Последнее безбашенное лето

Глава 1. Право на свободу

Жизнь изменилась, когда закончилась моя семнадцатая весна. В последний майский день ровно в пятнадцать часов я вышел из школы и остановился на широком бетонном крыльце. Тени от деревьев сюда не дотягивались, и в глаза бил яркий солнечный свет. Я зажмурился, вдыхая сладкий запах свободы и тополей.

– Гера, – раздалось вкрадчивое за спиной.

Я открыл глаза и обернулся. Таська Колесникова кокетливо хлопала ресницами, глядя на меня снизу вверх.

– Встретиться хочешь?

Даже в школьной форме формы у Таськи заманчивые, да и на мордашку она вполне ничего. Но я покачал головой:

– Где ж ты раньше-то была?

Она задрала домиком четко прорисованные брови и наигранно-смущенно промурлыкала:

– Да как-то неловко. Сейчас у тебя синяков нет, а то как с таким бланшированным парнишкой на люди показаться?

Она глупо хихикнула.

– То есть, сейчас ты готова со мной куда-нибудь пойти?

– Ну да, – она снова глупо хихикнула и повела плечом. – Без фингалов ты красавчик, Гера.

– Прошляпила ты свой шанс, Таська, – я ухмыльнулся. – Завтра меня уже не будет в городе.

– А сегодня?

Таськин рюкзак упал с плеча, стянув краешек низко расстегнутой белой блузки. Отказаться от ее предложения, пялясь на кружевную бретельку, было довольно сложно, но я справился. Ведь что Таська? Обхаживать ее целый вечер, не зная, обломится ли в конце? Неа, не улыбается! Только время зря потеряю. А на даче соберется вся наша компания. И Оксанка тоже.

– Нет, – решительно сказал я и, больше не глядя на соблазнительное загорелое плечо, перехваченное узкой полоской белой ткани, отправился домой собирать вещи.

Шагая по проспекту, я щурился, как дворовый, готовый на подвиги кот, а в голове вертелась случайно услышанная строчка из песни. "Лето – это маленькая жизнь", бла-бла-бла, и что-то там еще, я не помню, я не слушаю такую старперскую музыку. Но эта строчка оказалась очень правильной. Потому что летом у меня всегда начинается настоящая жизнь. И заканчивается, когда я возвращаюсь обратно в город.

И вот я шагал, предвкушая последнюю новую жизнь. Новую – потому что учебный год позади, экзамены только в следующем. Последнюю – по той же причине: будущий класс выпускной. А всем известно, что после школы жизнь превращается в унылое говно. Университет, диплом, поиск работы, налоги, счета. Поэтому сейчас я готовился отрываться по полной!

Когда я пришел в квартиру, то сразу понял, что сегодня мама работает дома. Она громко ругала по телефону свою помощницу Ирочку. Услышав, что открылась дверь, мама выглянула из комнаты, продолжая свою гневную тираду. В ухе у нее торчал наушник. Она жестами поприветствовала меня и велела мыть руки. Потом махнула в сторону кухни и снова скрылась за дверью. А я, невзирая на ее указания, отправился к себе.

Сняв пиджак, я аккуратно повесил его на плечики и убрал в шкаф. Он не понадобится до сентября, и я больше не желаю видеть ничего, что не имеет отношения к лету, солнцу и каникулам!

Переодевшись в домашние шорты и футболку, я вытряс из спортивной сумки снарядки, боксерки, бинты, шлем – все, с чем хожу на тренировки, и начал складывать в сумку свои вещи. За этим занятием меня и застала мама, когда рывком распахнув дверь, влетела в комнату.

Мама у меня слишком резкая, она делает все, в том числе и принимает решения, со скоростью молнии. Впрочем, в этом мы с ней похожи – в принятии решений. В ухе у нее все еще торчал наушник.

– Что ты делаешь? – Вопрос, ответ на который вполне очевиден.

– Собираюсь. – Я сложил вчетверо свою любимую футболку с Королем и Шутом, отправил в сумку.

– Отлично! – обрадовалась мама. – И те белые брюки обязательно возьми!

– Да нафига они? – Я добавил к стопке футболок еще одну.

– Как?! – Мама от удивления так тряхнула головой, что наушник вывалился. Подхватив на лету, она сжала его в кулаке. – А вечером в ресторан? Наверняка там дресс-код!

