Проект «Левитация», или Будь как все

От автора

Весной 2019 года я через Париж добирался на Мартинику для участия в трансатлантическом переходе на парусном катамаране Goin Goin Gone. Первоначально должен был лететь 17 марта, но сотрудники авиакомпании XL Airways France отказали мне в посадке на рейс. Старшая на регистрации заявила, что моей французской шенгенской мультивизы якобы недостаточно для посещения заморских французских территорий. Я подключил к разрешению ситуации полицию аэропорта, но к тому времени, когда они разъяснили сотрудникам авиакомпании требования французских законов, мой самолёт уже улетел. Я купил ещё один билет и на следующий день благополучно улетел рейсом этой же авиакомпании на Мартинику. К слову сказать, позже, уже при прохождении Азорских островов в сторону Гибралтара, я направил в авиакомпанию претензию и пригрозил обращением в суд. Они признали незаконность действий своих сотрудников, возместили расходы и выплатили дополнительную компенсацию.

Благодаря этой суточной задержке 18 марта 2019 года в аэропорту Орли я познакомился с американкой Анной Роуз и её пятнадцатилетней дочерью Мари. Они тоже летели на Карибы. Познакомились мы случайно. Среди их багажа была огромная сумка с гротом^[1]. Сумка раскрылась и сползла с тележки, носильщиков рядом не было, я вызвался помочь. Моё снаряжение также выдавало во мне яхтсмена и мы обменялись несколькими фразами о своих планах и погоде на Карибах. Я только успел выяснить, что Роуз и её дочь уже почти десять лет живут здесь на яхте, лишь изредка вылетая с Кариб в Европу, как нас пригласили на посадку. В самолёте наши места были не рядом, а в аэропорту я своих собеседниц уже не увидел.

Каково же было моё удивление, когда в марине^[2] с яхты на соседнем понтоне начали кричать моё имя и махать мне рукой.

Вечером у них на яхте была небольшая вечеринка, местные яхтсмены провожали маму и дочь в сторону Антигуа. Мы пили Мохито, Пина колада, потом перешли на ром.

Ром – штука крепкая и совсем не для женщин. Но Роуз пила его не морщась. На мой удивлённый взгляд и подначивающие восхищённые крики других яхтсменов она лишь отвечала, что её этому научил один русский.

Утром я встал пораньше, чтобы помочь Роуз отшвартоваться. Они о чём-то говорили с дочерью на повышенных тонах – похоже, ссорились. Как я понял, Роуз отчитывала крошку за утренний поход на противоположный берег за унесённой ветром шляпой. Дочь отвечала, что её никто не видел, что ей уже пятнадцать лет и она вольна делать что угодно… Я мысленно посочувствовал девочке. Ветер был северо-западный, соответственно, шляпу могло унести только на противоположную сторону залива, в сторону самого дальнего участка, в заросли. По воде до них всего около ста метров. Но если обходить по суше, то около двух километров. Столько же назад. Проще было спустить резиновый тузик^[3], который мы накрепко с вечера занайтовали к палубе, и на нём пересечь наш небольшой заливчик, чем тратить почти час на прогулку по кругу. Но когда вам пятнадцать лет, у вас свои резоны для принятия решений, подумал тогда я.

Уже перед отдачей швартовых Роуз протянула мне флешку и небольшой пакет с бумагами. «Вы же журналист, вам будет интересно», – сказала она. Я сначала отнекивался, мне часто предлагают истории, которые интересны только рассказчикам. Но она настаивала: «Там многое на русском, а я сама на нём не читаю».

Эта флешка с бумагами пролежала у меня нетронутой больше года. А потом случилась ковид-пандемия с её карантинами и запретами на выход из дома. Поездки и путешествия срывались. Я перебирал старые бумаги и наткнулся на забытый карибский пакет… Мне показалось, что Роуз всё-таки читала по-русски. Потому что бумаги были разложены в правильном хронологическом порядке. В пакете и на флешке оказались копии отчётов детектива с русской фамилией Давыдов (в них действительно многое было на русском языке) и дневниковых записей самой Роуз. Многие из записей были похожи на стенографические отчёты, так подробно оба рассказывали о случившемся. События, как я понял, происходили на острове в Тихом океане в 2009 году перед разрушительным цунами в районе Самоа.

