Buch lesen: «Авиатор: назад в СССР 9»

Глава 1

Я сделал один проход под нижней кромкой облаков, но кроме чёрного дыма и обломков самолёта на склоне видно не было. Кажется, и катапультироваться наш беглец не успел.

Самолёт выровнял по горизонту. Теперь есть возможность проконтролировать остаток топлива и принять решение, где садиться. Обдумать случившееся ещё будет время. Сейчас нужно думать о себе.

До аэродрома Шинданд далеко, а на топливомере стрелка почти лежит на левой стороне. Кандагар рядом, но… это Кандагар. Там вечно всё через одно место. Надо вспомнить позывной борта, который ретранслировал мне команды с аэродрома.

Как там только его позывной? Помню, что цифры шли у него по порядку. Тогда пойдём с самого начала.

– 123й, 117му на связь, – запросил я, но в ответ тишина.

Я продолжил набирать большую высоту, чтобы хоть до кого-нибудь докричаться.

– 678й, 117му на связь, – продолжил я гадать с позывными.

На канале пеленгации, который я сейчас использую, навряд ли много экипажей сейчас. Поэтому, транспортник, похоже, ушёл со связи, не продолжив исполнять роль ретранслятора.

– 234й, 117му на связь, – ещё раз запросил я.

– Ответил, 117й. Все вас ждут, – весело ответил мне радист этого транспортника.

Надо же, угадал позывной! На панели загорелась лампа, предупреждающая меня об аварийном остатке. Теперь уже у меня точно нет вариантов. Посадку надо выполнять в Кандагаре.

Ещё минуту назад я переживал, что мне пришлось сбить одного из коллег. Пускай он и предатель, но не так-то просто это принять. А теперь волнуюсь за себя. Катапультироваться не хочу – возможно, никогда потом не смогу вновь сесть в кабину. Спина и так в последнее время не радует.

– 234й, передайте на Янтарь – цель поражена. Координаты следующие, – ответил я и начал диктовать номера квадратов.

– Понял. Передаю, – ответил мой ретранслятор.

Взял курс на Кандагар и надо бы уже запросить о готовности принять меня. Переключил на станции канал на стартовую частоту этого аэродрома и начал вызывать наших коллег.

– Мирванс, 117му, – запросил я.

– Отвечает, Мирванс.

– Доброго дня! 117й, «весёлый», иду к вам с посадкой. Остаток аварийный, – доложил я и с опаской стал смотреть на топливомер.

Топливо уходило буквально на глазах, а до полосы лететь ещё километров 100. Остаток у меня уже был меньше 500. Но не в первый раз придётся на «ведре» садиться.

– 117й, у нас обстрел. Полоса не готова. Сейчас запросим для вас… – начал говорить руководитель полётами Кандагара, но тут же остановился.

Прошла минута после того, как не смогли на моём запасном аэродроме что-то решить. Даже курс мне не поменяли. Как шёл вдоль реки, так и продолжаю следовать в Кандагар.

Пока они там думают, я решил ещё раз спросить о возможности посадки.

– Мирванс, 117му. Есть решение по поводу посадки? Со всеми согласовали? – запросил я, проверяя положение рычага управления двигателем.

– 117й, обстрел у нас. Полоса частично разбита. Посадка невозможна, – быстро протараторил руководитель полётами.

– Мирванс, 117й иду к вам с посадкой. Своим решением, – твёрдо отвечаю я и начинаю смотреть в наколенном планшете данные аэродрома.

Частоты приводных радиостанций выставил. Курсозадатчик на посадочный курс установил.

– 117й, посадка невозможна. Следуйте на Янтарь, – продолжал вопить руководитель полётами.

Достали эти перестраховщики! Опять со своими обстрелами и поломками полосы.

– Мирванс, я 117й, сажусь у вас. Точка! – громко сказал я в эфир. – Рубеж начала снижения.

– 117й вас понял, – сказал руководитель полётами и начал зачитывать мне условия на заходе.

Особенно было весело слушать, как мне объясняют, с какой стороны у них сильнее стреляют. Затем пошло описание полосы. Вот тут я впервые за долгое время потерялся.