– Ты думаешь, там открыли ресторан? – я задумчиво оглядел полки в шкафу, размышляя, что мне еще может пригодиться.

– Погоди, – мама снова сунула наушник в ухо и включилась в разговор по телефону: – Нет, отправляйте! И поскорее! Конечно, там есть ресторан, – это она уже мне, – и не один.

– Ну, это ты загнула, – я продолжал методично складывать вещи в сумку. – Максимум – кафешка. Хорошо бы, а то до ближайшей сорок минут топать. Будет, где культурно время провести. А то вечно в бункере сидим! Хотя я его и люблю.

– Погоди, – мама скрестила руки на груди и насторожилась. – Где время провести?

– На даче, мама. На да-че!

С этими словами я бодро застегнул молнию и, аккуратно подвинув остолбеневшую маму, выставил сумку в коридор.

– А что у нас на обед?

Я довольно потер руки, но мама неожиданно взвилась.

– Какой обед?! Какая дача?! Мы едем в Турцию! Я только что оплатила путевку на двоих!

– Мы это не обсуждали.

Я решительно двинулся на кухню: разногласия между мной и мамой – неотъемлемая часть нашего существования, но обед никто не отменял. Мама поспешила следом.

– Гера, это ни в какие ворота не лезет! – возмущалась она, пока я разглядывал пустой холодильник. – Я беру отпуск на две недели, бросаю салон на эту идиотку Ирочку, а ты даже бровью не ведешь!

– Я не просил тебя бросать идиотку Ирочку, – сказал я, захлопнув холодильник чуть громче, чем следовало.

И зачем я в него заглядывал?! С самого апреля, как бабушка укатила на дачу, его можно выдвигать на конкурс «Самый бесполезный прибор в квартире». И он победит. Потому что, кроме нескольких пучков травы, которую мама считает едой, в нем ничего не появляется.

– Слушай, – осененный прекрасной идеей, я заглянул в разгневанное мамино лицо, – а возьми ее с собой вместо меня?

– Кого? – оторопела она.

– Ирочку свою. Вам пойдет на пользу узнать друг друга получше.

К счастью в морозилке нашлась пачка пельменей, и я поставил на огонь кастрюльку с водой.

– Согласись, что она будет тебе лучшей компанией, чем я. А я поеду на дачу. Я так решил. И точка.

Мама поджала губы и уставилась в окно, за которым зелеными шторами колыхались ветви березы с сочными молодыми листьями. Я бросил в закипевшую воду ложку соли.

– Упрямый, как твой отец! –  с отчаяньем в голосе произнесла мама и опустилась на табуретку.

И я понял, что она сдалась. Потому что, если она начинает сравнивать меня с отцом, то, как обычно, в самом невыгодном свете. А это означает, что у мамы больше не осталось аргументов, и она проиграла.

– Точно не поедешь? – забросила она крючок в последний раз безо всякой надежды в голосе.

– Железно! – Один за другим я побросал пельмени в воду.

От кастрюли валил пар, пельмени всплыли белыми брюшками. Я убавил огонь.

– И далась же тебе эта дача! – мама схватила со стола пачку Мальборо, прикурила, нервно затянулась. – А ведь я хотела с тобой кое-что обсудить.

– Меня Мика ждет. И другие тоже.

– Знаю я, кто тебя ждет, – махнула рукой мама. – Опять, как приедешь на эту дачу, сам не свой. Не узнать ребенка! Гормоны!

– Фу, ма. И я уже не ребенок.

Я тоже присел на табуретку, вытянул из ее пачки сигарету и прикурил от своей зажигалки.

– Совсем обнаглел?! – предприняла попытку мама, но тут же снова устало махнула рукой: – А-а, не драться же с тобой! Ешь, я тебя отвезу.

– Не надо, я сам.

– А-а, весь в отца, – покачала она головой. – Такой же упрямый, как баран.

– Ну спасибо! И не напоминай мне про него! До сих пор руки чешутся ему врезать!

– Гера!

– Мама!

Так, практически без боя, я отвоевал право на свободу на целых девяносто дней.

