Он прибежит, как будто жеребёнок весел,
отбившийся от табуна.
Ему на лоб гирлянду мы повесим
из бубенцов ночного серебра.
Идём его встречать всем миром света,
с надеждой, что он первый
и не похож, на дни другие в эстафете,
мерцающие, гаснущие где-то.
Я думаю, что день последний,
похож на паровоз,
на всех парах ревущий,
сжирающий угля обоз.
Эй! Кто там заправляет?
Постой последний день.
Что там впереди? Никто не знает.
Вселенская мигрень.
Какой он этот день, земле об этом невдомёк,
лучистым, голубым, кровавым,
она его возьмёт
и будет дальше править.
Он маленькая дверь надежды
в новогодний день, хотя
и не похож на дни другие. Как и прежде
нас всех объединяет он не зря.
Укрась нас чистотой своих желаний!
Пусть бедные людские сутки
мерцают над столькими усталыми сердцами
и дарят всем счастливые минутки!
С Новым днём и годом!

Перед смертью
(последние мысли Стива Джобса)

Я достиг вершины бизнеса!
Все думают, что это моя жизнь. Я каюсь!
Это лишь успех генезиса,
если не говорить о работе, то я признаюсь,
есть много того, чему я рад
и вообще, богатство, если понимаешь
– это только в жизни факт,
к которому просто привыкаешь.
В настоящий момент я в палате,
лежу и жизнь вспоминаю.
Прикованный к больничной кровати,
очень осознанно понимаю,
что богатство и признание,
которыми я так гордился, поверьте,
потеряли свое значение,
перед лицом наступающей смерти.
Когда в темноте я вижу вдруг,
свет аппарата жизнеобеспечения
и слышу механический звук,
то чувствую смерть и её приближение.
Дыхание Бога где-то совсем рядом.
Теперь, когда денег у меня много,
самое время подумать об ином,
никак не связанном с богатством.
В жизни есть более важные вещи!
Например, постижение смысла красоты.
Для кого-то это внимание женщин,
другим искусство и детские мечты.
Постоянная гонка за наживой
превращает человека в марионетку.
Это может быть с каждым,
тогда жизнь закрывается в клетку.
Богатство, которое наживаешь,
невозможно взять с собой на тот свет.
Все, что можно унести понимаешь,
это воспоминания о любви прошедших лет.
Вот настоящее и ценное богатство,
которое должно следовать за вами,
сопровождать вас в другое царство
и дать силы двигаться с мечтами.
Бог наделил нас чувством,
чтобы мы могли рассказать:
о своей любви к близким,
как любовь может преодолевать
огромные расстояния,
ведь у жизни нет предела,
забраться до высот достояния,
вашего любимого дела.
Все находится в ваших руках.
Идите, куда зовет сердце.
Самая дорогая в Мире кровать,
это койка в больнице.
Имея деньги, можно людей нанять,
которые будут заботиться о вас,
но болезнь никто не сможет забрать,
даже если будет огромный аванс.
Можно найти любую вещь.
Но только одну, если её потерял,
уже не восстановишь это жизнь,
которую ты всегда покорял.
Неважно, сколько вам лет
и чего вы добились за жизнь.
У нас у всех наступит момент,
когда занавес опустится вниз.
Ваше сокровище – это семья!
Любите близких и всех иных!
Берегите не только себя,
заботиться надо и о других!