Тема записей – эксперименты по левитации. Я отношусь к той породе современных людей, которые силой своей рациональности давно уже уничтожили в себе веру в чудеса. Но то, о чём рассказывали переданные мне копии документов, казалось рациональным. Также в записях было много ссылок на различные исследования из других областей, а всеведущие Google и Yandex подтверждали, что они все имели место. При подготовке текста к публикации я решил указать их в сносках.

Часть 1
(составлена на основе отчётов Максима Давыдова и дневниковых записей Анны Роуз)

«Скорее всего, мы не умеем летать только потому, что никогда этому не учились».

Мнение с интернет-блога

25 сентября 2009 года

Тело неподвижно. Лишь рукава и полы длинного плаща двигаются в такт с волнами. Изображение некачественное, почти чёрно-белое. Вот кадры отматываются назад, ещё раз срабатывает «play». Человек поднимается по каменным ступеням, наступает на полу развевающегося от порывов ветра плаща, пытаясь удержать равновесие, хватается за изъеденную ржавчиной металлическую трубу, играющую роль перила, и летит вместе с ней вниз в лагуну, пару раз ударившись перед приводнением о скалы. Вода вновь колышет полы его длинного плаща.

– Я не верю в такие совпадения, – мужской голос лишён эмоций. Его обладателю около 30–35 лет, но он говорит тоном, каким пожилые люди рассказывают молодым врачам о своих болезнях или престарелый профессор в тысячный раз читает студентам одну и ту же лекцию: внятно, но безвкусно и лениво пережёвывая губами давно знакомые мысли. – Доктор Клейн прибывает на остров с целью закрытия проекта и погибает, едва ступив на берег.

Он в очередной раз отматывает запись с камеры наружного наблюдения за пристанью назад. В комнате ещё двое. Мужчина и женщина.

– Более того, мистер Давыдофф, – обращается хозяин кабинета к высокому, спортивному, обритому налысо мужчине с подстриженной под трёхдневную щетину бородкой, – ваши местные коллеги-полицейские, – при этих словах Давыдов приподнимает брови, словно пытается внимательно рассмотреть пресловутых коллег где-то на макушке у говорящего, – обнаружили на перилах повреждения, которые были нанесены до столь неудачной попытки Клейна опереться на них. Получается, что кто-то намеренно повредил крепления. Полиция отметила этот факт в рапорте. Точнее даже не отметила, а просто добросовестно сфотографировала, но выводов никаких не сделала и исследовать версию убийства не стала. Слишком очевидным местным пинкертонам показался после просмотра видеозаписи вывод. Скорее, это благо. О несчастном случае, – он заглянул в лежащие на столе бумаги, – «на одном из островов архипелага» и без указания фамилии погибшего написала лишь местная газетёнка. Об убийстве растрезвонили бы все. А публичность нам ни к чему.

За открытым, несмотря на работающий кондиционер, окном шумит большой город, к постоянному гулу машин вдруг прибавляется вой пожарной сирены, одновременно хозяин переводит взгляд на девушку.

– Мисс Роуз, – зеленоглазая блондинка, сидящая на краешке стула, казалось, стала сразу чуть выше и ещё тоньше. Она тут же перестала рассматривать настенную фотографию, на которой хозяин кабинета был сфотографирован в компании двух президентов за столом с лобстерами^[4]. – Вам предстоит доделать работу Клейна. Необходимо подписать соглашение об освобождении группой Осмолова острова, а также закрыть все финансовые вопросы. Текст соглашения уже подготовлен, в нём особо прописаны условия конфиденциальности… Оставшегося ребёнка можно вернуть в Россию, или мы можем решить вопрос его усыновления какой-нибудь семьёй здесь, в США. – Он замолчал, секунду помедлил, словно раздумывая, говорить или нет, и продолжил. – Также меня интересует, почему погибли двое сестёр-близняшек, и есть ли у эксперимента хоть какие-то положительные результаты. Проект в любом случае будет остановлен, но я хочу знать, почему мой покойный отец, – он кивает на другую фотографию, с траурной лентой в уголке, установленную на дальнем конце стола, на ней седой смеющийся человек запускает в небо белых голубей, – все последние годы тратил такие огромные деньги на этот проект. Он никогда не вкладывал миллионы в пустоту.

