Пастырь добрый

– Когда я умру, Вальтер, меня похоронят прямо здесь, пред вашим столом. А на могильном камне будет высечено: «In culpa esse »…( «виноват» – с лат.)

– Я сдохну первым, – отозвался Керн ледяным голосом. – И на могиле моей напишут «Qua tu vadis, Gaesse? ».(« Где ты ходишь (где тебя носит), Гессе?» - лат.)

Когда преступник обретает свое имя среди тех, кто ожидает очередного его удара, среди целого города своих возможных жертв, их родни и друзей – он обретает и вторую жизнь, становится частью этого города, историей, легендой, теперь уже навсегда неотъемлемой. И уничтожить то, что претворяется из человека – в сказание, явление, как зной или ветер, будет вдвое, вчетверо сложнее…

– Вот козел юродивый, отмазался. Душу отвел, но больше у меня на это рука не поднимется.

– Бей ногами.

Что бы ни происходило вокруг, неизменно кажется, что беда никогда коснется тебя самого или твоих ближних. Все напасти – словно что-то далекое и мнимое, как дикие племена варваров, о которых слышишь рассказы, но которых никогда не видел и не увидишь. Даже когда это происходит, все равно не можешь поверить...

Когда ещё кому-то плохо, собственные мучения уже кажутся вполовину меньше.

Нельзя запрещать самостоятельное изучение Ветхого Завета; это надо поощрять, это изучение надо сделать непременным. Для всех. Принудительно. К первому Причастию не допускать без сданного экзамена – со всеми прелестями вроде названий, имен и дат. Вот тогда – уж точно никто даже не посмотрит в его сторону по доброй воле…

Невозможно видеть разные стороны истины. Разные стороны свободной воли. Можно быть по разные стороны от них.

— Что-то никакой торжественности в моменте, — проводив взглядом поскальзывающуюся в лужах фигуру Ланца, вздохнул подопечный, пытаясь грязным пальцем оттереть пятно с безнадежно угвазданного рукава. — Я как-то иначе себе все это видел — десяток арбалетчиков целится в могилу (а ну как встанет), вокруг пара экзорсистов с возвышенными физиономиями, кучка инквизиторов с факелами… Ну, и какой-нибудь придурок роется в земле.

В этом мире грязь, мерзость, зло; так? Очень просто — запереться где-нибудь, глаза закрыть и уши зажмурить, пусть те, у кого нет роскоши блюсти свою безгрешность, копаются в этой грязи сами. Это весьма удобно.

...дабы врожденная твоя стойкость имела в поддержке что-то, кроме себя самой...