Через два часа на вокзале я зашел в пригородную электричку и устроился в углу возле окошка. На следующей остановке в вагон вошла парочка, парень и девушка, на вид всего лишь на пару-тройку лет старше меня. Парень в черных рваных джинсах и растянутой светлой футболке и девушка в шортах защитного цвета и короткой джинсовой курточке. Оба с сияющими счастьем лицами.

Они плюхнулись на скамейку напротив. Девушка бросила на меня короткий взгляд из-под длинной темной челки, и повернулась к своему спутнику. И больше они друг от друга не отрывались. Соединенные одним проводком наушника, как пуповиной, они слушали музыку, рассматривали видео в телефоне, и улыбались, касаясь друг друга локтями и плечами.

Стремящиеся прочь из города люди все заходили и заходили  на каждой станции, и вскоре вагон оказался битком набит. Рядом со мной уселась женщина в широкополой соломенной шляпе и темно-коричневом платье с длинными рукавами. На коленях она держала клетку, внутри которой ни жива, ни мертва от страха раскачивалась на перекладине ярко-желтая канарейка. Женщина воззрилась из-под полей огромной шляпы на парочку напротив. А те, словно по приказу, потянулись друг к другу и принялись целоваться.

Они так страстно обнимались, что не замечали ничего вокруг. А женщина не отрывала от них взгляд. Мне стало неловко. За нее, за себя, и за лобызающуюся парочку. Я уставился в окошко, и вдруг соседка толкнула меня под локоть:

– Как мило, не правда ли? – и томно вздохнула.

Едва заметно кивнув, с упорством ревностного пуританина я продолжил пялиться на тянущиеся вдоль дороги провода. Но соседка не отстала. Она наклонилась к самому моему уху, и ткнувшись в щеку полями своей гигантской шляпы, прошептала:

– Уверена, что вы бы не отказались быть на его месте!

От женщины пахло клубникой, сигаретами и алкоголем. Я отстранился, подхватил свою сумку и, протолкавшись сквозь людей, выбрался в тамбур. Выходить мне только через три остановки, но оставаться у окна и слушать влажные восторги соседки не уперлось. Секс – это прекрасно. Великолепно. Я пробовал. Но обсуждать с кем-либо не собираюсь.

Прислонившись к стене я ждал, когда наконец смогу выйти на перрон и закурить. И вдруг в тамбуре появилась та тетка с канарейкой.

– Молодой человек, мне кажется, вы меня неправильно поняли!

Она обнимала круглую клетку обеими руками, и широченные рукава ее коричневого платья казались крыльями, в которых она держит маленькую желтую птичку.

– Я не имела в виду ничего недостойного, поверьте! Я говорила о нравственно-духовной составляющей любви!

– Фигня какая, – пробормотал я.

Мало того, что в школе подобными определениями вынесли мозг, так еще и каждая встречная-поперечная калоша станет мусолить подобные темы!

– Мне кажется, что я вас смутила, – она захихикала и еще ниже наклонила голову, пряча лицо за огромными полями шляпы.

– Ага, стесняюсь и краснею, – процедил я и снова отвернулся.

Но она прицепилась, словно репей. Настырно потянула длинными сухими пальцами с ярко-алыми ногтями за лямку моей сумки и, уткнувшись полями своей нелепой шляпы мне в плечо, горячо зашептала:

– Молодой человек, я не намекала вам о плотском аспекте, я лишь хотела уточнить. Не сочтите за навязчивость, скажите, а вы бывали влюблены?

Тут электричка остановилась, и двери с громким шипением раскрылись. Мимо нас начали проходить люди, а тамбур наполнился особым загородным воздухом, в котором смешались запахи цветов, дыма костра и солнца.

Кто-то оттеснил в сторону женщину с канарейкой, и я был бесконечно благодарен тому незнакомцу. Потому что еще пара фраз, еще немного тупых вопросов, и я за себя не отвечаю. Взорвусь и открыто нахамлю ей. Не умею сдерживаться.

Двери закрылись, слегка покачиваясь электричка тронулась, и я огляделся. Чокнутая все еще была тут, в тамбуре. Она прятала лицо под широкими полями, заглядывая внутрь клетки, и, казалось, совершенно потеряла ко мне интерес. Нащупав во внутреннем кармане пачку сигарет, я успокоился. Осталось две остановки, я выйду на станции, закурю и сброшу Мике сообщение о том, что прибыл. Пускай встречает.

