Buch lesen: «Волчья свадьба. Книга 1»

Schriftart:

Глава 1

Случается так, что в один день труды всей твоей предыдущей жизни теряют смысл и превращаются в прах. Сначала ты стоишь, пытаясь переварить то, чем тебя только что огорошили, потом начинаешь метаться, словно ища выход из реальности, которая вдруг стала совершенно чужой, и, в конце концов, в бессилии ударяешься коленями о пол, сотрясаясь в рыданиях…

С детства у меня была мечта: стать лучшим врачом на свете. Я верила, что если буду прилежно учиться, то обязательно добьюсь своего. Никто никогда не давал мне повода усомниться в моих стремлениях. И вот произошло нечто странное: самый дорогой человек поставил крест на моей главной мечте.

Мама не разрешила мне ехать учиться в Москву, сказала, что наша семья не может позволить себе такой роскоши. На самом деле причина крылась в другом: меня решили выдать замуж, вот так безропотно и бесповоротно повернуть русло моей судьбы.

Мысль сбежать пришла ко мне сама собой, нужно было лишь дождаться окончания школы, а потом – дня рождения, семнадцати лет.

После разговора с мамой я отправилась к папе на могилу. Мне безумно хотелось поделиться с ним своим горем: тем, как несправедливо поступила со мной мама.

Когда-то давно мне было страшно бывать на кладбище, и лишь из тоски по папе я пересиливала страх и приходила. С тех пор прошли годы, и могилка под старой черёмухой стала в моих глазах самым уютным местом на свете. Это был таинственный уголок, овеянный какой-то особой магией. Здесь меня слышали, здесь всё имело свою душу. Я воображала, что папа отвечает мне, что обещает поговорить с мамой, пока та будет спать.

В этот раз на папиной могиле уже лежали свежие цветы, – значит, кто-то приходил. Наверное, мама. Решила сообщить обо всём папе вперёд меня.

«Но что за спешка с этой свадьбой? – недоумевала я. – Мне же ещё нет восемнадцати. Даже по закону регистрация брака в несовершеннолетнем возрасте может быть только с согласия родителей. И что за человек этот так называемый жених? А если, как в книжках, он годится мне в отцы? Иначе почему не соизволил показаться мне на глаза? Хотя бы познакомиться? Фу, как мама могла согласиться на такое? Ответьте же мне кто-нибудь! Чёрт… чёрт… чёрт…»

Поплакав, я пошла домой – ещё раз поговорить с мамой.

– У папы кто-то был…

– Сегодня твой папа принимает гостей. Ему исполнилось бы 50.

– Ты вышла за него по любви? – начала издалека я.

Мама подняла голову, оставила свои кухонные дела, вытерла руки полотенцем и ответила:

– Нет, мне было семнадцать, как и тебе. Я же рассказывала, что выросла в их семье, что меня подкинули. Твоего папу я знала всю жизнь и с детства была предупреждена, что, когда вырасту, стану его женой.

– Ты не хотела замуж?

– Нет, не хотела. Я была просто в панике, как и ты. Но мне объяснили, что к чему, и я согласилась. Ты тоже всё поймешь, когда придёт время. Твой отец был хорошим человеком. Если бы через год после свадьбы меня спросили, вышла ли бы я за него снова, я ответила бы громким «да!».

– Но со мной же по-другому? Мама! Ты всегда говорила, что я у тебя особенная. Я думала, ты хочешь, чтобы я стала врачом… Я не хочу замуж, я хочу, чтобы ты мной гордилась!

– Дочь, я и так тобой горжусь, и я верю, что ты исполнишь свою мечту, но ты должна принадлежать другой семье, ты родилась для этого, такова твоя судьба.

«Терпеть не могу, когда разговор заходит о судьбе. Что значит „судьба“? – то, что кто-то по своей прихоти отбирает у меня выбор? Похоже, кому-то придётся здорово пожалеть, что придумали для меня эту нелепость», – решила про себя я.

Мне всё ещё не верилось, что происходящее реально.

