Buch lesen: «Сон цикады»

СОН ЦИКАДЫ

Михаил Ливант

2024 год

Предисловие

В детстве я был очень впечатлительным. Стоило посмотреть хороший фильм, прочитать книгу, поиграть в компьютерную игру – меня тут же захватывала неведомая эйфория. Сознание будто бы отказывалась возвращаться в реальный мир. Я начинал подражать любимым персонажам, говорил заумно (как мне казалось), даже ощущал какую-то силу. После просмотра, например, Гарри Поттера, я надевал очки своей бабушки, рисовал на лбу молнию, и начинал вести записи, найденными во дворе, голубиными перьями. Маму, порой, это пугало. Помню, как она переживала: «Опять он делает эти письмена! Надо его сводить к психологу». Поэтому долгое время мне не разрешали смотреть боевики и помногу играть в компьютер. Но как остановить сквозняк из разбитого окна? Назвать выдумки в моей голове тараканами было бы, пожалуй, не совсем верно. Ибо их там жило столько, что скорее подошло бы сравнение с муравейником или пчелиным ульем. Долгое время это не давало мне покоя. Я не мог нормально спать, а в десятом классе у меня начались мигрени. Конечно, было много способов заглушать бесполезные мысли. Учеба, спорт, музыка.

Однако, по-настоящему всегда помогало лишь одно. Писать. Придумывать истории, сочинять стихи, излагать мысли в любом формате. Грустное, весёлое, по-детски наивное, по-взрослому странное. Когда мысль остается на бумаге – это будто сосед за стеной закончил делать ремонт. В голове тишина и приятный покой. На какое-то время. Мысли всегда приходят вновь…

Писать я начал еще в школе. Разумеется, творения были очень далеки от совершенства, но иначе мне было никак. Что-то я отправлял на конкурсы. Иногда даже выигрывал. Но большая часть написанного оставалась на рандомных листах бумаги и жестком диске лэптопа. Мои родственники, друзья, знакомые не раз читали мои рассказы и стихи. Но даже когда очень близкие люди называли меня писателем, я каждый чувствовал себя, как мошенник. Писатель – великая профессия, доступная не просто талантливым, но, что более важно, терпеливым людям. Собрать произведение, да так, чтобы получилась хорошая история – это скрупулёзная работа, требующая больших человеческих ресурсов. Писатель – есть архитектор, способный создавать целые миры, да так, чтобы каждый читатель мог увидеть всё без картинок. Писатель – звание, которое нужно заслужить, желательно путём всеобщего одобрения. Пишу я давно, то правда. Но чтобы действительно именоваться писателем, нужно, как минимум, снискать признание толпы беспристрастных незнакомцев.

Для этого я представляю на ваш суд небольшой сборник рассказов. Разного толка и настроения. Писалось это в разные отрезки моей пока еще не очень длинной жизни. Надеюсь, вы найдете их занятными.

Богомол в шляпе

На высоком пышно лиственном дереве жил богомол. Звали его Камбердашерлик. Но никто не мог выговорить такое имя, поэтому все называли его Старичок. Все богомолы называли его Старичок, и не богомолы называли его Старичок. Сначала это была как бы шутка. Мол только у стариков может быть такое сложно выговариваемое имя.

 Время шло. Специально ли, или по воле судьбы Старичок начал соответствовать своему имени. Он пережил всех своих друзей и родственников. Те, что появились позже уже стали менять поколение за поколением, а Старичок все жил да жил. А почему? Да потому что была у него одна слабость. Слабость, которая, как ни странно, и продлевала Старичку жизнь. Дело в том, что Старичок безумно любил носить шляпы. А поскольку шляпу, так или иначе, лучше всего носить на голове – ее Богомол терять вовсе не торопился.

 Хотя соблазнов хватало… На дереве, где жили богомолы, по обыкновению кипела социальная жизнь. Иной раз пройдет мимо юная представительница того же вида… Улыбнется, посмотрит в глаза, да так хулиганисто, что в миг начинаешь путать белое с черным. И какова походка… Стройные шесть ножек так плавно и зазывно проходили по древесной коре, что нельзя было не подивиться столь изящной грации. А глаза… Как две игривые капли вулканической росы, намекали на пыл и трепет.

Но…

По велению матушки природы стоило самцу богомола поддаться сему трепету – позыв грозил немедленной реинкарнацией в угоду следующему поколению. Гильотина любви – не иначе. Хотя, при всей жути процесса спаривания, данные условия абсолютно никого не смущали. Таков жизненный устой богомолов. И сам Старичок был бы отнюдь не против.

Но… Он даже не мог представить финала, при котором он бы не смог больше надеть шляпу. А шляп у него было немало!

 Стильный бордовый хомбург.

 Гэтсби в клеточку.

 Повседневная коричневая федора.

 Соломенный ботер.

 Туристическая бонни.

 Бейсболка.

 Панама.

 Берет.

