Buch lesen: «Боксёрские байки от Михал Михалыча. Непридуманные истории Главного тренера»

Вступление

Мэтр. Гуру. Корифей. Светило. Легенда. Великий тренер и гениальный руководитель. Каждое из этих определений идеально подходит для характеристики Михаила Михайловича Завьялова. Но, в то же время, ни одно из них не в состоянии охватить все превосходные качества этого выдающегося человека. И вовсе не потому, что у меня внезапно обнаружились проблемы со словарным запасом. Просто речь о Личности такого масштаба, что любая словесная потуга легко и беспросветно теряется в многообразии её граней.

И всё же, если бы передо мной поставили задачу охарактеризовать Завьялова всего одним словом, я бы без раздумий ответил: Человек. Да, только с большой буквы – именно так и никак иначе.

За свою пока непродолжительную, но уже насыщенную всевозможными знакомствами жизнь я многократно встречал замечательных специалистов, знавших свой предмет от «А» до «Я». Но лишь единицы поражали человеческими качествами в той же мере, что и профессиональными. К сожалению. Потому что многократно переиначенные, но всё такие же бессмертные строки Некрасова давно глаголят непререкаемую истину: ты можешь мастером не быть, но человеком быть обязан.

За многолетний плодотворный труд сначала на тренерском поприще, а впоследствии и во главе главного исполнительного органа украинского профессионального бокса Михаил Михайлович добился столького, что одно лишь сухое статистическое перечисление заслуг, побед и регалий займёт многие и многие страницы. Но это не помешало ему, достигшему максимальных высот и всенародного признания, остаться фантастически открытым и добрым человеком, общение с которым неизменно заряжает на позитивный лад и щедро питает хорошим настроением.

«Михал Михалыч» – это вроде бы свойское обращение в украинском боксе уже давным-давно стало нарицательным. Никакой фамильярности, а лишь теплота и доброжелательность. Те самые, что Завьялов излучает и безвозмездно дарит окружающим. И они, окружающие, отвечают ему тем же. Потому что добро порождает и плодит добро, как бы посеревшая действительность ни пыталась нас убедить в обратном.

Вместе с этим, Завьялов – настоящая находка для журналиста. Уж поверьте, нет ничего хуже, чем биться о непробиваемую стену в попытках вывести на откровенный разговор скупого на изъяснения собеседника, привыкшего всё держать в себе и отбрасываться лишь общими фразами.

С Михаилом Михайловичем в этом плане проще некуда. Он может рассказывать часами, а тебе останется, разве что, следить за зарядом батареи в диктофоне. Что не так уж и просто, как может показаться на первый взгляд, ведь рассказчик Завьялов поистине удивительный. И вот ты уже не замечаешь, как слушаешь, раскрыв рот и всецело погрузившись в живые картины интереснейшего повествования, а время улетает с калейдоскопической быстротой.

А рассказать Михаилу Михайловичу действительно есть о чём. Богатейшая на события жизнь буквально пестрила яркими вкраплениями и отметинами, периодами и линиями – то ровными, то зигзагообразными. А уж скольких выдающихся людей довелось повстречать Завьялову на своём пути…

Так, на этом, пожалуй, остановлюсь. Как говорится, лучше один раз увидеть, а в нашем случае – узнать из первых уст. За сим откланиваюсь и предоставляю слово главному герою.

Вам, дорогой Михал Михалыч, большое спасибо от меня лично и всего украинского бокса – я искренне рад и благодарен судьбе, что мне посчастливилось близко познакомиться с таким Человеком. А тебе, уважаемый читатель, увлекательного и весёлого путешествия вместе с неподражаемым рассказчиком.

Антон Горюнов, редактор

…и тогда я решил написать книгу

Михаил Завьялов

Во второй половине октября 1979 года, вечером, в моей квартире, – а проживал я тогда в Донецке, – раздался телефонный звонок.

– Михаил Завьялов? – я немного замешкался с ответом, так как голос был мне незнаком, но мой телефонный собеседник, как оказалось позже, звонил наверняка и поэтому, не дожидаясь моего «да», продолжил.

