Я его убила. Истории женщин-серийных убийц, рассказанные ими самими

– Ты же понимаешь, что сама виновата. Если бы ты была хорошей хозяйкой, то не осталась бы одна в таком возрасте. Раз уж я решил связать свою жизнь с такой, как ты, то должен научить тебя вести хозяйство.

В ответ я предлагаю ему выпить успокаивающего чая, а когда он засыпает, душу подушкой. Свиньи недавно поели, поэтому придется засыпать останки этого скверного человека негашеной известью и закопать. Поздно ночью я притаскиваю мешок с телом во двор и начинаю рыть яму. Разгорячившись от работы и смертельно устав, я не замечаю, как ко мне подходит Рэй. Он молча наблюдает за моими мучениями: земля твердая как камень, и вдобавок ко всему из мешка вываливается рука убитого. Заметив Рэя, я вскрикиваю от неожиданности и замахиваюсь на него лопатой. Он отбрасывает папиросу, делает шаг в сторону, вырывает лопату у меня из рук и втыкает ее в землю. Какое-то время я молча наблюдаю за тем, как мой работник копает, а потом берусь ему помогать. Так и не проронив ни слова, мы хороним Эндрю Хельгелайна, а затем идем в дом.

– Почему ты помогаешь мне? – тихо спрашиваю я.

– Я бы тоже его с удовольствием прикончил, – пожимает он плечами и улыбается своей широкой обезоруживающей улыбкой.

С тех пор я перестаю его опасаться, а вскоре мы сближаемся. Рэй становится первым человеком после сестры, с которым мне легко. Женихи продолжают приезжать, хотя и реже. Рэй помогает мне в делах. Дети подрастают. Жизнь на ферме идет своим чередом, пока на пороге внезапно не возникает хмурый мужчина средних лет.

– Асле Хельгелайн, – учтиво представляется он. – Понимаю, что вы не ждали моего визита, однако мой брат Эндрю несколько месяцев назад собирался переехать к вам в Ла-Порт, и с тех пор я не получал от него весточки.

– Не понимаю, о ком вы. Ко мне заезжал друг по переписке, но он отбыл буквально на следующий день и адреса не сообщил, – отвечаю я и ухожу в дом, ясно давая понять, что не хочу продолжать разговор.

Асле оказывается настырнее, чем можно было себе представить. Он селится в гостинице Ла-Порта и затевает настоящее расследование. Прознав об этом, Рэй приходит в ужас. Он предлагает мне отправиться в полицию и рассказать, что Эндрю на меня напал, поэтому ему, Рэю, пришлось убить негодяя, чтобы защитить свою хозяйку. При благоприятном исходе можно было бы надеяться на оправдательный приговор, если бы расчлененное тело Хельгелайна не нашло свой последний приют на заднем дворе моего дома.

Моя дочь отвезла его на станцию. Он собирался в Мичиган-Сити. Это городок в двенадцати милях от Ла-Порта. Он пробыл на ферме один день и больше не возвращался.

Из письма Белль Ганнес Асле Хельгелайну

В тот вечер мы с Рэем ссоримся, а наутро я объявляю ему, что больше не нуждаюсь в его услугах. Он отправляется в ближайший бар, а я, дабы показать серьезность своих намерений, сразу нанимаю нового работника. Вечером того же дня я начинаю горько сожалеть о своем поступке, но одергиваю себя, чтобы не броситься за Рэем и не вернуть его.

Асле Хельгелайн каким-то образом узнает, что перед исчезновением его брат снял крупную сумму со своего счета в отделении банка Ла-Порта. Находится свидетель, который вспоминает, что я в тот раз его сопровождала. В другом банке я снимала деньги уже по доверенности Эндрю, но Асле пока этого не знает.