Мой папа, Александр Николаевич Волк, умер, когда мне было шесть лет, а Свете, моей сестре, – десять. Говорят, произошел несчастный случай на работе: что-то тяжелое упало на голову. В больнице ему стало лучше, он не хотел валяться на койке, решил уйти домой и упал.

Ему было всего сорок. Мама моложе его на тринадцать лет. С тех пор она так никого себе и не нашла, посвятила себя воспитанию нас с сестрой.

Я думаю, что мама тоже, как и я, разговаривала с его невидимым духом, когда приходила на кладбище.

Наша семья с детства казалась мне необыкновенной и полной загадок: во-первых, все браки у нас в роду заключались, когда невестам было по семнадцать лет, и это вряд ли совпадение; во-вторых, появление мамы тоже произошло при странных обстоятельствах: подкидывать ребёнка, да ещё без документов, – это варварство, тем более для второй половины двадцатого века.

К тому же мама была явно неславянского происхождения: как мы предполагали, она имела азиатские и латинские корни. У неё были огромные, но чуть раскосые глаза, очень смуглая кожа, густые чёрные волнистые волосы и немного припухлые губы. Сама она признавалась, что в детстве её иногда притесняли из-за сильно выделяющейся внешности, обзывали нерусской, но с возрастом всё прекратилось.

Папа же был, напротив, с кудрявыми средне русыми волосами и светлой кожей, и единственной схожей чертой в их облике были яркие желтовато-зелёные глаза.

Я унаследовала от мамы цвет волос и смуглую кожу, глаза у меня были не раскосые, но и не такие выразительные, как у мамы, губы тоже как у типичного европейца. А вот Света у нас была русая с карими глазами, от маминой экзотической внешности ей не досталось ничего, от папы – разве только самая малость; по этому поводу никто не шутил, родители любили нас одинаково.

Иногда я спрашивала маму, не хотелось ли ей узнать, кто её кровные родители, разыскать их, разгадать тайну, почему её подкинули? Она отвечала, что в этом нет смысла и что настоящие – это те родители, которые её воспитали, которые подарили ей свою любовь, а о других она ничего не желает слышать.

Мне было непонятно, как можно спокойно жить, зная, что твоё появление, вероятно, имеет интереснейшую историю и что ты вполне можешь оказаться, например, потерявшейся принцессой, которую спрятали, чтобы враг не смог добраться до неё. Как это может не волновать?

Однако способов раскрыть тайну я не знала. Эти загадки не волновали никого, кроме меня, поэтому моё так называемое расследование не продвинулось ни на шаг. Я вынуждена была развлекать себя чем-то более реальным.

Мы жили бедно, но мирно: никто никого не обвинял в том, что нет денег на ту или иную вещь. Выпрашивать у мамы деньги, например, на мобильные телефоны, когда они только стали появляться, нам с сестрой было стыдно, мы даже не поднимали такого вопроса. И пусть в школе мы были одеты, наверное, скромнее всех, это мало влияло на отношение к нам одноклассников. У меня даже были поклонники, которые подкидывали мне записки романтического содержания.

Так что своё детство, если не считать раннего ухода папы из жизни, я без сомнения могла бы назвать счастливым.

В старших классах я стала подрабатывать дворником перед школьными занятиями, а Света после девятого класса устроилась продавцом на рынок. Мама вздохнула с облегчением, что мы у неё стали почти самостоятельными: сами себя одевали (по большей части), сами покупали и готовили еду.

Летом мы делали вино из вишни, слив и винограда и продавали его проезжим туристам. Сами пробовали его разве что только на язык, так как мама всегда очень строго относилась к вредным привычкам. Она считала, что алкоголь – это напиток чисто мужской, и что женщине как будущей матери не пристало губить им своё здоровье (сама она изредка позволяла себе выпить по бокалу вина с соседкой «для расслабления»).

Любимым делом в нашей семье были танцы. Мы не пропускали ни одной дискотеки, а особенно ночных уличных летних танцев на пляже. С соседних сёл и деревень в наш Нижний Волчок подтягивалась молодёжь. Мы прыгали через костёр, ныряли с мостков в воду, зарывались в песок. Я обожала всё, что меня окружало. Моё детство было наполнено счастьем.