Обетованный

В лицо свободе я гляжу один:
она ведь тут, а я из ниоткуда,
мне суждено накапливать морщин.
Ерушалайм – божественное чудо!
В зените солнце щурит взгляд,
тут дышишь грудью в полный вздох,
здесь каждый камень точно свят
и нет причин для опрометчивых шагов.
Кругом узкий и радостный простор,
смотрю на прошлое я в оба глаза,
мне расширяет русский кругозор,
восточный дух до полного экстаза.
Как понимать, из каменных равнин,
все прорастает, почти повсюду?
Мы это все наглядно зрим,
нас восхищают результаты чуда.
Труд Народа, предков от Иуды,
есть подвиг жизни и необъясним,
нет у поколений грядущего испуга,
а древний дух всегда непобедим.
Здесь больше неба, я тут бродить готов,
стихи писать безмерно, состраданием,
чтобы метафор разных русских слов,
восток воспринимал с моим признанием.
Все осторожнее желание «напиться»,
пыл угасает для застольных встреч,
быстрее здесь гораздо простудиться,
если будешь тщательно себя беречь.
Слова теряют запахи греха,
признания тонут, как взгляд на рифе
и все длиннее мысли и строка,
а запятая прерывает звуки рифмы.
Наступит пробуждение начала,
по телу соленая вода скользит,
воды вокруг ничтожно мало,
а бром повсюду в воздухе парит.
Играют дети с утра и очень долго,
шныряя по площадкам бесконечно
и реют флаги бело синие гордо,
хотя нет ветра, но место это вечно.
Я переместился на песчаный восток,
окунулся в пустынную гладь,
на реке Иордан не заметишь буёк,
это место будет меня охранять.
Здесь жизнь мне так близка,
в чужих краях не спится
и обнимает одиночества тоска,
Алтай ночами только снится.
Я должен жить, ведь я еще не умер
и вальс из гроба, да снова в колыбель,
чужбина долготы, жужжащий зуммер,
переходящий в умеренную хмель.
Не утешит меня Париж одичалый
и карнавал не скрасит грусть,
не растрогать Шопеном Чалым,
тошнит от виски, ну и пусть.
Мое сердце есть рок любви.
Любовь и страсть в одних оковах,
мне чувства эти так близки,
что я блужу на их просторах.
О любви скучаю до утра,
всю ночь служу заветной цели,
той женщине, которая добра,
а чувства греют одиночество в постели.
Любовью дышит этот сон
и слух щекочет,
я слышу звука метроном,
в мозгах стрекочет.
Вот виден пламенный закат,
как красное вино,
завис в очередной Шабат,
на горизонте уж давно.
Губами и улыбкой,
произнесу на радость вам,
словами, очень зыбко:
«Шабат, Шалом!» Ле хаим!

Муза – ангел языка

Я адепт и постоянный скиталец седой,
растворился в европейском пространстве.
Пик путешествий достиг точки той,
где неясно, что будет дальше.
Воспринимать ли Иисуса, как только миф,
или как признак болезни души,
искусство представляет его как позитив,
превращая героев искусства в святых.
Незаурядная способность поэта
творить, когда его покидает рассудок,
осознанный разум при этом,
наступает в ночное время суток.
Поэта движет инстинкт и мудрость.
Поэзия есть продукт наших чувств,
а сознание творит чудовищность
и помешательство внезапных безумств.
Муза есть наш Ангел языка!
Муза, словно старшая дама,
ее голос неумолим наверняка,
как жены, или даже мамы.
Она диктует независимо от того,
где и как поэт проживает.
Жить и писать глаголы, от чего
абсурдно их в оборот вонзая,
ибо литература имеет,
прошлое неизмеримо огромное,
чем индивидуум сеет,
независимо от его родословной.
Поэт в принужденном изгнании,
вообще то конечно, в целом,
живет в перманентном скитании,
всегда под чьим-то прицелом.
Он просто ретроспективное,
смотрящее вспять существо.
Его реальность активная
и в будущем оно естество.
Во всем Свободный поэт,
если он терпит поражение,
никто не винит его силуэт
и он не просит прощения.
Мне часто снится, что я еще пишу,
там в России, где мой язык и подиум,
но как не трудно мне, отчизне я служу,
намного проще умереть за Родину.
Лирика очень зависит от духа музыки,
она не нуждается в образе и понятиях,
на столько, что позволит сама музыка
и ставит их рядом в пылу объятий.
Поэзия не выскажет ничего человечной,
что безгранично уже заложено в музыке,
что принудила поэта к образной речи.
Музыка высшее творение на любом языке.
Язык не может обнажить суть музыки,
но он прикасается к ней силой поля.
Поэзия является излучением лирики
в образах, а сама музыка есть воля.
Воля для выражения в образах власти,
от шепота симпатии до раскатов безумия,
пользуется всеми участками страсти,
для человеческого блага и благоразумия.
В любой музыке Моцарт живет,
если есть черное, то это Малевич,
в каждом голосе Карузо поет,
а ямбом писал Александр Сергеевич.
Эйнштейн мысленно проник в свет.
Гитлер не смог весь мир захватить.
Всё, что Ленин написал умный бред.
Пингвин не может в небе парить.
Райские птицы поэтов, окольцованы,
судьбу каждому укажет перст,
над их монументами кружат вороны.
С ними рядом будет вечно крест.

