Buch lesen: «Жены Натана»

Приглашение в лабиринт

Стиль написания Мироном Изаксоном этого романа можно называть минималистским, сюрреалистическим, символическим, но он достаточно искусно выставляет себя внешне под обличьем обычного реализма.

Напряжение усиливается с возникновением каждой новой в ходе романа выдумки, вымысла, сложно открывающейся эмоции, сметливости авторского глаза, подающего детали, не перестающие удивлять читателя.

Автор ведет своих героев и читателей в абсолютно иллюзорный, тесный, демонстративно необоснованный мир, декорации которого строятся и рушатся в один и тот же миг. Ощущение подобно тому, когда сидишь перед жонглером, который посылает вверх мячики, один за другим, и все добавляет, и уже изматывает тебя ожиданием, а мячики все не падают.

На определенном этапе читатель начинает понимать игру автора. Более того, читатель, испытывающий в начале некое недоумение, теперь может свободно, расслабившись, располагаться в кресле с этим романом и полагаться на создаваемый автором необычный в обычной реальности мир. В нем автор позволяет себе вводить в дом двух жен, капризного богача Натана, от которого неизвестно что можно ожидать, служащего ему религиозного Меира, и даже тигра, так вот, просто, для умножения возможных вариантов действия.

После смерти первой жены Натана Рины сравнительно четкое разделение семей Натана с сыновьями, Меира с женой Рахелью и сыном Яроном начинает терять границы. Все они, приняв в свою среду новую жену Натана Дану, соединяются в одну психологическую систему взаимоотношений, включающую две семьи, систему, которая исследуется автором, как некая замена обычной семье, ее духовной устойчивости. В мире, который строит Изаксон, нет почти внешней реальности вокруг микрокосмоса героев. Редкие фрагменты этой реальности передаются через героев, живущих то в общих домах, то меняющихся домами, то открывающих или закрывающих части этих домов. Изаксон создает ощущение некого муравьиного фаланстера, который словно бы выпадает из законов природы, выработанных в течение многих поколений.

И все же, с приближением конца романа, выясняется, что многие годы Натан, по сути, коллекционер-фанатик, охотится за старинным манускриптом четырнадцатого века – дневником короля Франции, томящегося в английском плену. Для того, чтобы соответствовать требованиям королевской комиссии Англии и добиться от нее передачи рукописи на хранение и изучение ему, Натану, он основывает партию, устраивает собственное банкротство, чтобы показать, как можно из него выбраться, использует наивность, чистоту души и даже нервную слабость товарища детства, человека религиозного – Меира. И тут все кажущиеся разрозненными события романа выстраиваются в единый сюжет, заверчиваясь воронкой от начала и до конца.

Меир, от имени которого ведется весь рассказ, личность удивительная по внутренней замкнутости, и в то же время неимоверной податливости ко всем требованиям окружающих, даже самым необычным. Но очень метко он характеризует свои взаимоотношения с богачом Натаном, по сути, другом детства: «Он напоминает мне человека, который сочинил новую мелодию и упрямо желает сыграть ее знакомому, который вообще музыку не любит».

В одном из интервью автор характеризует сюжет романа, как фантастически-кафкианский, в котором немало загадок, лабиринтов, темных мест и не видимого миру с первого взгляда юмора.

Касаясь особенностей литературного стиля Изаксона, выдающийся ивритский прозаик Аарон Аппефельд говорит: «Только то, что нам удается извлечь и как бы спасти из тьмы, таящейся в нас, и есть сама истина».

Следует отметить, что путевку в литературу молодому поэту и прозаику Мирону Изаксону дал классик ивритской литературы поэт Ури-Цви Гринберг.

Касаясь своей жизни и творчества, автор говорит, что порой замирает на краю хаоса, бездны. В такие минуты он ничего не принимает само собой понятным, даже семью и детей, хотя, конечно же, очень их любит, ни, тем более каких-то особых успехов, побед, любви. Все это кажется ему слишком требовательным, обязывающим, и потому, в общем-то, искажающим сущность человеческой личности.

Об этом, по сути, и представляемый читателю роман.