Мне хотелось быть похожей на маму. С её внешними данными и талантами она легко могла бы стать успешной бизнес-леди. Она всегда была красивой и рассудительной, её мудрые советы выручали меня бесчисленное количество раз.

«Моя ли это мама заставляет меня делать то, чего я не хочу? – пыталась найти ответ я. – Может быть, всё обойдётся?»

Первый выпускной экзамен я сдала на «отлично», и мне захотелось скорее поделиться этой новостью с мамой.

Влетев во двор, я увидела большую черную машину.

На кухне за столом сидела мама и абсолютно седой строгого и внушительного вида мужчина.

– Здравствуйте… – чуя недоброе, выдавила я.

– Дианочка, познакомься, Владимир Александрович, он приехал, чтобы обсудить некоторые вопросы относительно тебя.

Мой взгляд тут же потух. Сначала я подумала, что это и есть тот, за кого меня хотят отдать, но заметила, что на безымянном пальце его правой руки блестело массивное золотое кольцо, и у меня немного отлегло от сердца.

– Я вас слушаю.

– Ну, здравствуй, сядь, – он смерил меня острым взглядом, мои колени как-то сами подогнулись, и я села напротив него. – В ближайшее время ты перейдёшь в другую семью, станешь женой моего сына и…

– Я не пойду за него! – в негодовании вскочила я.

– Молчать! Кто дал тебе право раскрывать рот, когда не спрашивали? – загремел его голос. Хотя старик сидел, а я стояла, он смотрел на меня сверху вниз. – Согласие за тебя дала твоя мать.

На лице мамы застыл испуг.

– Дочь, ты должна это сделать. Есть одна вещь… Мы – не такие, как обычные люди. Знаю, это тяжело понять, но… Ты слышала когда-нибудь или, может, читала про оборотней-полуволков? Они, то есть мы существуем на самом деле. Наши семьи обладают особым геном, мы зовем его «волчий». Его во что бы то ни стало нужно сохранить. Скоро ты узнаешь, какие возможности у тебя откроются…

– Вы тут с ума посходили? Всё, я не хочу слушать этой ерунды! Я уеду, и никто меня не найдет! – сказала я и выскочила из кухни, не обращая внимания на гневный бас седого мужчины.

Я плакала, злилась на маму. Бежать я была не готова, да и какой смысл в побеге школьницы? – всё равно найдут.

Шестнадцатое июня – последний экзамен, а первое июля – мой семнадцатый день рождения. Куда мне идти?

С кухни раздавался громоподобный голос мужчины, и только его, как будто он говорил сам с собой. Мама ничего не смела ему возразить. Впервые она вела себя, как простая слабая женщина. У неё не хватило сил даже чтобы защитить меня перед тем мерзким типом. Вскоре он ушёл и дом затих, – хорошо, что не рухнул.

«Мои подружки поедут учиться в город, они уверены, что я отправлюсь покорять столицу. Я не хочу быть, как мама, диспетчером на вокзале. Не хочу. Это она пожертвовала своей карьерой ради детей, а я мечтаю вовсе не об этом», – размышляла я.

Вечером мама подошла ко мне и сказала, что впервые за всю жизнь ей стыдно за меня. Я промолчала о том, что мне в свою очередь стыдно за неё. Я не привыкла перечить маме и тысячу раз подумала бы, прежде чем сказать ей что-то обидное, вместо этого я излила своё негодование в виде дурацких и тоже не совсем тактичных вопросов:

– Почему они не хотят забрать Свету? Ей двадцать лет! Ей пора! Она хочет замуж…

– Дочь, у неё нет этого гена, он передается не всем. Как только тебе исполнится семнадцать лет, ты станешь частью той семьи. Поверь, это так надо, так правильно. Потом ты сможешь стать кем захочешь, сможешь работать врачом.

– Мама, ты хоть видела этого жениха? Ты хоть знаешь, кому хочешь отдать меня, и что они потом со мной сделают?

– Да, я знакома с ним. Это достойный человек для тебя, поверь.