Образ веры

Я иду, сутулясь под тяжестью лет,
а прошлая жизнь дышит мне в след,
ощущалось какое-то время спустя,
шуршание страниц, слегка шелестя,
которые оставил мой отец по сему,
перед уходом в предсмертную тьму.
Он так и не принял Господа веру,
принимая Всевышнего за химеру,
не дочитал он Ветхий Завет,
но очень хотел увидеть Тот Свет.
Поступь была стариковски тверда,
запомнил я образ его навсегда
и душу открыл перед сводами храма,
во мне происходила сознания драма.
Я не с рождения почувствовал крест,
полвека носил атеизма протест
и когда окунувшись в святую купель,
я увидел в будущем свою колыбель.
Засветился мой путь и расширялся,
старым грехам совсем не гнушался
и время неслось по нему без звука,
я понял, что вера есть добрая мука.

Если один лежишь в огромной спальне,
с бессонницей, закрывшись на замок,
понимаешь, что может быть печальней,
чем безысходность, когда ты одинок.
В часы ночные, предметы тяжелее
и мыслей скрежет глотает тишина,
подушки, покрывала кажутся белее
и пустота зеркал отражена.
Осень за окном, суровое дыхание,
будто в комнате томительный покой
и тянет в край любви разочарований,
наедине с написанной строкой.
Душно, ни ревность, ни старость,
не удаляют эту опухоль ночи,
где-то в душе шевелящийся нарост,
колит и трет судьбы позвоночник.
Во внешности спящей чей-то сторож.
Молчание, как пауза, мыслей занятие,
считывает предсказание, как сон Божий,
стихами, пульсом, часами, заклятием.
Жарко. Так глина в руках задыхается,
чтобы стать чем-то на нас похожими,
жизнь коротка и быстро кончается,
значит умрем простыми прохожими.

Тени людей, как призраки ходят,
жизнь города совсем без надежд,
в небе бронхит ошалевший воет,
настигая несчастных, одиноких невеж.
Духовный разлом в мозгах свирепеет,
молодежь без идеи тоскует с пьяна,
интеллигенция вырождаясь, тупеет,
а будущего даль безнадежно черна.
Что будет? Если соберутся бродяги,
а мелочи не хватит, чтобы пожрать
и снова баррикады, оковы, ГУЛАГи,
власти не имущие начнут воевать.
Россия моя, страна бескрайняя,
ты похожа на сумасшедший дом,
у человека судьба печальная,
обреченность есть его синдром.
Очнитесь, выйдем на простор
и посадим семя на поле чудес,
пусть зайдет из недр приговор,
чтобы народ России Воскрес!
Вселенная теряет звёзды, как мелочь,
люди торжествуют в войнах и цирках.
Поэты молчат, не понимая слова «вечность»,
а чудаки в цирках танцуют на опилках.
Действует сила народного волнения,
как песня дикая, как красное вино.
Это революция, пустое наваждение,
бессмысленно вошедшее в окно.