Рэй буквально днюет и ночует возле фермы, требуя объяснений, утешений и признаний. Дети начинают докучать вопросами, а брат Эндрю грозит обратиться в полицию, правда, потом все же уезжает из города по семейным делам. Я отправляю Асле послание, написанное от лица Эндрю, в надежде немного успокоить его, но уже через неделю поиски пропавшего возобновляются. Тучи над фермой сгущаются. Как гласит старая норвежская поговорка: нужно уметь вовремя скидывать карты. Возможно, так говорят в Чикаго, но сути дела это не меняет.

Асле добивается того, чтобы полиция занялась розыском его брата. Каким-то чудом он находит мои письма к Эндрю, а затем заставляет сотрудника банка, видевшего нас вместе, дать свидетельские показания.

– Нет ничего плохого в том, чтобы появиться с мужчиной в отделении банка, господин полицейский. Я вдова, но прошло уже достаточно времени со смерти мужа, и я не должна больше носить траур по нему, – говорю я копу, который объявляется на моей ферме.

– Вы правы, миссис, но, по словам Асле Хельгелайна, вы сказали ему, что никогда не видели его брата…

В тот раз мне удается убедить полицию в том, что Асле слегка повредился рассудком, но становится понятно: рано или поздно правда вылезет наружу. Случается, тучи затягивают небо в считаные секунды, жизнь человека обычно меняется не так быстро. Я подумываю о том, чтобы продать ферму и переехать куда-нибудь в солнечные края, но опасаюсь давать объявление в газету.

Рэй чуть ли не каждый вечер напивается в баре, а затем топчется под дверью и требует, чтобы я его выслушала. Что мне с ним делать? Конечно, он слишком много знает, но убить его я не могу. Он ничего плохого не сделал и просто хочет поговорить, а мне нечего ему сказать. Поскольку соседи начинают жаловаться на шум и невоздержанность парня, мне приходится обратиться в полицию и сообщить о преследовании со стороны Рэя Ламфера. В ответ он вдруг вспоминает о том, что часть его вещей осталась на ферме, и обвиняет меня в краже.

В Ла-Порте начинают сплетничать обо мне, припоминая и о мужчинах, приезжавших на ферму, и о многочисленных работниках. Парень, который подбивал клинья к Дженни, приходит и требует ее новый адрес. Все складывается одно к одному. Нужно уезжать.

В какой-то момент единственным человеком, с кем я могу спокойно поговорить, становится Лиззи Смит. Темнокожая старуха, которой, кажется, тысяча лет, поселилась рядом с фермой не так давно. За плечами у нее скандальная жизнь свободолюбивой красотки. Она прославилась скверным характером и блестящим остроумием. В свое время жители Ла-Порта взбунтовались и потребовали у властей выселить возмутительницу спокойствия за черту города, так как подобное соседство их оскорбляло. Меня ничуть не смущает, что лачуга Лиззи стоит в сотне метров от моего жилища. Оценив это, она с удовольствием делится городскими сплетнями, что хоть как-то помогает подлечить мои душевные раны. В те дни я захожу к ней чуть ли не каждый вечер.

Теплым вечером 28 апреля 1908 года я зову на чай новую продавщицу из мясной лавки. Крупная коренастая норвежка недавно приехала в Ла-Порт и с радостью принимает мое приглашение. Ей не терпится обзавестись друзьями в новом городе, и, подобно многим в ее положении, она не слишком разборчива в выборе знакомых. Я отправляю детей спать и накрываю на стол, когда заявляется Рэй. Наверное, он решает, что у него двоится в глазах, когда он видит мою гостью, – настолько мы с ней похожи лицом и фигурой.

– Ты не могла бы принести из погреба бутылку вина? – прошу я приятельницу в надежде успеть за время ее отсутствия объясниться с Рэем. Девушка с готовностью кивает и поднимается из-за стола.

– Что она здесь делает? Что вообще происходит? – недоуменно бормочет Рэй, когда за ней захлопывается дверь.

– Помоги, если любишь, – отвечаю я.

Идея приходит внезапно. Я вдруг понимаю, что мне действительно не справиться самой. Как же я не подумала об этом раньше? Надеялась, что Рэй спасет меня, как и той ночью, когда руки не слушались, а лопата не хотела врезаться в землю?