– Вас беспокоит дежурный по региональному управлению Комитета государственной безопасности СССР города Донецка и донецкой области…

– Кремль слушает, – парировал я незнакомому голосу, приняв услышанное за чью-то шутку, но голос никак не отреагировал, а продолжал своё сообщение в повелительном тоне.

– Товарищ Завьялов, мы бы хотели завтра в 9:00 видеть вас у нас в управлении.

– Ну, что же, в девять так в девять, – сказал я. Голос на другом конце провода вежливо попрощался и повесил трубку.

То, что я только что услышал, несколько обескуражило меня. Я никак не мог поверить, что это не розыгрыш, и тут же набрал номер своего товарища, председателя донецкого областного спорткомитета Анатолия Андреевича Кучерова. Пересказав ему содержание моего недавнего разговора, я поинтересовался у Андреича, не его ли это проделки, так как знал, что он любитель откалывать подобного рода номера.

– Миша, конечно, я люблю и могу над кем-нибудь пошутить, но от имени КГБ я шутки не отпускаю. Ты же прекрасно понимаешь, что это чревато… Так что предлагаю тебе явиться по указанному адресу в назначенное время, – продолжил Кучеров, и, как бы стараясь поддержать меня, добавил, – с большим нетерпением буду ждать твоего звонка.

Поблагодарив Анатолия Андреевича за добрый совет и пожелания, я положил трубку.

Значит, это не розыгрыш, с досадой констатировал я. В «контору глубокого бурения» просто так не приглашают. Хотя на дворе уже был 79-й, а не 1937-й год, и «дети и внуки Дзержинского» в какой-то степени сменили гнев на милость. Но всё равно визит к ним не доставлял мне никакой радости.

Вечер перестал быть томным. В моей голове звучал один и тот же вопрос: «Что случилось?» Я лихорадочно пытался вспомнить события последних дней, недель, месяцев. Перебирал в памяти всё, что происходило со мной, моей семьёй и моими боксёрами. В моей голове одна мысль наскакивала на другую. Я никак не мог найти логического объяснения, чем же моя персона так заинтересовала комитет.

«А может быть, просто хотят склонить к сотрудничеству?» – такая постановка вопроса тоже имела под собой все основания. Последние годы мне приходилось очень часто выезжать за рубеж, а, как известно, в КГБ хотели бы, чтобы у них везде были свои «глаза и уши». В обязанностях органов знать всё: чем занимаются, с кем встречаются и что говорят наши спортсмены, бывая за границей. Тем более, я недавно вернулся из Америки, где проходил первый Кубок мира по боксу. И едва ли не посекундно стал восстанавливать в памяти пребывание нашей команды в США.

Кубок мира проходил с 11 по 17 октября в Нью-Йорке. Боксёры сборной СССР выступали, как команда «Европа-1», а «Европой-II» была сборная Федеративной республики Германии. Южная Корея представляла «Азию-I». Всего было 10 команд из 30 стран, что в общей численности составляло 78 участников, не считая администраций команд.

Наша сборная завоевала 10 медалей, из которых три были золотыми, пять серебряными и две бронзовыми. Мы набрали 33 очка и с таким результатом заняли второе командное место. Первыми были хозяева Кубка – американцы. Трём нашим боксёрам, завоевавшим золотые медали, – Виктору Демьяненко, Серику Конакбаеву и Владимиру Шину – был присвоен титул «Победитель Кубка мира». Свободное время мы проводили в составе команды. Общение с членами других делегаций проходило через переводчика, который, как нам и без лишних слов было понятно, предоставлял в КГБ всю интересующую информацию. Официоз церемоний открытия и закрытия. Вот, пожалуй, и всё…

Мне показалось, что я ничего не упустил, и если разговор действительно пойдёт о нашем пребывании на американской земле, то добавить больше в принципе нечего. В конце концов, я устал «рожать ежа». Чему быть, того не миновать. «Дальше Магадана не пошлют, а там мне уже бывать доводилось», – рассудил я и решил больше не терзать себя догадками, а, как говорится, отойти ко сну.

Заснуть мне, однако, удалось только ближе к утру.