– 117й, посадку на полосу рассчитывайте с перелётом 250 метров. Далее на пробеге держитесь левее осевой. После центра полосы правее. Если до третий рулёжки не остановитесь, то держаться строго по осевой. Как приняли? – спросил у меня в эфир руководитель полётами.

– Доходчиво объяснили, – не сдержался я от комментариев.

Погода была простая. Заходить на посадку в таких условиях одно удовольствие. Но вот полоса в Кандагаре судя по докладу совсем ни к чёрту.

Начинаю снижаться. Под собой вижу автомобильную дорогу с вереницей застав. Помню, что у каждой из них было какое-то своё название, а самую дальнюю нарекли не то «Нептун», не то «Плутон».

Перелетаю одну сопку. Внизу широкий участок реки Герируд, питающий целую долину.

– На посадочной 117й, удаление 10, – подсказал мне в эфир руководитель зоны посадки.

Окрестные кишлаки в дыму. Видно, что тут шли тяжёлые бои этой ночью.

Начинаю выравниваться. В воздухе висят вертолёты, обеспечивая прикрытие. Приближаюсь к полосе, в ушах зазвучат команды о проверке шасси и закрылков перед посадкой.

– Дальний, к посадке готов, – докладываю я и получаю разрешение.

Держу обороты чуть выше, чтобы сделать перелёт. Прошёл торец и прицеливаюсь в район рулёжки.

Высота 10, скорость 250… касание! Но это лишь половина дела.

Хорошо, что предупредили меня о полосе. Здесь не повреждения, а настоящие ямы!

Отклонил педаль влево, смещаясь от вытянутой поперёк полосы траншеи. Парировал разворачивающий момент правой педалью, и начал тормозить. Выпуск тормозного парашюта.

Торможу, но впереди ещё одна яма. Увернуться не успею, перелететь не получится. Слегка даю педаль влево и готовлюсь к худшему. Подломлю переднюю стойку шасси и клюну носом. Представил, как меня снесёт на грунт, а там можно и на мины уехать.

Вот она яма! Подскакиваю, но продолжаю ехать вперёд, зажимая при этом тормоза. Кажется, нужно поблагодарить советских сталеваров, за качественные стойки и пневматики колёс.

– Полосу освободил, – сказал я в эфир, сбрасывая парашют на повороте перед подборщиками.

Стоянка в Кандагаре практически ничем не отличается от Шинданда. Те же обвалования с размещёнными в них самолётами. К ним выложены рулёжки панелями металлических покрытий К-1Д. Те самые шершавые железные плиты, которыми обычно заделывают дырки в заборах.

Здесь ещё и запасную полосу начали выкладывать из этих металлоконструкций, но пока ещё не закончили.

Транспортные Ан-12 размещены перед зданием главного терминала аэропорта Кандагар. Выглядит это сооружение весьма эффектно. Несколько огромных панорамных окон с белыми полукруглыми арками, большой перрон для прилетающих самолётов, а также грузовой терминал, который сейчас был не чем иным, как стоянкой военной техники. Само здание испещрено следами от пуль и осколков, а рядом несколько сгоревших машин.

В торце полосы капониры с догорающими самолётами МиГ-21 дежурного звена. Видимо, Кандагар подвергся подобному обстрелу, как и мы когда-то на своей базе. Рядом афганский глинобитный домик и пара разбитых автомобилей АПА. Сразу видно, что основной удар пришёлся именно здесь.

Как вообще такое возможно, что мы выводим свои войска, оставляя свои части под обстрелами? Кандагар сейчас – наглядный пример, что не всех мы еще духов додавили.

На магистральной меня встретил техник, показывающий рукой, куда мне зарулить и под каким углом встать. Остановился и начал выключение, сразу открыв фонарь кабины.

Тут же почувствовал прохладный воздух с примесями керосина, дыма и гари.

– Здорово, Шинданд! – весело замахал мне техник, поставивший рядом стремянку, когда я снял шлем.