– Ты хочешь исчезнуть! – почти кричит Рэй и трясет головой, то ли желая стряхнуть остатки хмеля, то ли не веря в происходящее. Я только киваю.

– Помоги мне, – повторяю я внезапно охрипшим голосом.

Когда девушка возвращается, я оставляю ее наедине с Рэем, а сама иду попрощаться с детьми. Много ли им надо, чтобы отправиться к Богу на небеса? Все проходит тихо и спокойно. Из детской я направляюсь в спальню, зажигаю керосиновую лампу и бросаю ее на пол. Огонь тут же вспыхивает. Всего несколько минут, и дом будет объят пламенем. Я хватаю топор и бегу в гостиную, но, оказывается, Рэй опередил меня. На полу лежит девушка, со спины она как две капли воды похожа на меня. Мы решаем обезглавить тело, чтобы ни у кого не возникло сомнений – при пожаре погибла именно я.

– Беги к Лиззи Смит, она укроет тебя, – кричу я. Огонь уже полыхает вовсю, и нужно приложить усилие, чтобы перекричать треск, с которым пламя поглощает деревянные перекрытия.

Рэй стоит на крыльце и наблюдает за тем, как я бросаюсь в амбар за чемоданом Хельгелайна, где хранятся все скопленные доллары. Он стоит и смотрит, как я бегу в сторону леса. Его фигура, освещенная всполохами огня, становится моим последним воспоминанием о Ла-Порте. Впереди меня ждет долгое путешествие в Новый Орлеан – город хитрецов и мошенников, мечтающих о богатстве и славе.

Этот дом был окутан тайной. И вот перед нами погребальный костер… В чудовищном пожаре сгорели вдова и ее дети. Огонь уничтожил все в считаные минуты, осталось лишь пепелище и три уцелевшие стены – свидетели катастрофы.

Из заметки о пожаре 1908 года, опубликованной в местной газете

Я еще долго покупаю газеты, которые выходят в Ла-Порте, всякий раз с ужасом ожидая, что там будет написано о чистосердечном признании Рэя Ламфера. Он молчит из любви к той, кого больше не увидит. Поначалу его арестовывают по подозрению в умышленном поджоге, но потом Асле возвращается в город и разводит бурную деятельность. Вместе с работником, увивавшимся за Дженни, они откапывают труп его обожаемого брата, а затем и множество других тел. Газетчики буквально теряют рассудок от такой находки. Нет ни дня, чтобы кто-то не накропал статью об ужасной ферме Черной Вдовы. Это и немудрено, а вот то, что сын законника Рэй Ламфер так ничего и не рассказал, действительно поражает. Пожалуй, только о нем я и жалею. Я прошла мимо его любви, не поверив в то, что можно всерьез увлечься кем-то вроде меня. Наверное, все это к лучшему. По крайней мере, для него. Я оставила ему небольшой подарок в качестве благодарности за помощь, а заодно вознаградила Лиззи Смит, которая согласилась оказать мне услугу. Только через год я перестаю читать новости о Ла-Порте, а еще через пару месяцев публикую в местной газете объявление о поиске достойного жениха.

* * *

Пожар стер все сколько-нибудь достойные изучения свидетельства о жизни Белль Ганнес. На пепелище были найдены трупы детей и останки обезглавленной женщины. По свидетельствам очевидцев, погибшая выглядела более крупной по сравнению с Ганнес, однако точного заключения так никто и не дал. Спустя какое-то время стали появляться новые слухи об исчезновении мужчин. Больше всего таких историй поступало из Нового Орлеана. Деньги и вещи, похищенные у женихов, бесследно исчезли, значит, преступнице удалось сбежать. Однако доподлинно неизвестно, действительно ли Черной Вдовой из Нового Орлеана была та самая Белль.