– Мистер Андрэ, в чём суть эксперимента? – спрашивает Давыдов.

– Развитие возможностей человека, – переводит взгляд хозяин кабинета. – Об эксперименте у меня только общие данные и догадки, профессор напрямую общался с отцом, Клейн занимался финансовой стороной вопроса и периодически бывал на острове. После смерти отца от инфаркта и гибели Клейна не осталось никого, кто бы точно знал, что происходит на острове… Но ваши главные задачи – безопасность мисс Роуз и, конечно, – если это всё-таки убийство, – поиск убийцы. Меня интересует, кто он? – Мужчина вновь на секунду замолкает, словно опять задумывается, стоит ли говорить дальше. – Сообщать об этом местной полиции необязательно. Вы меня понимаете?

– Нет, не понимаю, – отвечает Давыдов.

Андрэ удивлённо смотрит на детектива, потом разочарованно вздыхает и продолжает.

– Противозаконного от вас никто ничего не требует. Убийца, естественно, будет передан в руки правосудия, только сделать это нужно будет позже, после выборов…

На миг в кабинете опять устанавливается молчание.

– Клейн был другом нашей семьи, – вдруг произносит Андрэ. Впервые в его голосе звучат какие-то человеческие нотки, и это нотки гнева.

Хозяин кабинета замолкает и словно задумывается о следующем шаге, затем выкладывает на стол тонкую папку и подталкивает её к Давыдову и Роуз:

– Это подборка писем руководителя эксперимента Осмолова доктору Клейну. После гибели Клейна нашёл её у него в кабинете. В основном финансовые отчёты, немного рассуждений о самом эксперименте. Не знаю, понадобятся ли они вам. Но в них как раз ответ на ваш вопрос: в чём суть эксперимента? Этот ответ вам вряд ли понравится. Развитие сверхспособностей… Были ещё письма Осмолова моему отцу. Он мне их когда-то показывал, в них было всё значительно более подробно: левитация, телепатия, интуиция, дальновидение… Но после смерти отца они куда-то пропали.

По интонации было понятно, что Андрэ пытается продемонстрировать ироническое отношение к предмету разговора. Однако в его голосе была неприкрытая враждебность, словно идеи, изложенные в папке и пропавших письмах, вызывали в нём отвращение, будто это куча коровьего дерьма, в которое он невзначай вляпался.

– Вы, конечно, не верите во все эти штуки, – обратился он к детективу.

Давыдов неопределённо пожал плечами.

– Надеюсь, моей задачей не будет подтверждение чьих-то сверхспособностей, – с усмешкой ответил он.

* * *

В кабине лифта блондинка смотрит на Давыдова с неприкрытым интересом:

– Вы из России, – не спрашивает, а утверждает она. – Всегда мечтала побывать в вашей стране. «Коммунизм», «снег», «водка», «Чечня», – русские слова она произнесла почти без акцента.

– И ещё медведи на улицах Москвы, – с энтузиазмом добавляет Давыдов.

Уловив сарказм, Роуз парирует:

– Здесь и в Европе хорошо знают, что медведи у вас по улицам Москвы давно не бродят. Ну если только в пригородах, – предполагает девушка. Улыбка Давыдова становится шире. Роуз, поняв, что допустила оплошность, смущённо умолкает. Неловкую тишину прерывают пассажиры, заполняющие кабину лифта на промежуточных этажах.

Телефонный звонок застаёт её уже на выходе из здания.

– Да, это я вам звонила… – отвечает она в трубку. – Ей пять лет, зовут Мари. На срок от одной недели до месяца… Хорошо. Через три часа будем у вас.