– С наступившим, Кандагар, – махнул я и стал отстёгиваться.

– Переполошили вы нас. Говорят, у вас там ЧП произошло? – спросил он у меня, улыбаясь своими пожелтевшими зубами с несколькими железными коронками.

– Как обычно – всё через одно место, – ответил я, не решившись рассказать об угоне самолёта.

Глазами я искал вокруг какой-нибудь автомобиль с суровым и улыбающимся офицером рядом. Сомневаюсь, что особисты не захотят встретиться со мной для допроса.

– У вас тоже всё как всегда? Как не запросишь Мирванс, у вас обстрел, – сказал я и пригнулся, услышав характерный гул над головой.

Над стоянкой прошла пара вертолётов, продолжая кружить рядом с полосой.

– А правду говорят, что у вас там уже и МиГ-29е поставили дежурить? – спросил техник, закуривая сигарету.

Рядом с топливозаправщиком, достав при этом пистолет и вставив его в заливную горловину. Всегда знал, что советские техники самые бесстрашные!

– Такие самолёты у нас имеются. Наш полк должны пересадить на них в этом году, – ответил я, сжимаясь от холода.

В кабине после такой воздушной драки я насквозь пропотел. А здесь погодка не самая курортная. Ещё и ветер, задувающий за шиворот и в уши.

– Ты какой-то потерянный, паренёк. Чего случилось, что ты к нам по запасу сел? У нас полоса, как будто у кротов брачный период наступил, – поинтересовался техник, стряхнув пепел на бетон.

– Топливо не хватило бы до Шинданда, – быстро сказал я, продолжая трястись.

– А ты чего без куртки полетел? Это у вас в Шинданде может и тепло, а у нас прохладнее будет, – улыбнулся он и пошёл к железному ящику рядом с отбойником. Заправкой продолжил заниматься его коллега.

Через минуту «зубастик» появился с чёрной технической курткой в руках.

– Не успел отстирать от керосина. Будешь улетать – вернёшь, – накинул он на меня куртку.

Других вариантов всё равно нет, как бы мне согреться. Так что буду ходить и пахнуть аэродромом.

Со стороны главного терминала мчались два УАЗика, поочерёдно обгоняя друг друга. Какие-то прям гонки! Хотя, я догадываюсь, куда они так спешат.

Завизжали тормоза и два отечественных военных «джипа» остановились передо мной. Чуть не наехав мне на ноги, в желании быстрее оказаться первым рядом со мной.

– Так, где он? Быстро мне его показали? Спрятали? А я знал, что с вами что-то не то, Рудиков, – выскочил из первой машины дёрганный майор в отглаженной песочной форме и сразу направился к технику.

Об его «стрелки» на штанах можно порезаться. Вот только зачем он так готовился к встрече сопливого старлея.

– Евграфович, да перестань ты! Никто его не прячет, – сказал техник Рудиков.

– Не прячете? А где он тогда? Самолёт не наш, а вокруг все ваши, – размахивал он руками. – Этот вообще в куртке, которую только на коврик для входной двери можно использовать, – указал он на меня.

– Вы меня извините, но я не «этот», – поправил я этого дёрганного.

– Это… что… кто?! – заверещал нервный майор, запинаясь на каждом слове.

– Гость ваш – старший лейтенант Родин, – представился я.

– Так! Что за шутки, Рафиков? Я приехал за лётчиком, который выполнил перехват самолёта. Этот больше на курсанта похож, чем на матёрого война, – отмахнулся майор, но потом задумался и начал присматриваться ко мне.

– Евграфович, ну он это. На форму его посмотри. Лётная же, – сказал Рафиков, подойдя ко мне. – Вы ж замполит. Всё знаете.

Майор ходил вокруг меня и не понимал подвоха. В очередной раз нетипичный замполит мне попадается в Афганистане.

– Ты – Родин Сергей? – спросил он.

– Есть за мной подобный грешок, – ответил я.

– Никогда бы не подумал. Слишком молодой, – почесал голову замполит. – Поехали. В штабе посидишь, пока за тобой не приедут.

