Проект «Калевала». Книга 2. Клад Степана Разина

– Снег ладный покедова, простоял бы пяток дней, тады доволочим!

– А що потом? – спросил Черток.

– А потом, браты-ясаулы, у Царицына харч рыскать надобно! Сию ораву кормить – дело тяжкое!

На этом первый совет ясаулов окончился.

Тащить волоком струги по снегу оказалось легче, чем грести вверх по Дону против течения. В середине марта Разин встал лагерем у Царицына. На Волге начался ледоход, а солнце с каждым днём грело всё жарче. Первые купеческие суда пошли уже через несколько дней.

Казачий флот разместился на обоих берегах. На одном командовал сам Разин, на другом – Харитонов. Казаки стали брать ясак с проплывающих судов, шедших со Средней Волги в Царицын и Астрахань. Пока Разина не слишком интересовали товары, а золота на бортах купцов почти не было, всё везли на продажу. Зато продовольствие изымалось подчистую.

Разин не хотел идти вниз, не узнав подробно про мощь Царицынского гарнизона. Он регулярно посылал разведчиков, под видом бродяг в город. В итоге выведал, что в городе стоят лишь несколько десятков стрельцов, зато на стенах расположена мощная артиллерия, больше двадцати пушек. Такое количество орудий было способно погубить половину казачьего флота, даже если бы те прошли вплотную с другим берегом. Снега в степи тем временем окончательно растаяли, и обходить Царицын по земле, переправляя струги волоком, сделалось весьма проблематично.

Ясаулы давали противоречивые советы. Кто-то предлагал рискнуть проскочить по водам, кто-то советовал договориться с царицынскими боярами, Ус вообще ратовал за то, чтобы штурмовать город.

– Що ж на уме у тобе! Такмо мы сразу царёвы ослушники станемси! – окстил его Разин.

– А коль на перса войной пойдём, то не ослушники, поди!

– Время выиграть надобно! Время! Рано нам с царём тягатьси!

В одиночестве Разин одевал шлем, надеясь на совет. «Жди!» – слышалось ему, но он не понимал, действительно ли это голос шлема, тот который спас его в Бесовом Логове, или же это его собственный голос, не способный принять верное решение.

На десятый день стоянки явились послы от царицынского воеводы.

– Що надобно? – спросил их Разин.

– Так енто ж мы спросить желаем, чаво казачка′м доблестным надобно у стен наших? Пошта людей честных грабите?

– Енто мы-то? Дык разве мы грабим? То мы ясак взымаем! – пояснил атаман.

– А пошта ж взымаете?

– А по що оне ходють тутова? Тутова мы встали!

– Чаво желаешь, атаман, ты скажи! – перебивали послы, – Мы жо и дарами осыпать могём. Вот и вернётесь восвояси!

– Не вернёмси! Нам пройти дале надобно!

– Так вы идите, идите…

– Тады впущайте сотню казаков в город, що б пока мы шли на стругах, они на стенах у пушек стояли…

– Не можно… Боимси мы казачков в город пущать.

– Сяк, поди, слову моему не веруете?

– Таково, а ты, поди, нашему!

– Ваше слово мени – що лай собачий! А казака слово аки железо ковано!

– Ну, ужо вот и не ведаем, аки дале быть!

– Сяк и катитесь к чертям лохматым, фетюки трухатые! А воеводе, курве, молвите, що он говно золотой ложкой жрать у мени будеть, ежели в город казаков не пустит!

Послы ушли ни с чём. После их визита Разин предположил, что жители Царицына уже достаточно испугались его, и воевода вряд ли решится атаковать флот. Но полной уверенности всё равно не было… А в шлеме всё слышалось: «Жди!»

Удача пришла неожиданно. С севера прибыл небольшой конный отряд. Филька, теперь постоянно бывший при Разине, вошёл в его походный шатёр и объявил, что к нему прибыли странные гости. Разин велел войти. Он находился в шатре вместе с Усом и Чертком.

Внутрь шагнула монахиня в чёрной рясе в сопровождении двух крепких мужиков. Те были в красных праздничных рубахах, но лицом нетёсаные и чумазые. Из-за поясов их торчало по увесистому топору.