– Настолько достойный, что не удосужился даже приехать посмотреть на меня? Да он, поди, старше тебя, если этот старикан – его отец! Сколько ему лет? Сорок? Пятьдесят? И где он? – завелась я. – Да ему всё равно! Я порежу себе лицо и стану уродиной, тогда никто уже не позарится на меня! Так и знай!

– Дочь, что ты такое говоришь? Всё не так! – мама уже не знала, как со мной разговаривать.

– Мама, дай мне уехать!

Мама положила ладонь на лоб, покачала головой в знак того, что сейчас бесполезно что-либо говорить мне, медленно поднялась со стула и удалилась к себе в комнату. У меня осталось ощущение, что она что-то скрывает, и вряд ли это были приятные вещи.

Пора экзаменов прошла. Я стала золотой медалисткой школы и могла забросить медаль в дальний угол.

Выпускной вечер провели на свежем воздухе. Заботливые родители собрали нам богатый стол и организовали тамаду. Мама сшила мне шикарный костюм лесной нимфы, но мне не хотелось танцевать. Весь вечер я просидела за столом с унылым лицом и потухшим взглядом и наблюдала за своими беззаботными друзьями-подружками. Никому не расскажешь, не пожалуешься.

Дни до моего дня рождения я копалась в грядках: занималась прополкой и поливом, а вечером ходила в горы, в лес.

С детства я изучила каждое дерево в этих местах. Домой я возвращалась уже по темноте, заворачивая по пути на папину могилу. Я никак не могла решиться сбежать, временное затишье давало мне надежду на то, что всё, наконец, кончилось, и меня решили оставить в покое.

В ночь на первое число приехал курьер, привёз платье, белое, свадебное, и письмо, где говорилось, что торжество, как и планировалось, состоится в мой день рождения. Мама, разумеется, была в курсе.

Они всё скрывали! Меня снова захватила паника.

Взяв с собой рюкзак, я выпрыгнула в окно и побежала в горы. Я так долго бежала, что перестала даже чувствовать ветки, которые остро хлестали по лицу.

Я споткнудась о корягу, покатилась вниз и наткнулась на поваленное суковатое дерево. Из раны потекла кровь. Чтобы справиться с болью и снова подняться на ноги, мне понадобилось довольно много времени. Я чувствовала опьянение страхом, усталостью и отчаянием.

Нижний Волчок остался далеко позади. По легенде был ещё Верхний Волчок, – поселение, в которое можно попасть в строго определённое время суток и только под песни шаманов. Выдумка, конечно. Нам рассказывали это в садике вместо сказок.

Детьми мы рыскали по лесам в поисках этой деревни, тайком брали у родителей карты края, устраивали целые расследования. К нашему великому разочарованию, таинственное место никто не находил.

Мне стало страшно. Догадки пугали. Я не хотела, чтобы мной распоряжались, как марионеткой, боялась их непонятных ритуалов. А вдруг это жертвоприношение? Чего я о себе не знаю? Чего ещё мне не сказали? Что если весь местный фольклор, на котором мы выросли, – не выдумка?

Бежать я уже не могла. Рана кровоточила, царапины горели, живот сводило от голода и тошноты. Я никогда не была склонна к спонтанным резким действиям. До этого моя жизнь была спокойной, размеренной и стопроцентно безобидной.

Я освещала себе дорогу фонариком на телефоне. Вдруг телефон зазвонил. Я вздрогнула и выронила его из рук. Мама. Похоже, начался переполох.

Выключив мобильный, я осталась в полной темноте: ни звёзд, ни луны не было видно. Дорога измучила меня, пробираться сквозь колючие ветки кустарников становилось всё труднее. Я уже не знала, где нахожусь.

Пошёл дождь. Казалось, сама природа не хотела мне помогать.

Где-то в стороне послышался шум дороги, и я, дрожа, побрела на звук.

Это была незнакомая для меня трасса (собственно, мне редко доводилось куда-то выезжать), я потеряла ориентир и не знала, в какую сторону идти. Промокшую и обрызганную грязью меня никто не хотел подбирать. Вряд ли кому-то нужна такая попутчица.