Да, есть камни, чтобы строить и ваять,
будут жертвы, чтобы помнить и молчать,
есть патроны, значит, будут их стрелять
и в отчаянии за конституцию кричать.
Мы напряжения в молчании не выносим,
в стихийном лабиринте иноземный бес.
Мы снисхождения гуманитарных просим
и положительных эмоций ждем с небес.
Подлинно во мне печаль живет,
душа висит над страхом пустоты.
Поэзия от бездны не спасет,
за все в ответе лишь кресты.
Лети душа над колокольней ввысь,
пусть вечность на каменных часах,
показывает будущему мысль,
начертанной кириллицей в стихах.
Настал и мой черед живой,
чувствую крыльев размах иной,
мысли сами летят стрелой,
в строфы рифмой, одна за другой.
Мой маятник души и глух и строг,
в висках стучит запретный рок.
Я открыл в себе лазоревый грот
и не жду, когда смерть придет.
Исчерпав свой путь, я в срок вернусь
и ответить за написанное не боюсь.
Из-за морей стране родной оглянусь.
Зайду в Храм и до земли поклонюсь.
Утроба есть памятник кровотечению,
страшной болью закрученная труба,
лаз из неведанного, да в провидение,
начало судьбы, всей жизни раба.
Траурными вариациями в столетний переход,
тревожась надеждой до неба добраться,
свою тень помещал головою в пролет,
чтобы из бедности на свободу прорваться.
Бежал, пораженный хохотом грешника,
по судьбе, лабиринту без остановок,
похожий на клоуна, злого насмешника,
измученный от недомолвок и рокировок.
Запутался в блеклых сетях невезения,
отмечен за вольность свою небесами,
внезапно оглашенный за откровения,
окропил я золотом мечту с куполами.
Затем стремился в разгоряченном раже,
пробиваясь через жестокие реальности,
пролетал косые кошмары и ужасы даже,
пережил все тюремные шалости.
Многие инфернальные признаки зла,
ссор чешую и обертки болезней,
запихал в чемодан, отнес на вокзал,
спрятал от глаз, засунул под лестницу.
Себя загоняя, спешил до последнего,
с одышкой такой прямо в пропасть,
где осталась идеология мышления,
да забытая, галдящая молодость.
Люблю за баварской кружечкой пива,
читать бредни и горечь писания,
ждать реакцию оппонентов терпеливо,
чтобы повергнуть себя в истязания.
Жизни поход из тайги и песка,
в ликах и жестах навеки остался.
Страстью избыточной освистал,
жажду не утолил, но пробрался.

День каждый раз кончался на дворе,
первая звезда на небе появлялась.
Закат, как кровь, висел на топоре,
отражаясь в небе, солнце любовалось.
Дом закрыл. Ворота на замок
и земля по совести остыла.
При свечах библейский слог,
сам себе я бормотал уныло.
Облака закрыли луч звезды
и вода в реке студеная чернела.
Чище смерть, чем муки от беды,
а земля правдивей и страшнее.
Догорали свечи и во мгле,
тишина настигла внутренние своды,
продолжал молиться я во тьме,
за свет и благодушие природы.
Рассвет пошёл, уже светало,
петух горланил во все горло,
жить продолжал, как бы с начала.
Образ веры действовал покорно.

Господи, Всевышний! Помоги!
Народу русскому расправить плечи.
Пусть у них всегда чей.
цветут сады
и никогда не гаснут в Храме свечи.
Дай в каждый дом насущного вполне,
достаток провианта и разного вина,
сознания каждому в заботе о семье,
чтоб все богаты были, не только Родина.
Постиг я тишину Его безмолвия,
под шорох тлеющих свечей,
без грома в небе засияла молния,
как знак божественных лучей.