– Чи! Вы кто сякие будете? Що монахиню привели? Я божьих человек не трожу! Коль прознаю, что обиды ей чинили…

– …не чинили оне обид, атаман, – перебила сама монахиня, – Со мной оне! А обмолвиться с тобой я желаю!

– Ить ты! – изумился Разин. Он внимательно осмотрел загадочную гостью. Сложно было определить возраст, ей могло быть и двадцать, и тридцать лет, но явно не больше, лицо ещё молодое, без морщин, остальное прятала чёрная ряса, покрывавшая голову и тело.

– Ну, и аки величать тобе, матушка? – усмехнулся он.

– Сестрица Алёна я!

– За страждущих в Царицыне пришла просить?

– Вроде того… – Алёна задрала рясу. Под ней оказались мужицкие портки с заткнутой за пояс саблей и двумя пистолями.

– Диво-дивное, однако жо… – изумился Разин.

– Гуляю я уж, поди, два года близ Арзамасу-городу, – продолжала монахиня, – До того в монастыре жила, богу служила… Да вот решила послужить и правде. Уж всяк много бед бояре люду простому чинят. Вот и вешаем мы порой их… Воеводе тамошнему братия наша не по зубам, поди! А к тябе пришла, аки услыхала, шта ты за зипунами собралси… А нам бы добра раздобыть, да пистолей, да булату доброго…

– Аки прослышала?! Я ж усё баял, що на турку иду!

– От голутвенных казачков дошли вести, що сбираешь ты человек у реки-Иловли. Вились мы туды, да поздно ужо! Двинулись вы на Волгу, просто всё местные сказывали!

– И множе вас?

– Да пол ста людьёв… Таково примете?

– А що ж не принять? А и вы, поди, бывалые, мне б поболе сяких! А що нарядные-то? – указал он на спутников Алёны.

– Не век жо во рванье ходить… – ответил один. – Коль купечик поделилси рубахами, чаво ж не сносить-то?

– А казаки-то с вас ладные выйдут! – улыбнулся Разин.

– А ышо дар я для тябя привезла! – продолжила Алёна.

– И що ж за дар?

– Весть благая. Во дне пути отсель идут по Волге суда с самой Москвы до Астрахани. На судах тех стрельцов не множе, едва ль сотня. Зато колодников на вёслах сотни три… А груз – золото, да пушки для астраханского воеводы.

– Ух… А ты почём ведаешь?

– А я в сём сведуща! Множе человек мому делу, богоугодному, потакають… Заприметили их ышо с Новогороду Нижнего, мужики-то бедные да голодные уж сами б прибрали, да трухают всё…

– Скока судов?

– Шость аль семь. И по единому аль по двум десяткам стрельцов на всякий…

– Що ж, браты, – Разин оглядел Уса и Чертка. – … и сестры, – добавил он, бросив взгляд на Алёну, – Удача за нами! Грех сяким подарочком не попользоватьси.

Со слов Алёны, Разин рассчитал, что московские суда достигнут его стоянки поздним утром следующего дня. С вечера он приготовил казаков и восемь стругов, что должны были выйти наперехват с первым лучом зари. Отряжать больше стругов не захотел. Казачьи суда могли помешать друг другу при стремительной атаке.

Вообще манёвренность была главной особенностью казачьего флота. Каждый струг, шириной примерно в две сажени и длинной от одного до двух десятков, имел плоское дно и неподвижный парус, который поднимался только при благоприятном ветре. Казаки умели ходить под парусами, но для речных походов гораздо важней была гребная сила и возможность прохода по мелководью. Струги не имели килей, потому были невероятно подвижны, а также не нуждались в специальных причалах. Казаки вытаскивали их прямо на берег во время стоянок.

Утром Разин выступил вверх по Волге. Он командовал на переднем струге. Ещё на одном руководил Ус, а ещё на один Разин назначил Алёну. Многие из казачей команды сразу же возроптали, что над ними поставили бабу. А один из гребцов обнял Алёну за плечи со словами:

– Сяк що ж красава, мож и полюбитьси с казачка′ми вздумала? Уж чур я перво′й!

Алёна в ответ резко схватила его за длинную бороду и чиркнула по ней кинжалом, выхваченным из-за пояса. Всё произошло так быстро, что казак потерял равновесие и упал в воду. Остальные гребцы захохотали во всё горло.

– Смекаешь, шта в иной раз порежу? – грозно спросила Алёна.