Ужасная история. Белль Ганнес – настоящее чудовище, верно? Или нет? На самом деле преступления, совершенные этой женщиной, впечатляют своими масштабами, количеством жертв, но не способом осуществления. Вплоть до середины ХХ века развод считался неприемлемым и даже аморальным, а вот вдовство не осуждалось. В строгом смысле слова черных вдов нельзя считать серийными убийцами, так как в их случае на первое место выходит жажда наживы при полном равнодушии к партнеру. Однако, как ярко иллюстрирует случай Ганнес, постепенно стремление вершить правосудие становится ведущим мотивом.

На сегодняшний день считается, что психопатия или расстройство личности являются врожденными. Излечить человека от себя самого нельзя, однако можно адаптировать его к существованию в социуме. В таком случае его жизнь практически не будет отличаться от жизни обычных людей, и никто из его близких не пострадает. Возможен и другой вариант. Если у человека с детства наблюдается ярко выраженная акцентуация характера, присутствуют давление социальных факторов и длящееся травмирующее событие, то расстройство личности может прогрессировать, разрушая не только ее саму, но и все вокруг.

Сложные условия сельской жизни, бедственное положение семьи, ранняя смерть матери и безразличие отца запустили в Белль процесс психопатизации. Изнасилование и предательство любимого человека, а также невозможность наказать его с помощью закона лишь ускорили этот процесс. Белль росла в патриархальном обществе, где смыслом жизни женщины были дети, но именно этой возможности ее лишили. В результате в ней зародилась безотчетная ненависть к мужчинам. Мы ненавидим тех, кого боимся. Белль боялась своих мужей, понимая, что те сильнее физически и имеют больше юридических прав. Это побуждало ее изо всех сил стараться подчинить их. Сознательно или нет, но она надеялась тем самым привязать их к себе, заставить любить на своих условиях. Но в униженном положении человек редко ведет себя достойно. Чем больше мужья зависели от нее, тем больше агрессии проявляли, а Белль только этого и ждала, чтобы оправдать свои действия перед самой собой. Она все сильнее отстранялась от людей. Ей было невыносимо жить по правилам мужчины, который к тому же зависел от нее в финансовом плане. Но того требовало общество, долго противостоять которому она была не в силах.

Белль прекрасно усвоила, как надлежит вести себя женщине, и нещадно эксплуатировала образ крепкой хозяйки, которой несвойственны сентиментальные чувства. Она знала о материнских обязанностях, но никаких чувств к детям, усыновленным под давлением обстоятельств, не испытывала. Если они начинали мешать ее игре, она просто избавлялась от них, как от старых игрушек. Безусловная любовь матери – миф, который давно развенчан. Женщина должна искренне хотеть детей, и только в этом случае со временем в ней рождается то, что принято называть материнской любовью. Белль лишь однажды действительно загорелась желанием завести ребенка, но мужчина, от которого она забеременела, не только отверг, но и предал ее. Другие дети в жизни Ганнес были лишь неизбежным раздражающим фактором, необходимостью, которая делала ее в глазах общества добропорядочной женщиной.

Особое влияние на формирование личности Белль Ганнес оказал ее опыт работы в лавке мясника. Там она выучилась свежевать туши, потеряла страх перед мертвым телом, а также выяснила, что крысиный яд легко раздобыть и им можно отравить не только крысу, но и существо покрупнее. Кто-то возразит, что все это она могла узнать где-нибудь еще, но история не имеет сослагательного наклонения. Опыт работы в месте, где приходилось иметь дело со смертью и где имелся доступ к ядам, сыграл важную роль в становлении ее личности. Не существует никакого гена насилия или врожденной склонности к убийствам, есть лишь определенное сочетание психологических особенностей, сложившихся под влиянием множества социальных факторов. Вы удивитесь, узнав, какое количество людей стали бы убийцами, будь у них такой шанс.

Белль Ганнес сумела использовать возможности, которые давала ей работа в мясной лавке, чтобы отомстить человеку, сломавшему ее жизнь, а опыт эмиграции и постоянных переездов подарил преступнице ощущение безнаказанности. Стоит только поменять место жительства, и никто из соседей тебя не знает. Белль прекрасно осознала это, уехав из Норвегии. Процесс превращения в человека, одержимого убийствами, завершился с приобретением фермы в Ла-Порте и с появлением сообщника в лице Рэя Ламфера. Именно в этот миг Ганнес полностью уверилась в своей безнаказанности и начала совершать ошибки.