– А кто должен? – задал я риторический вопрос.

– Парень… ой-ой-ой! – покачал замполит головой. – Лучше тебе не знать.

– Но судя по всему, узнать придётся, – сказал я и майор показал мне на второй УАЗик.

На переднем сиденье сидел старший машины и, судя по выражению лица, он был недоволен одним только моим видом.

– Добрый день, Сергей Сергеевич, – официальным тоном поздоровался он со мной, презрительно посмотрев на меня. – Капитан Гуманов, оперуполномоченный местного полка.

В принципе, я даже не сомневался, что это и есть особист. Не разделяю его мнения, что день сегодня добрый.

– Здравствуйте, – поприветствовал я этого лысого человека с маленькими усиками под носом.

– Садитесь в машину, – сказал он, и едва я успел запрыгнуть на заднее сидение, как водитель рванул по магистральной рулёжке.

Ехали в полном молчании, вдыхая терпкие ароматы, исходившие от моей новой куртки. Заметно было, что человек с усиками из последних сил пытался не обращать внимания на эти запахи. Не выдержал он в тот момент, когда мы выехали с лётного поля.

– У вас произошла течь топлива? – спросил лысый.

– Нет. Холодно просто, а я свою куртку оставил в Шинданде.

– Думали, что окажетесь в тёплых краях? – ехидно улыбнулся Гуманов.

Странно улыбается этот капитан. Мне уже начинает казаться, что я прохожу по этому делу не свидетелем.

Когда мы оказались в его кабинете, в течение пары минут было полное молчание. Гуманов занимался чем угодно, но только не общением со мной. Возможно, ему было просто поручено держать меня подальше от всех, чтобы я не сболтнул лишнего.

– Чаю не хотите? – спросил капитан.

– Можно, – ответил я и Гуманов пошёл к своему серому сейфу, на котором стояла большая банка с водой и металлический электрочайник.

Капитан налил воду и засыпал заварку чая «со слоном» в расписной заварник.

– Как вы умудрились попасть в эту историю, Сергей Сергеевич? – спросил он у меня, сыпя сахар в чашку.

– Оказался неподалёку, – ответил я.

Решил не отказываться от сладкого чая, поскольку нужно восстанавливать силы после головокружительного воздушного боя. Голова немного побаливает.

– Когда мне звонили коллеги и ваши кураторы из Шинданда, настоятельно просили вас оградить от чрезмерного внимания. Стесняетесь людей? – продолжал спрашивать Гуманов, медленно насыпая в чашку уже четвёртую ложку сахара.

Интересная просьба от моих особистов. Так сильно хотят скрыть эту историю? Сомневаюсь, что получится. Кто бы ни был беглецом, разборок, как и после Беленко, не избежать.

– Нет. Для меня самого подобная просьба удивительна. С людьми хорошо общаюсь, – ответил я.

– Понятно.

Через несколько минут закипел чайник и Гуманов разлил горячий напиток по кружкам.

– Спасибо, – поблагодарил я капитана, когда тот поставил передо мной чай.

– Пейте. Вы устали. Столько всего сделали за ночь, – сказал Гуманов.

Так-так! Началась игра на внимательность. Пытается меня подловить на какой-то неосторожной фразе. А я уже начал думать, что меня действительно в гости позвал к себе особист по просьбе коллег из Шинданда.

– Товарищ капитан, вы если что-то хотите напрямую спросить, то спрашивайте. Зачем эти все аккуратные и провоцирующие фразы? – спросил я и Гуманов, отхлебнув чай, ехидно улыбнулся.

– Никакой провокации, Сергей Сергеевич. Обычная работа простого оперуполномоченного, – ответил капитан и достал из ящика в столе тарелку с конфетами «Золотой ключик» и печеньем «Альберт».

– Понятно.

Конфетками я решил угоститься, но был настороже. Капитан очень нацелен на разговор. Может и спровоцировать на неверный ответ.

– Война заканчивается, а сражения ещё нет, верно? – спросил Гуманов и я, молча, кивнул. – Сколько вы в Афганистане?