Казаки прыснули смехом ещё сильнее. Пошли шепотки: «А баба-то не промах!» К Алёне на встречу вышел кормчий и, слегка поклонившись, сказал:

– Прости грешных, матушка! Уж дурни-то, поди, нетёсаные! Но разуму выучатся дюже быстро! Веди нас…

Всю эту картину Разин наблюдал воочию. Он был рад, что в его войске появился ещё один необычный волевой ясаул. Без рясы Алёна смотрелась гораздо моложе, ещё совсем юной девицей. Многие бы даже назвали её красивой, несмотря на грубую мужичью разбойничью одежду. «По душе и норов её, и лик казакам будеть!», – решил Разин.

На пяти других стругах командовали кормчие. По берегам с конницей по пятьдесят голов пошли Шелудяк и Черток. Московские суда должны были попасть в цепкие клещи. За старшего же в лагере остался Харитонов.

Тяжёлые торговые корабли показались на горизонте к полудню. Сложно было предположить, что творилось на их бортах. До последнего ли московские командиры не замечали казаков, или сразу смирились с долей, было непонятно. Но суда даже не попытались уйти, совершить обходной маневр.

Когда струги поравнялись с ними, стрельцы, по пять-шесть с каждого борта, навели на казаков пищали. Но и ружья казаков, коих было втрое больше, уже были направлены на противников.

– Сарынь на кичку¹³! – прогремел громогласным басом Разин.

– Сарынь на кичку!!! – подхватили прочие казаки.

Гребцы, поняв, в чём дело, побросали вёсла.

– А ну, грести, проклятые! – вопил богато одетый человек на вёсельных колодников.

– Ты по що жо людей изводишь?! – проревел ему зычным басом Разин, и голос его разнёсся над весенней разлившей Волгой, – А вы, стрельцы, пищальки-то опустите! Не шуткуйте с нами!

Стрельцы подчинились.

– Да чаго ж вы творите, детёныши иудины?! – опять завизжал тот человек. На остальных стругах молчали.

– Ты тутова заглавный що ли? Кто будешь?

– Я царёв человек, Василий Шорин! А ты кто таков? Коль разбойник – знай, беда тебе будет!

– Дык, я жо и не разбойник! Сяк, поди, беды и мени нема будеть! – на казачьих стругах раздались смешки.

– Кто таков, пёс?! Чаго преграды нам чинишь?

Царский человек Шорин стоял на высоком носу своего судна и смотрел на Разина сверху вниз.

– Ыть! А ты и смел видать! По що ж не почину с атаманом гутаришь? Величать меня Степан Тимофеич, вольный казак я. И друже мои казаки всё вольные. А за дерзость твою мы потолкуем ичсо… – после он опять прикрикнул, обращаясь к гребцам. – Е-гей, браты! Кто на вёслах, а ну до берега правь! А вы, стрельцы, усех бояр да урядников¹⁴ вяжите, а на берегу погутарим…

Своим казакам он тоже приказал двигаться к берегу, на сторону Чертка. За спиной он слышал истошные вопли Шорина, важного царёва человека: «Да чаго вы творите! Э-э-эй!!! А ну, лапами мни не трожь! Ай, сукины дети! А-а-ай!!! Да почто ж бьёте!»

На берегу Разин вершил суд. Он восседал на грубом деревянном помосте. Черток был права, Ус – слева. Алёна – в стороне. Перед Разиным на коленях предстало больше двадцати бояр и стрелецких командиров, связанных по рукам и ногам. Шорин стоять не мог, он был сильно избит, плевался кровью.

Один стрелец объявил Разину:

– Вот атаман, аки велел, всё царёвы люди, бояре поди. Мы жо стрельцы простые.

– Сам кто будешь?

– Фёдор Кремнев я, атаман. Стрелец московский, холопий сын…

– Вот що, Фёдор. Покуда за старшого быть тобе! А ну, стрельцы, с колодников оковы сымайте!

Стрельцы опять беспрекословно подчинились. Когда они смешались вместе с колодниками, и разношёрстная толпа обступила атамана, Разин обратился с речью ко всем:

– Слухай мени, браты! Ноне вы на землях казачьих, и таперича и стрельца, и пленника бывалого, и ярыжного человека¹⁵ я называю вольными казаками! Ступайте, аки вам станеть угодно! Кто захочеть уйти – пущай уходит, прямо щас! А тем, кто со мной желает вниз на Хвалыны уйти, добро пожаловать в войско казачье…

Он внимательно наблюдал за толпой. Отделилось несколько стрельцов и ни одного бывшего невольника. Стрельцы зашагали по сырой оттаявшей степи прочь от берега.