Нелегко объяснить скрытое волшебство этого романа особенно в критической статье, пишет известный израильский критик Лея Ниргад, которая признается, что влюбилась в эту книгу с первого взгляда, и это вовсе не в смысле, что любовь слепа.

В этом романе незаметно, но настойчиво скрыто идущее от начала до конца обещание раскрытия некой главной тайны жизни, которое и после поставленной в конце точки продолжает витать ностальгическим очарованием над читателем, разочарованным быстрым завершением книги, почти неожиданным обрывом длящегося текста.

Эфраим Баух

Рина

– 1 —

Рина хочет привести своему мужу еще одну жену. Нет, она вовсе не собирается покинуть дом или выгнать мужа. Только найти для него еще одну жену. «Наличие в доме двух жен открывает массу неожиданных возможностей» – услышал я как-то от нее. Обычно Натан не особенно торопится тут же принять сказанное Риной за истину в конечной инстанции, а оценивает ее идеи перед тем, как согласиться. Но в данном случае он готов принять план жены, быть может, потому что план этот видится ему увлекательным и даже захватывающим.

Слышал я и раньше о таких случаях, когда жена приводит в дом еще одну женщину, чтобы та обслуживала ее мужа и дала бы ей, первой жене, немного отдыха и покоя. Некоторые считают, что новая жена, в придачу к первой, может улучшить семейную жизнь. И вообще, в доме с двумя женами можно успеть переделать столько дел и обсудить столько проблем, что невозможно при наличии только одной жены. Само собой разумеется, что бывали случаи, когда первая жена приводила новую, чтобы та родила мужу ребенка, ибо первая не могла забеременеть. Об этих случаях повествуется в ТАНАХе – Священном Писании евреев. А то, что не прочитано в книге и не выучено нами, то не доступно нашему воображению.

И все же, инициатива Рины мне кажется весьма странной. Она ведь родила Натану двух сыновей. Чего бы ей, как говорится, не продолжить это благое дело? Но в офисе Натана я слышал, что Рина собирается ввести в дом «соперницу», чтобы обновить начинающую покрываться плесенью скуки их семейную жизнь. Трудно мне принять такое мнение. Вот жена моя Рахель только попросит о чем-нибудь, и я немедленно стараюсь выполнить ее желание. Но Натан по сравнению со мной человек жесткий, неуступчивый, прощения не просит и вовсе не старается радовать других. Он ощущает и вбирает в себя жизнь через ладони, которыми любит дирижировать концертом для четырех роялей или тянуть еду со стола прямо в рот, особенно большие ломти пирога или торта. Он педантично следит за тем, чтобы каждый клочок бумаги был аккуратно сложен вдвое или вчетверо, особенно бумажные салфетки. Он отращивает длинные ногти, всегда содержащиеся в чистоте, и в то же время сует их в маслянистую жидкость или в мясистую плоть банана.

Я бы очень остерегся инициативы Рины. В общем-то, я всегда стараюсь обойти любую личную или юридическую проблему. Даже переезд из квартиры в квартиру выводит меня из равновесия, не говоря уже о двух женах в одном доме. Между мной и Натаном существует еще одна принципиальная разница. Для меня запрет, наложенный на человека Галахой, является решающим, и в этом отношении я никогда не позволяю себе облегчить жизнь. У Натана же нет никаких запретов. Он любит собирать, прибирать к рукам и хранить при себе все возможности и все вещи. Вот сегодня утром вхожу к нему в кабинет, и он, вместо того чтобы сконцентрироваться на жене, или хотя бы на своей работе, составляет какой-то список. «Иди-ка сюда, Меир, – он едва не рявкает в мою сторону, – погляди на мой новый список. Я записываю все принципиальные вопросы, как говорится, вопросы, которые могут все изменить».

Заглядываю, читаю первые вопросы: есть ли что-либо, что никогда не движется? Можно ли забыть что-либо, о чем никогда не знал? Сколько нужно растратить (частей, букв), чтобы что-либо, в конце концов, не исчезло?