– Дочке пять лет, – отключив телефон, объясняет она Давыдову, – вот нашла частный пансион на время поездки.

– У нас это называется «детский сад», – произносит на русском Давыдов, – «children garden».

– «Children garden»? – переспрашивает Роуз и отрицательно качает головой. – Так никто не говорит. Наверное, вы имели в виду «Kindergarten», но это подготовительный класс к школе. А мне нужен круглосуточный «Daycare»^[5] на длительный срок… «Детский сад» – повторяет она русские слова с улыбкой. У неё это опять получается почти без акцента. Вслед за этим она протягивает теперь уже смущённому Давыдову стопку бумажных авиабилетов. – Встретимся в аэропорту.

26 сентября 2009 года

В бизнес-классе полно свободных мест.

Роуз спит, завернувшись в самолётный плед.

Давыдов листает страницы с цифрами из вручённой им папки с отчётами. Натыкается на короткое письмо с текстом, перечитывает один из абзацев: «Что же касается до опытов в левитации, материализации и выделении астрала и т. д., то ведь они были явлены много раз во всех Институтах Психических Исследований и не имеют ничего общего с духовными достижениями и приближением к Учителю, даже наоборот, часто отдаляют от пути восхождения. Все Великие Учителя очень не любят подобные феномены и не принимают в ближайшие ученики (за редчайшими исключениями) людей, обладающих медиумизмом. Конечно, опыты с высшими огненными энергиями есть нечто совершенно другое, и они недоступны медиумам^[6]».

Детектив проговаривает вслух: «медиумы». С заметной улыбкой качает головой, откладывает папку в сторону и тоже начинает дремать.

Когда через несколько часов пассажиры, в числе которых Роуз и Давыдов, спускаются по трапу самолёта, их встречают загорелые музыканты с гитарами. Но даже они не могут заглушить птичьи голоса, раздающиеся из пальм, которые тянутся вдоль прохода от трапа к одноэтажному зданию аэропорта. Жаркий, пропитанный влагой воздух словно заставляет прилетевших двигаться медленнее. Никто не торопится.

Вдалеке на лётном поле рядом с огромными Boeing и Airbus стоят канадские DHC-6 Twin Otter на пятнадцать-двадцать пассажиров, за ними десятиместные Sessna, заканчивается «авиапарковка» несколькими совсем крошечными самолётами типа трёхместных Piper 28R-180.

– Очень короткая пересадка, – говорит Роуз, – до следующего самолёта меньше часа, даже на пляж не успеем, чтобы искупаться.

Давыдов согласно кивает.

* * *

Гул идущего на посадку самолёта заглушает человеческую речь. Здесь уже нет бизнес-класса, все пассажиры в одном общем салоне.

– Это единственный остров в архипелаге с аэродромом, – Роуз наклоняется к Давыдову, но всё равно почти кричит. – Дальше только морем.

В иллюминатор виден океан, потом его заслоняет горная гряда. Попрыгав по неровностям взлётно-посадочной полосы, самолёт останавливается. Роуз, спасаясь от мелкого дождя, торопится к легковому такси. Давыдов, словно наслаждаясь окружающей его водяной пылью, идёт не спеша.

– Почему вы не задаёте мне никаких вопросов? – вдруг спрашивает Роуз, – я иначе представляла себе работу детектива.

– Детектива тире телохранителя, – усмехается мужчина.

– Андрэ говорил, что вы отвечаете за нашу безопасность. Даю слово: длинные плащи не надевать, – мрачновато-задиристо рапортует девушка.

– Не верите, что нам может угрожать опасность?

– Вы увидите этих людей. Это учёные, они в очках, толстые обрюзгшие от сидячей работы. Я видела их на паре фотографий у Клейна. Вы, по сравнению с ними, настоящий Тарзан. Кстати, почему вы не отказались от задания? Вам же оно не нравится.

– У меня есть долг перед вашей корпорацией.

– Деньги? Большая сумма?

– Нет. Жизнь. Я расследовал хищение европейских грантов в Ливии, попал в засаду. Местные приговорили меня к смерти. Выкупили ваши. Вот, возвращаю долг.