– А сих – Разин показал на бояр и стрелецких командиров, – В петле вздёрнуть! А Шорину перед сим исчо и язык вырвать!

– Атаманом сябя величаешь, а ведёшь аки разбойник! – встрепенулся один из связанных урядников. – То судом праведным кличешь шта ли?

– И по що ты тявкаешь, собака! – гаркнул Разин. – Тутова тобе на царёв двор!

– Я не тявкаю! Слово дозволь молвить…

– Хм… – смутился Разин, – Ну-ну, молви. Кто таков?

– Николай Бердыш я. Сын Василия Бердыша. Отец мой стрельцом бывал, а до него дед бывал, а до него его отец и его дед. Все мы, Бердыши, спокон веков у царя на службе при Москве. Служим веками справно, да почестей нам нетуть. И служба сия на рабство походит! По титулу я не холоп, да вот ни земель, ни добра не имею… Таково посчитай, я, урядник стрелецкий, от простого стрельца не отличаюсь.

Бердыш говорил негромко, степенно. Было видно, что он взволнован, но волнение это перебарывает. Выглядел просто, но в глаза бросались аккуратно постриженные тёмно-русые волосы и борода. Урядник явно следил за своей внешностью.

– Иж ты! Баешь-то ладно! А душа твоя пёсья! По що над невольниками измывалси? По що над людом довлел? – Разин посчитал речи Бердыша хитрыми уловками.

– А тябе почём ведомо? Ставили мени на судно над стрельцами, вот и путь держу с ними! А обид не чинил никому.

– Верно молвит, атаман, – вмешался один из колодников, – Нас не терзал, слова худого не сказывал, не ругалси!

– Да и с нами, стрельцами, хлеб-соль делил, – засмущался один стрелец и виновато посмотрел на Бердыша, – Ты прости, Николай Васильич, шта тябя повязали-то…

– Я сам просить за него хотел, атаман, – добавил Кремнев, – Енто добрый человек!

– Добрый, гутарите?.. – задумался Разин, он был немного смущён, – А ну, развяжите! Поди-ка сюды, Николай.

Бердыщ сделал несколько шагов в сторону атамана.

– А ежели отпущу, що делать станешь? К царю вернёсси?

– Коль отправишь мени – вернусь. Мени дела в миру боле нетуть! А коль с собой позовёшь – пойду! Пойду по доброй воле, ибо волен то во первой раз и буду!

– Щоб тобе! – заулыбался Разин, – В военном деле толк ведаешь?

– Ведаю.

– Що могёшь?

– Про ближний бой ведаю, аки людьми с пищали командовать ведаю, аки осаду аль оборону вести!

– Добро! Будешь голутвинцев сему учить! Ты таперича, Николай, вольный казак сяк же!

Казаки дружно поприветствовали помилованного стрелецкого командира.

– Атаман! А я тож с тобой желаю! – подскочил ещё один из связанных.

– Не, слухай, атаман, енто ж Сидорка Лютый! – дёрнулся другой колодник, – Ещё вчерась мени усю спину розгой покрасил! У, сын сатановий! – погрозил он кулаком бывшему стрелецкому командиру.

– То верно! – добавил Кремнев. – Гадина он да злодей!

– Вы собаки молчите! – крикнул Разин своим пленникам, а потом обратился к бывшим колодникам и стрельцам, – А вы, казачки′, гутарьте, исть ли средь бояр да урядников исчо люди добрые, вроде Бердыша?

Те засовещались. «Ну, Ерофей Ноздрёв, токмо…» «Ну да, Ерофей…» «Да-да, за Ерофеем худого не водилось!..»

– И кто ж ентот Ерофей?! – спросил Разин.

– Я, атаман, – поднялся высокий темноволосый, со сросшимися бровями и густой бородой, человек.

– За тобе гутарят! Що ж ладным людям – воля!

– Я с тобой ходить не буду… Уж не обессудь…

– Ну, дык ты волен таперича. Ступай, аки хошь!