Истинную ценность для Белль имели лишь письма, которые она сочиняла для своих «возлюбленных». В такие мгновения она могла представить себя кем угодно, погрузиться в мир фантазий и нарисовать в собственном воображении идеальную историю любви. Женщина пристально следила за речевыми сигналами, исходившими от адресатов, улавливала легчайшие намеки и интонации и тут же менялась в зависимости от умонастроений собеседника. Стремясь очаровать, она очаровывалась сама, но этот морок проходил, лишь только мужчина, ответивший на объявление, появлялся на пороге ее дома. У него не было ни единого шанса соответствовать тому образу, который нарисовала Белль в своих мечтах, да и она мало походила на ту прекрасную особу, которую придумал себе мужчина. Приехав на ферму, человек оказывался в заведомо зависимом положении. Лишившись своих накоплений, он начинал нервничать и проявлять нетерпимость. Ну а Белль действовала по утвердившемуся сценарию, не запоминая лиц и имен.

Она любила своих друзей по переписке, но реальных мужчин воспринимала как соперников в игре, как врагов, которых нужно сокрушить если не силой, то хитростью. Реальные люди никогда не затрагивали ее чувств. Она не допускала и мысли, что кто-то способен полюбить ее настоящую, и поэтому прошла мимо искренних чувств Рэя Ламфера, решив, что это не более чем очередная уловка судьбы. В психиатрии рассматривается симптом «дерево и стекло», свидетельствующий о шизоидных чертах личности. Такие люди столь увлечены миром фантазий, что он приобретает для них большую ценность, чем объективная действительность. Смерть дочери они воспринимают как горестное событие, но не более печальное, чем кончина героини романа. Иллюзорный же мир для них вытесняет реальность, поэтому, например, потерю письма или книги они могут расценить как личную трагедию. У юной Белль Ганнес не наблюдалось черт шизоидной личности, однако с течением времени женщина все больше отдалялась от людей, отгораживалась от мира, запершись на втором этаже дома. Именно здесь протекала истинно важная для нее жизнь, а кладбище, которое она организовала на заднем дворе, было чем-то вроде досадного обстоятельства, малой платы за то, чтобы почувствовать себя настоящим человеком. Для этого самоощущения ей требовалось все больше денег и смертей. Однако с ростом числа жертв, нашедших последний приют на ее ферме, все недостижимее оказывалось то торжество справедливости, которое она испытала, совершив первое убийство.

2. Хохот Алабамы. Нэнни Досс

(1905–1965) Алабама, Северная Каролина, Канзас, Оклахома (США)

В кабинете начальника полиции Оклахомы разворачивается настоящая драма. Полная женщина в очках вертится на стуле, то и дело подносит носовой платок к глазам и всхлипывает. Посетители, проходя мимо, сочувственно кивают. Полиция вплотную занята расследованием смерти Сэмюэля Досса, который, согласно заключению коронера, был убит. Нэнни Досс, жена несчастного, вот уже несколько дней дает показания. С неизменной улыбкой на губах она беседует со стражами порядка, при этом то и дело шутит и травит байки. Женщина выглядит такой милой, так задорно и громко смеется, что ни у кого из полицейских просто не хватает духа надавить на нее. Люди в форме заходят в комнату для допросов или в кабинет начальника полиции с твердым намерением провести беседу по всем правилам, припугнуть и загнать в угол подозреваемую. И вот они закрывают за собой дверь, садятся напротив обаятельной немолодой женщины, а через пять минут уже хохочут над какой-то ее историей. Нэнни ничего не страшится, общается вежливо и так спокойно, что это обескураживает. Виновен человек или нет, но в отделении полиции, да еще и на допросе, он должен чувствовать себя не в своей тарелке. И вот сейчас она вдруг плачет.