– С марта 1981 года, – ответил я.

– Немного вам оставалось, чтобы спокойно убыть в Осмон.

– Почему вы так сказали, будто я тут ещё останусь после положенного мне срока? – спросил я.

– Думаю, что ваша командировка закончится гораздо раньше, – твёрдо сказал капитан. – И я сомневаюсь, что вы этому обрадуетесь. Успели уже все свои дела закончить, прежде чем пойдёте под суд?

Да что он несёт?! Он меня за предателя считает или… Похоже, что с Шинданда пришла команда меня не оградить, а задержать.

Дверь за спиной открылась, и на пороге появились двое мужчин в песочной форме с множеством карманов, в том числе и на рукавах. Та самая «эксперименталка», которая должна пойти в войска через пару-тройку лет.

– Он здесь, товарищи, – подскочил со своего места Гуманов и поспешил поздороваться с вошедшими.

Один из них – Краснов. Выглядел он уставшим, как будто новогоднюю ночь отмечал как это и полагается советскому человеку – много ел и пил, а потом поздно лёг спать.

Второй – Сергей Иванович. Какую должность в аппарате КГБ он занимал, я не знаю, но он явно был начальником для Краснова.

– Мы видим. Оставьте нас, – сказал Сергей Иванович и Гуманов вышел за дверь, оставив свой чай недопитым на столе.

Только сейчас заметил, что сижу на стуле и не отрываю своей пятой точки. А ведь в кабинет вошли минимум генерал с полковником. Аккуратно поставив кружку на стол, я начал вставать, почувствовав боль в позвоночнике. Попытался не корчить болезненную мину, но дискомфорт был очень чувствительным в нижнем отделе.

– Не торопись, Родин, – сказал Сергей Иванович и медленно подошёл ко мне. – Опять мы с тобой видимся при странных обстоятельствах, – сказал он и протянул мне руку, когда я выпрямился.

– Сам себе удивляюсь, – ответил я ему и пожал руку.

– А чего так керосином пахнет? – спросил Сергей Иванович и пошёл к столу. – Где так измазался?

Ох, и зря я взял эту куртку у техников! Лучше бы помёрз на улице, а потом согрелся чаем. Теперь везде со мной этот запах.

– На стоянке куртку техники дали, чтоб не замёрз, – ответил я.

– А спирт зажали или тоже угостили? – улыбнулся Краснов, здороваясь со мной.

– Не пью, Леонид Борисович, – ответил я.

– Помню, помню, – ответил Краснов и показал мне садиться.

Сам же Леонид Борисович сел позади меня у стены, взяв отдельный стул. Я и не надеялся, что разговор с этими людьми будет обычным.

– Итак, рассказывай, Сергей. Как всё было? – спросил Сергей Иванович.

После моего продолжительного рассказа, предполагаемый начальник Краснова отклонился назад и задумчиво почесал затылок.

– Как всё грамотно было продуманно. Наше упущение, Борисыч, – сказал Сергей Иванович.

– Мда. Из Толкачёва тоже не смогли вытащить эту информацию. Хорошо, что у нас есть Родин, – похлопал меня по плечу Краснов.

– В каком смысле? – удивился я.

Первая мысль была, что меня как-то использовали втёмную в этом процессе. Мол, всё рассчитали. А все эти догонялки были не чем иным, как инсценировкой, дабы найти уязвимые места у 40й армии.

– Ты не волнуйся. Репрессии, которые затронут твой полк тебя не коснуться. В этой истории ты один из немногих, кто поступил правильно, – сказал Сергей Иванович.

Насчёт правильно ли. Я не до конца уверен. Меня до сих пор гложет, что сбил кого-то из своих. Пускай это и было необходимо. Однако говорить об этом не надо. Неправильно поймут.

– Раз вы так считаете, я могу узнать имя беглеца?

Сергей Иванович посмотрел на Краснова и не торопился с ответом.

– Угонщик самолёта, чтобы совершить преступление, тяжело ранил часового. Когда он нанёс удар с воздуха по самолётам, были безвозвратно потеряны три борта, а также получил смертельное ранение техник, – ответил Краснов.