– Я на царёву службу вернусь… Я царю служить пред богом поклялси. Всякому своё…

– А що ж мени сиё баешь?

– Коль ты честен, атаман, то и мени честным быть! Не любы тобе слуги царёвы, таково казни мени.

– Ишь ты, акой! – изумился Разин, – Царёвы люди – мени не друже! Но слово казака твердо! Коль я баял, що ты волен – ступай куды хошь! Токмо ведай – в иной раз не помилую!

Ноздрёву дали спокойно уйти. Тот напоследок подошёл к Бердышу, оба долго смотрели друг на друга, но не проронили ни слова. Повесить прочих бояр Разин поручил колодникам. Те с радостью набросились на своих бывших истязателей и ещё долго мучали их до казни. Казаки осмотрели захваченные суда, найдя большие запасы золота и оружия. А захваченной провизии, по грубым подсчётам атамана, должно было хватить до середины лета. Теперь струги могли смело двигаться в сторону Астрахани, в низовья Волги. Однако царицынский гарнизон никуда не делся, по-прежнему беспокоил Разина. Вечером он пригласил Бердыша, чтобы дать тому важное задание.

По плану атамана Бердыш должен был явиться к царицынскому воеводе и передать ему головы убитых бояр. А также сообщить о захваченной провизии и оружии. Разин велел сообщить, что на судах было взято двадцать пушек, хотя, в самом деле, их было только две. Главной целью было запугать царицынского воеводу, чтобы пройти на стругах мимо стен без боя.

Разин не боялся серьёзных схваток, но если бы гарнизон Царицына нанёс ощутимый вред его флоту в самом начале похода, то неподготовленные казаки из голытьбы могли испугаться и сбежать назад в северные донские станицы к бедной, но безопасной жизни. Там было надёжно и просто. А вот боёв под Астраханью и на Каспии Разин уже не пугался: разбегаться по диким степям, голытьба не решилась бы.

Бердыш ушёл утром следующего дня. День прошёл, наступил вечер, затем ночь, но посланник так и не возвращался. Самым худым исходом для Разина было бы решение воеводы пленить Бердыша, как предателя. Также он понимал, что Бердыш сам может предать его и остаться за стенами, рассказав воеводе правду о страхах самого Разина и вооружении его войска… Но атаман Бердышу верил. Если бы тот хотел вернуться на царскую службу, то бы мог уйти с Ноздрёвым. «А вдруг ить, собака, выслужитьси восхотел!? Що тогда…» На смену вере потихоньку приходили сомнения.

Ночь была бессонной. Несколько раз Разин надевал шлем, желая услышать подсказку. «Жди…», «Жди…» – лишь это слышалось ему. «Да щоб меня! Ыть разумом тронулся ужо… А мож сиё – простой шолом, що вои носють?.. Но и было ж Бесово Логово! И зверьё тамо было чудное! Не солгал Ермил, да голос я слыхал… Заправду ить слыхал! Аль почудилось? Эх, черти-чортушки! Самому толковать надобно, а не шолом напяливать!»

Задремал атаман под утро, а разбудил его сам Бердыш.

– Дело содеяно, атаман! – радостно объявил он.

– Эх, Николка! Ужо смекал – не воротисся! Ну, що? Гутарь!

– Вести ладные! Усё содеял, аки ты велел. Аки головы боярские с мешка вытряхнул, так воеводовы прихвостни, кто свалилси без сознанья, кто блевать прямиков в палатах стал!

– Хе, – усмехнулся Разин, – Енто весело! А що воевода?

– Воевода мне молвит: «А пошта тябе живот оставили?» А я ему в ответ, мол, наказы свои атаман передал. «Ну, везёт тябе», – воевода молвит снова, – «Шта ж, вступай на службу ко мени покуда!» «Не можу», – говорю, – «С вестью вертатьси мне велено». «Енто аки таково велено?» – он мне, – «Чаво я отвечу-то! Не пущу опосля ентого разбоя я казаков в город тем паче! И не впустил бы ране!» «А пушки-то», – я – ему, – «У тябя целёхоньки? Ежели казаки на приступ пойдут…» «Да, на кой тамо целёхоньки! Одне ржавые, иные косые, три-чатыре ладных найдутси… Усё шлём, да шлём царю челобитные, да без толку…» Я – ему: «Дык, десяток пушек-то тобе и везли, прочие до Астрахани…» «Чи!» – тот струхнул, – «Так чавой? У разбойников два десятка пушек новых?» «И пороху, и ядер вдоволь!» – я пуще пужаю. «А ты тады вертайси», – кажет он, – «Да разбойникам молви, шта пушек да ружей в Царицыне счёту нетуть, а надобно, дык выйдем и распужаем казаков ентих!»