Лес за окном сменился на темные, вспаханные поля, опять полетели мимо дачные домики, как вдруг из-за спины снова раздалось:

– Мы с вами не закончили, молодой человек! – в голосе чокнутой явно слышалась насмешка.

– Мы с вами и не начинали!

Резко развернувшись, я едва не сбил тетку с ног. В ответ она засмеялась из-под своей дурацкой шляпы. Канарейка в клетке подпрыгнула на подвесной жердочке и стала раскачиваться, как желтый, пушистый маятник.

– Какой вы темпераментный, однако, – снова захихикала женщина.

И вдруг подняла голову, задрав вверх поля гигантской шляпы. Попутчица оказалась старше, чем я предполагал, лицо ее было сморщенное, словно печеное яблоко, от глаз разбегались морщинки, похожие на тонкие птичьи лапки.

Собираясь сказать тетке что-то резкое, я уставился ей в глаза, и тут вагон тряхнуло на стыке рельс. И я в буквальном смысле прикусил язык. Рот немедленно заполнился солоноватым вкусом крови. Поезд остановился.

– Да-да, молодой человек, – удерживая клетку одной рукой, тетка протянула другую и ткнула тощим пальцем с аккуратным алым ногтем прямо мне в солнечное сплетение, – любовь она такая: горячая и соленая, как кровь, горькая, как слезы. Нежная и юркая, как маленькая птичка! Да вы и сами скоро все узнаете!

И не успел я опомниться, как она, взмахнув широченным рукавом, шмыгнула в раскрытые двери и смешалась с другими покинувшими поезд пассажирами.

Как проехал оставшуюся часть пути, я не понял, в голову словно поролона натолкали. Но едва ступил на перрон долгожданной станции, как сознание прояснилось. Мгновенно позабыв про сумасшедшую попутчицу, я закурил и поднес к уху телефон:

– Мика! Здорово! Я на месте, встречай! – и, сбросив вызов, удобнее устроил сумку на плече.

Следом за торопливыми дачниками спустился по выщербленным цементным ступеням и оказался в теплой, зеленой тени деревьев. Я легко шагал по тропинке мимо сетчатых заборов, из-за которых лениво гавкали собаки, доказывая хозяевам свою преданность. Сладкий аромат шиповника, кусты которого густо росли вдоль дороги, смешивался с запахами пыли и нагретого солнцем рубероида. Горячие лучи пекли макушку, и я наконец-то чувствовал себя дома.

С тех пор, как отец с матерью развелись, в нашем городском жилище находиться стало неуютно. Казалось, мало что изменилось: отец ушел, ничего с собой не забрав, но квартира как-будто потеряла что-то важное, цельное. Дом перестал быть домом. Вещи, годами стоявшие на своих местах, пропадали или внезапно приходили в негодность.

Это случилось пару лет назад, мне было пятнадцать, и я все прекрасно понимал. Отец завел отношения с другой женщиной, а мать, узнав про это, незамедлительно, в один день выставила его вон из нашей жизни.

И нечего мне заливать про любовь и другие неземные чувства: люди, прожившие вместе четверть века, косячат и расходятся в одно мгновение. А потом ведут себя так, словно и знать не знали друг друга никогда!

Я шагал по гравийной дорожке вдоль домов. Впереди показалась оранжево-красная крыша нашей дачи, а на развилке дороги – одинокая фигура Мики – Мишки Микаева, моего самого лучшего летнего приятеля. Я обрадовался ему, как родному: ведь мы целый год не виделись! Конечно, мы не только летом общаемся, соцсети в помощь, но, чтобы встретиться, нужно через весь город ехать. А Мике обычно в лом, да и мне тоже.

Я прибавил шаг. В поселке дома самые разные: от ветхих сарайчиков советских времен до кирпичных коттеджей с навороченными башенками на крыше. Как раз такой добротный коттедж второй год пустует на соседнем, рядом с нашим, участком.

Я подошел к Мике и обменялся с ним крепким рукопожатием. По его конопатому лицу было видно, что он рад мне так же сильно, как и я ему.

– Зашибись, ты клоун, – кивнул я на осветленные пряди его темно-каштановых волос.

– На себя посмотри, уголовник! – парировал он и рассмеялся.