– Кто-нибудь вообще понимает, что случилось? – спрашивает один из офицеров у своего коллеги. Вот уже двадцать минут они наблюдают за Нэнни, и с каждым мгновением эта женщина становится все печальнее. Кажется, кто-то невидимый допрашивает ее с пристрастием.

– Да ничего не произошло, я просто забрал у нее журнал, который она читала. А то она его из рук ни на секунду не выпускает, – отвечает второй полицейский.

– Какой журнал? – настораживается первый.

Полицейский указывает на толстый женский журнал с изображением аппетитного яблочного пирога на обложке. Его мать выписывает точно такой же, и офицер знает, что раз в месяц, когда в почтовом ящике появляется очередной номер, к ней лучше не подходить. На пару дней она погружается в мир глянца, а потом еще долго пребывает в приподнятом расположении духа, экспериментирует с рецептами и без конца делится сомнительными околонаучными теориями или скандалами из жизни кинозвезд. Пару раз он листал это чтиво, но не нашел ничего, что могло бы так увлекать и захватывать. Модные рекомендации, «мнения экспертов» о том, как важно, чтобы женщина не только следила за домом, но и была достойным собеседником для мужа, романтические истории и сплетни. Что из всего этого заставляет домохозяек с маниакальным блеском в глазах зачитывать до дыр подобные издания, полицейским было не понять. Наверное, именно поэтому ни у кого и мысли не возникло отобрать у подозреваемой журнал, как только ее доставили в участок.

Офицер берет со стола журнал и решительно направляется в кабинет, где сидит Нэнни. Лицо женщины озаряется лучезарной улыбкой, когда она видит полицейского, в руках у которого заветные красочные страницы.

– Нэнни, я понимаю, что вам неприятно здесь находиться, но нам нужно выяснить все детали. Вы просто должны сообщить о том, как убили мужа, и все закончится. Это непросто, но ведь нам и так уже все известно.

– А журнал? – тут же спрашивает женщина с интонацией ребенка, которому посулили гору сладостей.

– Обещаю, что верну его, как только вы все расскажете. Если хотите, я съезжу к матери и заберу у нее старые подшивки изданий, которые она выписывает. Мне кажется, ваши вкусы совпадают, – кивает полицейский и легонько пододвигает к ней журнал с яркой обложкой. – Ну что, Нэнни? Вы расскажете, за что убили мужа? Вернее, четырех мужей.

– Пятерых. Я убила пятерых своих супругов, но покаюсь во всем, только если вы, молодой человек, поклянетесь здоровьем матери, что вернете мне все. Это чтение так благотворно влияет на состояние духа, что просто неприлично его запрещать, – отвечает она голосом строгой учительницы.

Женщина выпрямляет спину, чуть подгибает сложенные вместе ноги, подобно Жаклин Кеннеди на интервью, и начинает свое повествование. Иногда она умолкает, но стоит офицеру задать наводящий вопрос, и монолог возобновляется. Поначалу ее история напоминает мелодраму, из разряда тех, что смотрит по телевизору мать офицера полиции, но вскоре Нэнни принимается сдабривать свой сентиментальный рассказ задорными шутками, над которыми сама тут же заразительно хохочет. Первое время офицер сдержанно улыбается в ответ, но вскоре и он смеется над очередной репризой этой забавной немолодой дамы.

* * *

Я родилась в начале ХХ века в бедной семье фермеров из Алабамы. Сами понимаете, никаких особых надежд на девочек родители не возлагали. Если брату вменялось в обязанность ходить в школу, то я и две мои сестры остались практически без образования. Отец любил повторять: чем больше женщина знает, тем меньше пользы она приносит. В то время все так считали. Да что уж там, мои мужья придерживались такого же мнения.