– Так енто що? По усём зря боялись? – усмехнулся Разин.

– Дык, бес его ведает! Токмо ноне не преграда он казакам! Пройдём под стенами – залпу не даст! Испужается!

– Ну, Никола, будь моим друже отноне! Знатную ты службу сослужил!

– Чавой енто за службу? Я ж, поди, ужо не стрелец, а вольный казак!

– Ыть! За слово поймал, чертяка! – Разин похлопал его по спине. – Гей, Филька! А ну, разыщи усех ясаулов! Слово им баять желаю!

Лагерь, словно муравейник, засуетился перед отплытием. Казаки грузили на струги недавно награбленное добро и провизию, сгоняли лошадей на противоположный берег. Разин с удовольствием смотрел на это зрелище, вдыхая полной грудью степной весенний воздух. Высокое солнце в чистом лазурном небе уже пылало жаром, заставляя людей сбрасывать тулупы и оставаться в исподних рубахах.

Волга, полностью освободившаяся ото льда, по всей своей ширине украсилась десятками стругов. «Сякого флоту я исчо не видывал!» – радостно восхищался Разин. Перед отплытием он ещё раз надел шлем, и теперь уже будто бы услышал чёткий голос: «Вперёд, атаман! Теперь только вперёд! Тебя ждут славные дела!»

6. Родовая легенда

За окном старой дребезжащей «Газели» проплывали бескрайние волгоградские степи. В салоне было душно, приоткрытые окна и люк не спасали. В июле температура в городе и области могла подниматься до сорока градусов, в августе же достигала не больше тридцати. Но Игорю, привыкшему к сырому и прохладному климату Санкт-Петербурга, она всё равно казалась очень высокой. Он то и дело вытирал со лба горячий пот и прикладывался к бутылке минеральной воды. Ещё недавно вода была ледяной, только из холодильника, но после двадцати минут езды уже казалась тёплой.

Спутники Игоря шумно разговаривали, обсуждая привычные им темы. Рюкзаки и разобранные байдарки в чехлах иногда позвякивали, когда колёса транспортного средства наскакивали на очередную колдобину на дороге. Звуки эти, смешиваясь с голосами пассажиров, отливались своеобразной походной мелодией. Только веселей от этой мелодии Игорю не становилось.

Ещё несколько часов назад он сидел на скамейке у вокзальной площади Волгограда, понуро опустив глаза. Ольга обманула его…

Больше полугода Игорь жил предстоящим походом, возлагал на него все свои надежды. «В походе я проявлю себя с самой лучшей стороны! И как-нибудь вечером в тихой и романтической обстановке я во всём ей признаюсь! И она ответит взаимностью! Да, иначе быть не может… А потом? Уговорю её переехать в Питер! Да, уговорю… И мы станем жить вместе». Таковы были его мечты…

Игорь считал свои отношения с Ольгой полностью доверительными, думал, что она рассказывает ему в частых переписках все свои мысли, даже самые сокровенные. Он был уверен в этом. А вышло иначе…

Он приехал в Волгоград, ожидая встретить Ольгу на вокзале и в тот же день отправиться в поход вместе с её друзьями. Так они договорились. Но когда прибыл его поезд, а девушки нигде не было, Игорь позвонил ей и услышал роковые для себя слова. Причём эти самые роковые слова Ольга произнесла самым непринуждённым голосом: «Извини. У меня немного поменялись планы. На этой неделе я буду занята, потому и в поход не пойду. Я тебе напишу телефоны ребят, встретишься с ними…»

Игорь не находил себе места. Так поступила с ним девушка, которую он любил. «Пусть её чувства не были взаимными», – рассуждал он, – «Но должна же была существовать и дружеская солидарность, уважение…» Конечно же, он никуда бы не поехал, если бы знал, что Ольга откажется от этого мероприятия в последний момент. «Она ведь знала всё заранее!» – теперь с горечью понимал он, – «Знала, но не предупредила меня. Неужели, она думала, что этот глупый поход для меня важнее, чем она?! Неужели не понимала, что я приехал сюда из-за неё?! Может, она никогда и не воспринимала меня как мужчину, но зачем поступать так жестоко?!» Игорю хотелось заплакать, он еле сдержался. Грустный, разбитый, он прошёлся по вокзальной площади и приземлился на грязную скамейку. Ничего не хотелось! Разве что напиться.