* * *

Позже я вспоминал, что именно в ту ночь, терзая себя различными вопросами, восстанавливая в памяти всё, что происходило со мной последнее время, я принял решение, что когда-нибудь обязательно напишу книгу. Моё неистовое желание поделиться своими воспоминаниями было обусловлено тем, что именно тогда, октябрьской ночью 79-го, в моей голове, как в документальной киноленте, промелькнуло множество дат и событий, вспомнились люди, с которыми в разные годы моей жизни сводила меня судьба.

Детство. Юность. Бокс

Выпускник Омского речного училища М. Завьялов

В реальной жизни нам, детям и подросткам послевоенного времени, было не до высоких чувств и отношений. Ежедневно мы были гонимы одним, унижающим человеческое достоинство чувством – чувством голода. Дикое желание поскорее найти хоть какие-то продукты и набить гной желудок было нашим наиважнейшим делом. Жрать хотелось постоянно! Больше всего нас манили поля, сады и амбары соседствующего с городом совхоза. Летом там можно было поживиться помидорами, огурцами, картошкой, а если сильно повезет, то и какой-нибудь живностью. Такие похождения порой были чреваты…

Однажды я забрался в совхозное хранилище, где были арбузы, но мен заметил сторож и в упор выстрелил из своей берданки. До сих пор полученная порция дроби сидит в моём теле, как поминание о детстве.

Но не только совхозные закрома привлекали наше внимание. «Налётам» голодных омских пацанов также подвергались проплывающие по Иртышу баржи, с арбузами и дынями в трюмах, которые везли в Сибирь из далёких и, как нам тогда казалось, сказочных восточных республик. Мужики, сопровождавшие без преувеличения ценный груз, вооружались длинными деревянными шестами и били всех подплывающих к барже по головам. Слава Богу, на моей памяти никто из ребят от таких ударов не утонул. Наверное, сказывалось то, что мы выросли на Иртыше и с раннего детства плавали и ныряли отменно.

В общем, если нам не удавалось «взять на абордаж» баржу, мы без потерь возвращались к берегу. Но всё это было летом, а, как я уже сказал, жрать хотелось постоянно, а не по сезону, поэтому зимой мы корректировали свои планы на поиски провианта. В том же совхозе можно было раздобыть каких-то солений, жмыха и овса, но ежедневные вылазки туда были невозможны, и мы придумывали всё новые и новые варианты добычи чего-нибудь съестного. Например, днём ловили в проруби рыбу, а вечером катались по городу на коньках и с помощью специально изготовленных крюков цеплялись к хлебовозкам. Трюк был сложным и опасным, поэтому если он удавался, то из машины на ходу можно было позаимствовать пару булок ржаного хлеба. А если уж везло по полной… то, как награда для героя, была для смельчака раздобытая белая, ароматная, посыпанная сахарной пудрой, булочка.

А ещё было кино… Трофейный американский фильм «Тарзан» перевернул нашу жизнь. Он очень сильно повлиял на организацию всего нашего незамысловатого досуга. Мы во всём пытались подражать главному герою картины Тарзану. Мы ходили, как Тарзан, кричали, как Тарзан, хотели быть такими же сильными и ловкими, как он.

Я лично научился разрывать пополам дождевого червяка, попадал из рогатки с тридцати шагов в пустую бутылку, ездил на велосипеде без рук, закладывая виражи, и очень мечтал научиться свистеть в два пальца. В нашем лексиконе появилось такое понятие, как «тарзанка». Это не было что-то экзотическое. Такое название получила обыкновенная верёвка, привязанная к ветвям ивы, на которой мы раскачивались и, опять-таки, подражая герою полюбившегося фильма, прыгали в воду. Погружаясь на глубину реки, мы пытались найти клад.

Вообще, надо сказать, что клады мы искали везде: на дне реки, в заброшенном сарае, в каком-то разрытом строителями котловане. Но чаще всего мы находили ордена и медали ветеранов минувшей войны, которые были утеряны фронтовиками в пьяном угаре и валялись в грязи сточных решёток. Найденные трофеи пополняли наши коллекции и были предметами особой гордости.