Начало светать.

В отчаянии я вышла на проезжую часть, чтобы хоть кто-нибудь остановился. Сработало. Кто-то с визгом затормозил. Мужчина опустил стекло и начал кричать на меня. Я отчаянно упёрлась руками в капот, мне было всё равно, что он там говорит.

Заревел мотор, машина дёрнулась, но я так и осталась стоять. Наконец, мужчина вышел, гневно крича и брызгая на меня слюной. Я намертво вцепилась в него, просила спасти, помочь, увезти куда-нибудь, но он грубо меня толкнул, и я свалилась в канаву. У меня в руке остался клочок его рубахи.

От безысходности я села на землю и, подставив чумазое лицо дождю, завыла, как маленькая девочка. Хорошо бы сейчас проснуться в мягкой постели и сказать: «сон в окно»… Но, к сожалению, сырость и грязь были вполне реальными, а детство моё кончилось.

Придя в себя, я побрела дальше. Теперь уже совсем рассвело, дождь всё моросил.

Снова кто-то остановился. Меня схватили и затащили в микроавтобус, прежде чем я смогла что-то понять. Это оказались не бандиты и не маньяки, а всего лишь отец жениха и другие люди, ехавшие на мою же свадьбу. Вот уж повезло, так повезло. Кто знает, может, как раз меня они и искали, мама наверняка сообщила о моём бегстве.

Я уткнулась в окно, скрестила на груди руки и за всю дорогу ни на кого не взглянула. Надо было с самого начала выйти на трассу и ловить попутку, но теперь поздно: попалась.

Снова дома. После душа мама заклеила мне рану на спине пластырем, нарядила в платье, не говоря ни слова и не поднимая глаз.

Увидев себя в зеркале, я судорожно начала снимать с себя наряд. К слову, платье сидело на мне не лучшим образом: неудачный фасон и слегка не мой размер…

«Уродство…» – подумалось мне.

– Ты что делаешь?! Стой! Дочь, послушай меня, стой! Это твой единственный путь, смирись.

– Мама, нет! У меня отбирают всё, что я люблю! Я не хочу так жить! Я наложу на себя руки, ясно?

– Никто и ничего у тебя не отнимает! Это всего лишь твоё первое испытание, ты должна его выдержать. Давай, соберись.

В дверь постучались, меня вывели из комнаты.

Мне было непонятно, почему это мой единственный путь? Что хорошего в таком принуждении?

Мама с сестрой ехали рядом. Всё должно было произойти в местном ЗАГСе. Всех приглашённых гостей, кроме Седого (так я про себя называла отца жениха), я видела впервые.

«За кого из них меня хотят отдать? Они все одинаковые, сливаются в глазах. Вот мама вышла поговорить с Седым, Света тоже. Все смотрят на меня, как на жертвенного ягнёнка. Что происходит? – пыталась сообразить я. – Платье не скрывает моих ссадин, но это никого не беспокоит. Седой выглядит очень злым, что-то говорит матери…» – потоки мыслей хаотически перемешались в моей голове.

Откуда-то взялись ещё люди, все в строгих чёрных пиджаках. Наконец, за руку меня взяла мама, сказала, пора.

Тело меня не слушалось. Впереди стол для росписи, на вид совсем не праздничный. Было такое чувство, что все только и выжидали, чтобы наброситься на меня.

Я оглянулась на маму. Она жестом показала, что всё хорошо. Хотя что могло быть хорошо?

Мои глаза по-прежнему не могли выделить никого из этой чёрной массы, кроме седого, как лунь, мужчины.

Кто-то встал рядом со мной. По другую сторону стола появилась женщина с бумагами и начала произносить речь. Что она там говорила, я не слушала. Мой мозг отказывался воспринимать слова. Крупный, вдвое больше меня, человек ответил на вопрос, затем настал мой черёд. Я снова оглянулась на маму, потом – на человека слева.

– Мне повторить вопрос? – вежливо осведомилась работница ЗАГСа.