Я провел по короткому ежику на голове и усмехнулся. Мика прав, не желая терять время, перед отъездом, я заскочил в салон красоты возле дома. Мне важна скорость, поэтому я велел молодой девчонке в черном фартуке:

– Под ноль!

Она воззрилась на меня через зеркало с немым изумлением.

– У нас только модельные, – наконец пролепетала она, столкнувшись с моим непреклонным взглядом. – И запись на месяц вперед!

– Вам что, сложно машинкой пройтись?! – Я не отпускал ее взгляд.

Если людям не указывать, то они вовсе не станут делать то, что надо мне. А потом сядут на шею. Поэтому надо сразу брать быка за рога и не размазывать хлеб по маслу. А то останешься ни с чем.

– Но у меня через десять минут клиент!

Я сидел в высоком кожаном кресле и не собирался уходить, пока девчонка не поступит так, как я велел. А она, похоже, собралась реветь. Надула и без того пухлые губы и часто-часто захлопала нереально длинными ресницами. Только не это! Не выношу женских слез! Нашла-таки способ манипуляции! Со вздохом я начал подниматься, как вдруг к нам подскочил парень точно в таком же, как у нее, черном фартуке.

– Я возьму, – шепнул он надувшейся девчонке и склонился надо мной. – Так значит, совсем коротко?

Я кивнул.

– Сделаем, как у Роналду! Идет?

Я снова кивнул. Роналду – красавчик, с этим не поспоришь. Если матч с ним показывают по телеку, мама всегда присаживается рядом и томно вздыхает. Чем бесит меня невероятно!

Парень не обманул и оказался настоящим профи, и теперь я выглядел просто бомбически даже в собственных глазах. Но Мика по обыкновению продолжал глумиться.

Мы стояли возле забора и какое-то время перебрасывались взаимными дружескими колкостями. И вдруг ворота на соседнем участке откатились в сторону, а на улицу выехал шикарный Гелендваген. Блеснул черным полированным бампером, дал газу и, выбрасывая щебенку из-под колес, помчался по улице в сторону шоссе. Ворота медленно закрылись.

– Ого! – восхитился я. – Аленка нашла себе нового мужика? Весь прошлый год дом пустовал, а теперь она на гелике разъезжает?

Аленка – наша соседка. Вполне достойная внимания милфа за тридцатку. После развода с мужем – владельцем крупной сети гипермаркетов – ей достался дом и вредный пятилетний пацан, их общий сын.

– Нет, – быстрым движением Мика выхватил из кармана моей сумки, стоящей на земле, пачку сигарет.

– Ну ты и бо́рзый, – только и успел восхититься я.

– Она, похоже, – Мика прикурил от своей зажигалки и перебросил пачку мне в руки, – сдала свой коттедж. Денежки-то нужны!

Я задумчиво рассматривал верхушки башенок. Вместо стекол в их маленьких окошках вставлены цветные витражи, и солнечные лучи, отражаясь, падают на наш участок, прямо на старую яблоню.

И вдруг за забором залаяла собака. И судя по этому хриплому, надсадному лаю, большая и злобная. И я сразу подумал о Стешке, бабушкиной трехцветной кошке, которая на даче до сих пор чувствовала себя если не королевой, то уж неприкосновенной принцессой. Что будет с ней теперь, когда в соседках у нее огромная, злобная псина?! Стресс, не иначе!

– И кто въехал?

– Не поверишь, – Мика прищурил зеленый глаз.

– Конкретнее, Мика!

– Девчонка с мамашей сейчас живут.

– Ну и в чем прикол? Девка что ли зачетная?

– А ты думал, что я ради тебя тут на солнцепеке битый час загораю?! – засмеялся Мика, отбрасывая окурок в заросшую синими люпинами канаву возле забора.

– Хочешь заценить? Как раз ее батя на Гелике свалил! А то он ее, похоже, никуда не выпускает! Секи момент!

– Что я, девок что ли не видал? А вот ел я в последний раз фиг знает когда!

Я поднял с земли сумку, забросил на плечо и направился к своей калитке.

– Такую, может, и не видал, – снова засмеялся Мика и крикнул вдогонку: – Вечером в бункер придешь?

– Да я только ради этого и приехал! – не оборачиваясь ответил я и открыл калитку.

– Тогда я в общий чат кину, что сегодня собираемся! – раздалось за спиной.