И всё же поиски кладов, слепое подражание Тарзану скорее были дополнением, чем основой быта нашей подростковой жизни. Основным, настоящим нашим увлечение был футбол. Играли подолгу и везде – на школьном дворе, на пустыре, в подворотне – и мечтали стать лучшей в городе футбольной командой.

С таким амбициями в один прекрасный момент мы и пришли всем составом на стадион записываться, как тогда говорили, в футболисты. Все пацаны рвались быть форвардами, а я заявил составляющему список тренеру, что я защитник. Поверивший мне на слово наставник распорядился выдать форму и поставил на ближайшую игру в основной состав команды. На большом поле я, к моему большому разочарованию, почувствовал себя полным неумехой. На этом и закончилась, не успевшая толком начаться моя карьера футболиста.

Мечты мои были самыми обыкновенными. Я мечтал в качестве верхней одёжки и обуви заполучить кирзовые сапожки и чёрную телогрейку, что считалось высшим шиком послевоенной моды среди наших драчливых пацанов. Такие «рыцарские доспехи» придавали их обладателю грозный вид и, по всей видимости, уверенность в своих силах.

А драки были постоянно… Они являлись неотъемлемой частью нашей жизни. Например, в школе № 33, где я учился, для того, чтобы получить статус «классного пацана», необходимо было побить двух-трёх таких же соискателей на это звание. Мне удалось это сделать, но, всё равно, я непременно хотел научиться драться ещё лучше и быть сильнее всех. А, как известно, чтобы быть сильным, надо бить сильно.

Одержимый этим желанием, на свалке авиазавода я нашёл старый аккумулятор, выбрал из него свинцовые решётки и, расплавив их на плите в консервной банке, отлил себе кастет. Его форму сделал из сырого песка в посылочном ящике. Кастет получился слишком тяжёлым и оттягивал карман, поэтому носить мне его приходилось в портфеле. «Миха с кастетом ходит!» – в ужасе шептались между собой пацаны. Желание бить сильно у меня вскоре пропало, а свинцовая болванка играла больше роль оружия сдерживания, нежели устрашения, и драться мне ею, к счастью, довелось только один раз.

Говорить о том, что именно желание научиться драться привело меня, в компании дворовых друзей, в секцию бокса Омского института физкультуры, было бы не совсем верно. Опыт уличного бойца, как вы уже поняли, к тому моменту у меня был большой, поэтому особой надобности в каких-то дополнительных тренировках я не испытывал. Решающим аргументом стало веское мнение моего друга Гены Водяных, который сказал, что записавшись в секцию бокса мы в любом случае не проиграем. Три раза в неделю горячий душ нам будет обеспечен, а такой возможностью тогда было грех не воспользоваться.

А ещё было чтение произведений великого Джека Лондона. Его повести «Мексиканец», «Кусок мяса», «Первобытный зверь», «Игра» создавали удивительные по достоверности образы и глубоко потрясли меня. Слова, которые Лондон вложил в уста своего героя, рассуждавшего о сути боксёрского противостояния в «Игре», – настоящая поэзия, гимн суровому спорту: «Лучше нет, чем стоять на ринге и знать, что противник у тебя в руках. Вот он нацеливается то правой, то левой, а ты каждый раз закрываешься, увёртываешься. А потом как дашь ему, что он зашатается и охватит тебя и не пускает, а судья оторвёт его, и ты тогда можешь покончить с ним, а публика вопит, себя не помня, и ты знаешь, что победил, и дрался честно, по всем правилам, а победил потому, что лучше умеешь драться. Это я знаю чистый бой. Каждая жилка, каждая капля крови, каждый мускул – всё чисто до самых костей, и кости чистые…», – эти слова надолго отложились в моей памяти. В двенадцать лет я прочитал в этом свою судьбу. Значит хотел?! Значит чувствовал?! Наверное, правильно говорят, что именно в этом возрасте можно «сердцем глянуть в просвет грядущих времён и событий».

Прошло много лет, и именно память сердца, «оглянувшись в просвет времён и событий», сохранила, казалось бы, навсегда и безвозвратно ушедшие годы…