На полторы октавы ниже

© Шепелёв М., текст, 2020

© Быков Дм., предисловие, 2020

© Геликон Плюс, оформление, 2020

* * *

С любовью и благодарностью

к жене Ларисе, вот уже восемнадцать лет

терпеливо живущей с человеком,

ко всему прочему ещё и пишущим стихи.

Автор

Предисловие

Я ничего не знаю о Михаиле Шепелёве, кроме того, что он хороший поэт. Принадлежит он примерно к моему поколению, давно живёт в эмиграции, почти не печатался. Что-то выкладывает в сеть, но я даже не знаю куда. Он мне прислал несколько своих стихов, и по этой подборке я довольно быстро понял, что голос у него свой и хорошо поставленный, что грубоватая и притом чистая интонация легко узнаётся, что он насмешлив, много всякого повидал и пора ему делать книгу.

У профессионалов есть термин – «держать строфу», соблюдать стансовую культуру, чтобы строфа действительно не расползалась, чтобы кристаллическая структура её была отчётлива. Вот у Шепелёва каждое четверостишие – ладный, экономно сделанный, чёткий параллелограмм, все его здания построены из замечательных кирпичиков. И отношение к женщине, как и отношение к жизни, у него скептически-благодарное, что тоже весьма привлекательно. И от знаков эпохи, от её реалий и примет он не бежит, и великие абстракции не упоминает, и со вкусом всё в порядке. Шепелёв никогда не пишет «на заданную тему» – стихотворение само себя строит и иногда вытаскивает его в неожиданную сторону. И даже не хочется его цитировать для подтверждения всех этих наблюдений – открывайте с любого места и читайте: стихи неравноценные, вообще разные, но все оставляют впечатление надёжности, ума и человеческой подлинности.

 
Только ты, чтоб мне легче тебя найти,
Ты залезь на крышу любого дома,
Разожги костёр – мне ориентир —
И сиди в своём пальтеце зелёном.
А я буду в алом своём плаще —
Прокуратор собственной Иудеи,
Никого не распявший. Да и вообще
Не большой поклонник самой идеи.
 

Или еще:

– Если хочешь быть здоров – позабудь про докторов!

– А про кого ещё забыть?

– А про забыть сюда ходить!

– А я сюда и не ходил, а просто мимо проходил.

– И как теперь вас выгнать вон?

– Теперь никак уже, пардон.

– Кто дочитал «Войну и мир»? Или хотя бы «Мойдодыр»?

– Я потерял один носок – выходит, я полубосяк.

Но не настолько одинок, чтобы жениться просто так!

Или совсем хорошее:

 
Мой первый тост – за старшину.
Убийца и морпех,
Он защищал мою страну,
Не там и не от тех.
Второй – за прошлогодний снег,
За бесконечный срок,
За всех лежащих носом вверх,
Ногами на восток.
 

Что к этому добавить? Живёт такой человек, в поствысоцком и постбитловском мире, в мире довольно-таки чужом – не только потому, что это чужая страна; среди чужих ценностей и немногих любимых людей, пишет мало, скупо и энергично. Живёт и пишет трудно, короче говоря. Но от его присутствия рядом читателю будет гарантированно легче.

Не знаю, надо ли рекомендовать вам купить эту книжку. Лично я её купил бы, раскрыл на любом месте, и тихо радовался, что есть у меня такой современник.

Дмитрий Быков

Пишите прямо на конверте

 
Я выключил уже все звуки,
но ноты всё ещё слышны.
И что-то мне поповы штуки
давно и явственно смешны.
Зайдите в церковь и проверьте —
там взвод попов, а где же Он?
 
 
Пишите прямо на конверте,
пока вас знает почтальон.
 