– Ливия?! – кивнула Роуз, – да, в Африке у нас сильные позиции.

– Вы впервые на острове?

– Да. До этого их курировал Клейн.

– Что изменила смерть Клейна?

– Проект просуществует на два месяца дольше, – отвечает девушка, – но всё равно будет закрыт. Вы же слышали.

Она задумывается, глядя куда-то вдаль, и словно поискав там ответы на какие-то свои сомнения, продолжает.

– Сейчас очень неудачный момент. Андрэ, как и его покойный отец, спонсирует «республиканцев». С начала года инициированы три расследования деятельности корпорации в Ираке, Южной и Северной Африке. Незаконная торговля оружием, нефть – всё это привычные темы, ими никого не удивишь… Но этот проект… – Роуз замолкает. – Стоит о нём разнюхать прессе, как обвинения в «опытах над детьми» и «вере в развитие левитации» станут основой избирательной кампании «демократов». Нас засмеют. У Андрэ появится куча проблем. Поэтому его так напугали эти несчастные случаи: сначала близняшки, потом Клейн.

– А близняшки, что с ними произошло?

– Я знаю только со слов Клейна. Они бросились вниз со скалы.

– Самоубийство?

– Им было по семь лет, они не знали, что такое самоубийство, – Роуз вздохнула и грустно улыбнулась, – они пытались научиться летать.

* * *

Здание островного министерства внутренних дел настолько компактно, что в нём вряд ли разместилась бы полиция среднего городка на континенте. Издалека двухэтажное здание казалось коричневым. С приближением глубокие вертикальные деревянные панели словно раскрылись. Стало ясно, что строители почти не нарушили местных архитектурных традиций. Стен как таковых не было. Панели были похожи на огромные, длиной от земли до крыши, вертикальные жалюзи, за ними скрывалось от солнца здание из стекла. Когда такси с Давыдовым и Роуз остановилось перед входом, двое полицейских как раз докуривали сигареты.

– Инспектор Энели Туилаги? – переспросил тот из них, что постарше, кивнул и показал в глубь стеклянного коридора, дышащего прохладой: – Проходите, он как раз вас, похоже, и ждёт.

Инспектором оказался небольшой человек в накрахмаленной рубашке, застиранной и наглаженной традиционной юбке, которую часто носят местные мужчины^[7], и тёмных пыльных резиновых шлёпанцах, надетых на босые ноги с огромными белыми мозолями вместо пяток. Он стоял на табуретке и свёрнутой в трубку бумагой безуспешно гонял по стеклу обезумевшую от попыток вырваться наружу огромную муху. Туилаги на секунду полуобернулся к вошедшим, этим и воспользовалось насекомое, оно с жужжанием переметнулось к соседнему окну. Инспектор с сожалением проводил его взглядом, спрыгнул на пол и поздоровался с вошедшими кивком в сторону приставленных к столу стульев, а сам занялся мухобойкой. Разгладив исписанную чьим-то торопливым почерком бумагу, он придал листкам вполне пристойный вид и вернул их в лежащую на столе коричневую папку. Завершив таким образом переход от боевых действий к мирной жизни, Туилаги начал внимательно читать копию своего же доклада, которую Давыдов взял у Андрэ.

Дочитав до конца и удовлетворённо хмыкнув, словно оценивая чужую работу, инспектор наконец заговорил.

– Мистер… – и, услышав подсказку, распевчато повторил, – Да-вы-дов. – Потом тяжело вздохнул и продолжил. – Дело там, похоже, не чисто, но никаких прямых улик. Точнее вообще нет улик, не считая старой трубы от перил. Зато есть запись с камер видеонаблюдения, которая не оставляет сомнений: в момент гибели Клейн был один.

Инспектор смиренно сложил руки на животе.