Он приподнял голову, в глаза бросился огромный баннер «Царицын – Сталинград – Волгоград приветствует вас!» «Вот так вот», – подумал Игорь, – «Город, сменивший несколько названий, приветствует меня от лица каждого из них, а самая дорогая мне жительница города даже не захотела со мной встречаться…». Вернее Ольга не говорила ему, что не хочет встречаться, она сказала, что не может, что занята. «Не может! Занята! Тогда зачем было поддерживать это ненужное общение!» – негодовал Игорь, – «Я проехал почти две тысячи километров, а она занята!.. Она просто сравняла меня с дерьмом, как будто я недостоин простого внимания…»

Ольга была для него запретным плодом, целью, которой он хотел достичь во чтобы то ни стало. Совместный поход, по мнению Игоря, для этого подходил как нельзя лучше. Только демонстрируя свои лучшие черты в необычных условиях, как предполагал сам, он мог произвести на Ольгу такое впечатление, которое бы заставило поменять представление о нём, показать себя в ином свете. И тогда бы их отношения могли перерасти в нечто большее, чем просто дружба. А сейчас он мало того, что потерял всякую надежду на какие-либо сдвиги, так ещё и перестал быть уверен, что он с Ольгой вообще дружил. «С друзьями так не поступают. Даже не с друзьями, вообще с людьми… В её глазах я – ничтожество…»

Ни в какой поход идти уже не хотелось. Но обратный поезд, на который у Игоря были куплены билеты, отправлялся в Петербург только через две с половиной недели. Он, конечно, мог их сдать, добавить ещё немного денег и купить обратный билет текущим днём. «А если дешёвых плацкартных билетов не осталось, то можно добраться до Питера на автобусах, через Москву!» – также знал он, – «Жутко неудобно, но очень выгодно по деньгам».

Однако возвращаться домой сразу же после отъезда ему не хотелось ещё больше. Не хотелось объяснять родителям причину своего возвращения. Не хотелось, чтобы над ним подшучивали друзья, а тем более жалели. Жалость окружающих всегда его раздражала больше насмешек. А он познал в своей юности и то, и другое.

Игорю пришлось звонить по присланным Ольгой телефонным номерам и договариваться с участниками похода о встрече. Они должны были отъезжать через несколько часов от волгоградского автовокзала на арендованной «Газели». Автовокзал находился в пяти минутах ходьбы от железнодорожного, у Игоря в запасе было время, чтобы немного прогуляться по городу. Время было, зато не было настроения. Он предпочёл длительное ожидание на одном месте.

Новые знакомые приняли его ни тепло, ни холодно. Ни с кем из участников похода Игорь не был знаком. Все хорошо поприветствовали его, представились, хотя имена сразу же вылетели из памяти Игоря, но далее сосредоточились на общении друг с другом. Эта компания уже давно сформировалась в одном из волгоградских туристических клубов, и у каждого имелась куча тем для общения с одноклубниками.

А Игорь всё молчал. Потрёпанная «Газель» везла их уже довольно долго, и он, прислушиваясь к разговорам спутников, пытался запомнить всех, а также найти какие-либо зацепки для общения.

«Так… – обводил он взглядом пассажиров, – Нужно выучить всех по именам…

Самый разговорчивый, с красными щеками – это Паша. Постоянно смеётся, рассказывает анекдоты, шутит при девушках, иногда на грани. Главный юморист и рубаха-парень. Душа компании, все его любят.

Дима, видимо, его лучший друг. Гораздо более спокойный, но очень добродушный и улыбчивый. С густыми чёрными волосами и сросшимися бровями, под носом растут уже довольно грубые усы. Пришёл на место встречи с гитарой, значит, поёт и играет для всех, тоже центровая фигура.