Кошмар

Абсолют нашего государства это кошмар,
порождает и компрометирует друг друга,
так как долго горел коммунизма пожар
под контролем демократического круга.
Мы живем, не чувствуя пульса страны,
под надзором кремлевского Чудотворца,
наши речи уже за углом не слышны,
а слова его, как у прошлого горца,
абсолютно тяжелы и верны.
Кругом стая кровожадных вождей,
в них столько мучительной злости,
лизоблюдов, чиновников, не людей,
забивающих его указы, как гвозди
в наши души без конкретных идей.
Нам не понять их суть пространства,
им наплевать на пульс толпы,
народ наш, обреченный на мытарства,
приобрел из опыта свои черты,
быть быдлом и терпеть тиранство.
Скажите мне, если не солгали,
какие на меня поставили флажки,
какой свободой меня околдовали?
Чужая речь мне станет оболочкой,
лишь мысли будут Русской строчкой.
Я книгой стал, которая вам снится.
Мой дед мгновенно был расстрелян,
на много раньше, чем я успел родиться.
Теперь образ свободы обесценен,
в нас ген живет и мы способны защититься.
Я неустанно рву повествования нить,
в запутанных погонами скандалах.
Мечусь туда-сюда, не знаю, как же быть,
подобно року, живущем в децибелах.
Быстрее хочется все это позабыть.
Я морю говорю, шуми без всяких дум,
мне написать про все не доставало,
под твой ласкающий прибоя шум,
как в прошлый раз мгновенья будет мало
и недостаточно для жизни будет сумм.
Я выброшу эпитеты из речи,
ведь всё равно стекло не укусить,
сосредоточу мысли без наречий,
я не могу в таком кошмаре жить,
быть в обороте всех противоречий.
За ложные, незаконные деяния,
лихая плата может долго ждать,
со мной мои, любимые скитания,
страницы перелистывают вспять
и вновь пишу я про свои страдания.

Монолог

Пишу свой бесконечный монолог
проблемами зажатый в переплет,
и в душу пытаюсь углубиться,
чтоб жизнью вдоволь насладиться.
Я стал похож на стрелку циферблата,
меня караулит суровая расплата.
Гнетёт меня мое безделье,
души тревожное похмелье
и ужас, что я стал не тот.
Не представляю, что произойдет.
Нет места, куда от слов своих деваться,
со смыслом жизни невозможно расставаться.
Вернись! Любовь свою прошу
и к ней свои молитвы возношу.
Не отдаляйся! Остановись! Прости!
Надежду рядом быть, держу в горсти
и молча к тебе протягиваю руки,
избавь меня от равнодушной муки.
Нет смысла громко так кричать,
бессмысленно за что-то причитать.
Я поражен присутствием маразма
и непонятного для меня сарказма.
Ты гонишь жизнь по острию ножа,
но не любви, покорности служа,
а наша дружба превратилась в тяжбу
и ждет она, что я отвечу так же.
Ты желаешь решать свои проблемы,
но не готова на крутые перемены.
А я за все, что полюбил в тебе,
теперь не нахожу в твоей душе.
Я задыхаюсь от ревности,
держу энергию верности,
из времени плету одиночество,
а язык превращаю в творчество.
Неблагодарное ремесло поэта,
заставляет присесть на диету.
Я совсем уж и немолодой,
хожу с бритой и седой головой.
Свой пыл мужской я сберег,
ведь годы мужчине впрок.
Только ты – жена души моей,
нет тебя красивей и милей.
Я мечтой о любви истомлен,
но от тела твоего отлучен.
Тело водолея – мечта поэта,
таит интригу и шарм для сонета,
в нем есть все, о чем мечтать,
и для творения оно благодать!
Я чувствую в теле – военный квартал,
на нем только я – я твой генерал.
В венах и генах живет доброта,
все для тебя, но ты вовсе не та.
Когда же я слышу шепот плача,
ты говоришь что, будет иначе.
Птицы тоже за горизонт стремятся,
но они стаей повсюду гнездятся.
Долгий путь пришлось мне пройти,
чтобы понять, что нет вечной любви.
Слова любви для водолея утешение,
Божественный сосуд для вдохновения,
не сохранить влюбленности и страсти,
во всей красе твоей и твоей власти.
И пусть без звука идет наш диалог,
ведь ты поймешь когда-то силу строк,
а наши души все равно соприкоснутся,
тогда и сможешь ты в себя вернуться!
Молчание – есть мысли, но без слов,
они берутся из прошедших снов.
Да нам с тобой разлука суждена,
когда наступит просто тишина,
но не сейчас, а после нашей жизни,
когда я не смогу купаться в эгоизме.
Быть может вечность это сон небес?
Мы не находим синоним для словес
и перемешиваем вещи и слова,
битком словами забита голова,
а секс мы путаем с любовью,
любовь не терпит суесловие.
Она – предвестник бушующей речи
и взгляд прощания при встрече.
Жизнь наша это только разговор.
Речь хаоса из слов и просто вздор,
лицом к лицу и губ движений,
упреков и бесконечных возражений.
Я жду, когда же ты придешь
и мне свою улыбку принесешь,
вновь объяснишься своим взглядом
и станешь близко, а не рядом.
Вот ты, крадучись, на рассвете,
придешь любя, мечтой согрета
и страстью окропишь мою постель,
я буду ждать, пусть скрипнет дверь.
И мы соединимся плотью до изнанки,
без слов, обид и перебранки,
исчезнут мысли всех утрат,
как много лет тому назад.
Губами молча наслаждаясь
и лишь мгновением упиваясь,
мы сможем выплеснуть всю страсть,
оргазмом утолиться всласть.
Меня тревожит сон в ночи,
и каждый раз огонь свечи,
я заклинаю и ревную,
тебя я глажу и целую.