Глава 2. Соседка

Протрепавшись с Микой около получаса, я отправился на свой участок. Пробежался по мощеной плиткой дорожке, скептически оглядел крышу с покосившимися полосками кирпичной черепицы и влетел на веранду.

Бабушка, увидев меня, радостно всплеснула руками.

– Геранька! Солнышко мое, почему же ты не позвонил, что приедешь?!

Я чмокнул ее теплую сухую щеку, и она тут же принялась суетиться. Усевшись на старый деревянный стул, я лениво смотрел, как она ставит передо мной на круглый, покрытый светлой скатертью стол, тарелку творога, миску душистой земляники, баночку густой сметаны, баночку светлого, прозрачного меда, дымящуюся кастрюльку, тарелку с хлебом. И тут же опомнился и вскочил, чтобы ей помочь.

– Бабуль, ты чего? Куда столько?!

– Да я как чувствовала, что первой электричкой рванешь, вот и наготовила, – засмеялась она. – Да ты садись, садись. Ужинай.

И опустилась в свое любимое кресло с высокой спинкой. Поставила локти на стол и с умилением смотрела, как я черпаю поварешкой из кастрюли суп, отламываю хлеб. И ее внимание меня нисколько не раздражало. Это тебе не мамино тревожное: «У тебя точно все в порядке?!», или «В школе все нормально?!», или «Ты справляешься?!». Формальные вопросы, не требующие вдумчивых ответов.

– Что ж ты не предупредил, что приедешь? – повторила бабушка.

– Да мать решила, что я с ней в Турцию полечу вместо дачи. Смешно, да? – Я облизал ложку и отложил в сторону. – Поэтому решил не задерживаться.

– И с кем же она теперь поедет?

– Найдет кого-нибудь, – я пожал плечами. – Ирочку свою позовет. Или тетю Лену, не знаю.

– Ну-ну, – вздохнула бабушка. – А у нас новые соседи!

– Ага, слышал.

Бабушка плеснула в большую оранжевую кружку заварку из аккуратного беленького с огромным розовым цветком на боку чайника. Из электрического добавила кипятку и придвинула мне ароматный чай с мятой.

– Это кто ж тебе успел раньше меня все новости рассказать? – добродушное бабушкино лицо встревожилось.

– Ну кто еще? Мика, конечно! Все уши прожужжал, пока мы с ним возле ворот стояли.

– Вот негодник! – возмутилась она. – Сам, наверное, хочет!

Я отхлебнул из кружки и едва не поперхнулся.

– Сам хочет с той девочкой познакомиться!

В порыве возмущения бабушка даже не заметила, как я закашлялся. Иначе немедленно принялась бы оказывать мне необходимую, по ее мнению, первую помощь. В прошлом медицинская сестра, она всю жизнь работала на «скорой». И на пенсии так истосковалась по любимой работе, что направо и налево пытается лечить окружающих. Даже если они сопротивляются.

Отдышавшись, я откинулся на спинку стула и снова прислушался к ее словам.

– … и я говорю ей, что у девочки слишком светлая кожа, обгорит в одно мгновение! А ей хоть бы что! Улыбается своими силиконовыми губами!

– Постой, бабуль, ты о чем?

– Геранька! Ты меня совершенно не слушаешь! – Бабушка резким кивком скинула очки на самый кончик носа и строго посмотрела на меня поверх стекол.

– Конкретнее можно? О ком ты говоришь?

– О наших новых соседях. Мамаша бестолковая, совсем не волнуется о здоровье дочери! И та тоже хороша – улыбается и молчит. Хоть бы платком голову повязала! Напечет ведь!

– Ну вот, бабушка, ты опять сбилась! – Я размазал по ломтю ржаного хлеба кусок подтаявшего сливочного масла.

– Даром, что отец у них строгий! За порог не выпускает. Так что Мике твоему и ловить нечего!

      Я пожал плечами: какое мне дело до новых соседей? Пускай там даже шейх со всем гаремом и тридцатью тремя дочерьми проживают, у меня свои дела не терпят отлагательств!

– Чем заниматься-то думаешь? –  Бабушка придвинула поближе ко мне миску с творогом, но я шлепнул на хлеб кусок докторской колбасы.

– Сначала тебе помогу, а потом, как обычно, в поля! – Я дожевал бутерброд. – Чего сделать надо? Отвалилось что-нибудь? Покрасить?