Игорь, мой тёзка, самый старший из всех. Если остальным ребятам лет по двадцать, как и мне, то ему за тридцать точно! С длинными волосами и бородой. Рюкзак и костюм у него, похоже, самые дорогие, из профессионального туристического снаряжения, когда на остальных дешёвый камуфляж и прочая одежда, которую не жалко испачкать и испортить.

Лена и Вика – самые красивые из девушек этой компании. Вообще красавиц здесь нет! У всех изъяны! Но эти две выглядят лучше остальных. У Лены бледное лицо, сухие русые волосы, завязанные хвостиком, и тонкие усики под носом, зато стройная фигура, сочные груди и бёдра. Если бы вместо походной одежды она бы оделась во что-то более красивое, а ещё воспользовалась бы косметикой, то, наверное, от неё было бы глаз не оторвать. У Вики более грубая фигура, талия чуть шире, а бёдра чуть уже, зато она смотрится как-то более раскованно, доступно, может быть.

А вообще, пока сидел на вокзале, столько красивых девушек видел. Ещё и жарко, на всех минимум одежды. Так что, эти две не сравняться с прочими волгоградками…

Да и Оля эталонно красивой никогда не была! Что я в ней нашёл? Круглое лицо, маленькая, почти плоская грудь, вся такая тощая… Но глаза… Конечно, глаза. Большие, серо-голубые. До сих пор стоят в памяти! Люблю её!..» – невольно мысли Игоря постоянно устремлялись к девушке, которая столь подло обошлась с ним. Как ни хотел он эти мысли отогнать, всё равно они возвращались. Душевная рана была слишком свежей. Он попытался снова сосредоточиться на своих спутниках и не думать об Ольге.

«Вот Настя. Вроде симпатичная лицом, такая улыбчивая, разговорчивая. Но довольно полная. Краем уха услышал, что занимается тяжёлой атлетикой. Зачем? Зачем девушке тяжёлая атлетика?! Лучше бы занималась подвижным спортом, может, стала бы более стройной, красивой…

А Света вообще самая страшная! Прямоугольное лицо, подбородок кирпичом, ровные щёки и скулы, на них прыщи. Ещё короткая стрижка! Так совсем на мужика похожа! Формы – никакие! У неё, наверное, и парня-то никогда не было!

Женя кажется самым молодым, лет семнадцать-восемнадцать. Ниже всех ростом. Конопатый, с рыжими волосами. Голос как у ребёнка, да и выглядит также, младше своих лет. Говорит про институт, хотя я бы подумал, что учится ещё в школе. Но вроде довольно бойкий.

А вот Антон самый зажатый. Всё время молчит. Отвернулся ото всех. По внешности – типичный ботаник. Наверняка, жутко занудный, если начать с ним о чём-то говорить.

Саша чуть выше и крепче всех остальных. Но немногословный, и улыбается редко. Ваня – самый неприметный. Вроде бы общается со всеми, но внимания ему отводится мало. И по внешности такой же. Нет каких-то запоминающихся черт. Да уж, его неприметность – это первое, что запоминается.

И Стас – руководитель похода! Тот самый знакомый Оли, который это мероприятие и затеял…»

Негативное отношение к Стасу родилось у Игоря ещё до начала похода. Когда он спрашивал Ольгу о том, какие отношения её связывают с этим знакомым, она отвечала, что тот для неё близкий друг. «Насколько близкий?» – задавал сам себе, не ей, вопрос Игорь. Он просматривал по социальным сетям, как близко Ольга и Стас общаются, отслеживал их публичные обмены комментариями, просматривал фотографии, где они были вместе. И Игоря охватывала ревность. Точного ответа он не мог получить, дружба ли это, или что-то большее. А напрямую спросить Ольгу не решался. Он вообще спрашивал о её личной жизни как-то косвенно. Потому что боялся. Боялся, что у Ольги до похода появится парень. «Может так есть?» – думал он теперь, – «Просто я об этом не знал… Нет! Она же мне говорила, что не хочет пока ни кем заводить отношений! А Стас? Стас… Странно, у этих туристов, судя по разговорам, такая состоявшаяся команда, а Ольгу здесь никто не знает. Значит, Стас её намеренно звал! Хотел, чтобы она пошла. Зачем? Сомневаюсь, что из-за профессиональных навыков. Сомневаюсь, что походникам нужен психолог! Выходит, он тоже многое возлагал на этот поход в плане… Как и я…»