Если честно, я плохо помню себя до семи лет. Вот я иду с матерью в церковь, вот на меня надевают голубой чепец и дают в руки книжку с яркими картинками, а потом вдруг отнимают ее. Вот, пожалуй, и все воспоминания. Еще чувство голода. Нет, мы не бегаем по городку с протянутой рукой, никого из девочек не отдают в услужение в богатую семью или, чего доброго, не заставляют искать работу, но еды вечно не хватает, и ты не можешь думать ни о чем другом.

По большому счету моя жизнь начинается в семь лет. Я очень хорошо помню тот день. Это воскресенье, и мы всей семьей едем в гости к родственникам в соседний город. В самом начале 1900-х поезд – вовсе не то же, что сейчас. Это огромный аттракцион, прокатиться на котором может себе позволить далеко не каждый. Проезд третьим классом стоит чуть ли не четверть отцовского жалованья, а билетов нужно купить несколько, поэтому пару месяцев в доме только и разговоров, что об этой поездке. И вот наконец все мы садимся в вагон. Отец, как всегда, недоволен. Он то и дело припоминает маме, что вчера нашел у нее очередной любовный роман, который она купила себе на его деньги, злится и грозит всем нам адским пламенем. Маме неловко из-за того, что все пассажиры становятся свидетелями этой безобразной сцены. Я ерзаю на неудобном деревянном сиденье, глажу рукой металлический поручень и пытаюсь хоть краем глаза рассмотреть происходящее за окном. Пейзаж однообразен, но картинка движется. Аккуратные южные поля сменяются редкими селениями, а потом снова появляются бесконечные, залитые солнцем пашни. Меня так увлекают эти мелькающие виды, что я съезжаю на самый край сиденья, чтобы ничего не упустить. В этот миг картинка замирает, а поезд резко тормозит. Меня буквально вышвыривает с места, и я больно бьюсь головой о перекладину. Свет меркнет, кажется, всего на мгновенье, но, когда я прихожу в себя, уже добрая половина вагона собралась вокруг. Люди наперебой дают советы, как привести меня в чувство, предлагают отыскать врача, успокаивают и просто кричат что-то нечленораздельное.

– Жива! – объявляет кто-то из пассажиров, и по вагону пробегает волна облегченных вздохов.

Они думали, я умерла, но все обошлось. Я их попросту одурачила. Хотя отец всегда говорил, что так поступать нехорошо, сейчас он молчит и курит одну папиросу за другой. Все это кажется таким забавным.

– Я жива, я всех обманула и жива, – говорю я и начинаю хохотать. Пассажиры тоже начинают потихоньку хихикать, а через пару минут уже смеются от души. Даже отец не может сдержать улыбки.

Я начинаю подниматься на ноги, но в этот миг мне кажется, что на голову сбросили мешок с сотней бушелей пшеницы. Мозг пронзает дикая боль. Ощущения, что меня сначала оглушили, а потом засунули под пресс. Но окружающие ничего не замечают и продолжают веселиться.

Всю оставшуюся дорогу меня дико тошнит, а в глазах двоится от боли, но мои жалобы только злят отца. Когда я теряю сознание, он решает, что я просто пытаюсь привлечь к себе внимание.

– Как тебе не стыдно? Девочка должна вести себя тихо и незаметно, а ты весь поезд переполошила. Сейчас еще и в городе меня позоришь, – шипит он, когда я прихожу в себя.

Пару раз тетушка, к которой мы приехали, предлагает отвести меня в больницу, но ни денег, ни времени на это нет. К докторам я попадаю только через месяц, когда мать наконец убеждается в том, что моя головная боль – это не выдумка. Врач внимательно разглядывает мой лоб, на котором теперь виднеется только небольшой шрам от удара, выписывает успокаивающие капли и говорит, что ничего страшного в моем состоянии нет. Проблемы детского возраста.

Сколько я себя помню, меня мучили головные боли. Иногда это было вполне терпимо, но порой я по несколько дней не могла встать с кровати. В глазах двоилось, меня мутило, а любое резкое движение грозило обмороком.