– Она согласна, продолжайте, – ответила мама. Это стало моим последним воспоминанием перед тем, как я потеряла сознание.

Бланк заполнили без моего участия.

Кто-то хлопал меня по щекам. Место вокруг было незнакомое, но, по всей видимости, где-то в здании ЗАГСа. Я лежала на ажурном декоративном диванчике, сделанном под старину, но на самом деле очень старом и потрёпанном. Так себе обстановка…

– Мама… – пролепетала я.

– Всё хорошо, дочь, я здесь. Тебе лучше?

– Да. Только мне страшно, – я заметила на правой руке кольцо, поморщилась и застонала.

– Это нормально. Всё хорошо. Вставай, нам пора.

– Куда?

– Официальная часть кончилась, впереди обряд и праздник.

– Они меня убьют? – спросила я.

– Что ты! Нет, конечно! Они сделают так, чтобы ты жила полной жизнью, чтобы ты была счастлива. Я бы никогда не позволила дать тебя в обиду.

– Но я счастлива с вами…

– Дочь, пора. Идём, – резко и в то же время по-матерински нежно отрезала она.

Мы снова сели в машину. Ехали долго, дороги я не запомнила.

– Ди, не волнуйся, мы будем видеться. И ходить на танцы, – подбадривала Света.

– Но меня же заберут…

– Не в тюрьму же! Тем более, мы с тобой собирались поехать в город на выходные.

– Как его зовут?

– Кого?

– Этого… этого человека?

– Его зовут Дилан, – с улыбкой ответила мама, радуясь моему пробудившемуся интересу.

– Как? Ужас… – вырвалось у меня. – А… Куда мы едем?

– В Верхний Волчок.

– Ничего не понимаю… Это же сказки? Его же нет?!

– Для нас есть, дочь. Скоро будем на месте.

Это был каменистый берег. Люди здесь не купались. Территория была огорожена забором, чтобы не привлекать проезжих туристов. На холме среди редких деревьев стояли избы шаманов (или хранителей прохода в другой мир, как мне сказали).

Первым делом мы направились туда.

Моё воображение рисовало картины, как мама со Светой вдруг останавливаются и объявляют, что это всё розыгрыш, подготовленный к моему дню рождения. Но мы всё шли, а за нами следовали какие-то чужие и якобы причастные ко всему этому действу люди.

На лице мамы то читалась радость, то появлялись слёзы; она держала меня под руку, как бы показывая, что я могу ей довериться.

Четыре старика уже ждали нас.

– О, неужели это Марина со своими прекрасными барышнями? Поздравляем со столь важным для всех нас событием! – затем старик обратился ко мне. – Ты, стало быть, Диана. Совсем ещё дитя. Сегодня ты узнаешь, насколько велик мир вокруг тебя. Не стоит бояться… – мне показалось, что он произносит какую-то заученную торжественную речь.

Солнце поднялось высоко, нас пригласили выйти к воде. На берегу не было ни пляжа, ни причала, ни даже мостков для лодок, – просто камни, заросшие зелёной тиной, и волны, разбивающиеся о них. Смотреть особенно не на что.

Я оглядывалась по сторонам и недоумевала: «Какой ещё кошмар они уготовили мне? Что мы здесь делаем?»

Старики остались на своем холме, до меня донеслось их пение, очень похожее на гудящую молитву.

Кто-то из стоящих за моей спиной скомандовал: «В воду!»

Люди побежали. Мама тоже потащила меня за собой и сказала нырять. Прямо в одежде. Но так как всё происходящее казалось мне каким-то нереальным, я, стоя по пояс в воде, застыла в ожидании хоть каких-то объяснений.

Мама со Светой нырнули и больше не появились на поверхности. Меня захватила паника, из груди вырвался крик ужаса. Вдруг чья-то рука схватила меня сзади за шею и окунула прямо под гребень волны, я даже не успела набрать воздуха в лёгкие. Было чувство, будто меня перевернули в воде, как в барабане стиральной машины.

Когда мне, наконец, удалось вынырнуть и вздохнуть, я почувствовала какое-то неясное облегчение, оттого что жива… Второй радостью стало то, что возле меня стояли живые и здоровые мама со Светой.