Все эти вопросы Натан задает не только мне. Это одно из его многочисленных хобби – озадачивать такого рода вопросами своих работников и компаньонов во время производственных совещаний. Он любит не просто выпытывать, а пытать человека деталями дела, которые тот не помнит. «Сейчас главный вопрос в том, должен ли я сделать нечто хотя бы раз, чтобы знать, что больше невозможно ничего сделать». Так завершает Натан короткую встречу со мной, во время которой я не раскрыл рта.

– 2 —

Натан и Рина выходят из дома, выбирать вторую жену. Я же продолжаю описывать то, что происходит с ними именно в эти минуты. Не могу понять, почему в отчетах всегда говорят о том, что произошло. Я ценю лишь то, что происходит сейчас. Ведь только настоящее определяет мнения и поступки.

Натан улыбается, вставляет в верхний кармашек цветок. Неудобно ему в костюме, жарко его огромному телу, но цветок можно вложить в карман рубахи. Рина носит короткие юбки. Даже если муж ее возьмет еще одну жену, она хочет быть для него привлекательной. Никакое действие мужа не кажется ей слишком рискованным, из рук вон выходящим. За него она вышла замуж, с ним и останется. И, кажется мне, на улице нет более толстого мужчины, чем Натан, и более худой женщины, чем его жена.

«Для меня важно, чтобы ты присоединился к нам, – говорит Натан мне. – Иногда ты даешь умные советы. И нечего тебе беспокоиться. У Рины нет никакого намерения разрушить наш дом и, тем более, создать дом для каждой из двух жен. Просто присоединить новую жену к уже существующей. Ты меня знаешь: я не позволю вводить себя в расходы на два дома…» Он улыбается, и Рина с явным дружелюбием бьет кулачком в его большой живот. Хотелось мне сказать, что только для его мебели необходимо несколько квартир, но я промолчал. «Я составила список, – говорит Рина, – с именами наших друзей. Они собирают для нас рекомендации на тех, кого мы ищем».

«Обычно легче всего найти их среди знакомых. Почти все свои дела я затевал с теми, кого знал с детства» – говорит Натан, и друзья, идущие с нами, прислушиваются к нему с вниманием, включая Рину. Ощущение такое, что Натан и Рина взялись за дело со всей серьезностью.

Моя дружба с Натаном стоит перед большим испытанием. Я привязан к своей жене Рахель, верна она мне или не верна, влечет меня к себе или не влечет. У Натана все изменчиво: все женщины возможны, все части тела свободны действовать по своей воле. Нет у него ничего обязывающего, быть может, лишь в отношении будущего своих сыновей, хотя и от их личных дел Натан старается держаться подальше. Я же нередко разговариваю с ним о вещах острых и даже на разрыв. Никогда я не мог сдерживаться в словах, но весьма преуспел следить за своими делами. Думаю, что тот, кто слышит лишь мои разговоры, может получить обо мне странное превратное мнение. Однако факт остается фактом: Натан любит именно со мной обсуждать свои дела, делиться своими планами. Он напоминает мне человека, написавшего новую мелодию и упрямо желающего наиграть ее своему знакомому, испытывающему аллергию к музыке.

Мы сидим в кафе с друзьями Натана и Рины и, конечно, с личным его помощником Узи. Я, как всегда, только пью. Остальные едят. Я предпочитаю есть в одиночку. Друзья извлекают из конвертов фотографии свободных девушек и незамужних женщин (понимаю, что Рина предпочитает женщину, которая не была замужем). Узи звонит и другим знакомым с просьбой принести фото и списки. Неожиданно становится мне ясно, что Натан способен выбрать новую жену даже из другого народа, но я все же надеюсь, что он выберет жену из местных. Думаю, выбор сегодня не завершится. Пока только разглядывают снимки. Время от времени Натан их комментирует с юмором, и все вокруг почти ликуют, реагируя на его замечания. Рина ведет какие-то записи, Узи распределяет снимки на группы (начиная с тех, которые вообще не нравятся Натану, и кончая теми, кто может подойти). Я тоже разглядываю некоторые снимки и читаю надписи с обратной стороны.