– Если бы знать мотив, – он улыбнулся, – но ваш американский фонд, которому принадлежит право сорокадевятилетней аренды острова, является крупнейшим нашим налогоплательщиком и одновременно благотворительной организацией. При его непосредственном содействии на различные гранты также построены две больницы, проведена канализация по периметру островов… Я только успел опросить самого Осмолова и его сотрудников, а мне уже позвонили из правительства…

– Правительство против расследования? – удивлённо переспросила Роуз под неодобрительный взгляд Давыдова.

– Что вы, что вы, – запричитал полицейский, – никто не был против, – тут Туилаги явно переборщил с выражением смиренности на своём лице. – В том телефонном разговоре меня просто попросили выразить сочувствие и соболезнования, интересовались психологическим состоянием на острове, а также просили уточнить дальнейшие планы фонда и института. – Только при этих словах Туилаги, наконец, улыбнулся полностью и на миг почудилось, что в прищуре его узких глаз смиренность вдруг сменилась на что-то диаметрально противоположное. Спустя секунду он вновь был полностью серьёзен.

– Вы допросили всех? – поинтересовался Давыдов.

– Допросить не успел. Только познакомился, – вновь с прежней улыбкой уточнил Туилаги, – со всеми восемью сотрудниками института, включая их руководителя Осмолова. В момент гибели Клейна они завтракали. То есть у всех стопроцентное алиби. Клейна обнаружил Эдди Коэн, тридцатипятилетний темнокожий еврей, это их повар и он же по совместительству помощник видеоинженера-компьютерщика Павла Усманова. За завтраком они слышали звук мотора катера, ветер дул с северо-запада, поэтому было слышно. Но Клейн так и не поднялся наверх. Вот Эдди вместе с Усмановым спустя какое-то время после завтрака и стали просматривать на записях с камер наблюдения, куда направился гость.

* * *

Туилаги взял со стеллажа за спиной коричневую папку, аналогичную той, в которой покоилась «мухобойка». Перелистывая тощую стопку листов, он словно убеждал себя, что ничего не забыл. И только после этого сказал то, что, по-видимому, считал главным.

– Вот ещё очень «удачное» совпадение: ночью отключался электрогенератор. Довольно надолго, если быть точным, – он заглянул в папку, – на тридцать девять минут. То есть почти три четверти часа все камеры на острове были выключены. Об этом мне тоже сообщил Эдди. Причина: в трансформаторном щитке обнаружили крысу, её тельце и вызвало короткое замыкание… Трансформаторный шкаф практически герметичный, поэтому удивительно, что в него попал зверёк. И, похоже, одновременно с этой «аварией» на перилах появились повреждения.

Туилаги улыбнулся и тут же вновь спрятался за выражением смиренности на лице.

– У вас есть данные живущих на острове?

В ответ Туилаги, со словами «Я только успел сделать копии паспортов и провести предварительный опрос», протянул Давыдову листок с именами и фамилиями, напротив каждой из которых стояли дата и место рождения, а также данные паспортов.

Список, составленный инспектором

Осмолов Тимур, россиянин (место рождения: Ленинград, СССР), 56 лет (19 января 1951), профессор, руководитель института.

Пилар Альварес, мексиканка (место рождения: Мехико, Мексика), 49 лет (27 февраля 1958).

Пьер Якобсон Тамм, француз (место рождения: Таллин, СССР), 31 год (12 февраля 1978).

Индира Каур Манви, индианка (место рождения: дер. Манви, Индия), 31 год (22 мая 1978).

Эдди Коэн, израильтянин (место рождения: Гондар, Эфиопия), 35 лет (1 декабря 1974).

Сумико Киёмидзу, японка (место рождения: Токио, Япония), 35 лет (15 августа 1975).

Павел Усманов, россиянин (место рождения: Лондон, Англия), 45 лет (9 сентября 1964).

Эмили Джевонс, англичанка (место рождения: Камбрия, Англия), 51 год (10 октября 1957).

Давыдов одобрительно кивнул.

– Вы сделали это ещё утром?

– До звонка, – улыбаясь ответил Туилаги.

– Постараюсь закончить вашу работу.

* * *

Пристань была всего в нескольких сотнях метров от здания полиции. Простившись с инспектором, Давыдов и Роуз уже через несколько минут оказались на катере.