– С первым путешествием тебя! Вот мы и прибыли, – прозвучал всё тот же мамин голос. – Дочь, оглядись.

Мама светилась от счастья, а Света, как и я, стояла, открыв рот от удивления. Видимо, ей тоже не приходилось бывать здесь раньше, но она, в отличие от меня, полностью доверяла маме.

В том, что мы оказались вовсе не там, где ныряли, сомнений нет: дно из песка с редкими мелкими камешками, вода спокойная, очертания берега не имели ничего общего со скалами возле избы стариков, даже солнце светило иначе и с другой стороны. Чуть поодаль на берегу стояла деревня, а за ней – луга и леса. Пахло морем и цветами. Это был вовсе не тот земной мир, в котором я выросла: море и небо были одинакового цвета, словно отражались друг в друге; воздух будто был легче и звонче, он словно опьянял…

Со мной впервые в жизни случилось необъяснимое наукой колдовство. Что это могло значить? Что я – ведьма, как и все, кто сейчас попал сюда? Что не смогу больше жить нормальной человеческой жизнью? Что все люди вокруг меня – это язычники, живущие по каким-то своим законам и обычаям? Как же так случилось, что я ни разу не заподозрила маму ни в чём подобном? Мне хотелось расспросить её обо всём, но не нашлось слов.

Моё платье стало тяжёлым от влаги и неприятно липло к телу. Мама с сестрой помогли мне выбраться на берег. Нас встретили, отвели в деревню, нарядили в другую одежду.

Я была удостоена особой чести: меня отвели в отдельную комнату, причесали, заплели волосы и дали выпить ягодного морса. Мне было неинтересно, как я выгляжу, да и зеркал здесь я не видела ни одного. Быт показался мне почти средневековым, а две женщины, приводившие мой растрёпанный вид в порядок, – добрыми.

Впереди нас ждало застолье. Собралась толпа, люди заняли свои места. Седой мужчина подвёл меня к жениху, достал нож, порезал им сначала запястье сына, затем – моё. Наши руки туго связали веревкой.

Начался праздник. Однако обильные яства не лезли в горло.

– Выпей вина, – впервые заговорил со мной Д… Дилан, кажется.

– Не хочу, – отвернулась я.

– Я сказал, пей, – и подал мне бокал.

«Понятно, сынок своего папаши… Ничего, ты ещё пожалеешь, что так обошёлся со мной, ещё наплачешься…» – самой себе пообещала я, и мысли о возмездии немного скрасили моё удручающее положение и были, как луч света в царстве тьмы.

Свободной рукой я взяла серебряный бокал, залпом выпила его и демонстративно громко, со стуком, поставила обратно на стол. Если бы бокал был сделан из хрусталя или стекла, то разлетелся бы вдребезги. Рядом сидящие люди обернулись на меня, однако никто ничего не сказал.

Мне хотелось показать всем свою невыносимость, чтобы от меня отказались и вернули обратно. Но страх мешал, он сковывал меня, вынуждал сидеть молча.

Прежде мне никогда не приходилось пить алкоголь, только пробовать на язык. Как-то в далёком детстве мне было интересно, что за жидкость родители хранят в погребе, и я взяла её, чтобы попробовать; мама застала меня с открытой бутылкой в руках и поставила в угол на целый час. С тех пор я больше не притрагивалась к вину и даже испытывала к нему неприязнь.

Внутри всё загорелось от алкоголя, я поняла, что вино явно никогда не станет моим любимым напитком. Такое можно пить только когда тебе совсем гадко.

«Сегодня как раз такой день», – с грустной иронией отметила я.

– Заешь мясом, – снова резко скомандовал уже успевший мне опротиветь голос.

На этот раз я послушалась сразу, хотя по-прежнему не смотрела на него. Никто не кричал «горько!», видимо, тут действовали другие обычаи. И к счастью. Я тешила себя надеждами, что этот брак будет фиктивным, и меня, в конце концов, оставят в покое.