Даже официальный черный цилиндр для особых случаев… Таких, как первое УЗИ по беременности у знакомой и одномоментные поминки товарища…

 В общем Старичок держался стойко, подчеркивая свой добровольный целибат истинным классовым шармом. И, вдруг, произошла неожиданная встреча, которая заметно колыхнула привычный жизненный цикл импозантного богомола…

 То был теплый осенний вечер. Старичок, сидел на большом листе и попивал чай. Лист пожелтел только по краям, поэтому за устойчивость данной платформы пока можно было не переживать. Солнце клонилось к закату, а термос с чаем уже опустел наполовину. «Еще последнюю чашечку, и можно идти домой!» – Подумал богомол. Вдруг сзади он услышал какой-то шелест. Обернувшись, он увидел женщину (самку богомола). Она была не очень молода, но весьма привлекательна. Её изящную шею окутывал пурпурный шарф.

«Доброго вечера». – Сказала она.

«И вам». – Ответил Старичок.

«Похоже закат уже почти наступил».

«Так и есть».

«Я всегда прихожу его встречать на этот лист».

«Правда? А я каждый раз меняю место, чтобы было интереснее».

«Ну а я – богомол привычки. Кстати, мое имя – Люм».

«Очень приятно. Меня зовут Камбердашерлик. Для друзей Лик. Но большинство зовут меня Старичок. Находят это забавным».

«Так это вы?! Простите. Я могу присесть?»

«Да, конечно». – Ответил Богомол. Старичок никогда не пасовал перед беседой с женщинами, но хранил бдительность.

 Люм присела рядом, и с любопытством посмотрела на собеседника в коричневом котелке, опоясанном черной шелковой лентой. Она сказала:

«Не могу поверить, что вы и есть тот самый богомол».

«Какой еще «тот самый»?

«Который всех самцов пережил!»

 Старичок улыбнулся и сделал большой глоток чая. Люм продолжала наблюдать за ним.

«Да что ж вы так смотрите? Ну да. Относительно среднего возраста мужчин-богомолов я – долгожитель. Но это был мой осознанный выбор. Страсти я предпочёл увлечение».

«Я слышала об этом. Впрочем, именно поэтому я нахожу вашу личность столь интересной. Видите ли, я тоже предпочла огородиться от общепринятых устоев, за что впала в немилость у своей семьи».

«Почему же?» – Старичок уже не скрывал нарастающего любопытства.

«Женская доля – сей мир детишками одарять. Но, видимо, я слишком себе на уме, чтобы заботиться о сотнях отпрысков. Поэтому все мои сестры косо смотрят».

«А братья? Ох… Ну да».

«Да…»

Богомолы сделали еще по глотку. Люм осторожно сказала:

«Позвольте отметить, что мне ваше увлечение очень по душе. Думаю, ваш выбор верен».

«Считаете?» – Слегка удивился Старичок. Ранее ему не часто приходилось слышать слова одобрения по избранному им пути.

«Несомненно. Ваше право – распоряжаться своей жизнью. Точнее, в данном аспекте, определять ее продолжительность».

«Спасибо вам, Люм. Живи я в другой стране – не было бы нужды впадать в подобные крайности. Слышал, что в Китае каннибализм при соитии практически отсутствует. Они даже практикуют длительные отношения!»

«Неужели?!»

«Так и есть. И до нас порой доходят научные труды о прочих экосистемах».

«Как интересно».

 Так беседа затянулась до глубокой ночи. Люм и Лик неспешно рассказывали истории, хохотали, делились чаем и бисквитами. Оказалось, что у Люм было похожее увлечение – только она любила носить шарфы. Время незаметно ускорилось.

 Что-то изменилось в сердце Старичка. Привычные границы будто стерлись, настороженность почти ушла, а флегматичность затмила эмпатия.

 Лик и Люм уже просто молчали. Они смотрели друг на друга. Потом их глаза закрылись, за чем последовал первый в их жизни поцелуй. Сначала очень осторожный, как поиск нужного пути в кромешной тьме. Но скоро они увидели свет. За аккуратной нежностью последовала страсть… В какой-то момент Старичок ощутил, как Люм более решительно стала его покусывать. Сперва возрастной богомол почувствовал тревогу, но, спустя пару мгновений, в его душе наступал катарсис. Старичок подумал: «Раз уж этому суждено сбыться – иного варианта я и не хочу. В конце концов я пожил более, чем достаточно. А то, что осталось – пропадет не зря».

 Люм, в свою очередь, так же приняв то, к чему все идет, тихо шепнула Старичку:

«Не волнуйся, дорогой. Я позабочусь о твоих шляпах…»

 Камбердашерлик сразу открыл глаза и резко отпрянул.

«Вот оно что!» – Крикнул он.

«Что?!» –Негодовала Люм.

«О шляпах, значит, позаботишься?! А то видно шарфов тебе недостаточно! Уж принял я позыв на смерть за предобрейшее… Принял во имя чувства, что раньше не ведал. Но тут иной итог нарисовался!»

«Милый Лик! Что ты такое говоришь?!»

«Говорю то, что узрел под этой сладкой оболочкой! Подумать только! Чуть добровольно не сунулся на гормональную плаху! Ради пищи в угоду потомству? Какое там. Ты, женщина, захотела то, благодаря чему я до сих пор жив!»