В душе немного сжалось, поскольку на стоянке в это время был Дубок. Елисеевич, пожалуй, самый светлый человек во всём полку. Не хотелось бы даже думать, что он погиб.

– Так кто? – спросил я.

Глава 2

Середина января, 1982 года. Аэродром Шинданд.

Я до сих пор не могу поверить, что именно мой командир звена сел в самолёте и совершил это предательство по отношению к стране, зубы сводит от злости. В голове только и звучит вопрос – что это было, чёрт подери?!

Как мог лётчик первого класса, кавалер четырёх орденов Красного Знамени, совершить предательство? Мало того, Валера теперь навсегда встал в ряд с теми, кому будут желать землю не пухом, а стекловатой. Как это случилось?

База в Шинданде, как и всегда в утренние часы, гудела и шумела. Самолёты и вертолёты выполняют гонку и опробование двигателей, а личный состав батальона охраны продолжает охранять периметр и своих товарищей. Очередной день службы «за речкой» для одной из трёх авиационных баз ВВС 40й армии начался.

Смотрю я на это и вспоминаю, как поднимались мы ни свет, ни заря, чтобы вылететь на удар по ущельям Панджшера. Иду по дорожке, выложенной из панелей металлоконструкций К-1Д, и ощущаю пыль Баграмского аэродрома, поднимающуюся при каждом шаге.

Пройдя мимо нового модуля, выкрашенного свежей краской в Шинданде, с улыбкой на лице вспоминаю нашу старую палатку, в которой мы провели первые недели после перебазирования на эту базу. Во рту до сих пор вкус отвара из верблюжьей колючки стоит.

Пройдя ещё несколько метров, я остановился у постамента в память погибшим лётчикам и техникам. Перед самым убытием основной части нашего полка в Союз, была организована эта небольшая стела с именами и фотографиями тех, кто не с нами. На свалке взяли киль от МиГ-21 и из него сделали памятник.

Я всматривался в глаза этих погибших ребят на фото, и мне больно на душе. Эти люди навсегда останутся в памяти своих товарищей и за них каждый раз будут поднимать третий тост. А что скажут про Валеру Гаврюка? Как будто и не было его орденов Красного Знамени и тех поступков, что он совершал во имя Родины.

– С добрым утром, Сергеич! – поздоровался со мной Дубок, подошедший сзади и протянувший мне свою забинтованную руку.

– Привет, Елисеевич. Ты чего не спишь? Самолёт только после обеда, – спросил я, намекая, про сегодняшний рейс в Осмон.

– Да вот тоже пришёл. Помянуть бы надо братцев. И Лексеевича Томина обязательно, – сказал Дубок и достал из кармана гранёный стакан с кусочком чёрного хлеба.

– Мы с тобой сейчас, как Маэстро и Макарыч, – сказал я, вспомнив героев из известного фильма, но улыбаться было тяжело.

Слишком много погибло ребят за неполный год. И командира не уберегли.

– Так, не самый плохой пример, – ответил Дубок, налил из фляжки спирта в стакан и поставил его, как и положено, перед постаментом. – Помянем, – выдохнул Елисеевич и пару раз глотнул из фляжки.

Пару минут мы, молча, смотрели на памятник. Но в голове я до сих пор не мог осознать произошедшее с Валерой.

– Гаврюка тут не хватает, – тихо сказал Дубок.

Без преувеличения, он заслужил, чтобы его уважали и помнили. Но это было до того, пока он не перешёл черту.

Как можно было связаться с таким Иудой, как Толкачев? Оказалось, что Валера был с ним заодно. Именно Адольф Георгиевич устроил Гаврюку переучивание на МиГ-29 и всячески держал рядом с этими новейшими истребителями. Видимо, угон планировался давно.

– И ты думаешь, после случившегося он имеет право быть здесь? – указал я на памятник.