– 3 —

Ночью мне снился совершенно новый сон: в нашей с Рахель квартире завелся маленький тигренок. Он ждал моего возвращения домой. Присутствие тигренка в доме было мне ясно. Неясно было лишь, как мы с ним уживемся в одном доме. Закрывать двери? Пытаться вести с ним переговоры? Я надеялся, что тигренок дрессирован и не слишком дик. В конце концов, сон для меня не был столь неожидан: заставляю же я себя сблизиться с любым человеком, почему бы не с тигром?

«Ты, верно, поругался с Рахель, потому тебе и приснился тигр, – смеется Натан на следующий день в офисе, когда я ему рассказываю свой сон. – Нельзя пренебрегать преимуществами, которые дает личный тигр в доме. Я знал, что ты шалун и немалый, несмотря на свое слишком интеллигентное поведение». Говорит Натан громким, сильным голосом. Кто в офисе осмелится намекнуть ему, что следует говорить потише? Голос у него устойчив и не столь груб, как мне казалось вначале. У него приятная улыбка, и рубашка чище моей, и большая, четко обрисованная лысина. В руках он держит квитанцию на последние купленные произведения искусства. Мне ясно, что на этот раз мне удалось возбудить его любопытство и даже произвести на него впечатление. Он продолжает удивляться: «Весь статус меняется с появлением тигра в доме, не говоря уже об экономии на охране. И даже в делах кто осмелится спорить с человеком, у которого дома тигр?» Его волнение меня радует. Благодаря тигру, явившемуся мне во сне, я сумел вывести его из обычной дремоты. Всегда я пытаюсь произвести впечатление на других, особенно на Рахель и Натана. На этот раз я преуспел без того, чтобы заниматься тигром, кормить его несколько раз в день. Кстати, вполне возможно, что тигр действительно явился мне во сне после того, как я рассердился на жену. Человек гневается на свою жену, и вот ему во сне в его доме появляется хищник, которого он должен умиротворить. Другой человек гневается на свою жену и хочет заменить ее другой. И есть Натан, жена которого сама предлагает ему взять еще одну жену.

– 4 —

Два сына у Рины и Натана – Шломо и Шахар. Обоих они послали учиться в закрытые интернаты в Англии. «Здесь им терять нечего. Только, может быть, мать будет печалиться несколько дней», – сказал мне тогда Натан. Трудно понять, когда он говорит правду, а когда говорит, чтобы ошеломить. Не знаю, говорит ли он и со своими детьми так жестко и безапелляционно. Я редко видел его сыновей, но Шломо всегда казался мне молчуном или чем-то испуганным, а Шахар, быть может, по молодости, беспрерывно болтал с матерью. Натан же все расспрашивал их об учебе и пытался устроить между ними соревнование по знанию истории.

Но теперь сыновья заграницей, и Натан продолжает заниматься своими делами и различными развлечениями. Время от времени я встречаю его с Риной и выслушиваю их обычные короткие разговоры. Он продолжает покупать и коллекционировать мебель, храня ее в разных домах и на складах. Списки своих «принципиальных» вопросов жизни он неустанно пополняет, и я понятия не имею, сколько их у него уже накопилось. Много времени он уделяет выяснению разных деталей своего детства. «Нет более важного дела, чем мое детство, – обычно говорит Натан. – И одного я больше всего боюсь: своей похожести на отца. До сих пор я об этом не думал, но теперь я нахожу, что слишком на него похож. Я любил отца. Но некоторые вещи мне в нем не нравились и даже отталкивали. Теперь я нахожу их у себя: запах его, когда он вставал со сна утром. И то, как он дремал во время заседаний, и то, что я, как он, не могу побриться начисто, хотя люблю гладко выбритое лицо. Отец мой боялся оставаться один, и в доме, и вообще по жизни. Пока в этом отношении мне все равно, но, быть может, и этот страх проявится во мне».

Увеличивающаяся схожесть с отцом сбивает Натана с толку, словно бы он внезапно начал считать года своей жизни по-иному. Впервые, насколько мне известно, он говорит на деловых встречах о страхе заболеть. До сих пор он подшучивал над своим здоровьем и жизнью, которая, как он полагает, «будет короткой», теперь же эти страхи усиливаются, и ему не до шуток. У меня такое впечатление, что Натан сейчас больше уделяет внимания жене, звонит ей время от времени вечером из офиса и договаривается о встрече. В последнюю неделю он даже не упоминал о новой жене. Рина же своего мнения не изменила и все еще считает, что надо попытаться найти эту еще одну жену: «В конце концов, я ведь не убегаю. В любой момент мы можем вернуться в прежнее положение – к жизни вдвоем. Но теперь вместо покупки еще участка земли, вложи деньги в новую жену».