По дороге девушка недоумевала:

– Получается, что местное правительство покрывает убийцу?

– Давайте не будем делать поспешных выводов, – ответил Давыдов. – Вероятно, они уверены в версии несчастного случая, и тогда вполне логичным выглядит звонок инспектору. А Туилаги сам, в силу своего характера, мог придать данным ему рекомендациям не совсем верный акцент.

Капитаном оказался пожилой полинезиец в застиранной до белизны когда-то синей майке и чуть более тёмных шортах. Он приветливо улыбнулся и с готовностью бросился помогать девушке забраться на борт катера. А выводя судно из гавани, стал рассказывать о местном барьерном рифе. Однако в дальнейшем разговор не сложился.

– Я ничего не видел, – ответил он на вопрос Давыдова о том злополучном рейсе. – На берег обычно не схожу: привёз, выгрузил и в обратный путь. Так было и в тот раз… Погода… Дождь. Поэтому на нём был плащ, – капитан говорил о Клейне только в третьем лице и не называя его по имени. – Я ему предлагал спрятаться в каюте, но он отказался.

Дальнейший путь они проделали молча, любуясь дельфинами, которые сопровождали прыгающий по волнам катер.

При приближении к острову со стороны мыса вдруг послышался странный звук, похожий на шум захлёбывающейся бензопилы. Шум то нарастал, то пропадал. Наконец из-за мыса появился гидроцикл, которым управляла миниатюрная женщина в гидрокостюме. Увидев приближающийся к пристани катер, она чуть снизила скорость, сделала небольшой вираж вправо, а потом резкий влево. Наклонившись к воде в левую сторону, она практически положила гидроцикл набок, и одновременно добавила газ до упора. Струя водомёта выстрелила воду фонтаном метров на пятьдесят. После этого гидроцикл притормозил и медленно приблизился к катеру.

– Хороший трюк, – похвалил Давыдов.

– Да, «фонтан». У меня он получается лучше всего. Прыжки пока только учу, недавно его купила – сказала девушка и представилась, – меня зовут Сумико. Профессор ждал вас с утра, а сейчас уже день… Он в аппаратной. Я вас провожу к нему.

Катер мягко ткнулся в причал. Капитан помог выгрузить вещи и, словно в подтверждение недавно сказанных слов, тут же, развернув судно, тронулся в обратный путь. Знакомая по видеозаписи крутая лестница вела от пристани почти вертикально вверх.

* * *

Ветки хлещут по коже и оставляют на ней красные полосы. Капли росы перемешиваются с потом, соскальзывают и падают на землю. Видно, как ломаются сухие прутья под ногами. Но хруст веток почти неслышен за разъярённым клёкотом чаек. Сквозь них пробивается крик: «На помощь! На помощь!».

– Дай общий план. Смени камеру, – кто-то почти кричит в темноте у экрана.

Резко меняется угол съёмки. Становится видно, как через подлесок бежит ребёнок семи-восьми лет. Над ним, над самыми кустами, чайки уже почти добивают здоровенного попугая какаду. Его шея и одно из крыльев в крови. Птица в очередной раз повторяет так похожий на человеческий призыв о помощи. Кустарник пересекается глубоким оврагом, верхушки зарослей над которым колышутся почти вровень с землёй. Словно оценив непреодолимость для человека этого препятствия, чайки вместе с жертвой зависают посередине. Но мальчишка, на секунду притормозив, вдруг начинает семенить ногами по ветвям, и успевает ударить самую большую чайку кулаком. Отлетев в сторону, та с удвоенной силой набрасывается на какаду снизу. Теснимый с брюха попугай начинает подниматься вверх, удаляясь вместе с водоворотом чаек всё выше от земли. Ребёнок подпрыгивает, но его руки задевают лишь медленно кружащее в воздухе перо. Он замирает, а потом, пританцовывая на тоненьких ветках, которые не выдержали бы и воробья, вдруг начинает бить кулаками воздух вокруг себя.