И действительно! Когда Толкачёва взяли, Валера запаниковал. Ведь Адольф мог спокойно сдать всех своих подельников, и с кем он имел связи. Пускай Валера и не был его информатором, но он мог стать исполнителем грандиозной диверсии. В итоге Гаврюк на неё и решился.

– Пусть в нашей памяти, Валера останется командиром звена и первоклассным лётчиком, не так ли? – спросил у меня Елисеевич.

Как?! Пусть Валера многому меня научил, но в первую очередь он выполнял свою работу. А вот то, что он предал Родину – простить нельзя. 31 декабря Гаврюк вместе с Барсовым пошёл в столовую за пирогами. Затем начинил их большим количеством снотворного. Но добродушный Марик выполнил просьбу Лёли, которая специально для меня испекла другой пирог. О нём, судя по всему, Валера узнал только за столом, но план не отменил. Ведь это уже было невозможно, поскольку он не действовал в одиночку.

– Первоклассный, говоришь? – возмутился я. – Как бы сейчас отреагировал на это погибший рядом с тобой техник с МиГ-29? Да и тебе каково было лежать в госпитале с осколочными ранами?

Так как топливо в самолёте было маловато для полётов на малой высоте с большой скоростью, Гаврюку пришлось подключить своих западных кураторов. Когда Валера взлетел и направился в сторону Пакистана, ему на перехват были обязаны вылететь истребители из дежурного звена аэродрома Кандагар. Но группа душманов осуществила мощный обстрел из эрэсов. Повредили самолёты и разбили часть полосы. Тем самым дали возможность Валере уйти «за ленточку».

– Твоя правда. Но он за свой грех уже расплатился. Это был его выбор. А наш с тобой – простить его или забыть совсем, – сказал Дубок, по-отечески приобняв меня.

Простить? Он по своим стрелял, часового чуть не убил. А один из техников и вовсе погиб. И за что?

– Ты извини, Елисеевич, но собаке – собачья смерть, – сказал я, пожал руку Дубку и пошёл обратно в модуль.

После событий новогодней ночи не приходилось рассчитывать на хорошее времяпрепровождение. С каждым днём пребывание в Шинданде становилось всё тяжелее и тяжелее.

Группу нашего полка, которую оставляли для несения боевого дежурства здесь, в полном составе, сменила другая. Из Союза прибыли нам на замену лётчики-истребители на МиГ-23х.

Под домашний арест нас не сажали, но большую часть времени мы проводили в нашем модуле. И каждый день, допросы, беседы, снятие показаний и так далее. Опрашивали всех, включая штабных работников и официанток в столовой. На нервной почве все стали заниматься спортом.

Сегодня нам вновь предстоял визит к особистам. Утренняя немая сцена в комнате, когда товарищи смотрят на тебя потерянным взглядом – стала обыденным делом.

– Конец моей карьере, – вздыхал Гнётов, сидя на кровати и «пересчитывая» свои пальцы.

По моим наблюдениям, тяжелее всех пришлось именно зам. комэска. Григорий Максимович понимал, что ему уже не светит повышение и дальнейшее продвижение по карьерной лестнице.

– Григорий Максимович, давайте оптимистично смотреть на вещи, – начал рассуждать Марк, который не унывал даже в такой ситуации.

– Барсов, прекрати говорить умные слова. Они тебе не идут, – ворчал Мендель, выводя очередной рисунок в своей тетради.

– Паша, ты Рембрандт недоделанный! – воскликнул Марк. – Всё рисуешь и рисуешь. Лучше бы делом занялся.

– Каким? Личную жизнь я себе на пару десятков лет уже устроил, – сказал Мендель, намекая, что по приезде его ожидают сразу две женщины.

– Это да! – ехидно улыбнулся Марк, но завидев мой осуждающий взгляд, успокоился. – Серый, а ты чего такой спокойный? Всё порешал?

– А ты всё болтаешь и болтаешь. Посиди молча, – сказал я.

– Серый, а ты когда нам расскажешь подробности боя? – спросил Паша, поправляя покрывало на кровати.