– Да иди уж, помощник! – замахала руками бабушка. – Починить-покрасить успеешь, все лето впереди. Но вот скажу тебе кое-что…

– Только не полоть! – взмолился я. – Ненавижу все эти грядки-посадки!

– Да не полоть! Крыльцо бы немного починить.

– Сделаем!

Бодро отодвинув стул, я поднялся. И тут снова послышался надсадный хриплый лай, и я встревожился о кошке. А когда вышел на крыльцо, то увидел и ее саму. Серая полосатая Стешка сидела между двух кустов ярко-розовых флоксов и умывалась. Лай доносился из-за забора.

Я пристально вгляделся в этот металлический коричневый забор. Он буквально сотрясался от лая. Опустив взгляд ниже, я заметил глубокий подкоп. Но слишком поздно. Лай затих, а в лаз под забором протиснулся длинный черный собачий нос. Стеша, не подозревая, что стала охотничьей целью для свирепого добермана, продолжала мирно умывать уши.

Мгновенно я бросился наперерез выскочившей из лаза, как черт из табакерки, собаке. Кошка брызнула из-под кроссовок, бабушка за спиной закричала. Схватив собаку за ошейник, я резко рванул на себя, и истошный лай прекратился – зверь подавился им.

Придерживая ошейник, тянул на себя, чтобы пес не мог до меня добраться.

– Тише-тише! – Это относилось как к незваной гостье, так и к бабушке, которая причитала на крыльце.

– Отведи эту бестию вон! – приказала бабушка, тыча пальцем на соседский участок. Но я и сам уже направился вместе с собакой к калитке.

Все также жестко удерживая рвущуюся на свободу псину, я вышел на улицу и двинулся к соседским воротам. Вдавил кнопку звонка раз, другой, но никто не открыл. Тогда я со всей силы забарабанил свободной рукой по металлу, и через несколько мгновений ворота начали откатываться в сторону. В просвете показалась девушка. Я быстро окинул ее взглядом с головы до ног, и не понял, зачем Мика околачивался возле их участка. Ничего примечательного в ней не оказалось. Рыжая копна волос, веснушки по всему лицу, тощие коленки, короткие шорты и оранжево-апельсиновые кеды.

– Гера! – воскликнула девушка. – Как же тебе не стыдно! Бессовестная тварь!

И она со злостью топнула ногой. А ведь я видел эту девчонку впервые в жизни! Чем я ей насолил?!

От изумления я выпустил ошейник, и пес со всей мочи вцепился мне в лодыжку. От боли потемнело в глазах.

– Сука… – только и смог выдавить я.

– Мама! – закричала девушка.

Послышался треск – пес остервенело рвал зубами штанину моих спортивок. Девчонка схватилась за ошейник, оттаскивая собаку, а к нам подбежала женщина.

– Гера! Чудовище!

И эта туда же! Что я им плохого сделал?!

Собака уже не висела у меня на лодыжке, вцепившись мертвой хваткой, она трепала штанину, но боль усиливалась. В конце-концов девчонке удалось оттащить свою бешеную псину. Но та, сжимая в пасти кусок ткани от штанов, продолжала угрожающе рычать.

– Света! – закричала через плечо женщина. – Убери ее! Убери! Гера – чертова тварь!

От изумления, отчего же соседи меня так возненавидели, я попятился. И невольно застонал. Рана пульсировала, и наступать на ногу было ужасно больно.

– Простите! – опасливо озираясь, быстро проговорила женщина. – Скорее в дом!

Она схватила меня за плечо и повлекла в коттедж. Я еле доковылял до крыльца и с помощью хозяйки ввалился внутрь. Девчонка осталась снаружи укрощать свою бешеную псину.

В обнимку мы миновали просторный холл и добрались в гостиную.

– Простите, молодой человек! Прилягте вот тут, – тяжело дыша, хозяйка помогла дойти до дивана. Я повалился на мягкие подушки и смог, наконец, рассмотреть и ее.

У женщины были рыжие вьющиеся волосы до плеч, карие глаза и лицо престарелой фотомодели. Типа Джей Ло или Джулии Робертс.

– Не знаю, что на нее нашло, – оправдываясь хозяйка развела руками, а потом нервно дернула веревку зеленого худи, и капюшон за ее спиной съежился.