 Богомол быстро спрыгнул с желтеющего листа на ветку. Яростно взглянув Люм в глаза, он громко сказал:

«Бог, которому мы все с рождения молимся – свидетель. Этому не бывать!»

 И Старичок со всей силы пнул по стебельку. Лист тотчас оторвался от ветки, и, под истошные крики Люм, улетел туда, где ветер только мог закончить свой путь.

Камбердашерлик вытер слезы и печально промолвил:

«Вместе с ней улетел мой любимый термос…»

После этого богомол окончательно воздвигнул железную стену вокруг своего продолговатого сердца. При этом он прожил еще не мало, наслаждаясь каждым закатом, каждой чашкой чая, каждой возможности надеть шляпу. Он умер от старости и стал первым мужчиной-богомолом в истории своей страны, которого похоронили в полный рост.

P.S. Коллекцию своих шляп Камбердашерлик завещал кузнечикам, чей метод спаривания был куда гуманнее.

Эхо

Парад сильных ветров. Ровно и непоколебимо, плечом к плечу, суровые братья направленного воздушного потока летели вперед. Для них не существовало преград; ни адская жара над песчаными дюнами, ни самые густые леса, ни высоченные горы – ни что не способно было преградить путь сильному воздушному братству. Крепко, как семья, ветра четким строем шли своим путем. Со всех сторон одного страховал другой. Единый маршрут и единая цель. Они начали свой путь вместе, по повелению сил, ими движущих; по повелению матери природы. Закончить путь тоже должны были вместе.

Но нет…

 Один из ветров неожиданно вырвался из общего строя и быстро полетел в совершенно другую сторону. Один. Слоль же суровый и могучий, как его братья. Но он вышел из потока и, собрав все силы, рванул, как будто по собственному нестерпимому зову.

 Ветер летел над землей. Земля спросила ветер:

«Куда ты спешишь так страстно и дико, что за доли секунд минуешь все мои просторы, равнины, леса и горы?»

Ветер спокойно и кратко ответил:

«Я ведомый своими силами».

Он летел дальше. Срывая листья с ветвей, вызывая высокую рябь на озерах, сдувая песок с камней.

Ветер летел над океаном. Озадаченный океан так же спросил:

 «Куда ты так рвешься по линии горизонта, беспокоя воды и созидая большие волны, наперекор моим течениям?»

 А ветер холодно в ответ:

 «Я лишь ведомый своими силами».

 Так, нагоняя волны, надувая скорость в крылья птиц, ветер продолжил свой путь.

 Тут само небо не выдержало, и властно потребовало от ветра объяснений:

 «Как смеешь ты вихлять по моей стезе, ослушавшись природу?! Как осмелился ты бросить своих братьев и мчаться, куда вздумается?! Куда ты летишь так направленно и дерзко, что не щадишь своих сил?

 Ни на ёту не сбавляя скорости, ветер спокойно сказал:

 «Не я веду силы за собой. Это силы ведут меня».

 Ветер было не остановить. Неистовой волей ветер шел сквозь чащи лесов, над долинами песков, меж огромных гор, через яростный морской шторм. Ветер шел к своей цели, и он ее достиг.

 То была маленькая река, которая отдавала свое крохотное устье большому, бескрайнему океану.

Ветер взволнованно подлетел к реке, и сказал ей:

«Я здесь! Я пришел к тебе!»

 Река изумленно спросила:

 «Ветер! Ты летел ко мне? Почему?!»

 «Отвечу. Но сперва скажи не тая, что случилось?! Какой рок обрушил на тебя свою немилость? Доподлинно знаю, помощь тебе придётся кстати, и я здесь именно за этим!»

 «Но как ты узнал..? Ведь вправду рок случился, о чем лишь немо могла я восклицать! Большой камень упал с этой горы и перекрыл мой выход к океану. Годы и вода проливных дождей сточили его основание; лежит на краю, но нужны силы, чтоб оттолкнуть его в сторону».

 Ветер спокойно ответил:

 «Помогу!»

 Со всех сил, что остались после долгого пути, ветер начал толкать этот камень. Казалось, что удается, и валун, поддаваясь, двигается с места. Но ветер очень устал… Казалось нужно еще совсем немного усилий до спасительного рывка. Тут река, заражённая уверенностью ветра, собрала утраченные крупинки своего потерявшегося течения и присоединилась к ветру. Последний рывок – камень свалился в сторону.

 Освобожденная река с недоумением и признательностью смотрела на ветер.

 «Теперь ты можешь мне сказать».

 Ветер… Суровый Ветер ответил реке нежно:

 «Я не просто ветер. Я твой Ветер. Наше крепкое братство воздушного потока питают течения огромного океана. Чтоб океан мог направлять нас, и мог существовать сам, для него важны все впадающие воды, все устья и истоки. Вы – частицы одного огромного целого, и ваша жизненная сила эхом отзывается во мне и моих братьях. У каждого своя частица. Я – твой Ветер, а ты моя Река. Ты даешь мне силы и направление. Пока жива ты – жив и я.