Нэнни Досс

Отец против того, чтобы мы ходили в школу. Он считает, что на это не стоит тратить время и намного полезнее провести его на ферме. Однако мама бунтует и все же добивается того, чтобы нас записали в государственную школу для девочек. Там можно общаться с другими детьми, не ожидая того, что неожиданно подойдет отец и прогонит подруг прочь. Поэтому мы всеми правдами и неправдами стремимся не пропускать уроков. Обычно одна из нас идет в школу, а остальные помогают по дому. На следующий день в класс отправляется кто-то другой, и так все мы постепенно учимся читать и считать. По большей части девочек обучают готовке, тому, как правильно молиться и как вести целомудренную жизнь. Однако грамоту нам тоже преподают.

Мне плохо дается математика, даже действия с простыми числами. А вот буквы в слова я складываю как никто другой. Это так воодушевляет, что вскоре я на спор читаю один из маминых романов, которые она обычно прячет в прикроватной тумбочке. Когда тонкая книжка заканчивается, кажется, я прожила целую жизнь, причем намного более красивую, чем та, что уготована мне Богом. Пока я занята чтением, железные тиски перестают сдавливать голову. Иногда из-за этой боли я перестаю видеть и мне трудно дышать, но стоит раскрыть книгу и сосредоточиться, как боль тут же отступает. Серый, грязный, подернутый дымкой и приправленный криками отца мир мне больше не нужен. Истории, о которых удается узнать из маминых журналов, заменяют реальную жизнь. Пожалуй, я бы предпочла провести отведенный мне срок за чтением сочинений о любви, нежели пережить самый страстный роман или испытать на себе все те превратности судьбы, о которых повествуют писатели. Разве в реальности со мной могла бы произойти хоть одна из тех историй, о которых написано в книгах? Для этого нужно быть красавицей в изысканном платье. На простушку из Алабамы вряд ли посмотрит кто-то из достойных мужчин. Но отец ни за что не позволит купить или даже просто примерить дорогой наряд.

Романы хранятся у мамы под ворохом белья. Достать их бывает непросто, а увидев у меня в руках одну из этих «похабных книг», отец тут же свирепеет. С газетами и журналами все иначе: сам отец их не читает, но относится к ним с уважением, так что я могу поглощать прессу в любом количестве. Конечно, мне не слишком интересны новости Алабамы, но на последних страницах всегда есть что-то увлекательное: это или рассказ о том, как какой-нибудь богач женился на простолюдинке, или брачные объявления, в которых люди ищут вторую половину: одинокий моряк двадцати семи лет мечтает найти простую, но преданную девушку. Фермер, вдовец, ищет хозяйку и мать для своих троих детей. Миловидная вдова, владеющая большой фермой в одном из лучших районов округа Ла-Порт, штат Индиана, желает завести знакомство с не менее обеспеченным джентльменом. Всего одно или два предложения, обведенных черной рамкой, но в каждом из них заключена история, которую можно досочинить. Я могу целыми днями бродить по округе, предаваясь мечтам. Вот мы знакомимся с тем моряком, затем женимся, а потом я терпеливо жду его возвращения. На следующий день я уже юная жена старого фермера. Я понимаю, что это фантазии, но мне они кажутся такими реальными! Стоит только написать в ответ несколько строк, отправить письмо по указанному адресу, и я заживу новой жизнью, прекрасной и наполненной увлекательными событиями. Остается не ошибиться с выбором…

Отец выдает меня замуж, когда мне исполняется шестнадцать. Все не так, как в случаях, когда девушка только на свадьбе впервые видит жениха. Этого парня я знаю уже почти полгода. Однажды он предлагает мне прогуляться, а затем приходит к нам на ужин. Отец интересуется серьезностью его намерений, а потом Чарли Брэггс сообщает мне о том, что вскоре состоится церемония в церкви. Я не могу ему отказать, ведь для этого нужны причины. Нельзя просто так сказать человеку, который столько времени потратил на общение с тобой, что не хочешь за него замуж. Он спросит про соперника, а мне придется показать ему колонку с объявлениями о знакомствах. Наедине с ними мне куда приятнее проводить время.