времени, сколько нужно, чтобы она не испытывала болезненные ощущения.

Правда, они так ни разу и не добрались до пункта «оргазм» у Юли. Симона это огорчало, Юлю нет… Ей искренне нравилось заниматься любовью с мужем, нравился его шепот на французском, и она подозревала, что это были не только слова любви, но и жуткие непристойности. Нравилась власть над телом мужа, нравилось видеть лихорадочный блеск глаз. Нравились поцелуи, особенно на некоторых участках – между лопаток или за ухом, рядом с мочкой, когда Симон легонько ее прикусывал, бежали по телу теплые мурашки. Юля не стеснялась прижиматься к мужу, просить ласкать эрогенные зоны.

Юля приползла домой после четырех пар в институте, зачетов, которые она судорожно сдавала. В тот день она даже успела взглянуть на отделение, где должна была проходить практику, и чувствовала, что на её плечах лежит вся усталость мира.

– Может, ты бросишь этот институт? На тебе лица нет, даже я не так выматываюсь перед соревнованиями, – привычно заговорил Симон, озабоченно поглядывая на бледную, исхудавшую жену.

– Не болтай ерунды, – отмахнулась та в ответ.

– Попытаться-то я должен был… – буркнул Симон. – Пойдем, поедим?

– У меня нет сил готовить, Симон… – Юля виновато опустила голову.

Накануне ночью она хотела приготовить хотя бы суп и самое простое второе, на скорую руку. Что-нибудь привычное, на что хватало скромного бюджета, но, оказавшись на кухне, сначала бессильно упала на стул, а потом уткнулась в чтение любовного романа, которые были разбросаны по дому.

Бабушка Симона увлекалась лёгким чтивом, говоря, что проблемы и борщи ей приелись за жизнь, сейчас же она получает наслаждение, ублажая свой угасающий разум любовными страстями книжных героев. Разум бабушки ни в коем случае нельзя было назвать угасающим. Она обладала на редкость живым и молодым взглядом на жизнь.

Однажды Юля, искренне восхищаясь жизнелюбием немолодой женщины, сказала:

– Вы такая авантюристка.

– О, дорогая моя, конечно это так, – засмеялась в ответ бабушка Симона. – Я вышла замуж за иностранца, и это в то время, а потом вернулась оттуда в голодающий Советский Союз, к жутким изделиям легкой промышленности.

Адель, так звали бабушку Симона, – она просила называть себя без отчества, – подрабатывала вахтером в институте машиностроения, носила шляпки, всегда красила губы, даже находясь дома, наедине с собой. «А вдруг судьба, а я не при параде», – любила она повторять.

– Юленька, иди спать, девочка. – Адель забрала книгу из тонких рук Юли, когда застала ее клюющую носом, вместо того, чтобы готовить обед на следующий день. – Иди, никто не умрёт от голода. Этот молодой жеребец совсем заездил тебя, девочка. – Она тепло улыбалась, оттого Юля не ощутила неловкости от фривольного намека на их с Симоном интимную жизнь и тонкие стены. – Ступай. – Адель поцеловала Юлю в лоб и, подняв за плечи, отправила спать.

Теперь же на столе не было ничего, чем можно перекусить, и Юле стало стыдно. Большую часть времени съедал институт, а в месяц, который предшествовал сессии и во время самой сессии – тем более. Она погружалась в учебу, бегала на консультации, брала дополнительные задания, ей всё время было мало знаний. Словно открывала одну комнату, из которой вело ещё несколько дверей, за ними скрывались еще двери и еще. Бесконечное множество, и за каждую хотелось заглянуть, узнать, изучить.