Наши руки всё ещё были туго связаны. Мне становилось всё трудней терпеть эту боль. Запясье затекло, налилось кровью.

Чтобы отвлечься, я всё время бросала тревожный и просящий о помощи взгляд на маму, но её постоянно кто-то отвлекал. Люди вокруг были веселы. И чем темнее становилось на улице, тем громче звучали тосты.

Я заметила, как моя мама подошла к отцу жениха и что-то долго говорила ему, будто в чём-то убеждала, потом, когда он, наконец, кивнул, вернулась на место. Затем Седой поднялся, подошёл к сыну и сказал:

– Охотиться будете завтра, девочка не в состоянии.

Я поняла, что он имел в виду меня.

– Ясно, – ответил Дилан, и я почувствовала его раздражение, как будто из-за меня его лишили чего-то важного.

За деревней послышался протяжный вой. Народ начал плясать вокруг костра. Часть гостей покинули застолье.

Моя рука вспотела. Я напряглась в ожидании неизвестного.

– Нам пора, – произнёс голос у меня над ухом.

Я встала и меня пошатнуло. Никто нас не провожал. Маму я уже не могла найти взглядом. Мы погрузились в темноту.

– Куда мы идём? – спросила я

– Увидишь, – бросили мне.

Я перестала чувствовать руку, ноги плелись еле-еле. Шли мы долго. Мне было не по себе оттого, что меня ведут в какую-то глушь. А вдруг на нас нападут дикие звери? Вой, что я слышала, точно был не собачьим…

Наконец, показалась какая-то изба со светящимися окнами. Мы вошли в неё.

Древняя бабушка встретила нас в светлице.

– Я ждала вас к утру. Проходите, чай у меня уже заварен, всё готово.

– Спасибо, баба Поля, отведи её в баню и помой.

Старушка взяла нож и разрезала верёвку, связывавшую наши запястья. Руки слиплись.

– Крепко взялись, это хороший знак, – улыбнулась она беззубым ртом.

В бане мне пришлось раздеться донага; бабушка Полина тёрла меня какой-то пахучей мочалкой из трав и что-то невнятно приговаривала. Затем она перевязала мне руку, помазала чем-то рану и ссадины и, наконец, отпустила.

Меня отвели в спальню, заставили выпить какой-то травяной чай и оставили одну. Усталость навалилась на меня, захотелось спать: видимо, в чай что-то подсыпали. Стало так хорошо и спокойно, страхи ушли, ссадины перестали болеть. Кровать была настолько мягкая, что я буквально провалилась в неё. Бельё приятно пахло. Я начала засыпать.

Звук открывающейся двери заставил меня вздрогнуть. Я притворилась, что уже сплю.

Шаги направились в мою сторону. Человек сел на кровать. Последнее, что я помню – это приятные прикосновения к моим волосам.

Я проснулась от солнечных лучей. В комнате никого больше не было. Первым делом я ощупала одежду на себе: всё на месте, а значит, никто не делал со мной… этого.

За окном ярким пятном разлился луг. Судя по свету, времени было уже около полудня. Сидеть целый день в комнате было бы совсем глупо и трусливо, поэтому пришлось выйти. В светлице суетилась бабушка Полина.

– Доброе утро, – сказала я, потому что невежливо было бы просто взять и сесть за стол.

– Как спалось? – безо всякого интереса спросила бабушка.

– Спасибо, хорошо.

– Твой завтрак. Дилан ушел в лес рано утром, скоро вернётся.

– Спасибо.

Я съела всё, что мне дали, решила сама вымыть посуду в бане, но застала там Дилана. Охнула, попыталась убежать, но он остановил меня.

– Подойди, – позвал он. – Что у меня со спиной?

Он был абсолютно голый. Мне до дрожи в коленях не хотелось смотреть на гениталии полузнакомого мужика. Хоть бы прикрылся…

Дилан повернулся ко мне спиной. На его лопатке я увидела небольшой, около пяти сантиметров, но довольно глубокий порез.

– Сходи к бабушке, возьми бинты, иглу, спирт, свечку и нитки, – скомандовал он.

Я сделала, как он сказал.

– Шей.