 
Пока, увидев в телефоне
ваш номер – вспомнят, кто такой,
пока не вынесли из дома,
пока владычицей морской
себя считает бабка-дура,
пока латает сети дед,
пока у круга квадратура —
пи-эр-квадрат, пока поэт
ещё не съел свою морошку,
пока свеча ещё горит,
пока у вас ещё есть кошка,
пока плутает Вечный жид,
пока Ассоль находит краски
и красит, красит паруса,
пока малыш застыл от сказки,
пока не высохла роса,
пока болеть не перестанет,
пока не порвана струна,
пока Господь там чем-то занят,
пока отвлёкся сатана,
пока ещё раскладка qwerty,
пока есть голос, а не стон —
пишите прямо на конверте
стихи, чей получатель – Он.
 
 
Как солнце щурится в зените,
телёнок палец ваш сосёт…
 
 
Неважно что. Вы напишите,
а почтальон уж отнесёт.
 

И мне немного жаль

 
В её глазах – любовь, в его – желток и похоть,
и мне немного жаль её, но не его.
Не выйдет ничего. Вернее, выйдет плохо —
настолько плохо, что уж лучше б – ничего.
 
 
Осенние дожди, марфуша на капоте.
В прозрачных скверах жгут опавшую листву.
Грачи летят на юг на бреющем полёте —
Саврасов обманул, и я не доживу.
 
 
Скучающий король, увядшие принцессы,
безумный менестрель, застенчивый палач…
Князь Игорь загулял. Париж не стоит мессы,
а он не стоит слёз. Пожалуйста, не плачь.
 
 
Пол выдаёт басы, а Джордж играет выше,
и – так же, как тогда – немыслимо звучат
Get Back, Don't Let Me Down… Их четверо на крыше,
тому недели три и вёсен пятьдесят.
 
 
Я мошек изучал и заработал степень,
но это всё дела давно минувших дней.
«Любовь слепей слепней!» – воззвал к слепнихе слепень
и тут же засадил! Но сослепу – не ей.
 
 
Я тоже засадил – свой сад чертополохом.
Цвети, лопухрепей, буяй что было сил!
 
 
Вот так растут стихи. И если это – плохо,
то слово «хорошо» я б вовсе отменил.
 

Вагончики

 
«Любовник старый и красивый»,
и «мчатся тучи, вьются тучи»,
«воспетый им с такою чудной силой».
И что мы в результате тут получим?
 
 
Получим мы логическую бездну,
неведомую мне и самому.
А вам подумать всё-таки полезно,
как и любому праздному уму.
 
 
На праздник приготовились напиться.
И если не случится умереть,
то 1-го найдём остатки пиццы,
но есть не сможем, только посмотреть.
 
 
Смотрины проходили очень чинно —
невеста, мать, надушенный отец…
И я не помню точной там причины,
но там был я. Поэтому – писец.
 
 
Пушной зверёк породы чао-чао
похож одновременно на лису,
на льва и павиана с Курасао,
отловленного в девственном лесу.
 
 
В каком лесу?! Опять о бабах, чую!
Куда без них? И, главное, зачем?
 
 
И снова о любви стихи пишу я,
как будто нет других прикольных тем.
 

Последняя строка

 
Я ему про Фому, а он мне про Иуду!
Про Ерёму, святой отец, совсем выжил из ума?
Такой разговор священника с прихожанином я вряд ли когда забуду.
Вот так вот сказка сказывается, и сказывается – сама.
 
 
«Вот так вот дело делается!» – и Дантес посмотрел вокруг.
Ну а что там вокруг – закат, и лежит поэт,
и к нему подбежал по глубокому снегу друг.
И с тех самых пор его рядом со мной и нет.
 
 
Я сидел всю ночь и придумал четверостишие,
состоящее всего из одной строки —
три других оказались там радикально лишними,
как глаза орла, торчащие из реки.
Или, чтобы уж быть до конца циничными, —
как пирожное на краю гробовой доски.
 
 
Будут рифмы мои непременно и только крылатыми,
будет всем кораблям своя гавань, куда ни плыви,
будут наши пути, как сказала, возможно, Ахматова
или кто-то ещё: от любви до обратно любви.
 
 
За рекой занималась красава-заря деревенская,
за деревней какой-то дурак распугал всех бобров.
 
 
И когда, наконец, я придумаю что-то вселенское —
вот тогда и в последней строке я сумею без слов.