– Ничего себе, – звучит возглас удивления из темноты, – как бы он не спятил.

Риторический вопрос прерывает почти командный крик:

– Дай крупный план чаек.

Птиц словно бьёт какая-то невидимая сила. Они поочерёдно отлетают в стороны, возвращаются, снова удар, в воздухе пух, перья. Чайки отступают. Лишь одна из них, самая большая, продолжает кружить в небе, словно пытается рассмотреть, как внизу ребёнок разглаживает перья спасённого попугая. Потом и она исчезает где-то в вышине.

– Тимур Маркович, как он это сделал? – Перед экранами сидят двое, чуть подальше, у большого пульта, ещё один, в инвалидной коляске. На центральном мониторе ребёнок счищает с попугая кровь. На других, которые поменьше, типичные виды тропического курорта: пальмы, тропинки к морю, продолговатый пляж, прозрачная вода в лагуне… Десятки, если не сотня экранов выстроены полукругом. На мужчинах, сидящих у мониторов, зеленоватая униформа. Если бы не толстые профессорские очки на носу одного и довольно интеллектуальные лица обоих, их можно было бы принять за охранников.

– Кто его знает, Пьер. Этому мы его не учили. – Носатый брюнет лет шестидесяти, в очках, с выделяющимся животиком поправляет рубашку. Становится видна пришитая над нагрудным карманом табличка с фамилией «профессор Т. Осмолов». Он поворачивается, встаёт:

– Роуз, Давыдов, вы привезли нам удачу. Это первый проблеск за семь лет. И это почти победа. Получилось! – Он с особым выражением произносит последнее слово. Он направляется к гостям, но в результате подходит к сотрудникам, которые начинают собираться в коридоре у полуоткрытой двери. Новости в этом маленьком коллективе, похоже, распространяются мгновенно. У всех взволнованные лица, радостные, удивлённые, недоумённые.

– На ужин всех жду на террасе, – объявляет профессор, – у нас сегодня праздник в честь гостей и первого успеха. – Одним он пожимает руки, других хлопает по плечу, наконец, останавливается около женщины, стоящей в углу. – Пилар, у него начало получаться.

Ответная улыбка у женщины выходит какой-то неуверенной, словно она знает или чувствует то, что ещё неведомо профессору.

Осмолов опять разворачивается к гостям.

– Знакомьтесь: это Пилар – моя муза, учитель музыки, китайского и испанского языков. Павел Усманов, отвечает у нас за компьютеры и всё с ними связанное. Эмили Джевонс, наш доктор. С Сумико вы уже познакомились. Индира Манви. Эдди, наш повар. Пьер, наш главный администратор и мой помощник.

Он быстро представляет всех собравшихся. Затем называет по имени гостей:

– Максим Давыдов и Анна Роуз, представители нашего главного спонсора и заказчика. – И тут спрашивает: – Вас уже разместили? Нет? Пьер проводит вас в гостевые апартаменты, и жду вас у себя в кабинете под красной крышей.

* * *

Гостевыми апартаментами оказались две просторные смежные комнаты, похожие на гостиничные номера, стены которых были украшены картинами. В комнате Давыдова на одной из фотокартин была изображена спящая девушка, которая вместе с подушкой левитировала над кроватью. В комнате Роуз внимание привлекала репродукция картины Марка Шагала «Прогулка», на которой мужчина держал за руку взлетевшую вверх вопреки законам гравитации женщину.

Оставив вещи, Давыдов и Роуз вышли в маленький сад, вокруг которого были выстроены домики-апартаменты всех членов института Осмолова. Кабинет профессора, красная крыша которого выделялась ярким пятном, был направо, но слева, из-за скалы, которой заканчивался сад, доносились взволнованные голоса. Давыдов и Роуз дошли до скалы и сквозь заросли кустарника увидели членов института. Они окружили сидящего в инвалидной коляске Павла Усманова.

– Это правда? – жарко спрашивала у него японка Сумико, которая встретила катер верхом на гидроцикле. – Это точно не твои штучки со спецэффектами?

– Это было на самом деле? – вторила ей Пилар.