– Не знаю, что я вам плохого сделал, – проворчал я, подсовывая под спину подушку и устраиваясь удобнее.

– Я сейчас принесу бинты, вату, антисептик, что там еще надо?

– Ножовку, – мрачно добавил я. – Для ампутации. Справитесь?

Она посмотрела испуганно, как на сумасшедшего.

– Я принесу аспирин, – пролепетала и, пятясь, вышла из комнаты.

Пользуясь тем, что остался один, я огляделся. Раньше никогда тут не бывал: Аленка и бабушка не очень ладили, может быть с мамой у них бы и получилось приятно общаться, но мама на дачу приезжала крайне редко.

Обстановка в доме оказалась под стать фасаду: кожаные кресла, большой плоский телек на стене, камин.

Пока я сворачивал шею, оглядывая все вокруг, в комнату вошла девчонка. Та самая, которая встретила меня у ворот.

– Гера…

– Что?! – я обернулся так резко, что потревожил покусанную ногу, и боль снова дала о себе знать.

Непроизвольно я поморщился. Большие голубые глаза у девушки сделались испуганными.

– Да все норм, – успокоил я и расправил плечи.

У нее, как и у матери, были вьющиеся волосы, не морковно-рыжие, а как скорлупа лесного ореха, но довольно яркие. И очень светлая, молочная до прозрачности, кожа. Теперь понятно, почему бабушка велела ей прятаться от солнца – такая только на улицу высунется, мгновенно покраснеет, как помидор.

– Я говорю, что Гера, собака наша, совсем обезумела за городом. Не привыкла, чтобы кошки близко, и вообще.

Девчонка остановилась передо мной, застенчиво глядя сверху вниз и нервно переплетая тонкие пальцы. На ней были короткие джинсовые шорты, и я бесстыдно уставился на ее коленки.

– Вот так совпадение!

Я поднял голову. Щеки у девчонки пылали. Вовсе не думал ее смущать, но это оказалось забавным. Поэтому я бесстыдно заценил ее хрупкую фигуру, совсем небольшую грудь под светлой просторной футболкой и протянул руку.

– Меня тоже зовут Гера. Герман.

– Светлана.

Она вложила в мою ладонь тонкие прохладные пальцы. Я осторожно перехватил их и полностью пожал ее ладошку. Девчонка едва слышно хихикнула и залилась краской до самого ободка, который придерживал волосы надо лбом.

Тут в комнату вошла ее мать с большой черной коробкой в руках.

– Еще раз: простите нас, пожалуйста! – Она поставила коробку на стол. – Я сейчас перевяжу рану и вызову скорую.

– Ваша собака бешеная? – я отпустил девичью руку.

– Нет, что вы! У нее все прививки сделаны. Могу сертификат показать и паспорт.

– Не надо паспорт. Я на ней жениться не планирую.

Светлана снова тихонько хихикнула. Мать бросила на нее строгий взгляд, но девчонка не смотрела на нее. Она смотрела на меня. И улыбалась. Я криво улыбнулся в ответ.

– Все, я звоню в скорую. – Хозяйка схватила со стола мобильник .

– Говорю же, не надо! Если собака здорова, то все норм.

Я закатал разодранную штанину и осмотрел рану. Ничего ужасного. Больно, но не смертельно.

– Позвольте мне!

Хозяйка тоже склонилась над моей ногой и без предупреждения плеснула на рану перекисью. Едва запекшаяся кровь запузырилась и зашипела. И я тоже зашипел. Но поскольку Светлана стояла совсем близко, шипеть пришлось почти беззвучно. Пускай девчонка и не в моем вкусе, мне совсем не хотелось выглядеть перед ней размазней.

И все время, пока ее мать бинтовала мне ногу, я мужественно улыбался и время от времени ловил восхищенные взгляды девчонки.

– Ну вот и все, – женщина закрепила конец бинта. – Можем ли мы еще чем-нибудь помочь?

И прежде, чем я успел открыть рот, Светлана выпалила:

– Мама, мы можем Геру пригласить на чай!

Мать нахмурила брови:

– Собаку?

– Герман. Меня зовут Гера, – пояснил я и протянул руку.

– Ирина Сергеевна, – она недоуменно пожала в ответ и вздохнула. – Что ж, Герман, проходи.