Пятая точка

Мчится жизнь моя вне закона,
лишь добрую память о тебе берегу,
нет креста на мне и медальона,
но я в любви настоящей в долгу.
Нет зеркала, где образ твой застыл
и взгляд струится из души на мир,
если руки взметнутся вместо крыл,
то ты возглавишь журавлиный клин.
Твой облик, будто бы с холста,
сошел классической походкой,
не ведома твоя немая нагота,
ты нежность хранишь за перегородкой.
Твоя веселая улыбка, не шутя,
несет безмерность твоей власти,
а смех, как у малого дитя,
восторг царит от радости и сласти.
Я обнимаю твой портрет
и мысленно вхожу в него игриво,
на свете женщин просто нет,
кому бы так, писал я горделиво.
Скажи, в чем правда у любви?
Что говорят об этом розы?
И звуки чувства, до ре ми?
Уж точно, не в постельной позе.
Когда полюбишь, то поймешь,
что её не забыть никогда,
если счастье свое вдруг найдешь,
то останешься с ним навсегда.
Ты просто уникальна
и в облике твоем,
любовь маниакальная,
господствует во всем.
Буду любить тебя бесконечно,
пока континенты с мест не сойдут
и океан не иссохнет беспечно,
а рыбы нам Сулико не споют.
Я буду в паутине световой
по миру тленному скитаться,
жить там, где воздух голубой,
свободой жизни наслаждаться.
Нет, трагедий не вернуть,
а землю где-нибудь да обрету,
не потерять бы веры суть
и сохранить любви мечту.
Захороню опальные стихи,
в душе небесный камень блудит,
я не сужу тебя и, боже, не суди,
судьбу за то, что с нами будет.
Люблю тепло, твое дыханье,
ты это ты, явь это явь,
мое в стихах тебе признание,
сильней и откровенней клятв.
Мы где-то рядом, я и ты,
обличенные в одну оболочку,
пусть совпадают наши мечты,
я влюблен в твою пятую точку.