– 5 —

Вчера скончался один из сотрудников компании Натана. На этот раз Натан одним из первых посетил дом покойного. Людей там было немного, не более чем приходили к покойному в дни его жизни. Об ушедшем я мог бы сказать: «Умер хозяин дома, умер и дом его, а бездомные мертвы давно». Раньше я довольно часто занимался сочинением сентенций такого типа. У меня еще хранятся старые тетради или отдельные листы с записями. Но теперь я остерегаюсь этих сентенций, даже если они достаточно искусны. Лучше мне концентрироваться на отчетах о текущих событиях, а не на всеобъемлющих оценках. В общем-то оказалось, что у покойного почти не было близких и знакомых. Много лет он работал в компании Натана, но о его личной жизни и человеческих связях мы ничего не знали. И все же, как это может быть, что человек умер, и в дом его пришло так мало людей? Я заметил, что всегда стараются найти близких человека, когда приближается смерть или же сразу после его кончины. Даже разведенную жену привели к постели умирающего. А она ведь не встречалась с ним долгие годы, ибо не ощущала к нему любви и желания близости. Посадили ее у его смертного ложа. И в роли последней его любви она глядела на него и улыбалась. Когда мне рассказали, это показалось мне весьма странным, но, быть может, я ошибаюсь, удивляясь тому, что ее привели к этому человеку, у которого не оказалось ни близких, ни друзей.

Натан пришел выразить соболезнование. Все остальные, в основном, были знакомыми усопшего. И я в их числе. Вижу, как Натан задерживается у входа в дом со своим помощником Узи, который разворачивает перед ним карту. Кажется, они упоминают названия в Африке. Узи пытается убедить Натана, что стоит посетить некое место, а тот спрашивает, что там такого важного. Узи извлекает из портфеля два письма, достаточно длинных, и кладет их на карту Африки. Натан внезапно переводит взгляд на меня, оставляет Узи, и, не поздоровавшись со мной, говорит: «Предпочтительно подняться с тобой в квартиру, Меир. Ты лучше меня разбираешься во всех этих церемониях. Хорошо, что ты здесь. С Узи я бы далеко не дошел. Быть может, лишь до Африки».

Смеется: «Тебя, Меир, я знаю с момента, когда ты родился. Твой отец даже был компаньоном моего отца в каком-то деле».

Мы входим в дом, поднимаемся по ступеням в квартиру. Натан жмет присутствующим руки и одновременно разглядывает картину на стене, спрашивает, когда она была написана, затем садится, достает снимки, раскладывает их стопками на столе, находит фото покойного и пытается определить, работал ли тот у него в то время, когда был сделан снимок. Он задает его разведенной жене несколько вопросов и склонен согласиться с большинством ее ответов. Встает, листает книгу и соображает, нужна ли его помощь. «Вы всегда сможете обратиться к Узи или Меиру», – почти провозглашает он.

На улице его ждет женщина – водитель машины. Он предлагает мне ехать с ним. Во время поездки он впадает в дремоту, вдруг просыпается и говорит женщине-водителю и мне: «Сегодня для нас не важны люди или страны, только деловые фирмы. Когда-то все силы бросали на создание государств, а сейчас именно фирмы решают все. Только ими следует овладеть, и только с ними интересно вести борьбу. Вернулись мы в ситуацию до создания государств».

Я предпочитаю не реагировать и даже не рассказываю ему о некоторых проблемах, которые беспокоят меня по работе. С тех пор, как он возложил на меня ответственность за развитие неиспользованных участков земли, принадлежащих компании, я ни разу ему не отчитался. Он не требовал от меня деталей, что весьма на него не похоже. Машина останавливается у моего дома. Затем продолжает свой путь без меня.