Память с черной полосой

Вода огромной реки, проносится боком,
мимо барнаульских холмов, бурля потоком.
Деревянный город спит в ночи, сопит уныло,
а жителям снятся все те же сны, про то, что было.
Уверенно шествует смерть, ползёт по карте,
все те же трамваи ЧТЗ и ямы на сером асфальте.
Дети похожие на дедов, охраняют могилы,
вспоминая своих отцов, которые еще живы.
Всюду запах полей, люцерны цветущих
и тот же угрюмый народ, с утра бредущий.
Время подчиняется вселенским поводьям.
Кому рассказать, как жизнь проводим?
Может луне, пусть приливами правит не так вяло,
облакам гонимые ветром, как сползающее одеяло.
Кому душу открыть? Тем, кто уже в могиле?
Может тем, кто с похмелья, они счастливые.
Как объяснить корням, в ледяном сугробе,
что наши мысли не там, а шляются по Европе.
Грустно от могильной доски и мороз по коже,
память с черной полосой не станет моложе.

Цепочкой лет окованы эти рифмы,
дни уходят в одну бесконечность,
а недоступность эллинских Нимф,
хранят мгновения и скоротечность.
Смерть выбирает слабых у порога,
ей не нужны поля и перелески,
внезапно, раз, и переходит дорогу,
поймает жизнь в намеченном отрезке.
Ушло от нас безвременное племя,
еще в рассвете сил, цветущей бахромы,
оставив тяжесть и прожитое бремя,
суровым дням, где доживаем мы.
Они допели уже все свои куплеты
и полегли в готовые могилы,
оставив сиротам на память силуэты
и край земли на кладбище унылом.

Будем помнить их без сомнения,
мир без тела не будет пуст
и не исчезнут их творения,
осталась память рук и звуки уст.
Что нам судьба еще готовит?
Повод к разлуке сильней её смысла.
Когда нет слов, молчание глаголет
и наполняет пустоту эгоизмом.
Тучи разогнать может ветер,
стихия в природе бессмертна,
у каждой смерти есть свидетель,
который в будущем однозначно жертва.
Всех нас ожидает место в могиле,
под грудой цветов и пением птиц,
там где лежат и раньше жили,
в вечной темноте и тесноте границ.
Смерть неожиданно встречает,
она бывает всегда с другими,
её не ожидают, а провожают
и дни становятся роковыми.

Дамы и господа, и все дышащие,
жующие, пьющие и просто спящие,
мыслящие и включенные в круговерть.
Вас всех поджидает внезапная смерть.
Смерть меткий стрелок и не надо воображать,
что вы здоровы и вам ничего не может угрожать.
Смерть потребует от вас расплатиться,
за то, что пришлось вам на свет появиться.
Смерть врач, к ней каждый на прием придет,
она вылечит и денег за это не возьмет.
Смерть постучится и успеет вам предложить,
два метра земли за бесценок купить.

Черный мундир и черный халат,
чернеет кровь, если дури игла,
вонзает в вену смертей каскад.
Чернее черного творятся дела.
Ночь без луны полуночная мгла
и тьма не чувствует силуэты теней,
как только потухнет в топке зола,
черный уголь становится еще темней.
В черном небе висят черные тучи,
черные мысли сидят в голове,
а чёрный день всегда невезучий,
есть место черное в каждой судьбе.
Двигалась процессия под траурный аккорд,
чернела полночь, чернела память,
черные строчки вошли в некролог,
черные птицы продолжали каркать.
Черная излучина, черный календарь,
до черноты замучила, черная вуаль.

Сокрыты небеса, следы и тени.
Играет колокольный перезвон
там, где быстрая вода в помине
по бражникам, ушедшим на поклон.
Воскресли своды, письмена
внутри всепоглощающего света.
Лишённые согласных имена,
парят, как птицы Ветхого Завета.
Не слышно стонов мучеников веры,
размыты временем года на стенах,
дрожит мотив, и покаянные напевы
ласкают слух, его касаются несмело.
Лампады, кольца, кружева, всё – храм.
Всё – в матовом, пушистом дыме.
И колокольный звон навстречу небесам
над Барнаулом поднимает Нимбы.