Почти две недели меня мучают этим вопросом, но ответить я не могу. Краснов и его коллеги постоянно говорят мне, что о воздушном бое нужно молчать. Мол, не нужно знать остальным, как можно сбить на «весёлом» МиГ-29.

Через полчаса я стоял в штабе дивизии перед кабинетом особиста – Полякова. Это уже третий мой разговор на тему угона самолёта. И каждый раз мне приходится вспоминать последовательность своих действий в тот злополучный день.

Дверь открылась, и из кабинета вышел Гнётов. Красный и мокрый, руки трясутся, и взгляд затравленный. Будто его пытали, выбивая признательные показания.

– Твоя очередь, – сказал Григорий Максимович и прошёл мимо меня. – Конец моей карьере, – тихо проговорил он, удаляясь по коридору, наступая на скрипучий деревянный пол.

Войдя внутрь, я опять оказался перед Поляковым лицом к лицу. Он, слегка небритый, сосредоточенный и с кружкой чая в руке, поздоровался со мной и продолжил свои бумажные дела.

– Я закончил, – сказал он, отодвинул в сторону рабочую тетрадь и взял бланк. – Чистая формальность. Хочу, чтобы мы с тобой общались, а не юлили.

Очередная бумага о неразглашении информации подписанная мной. Даже крупные личности в КГБ не проходят мимо таких формальностей.

– Замечательно, – сказал он, забрал у меня подписанную бумагу и положил в свою папку. – Должен тебе сказать, твои показания помогли нам полностью восстановить всю картину событий.

– Только мои? Я там был не один.

– Раненый прапорщик Дубок и погибший сержант из техсостава МиГ-29 – не в счёт, – сказал Поляков, отхлебнув горячий чай.

Прекрасно сказали! «Конторе» всегда было не до погибших людей.

– Рад, что был полезен, – ответил я. – Только я одного понять не могу. Почему вы нас так долго гоняли по допросам? Ни в Союз нас не отправляли, ни на дежурство не допускали?

– Да хватит уже с вас дежурств. Подежурили, что до сих пор расхлёбываем. Ну а если серьёзно, то мы не нашли останки капитана Гаврюка. Зато был обнаружен парашют и вскрытый носимый аварийный запас. Шли поиски, но, увы. Безуспешно. Ты не переживай Родин. Рано или поздно мы его всё равно найдём.

– А почему я должен переживать?

– Ты – тот, кто его сбил. Мы думаем, что рано или поздно, он захочет с тобой поквитаться.

Значит жив…

– Я могу идти?

– Береги себя, Родин, – сказал Поляков и пожал мне руку. – До встречи.

Ох, и не хотелось бы!

Следующим местом, куда мне необходимо было попасть, был штаб полка на аэродроме. В коридоре, который вёл к кабинету командира, было много людей. Все шли к новому старшему авиационной группы в Шинданде с документами для подписи. Сегодня как раз улетает самолёт в Союз, а значит, будет много «передачек» документов для утверждения в штабе округа. Документооборот – вещь сложная и долгая.

– Вы куда без очереди? – возмутился старлей со стопкой красных папок.

– Меня ожидают, – спокойно ответил я.

– Это у вас раньше тут были такие порядки в Шинданде, – проворчал майор, размахивающий кипой листов, словно опахалом. – Теперь по-другому будет.

Интересные перцы! Судя по ширине рожь, красивой форме и остаткам печенья на усах, явно не воевать сюда приехали.

– Вам бы вытереться, товарищ майор, прежде чем к командиру заходить, – сказал я и постучался в дверь.

Заглянув внутрь, я увидел сидящего за столом полковника и стоящую рядом с ним Асю. Они вполне себе весело ворковали, смеясь над какой-то шуткой.

– Товарищ полковник, разрешите войти, старший лейтенант Родин? – спросил я, и командир жестом пригласил меня.

Уже ефрейтор Кисель оценивающе посмотрела на меня, а потом сравнила с новым командиром. Полковник был вполне себе статным мужиком. Высокого роста, черноволосый, плечистый и выглядел явно младше своих 38 лет. Плюс – не женат. Хорошая партия для брюнетки Аси с навыками массажистки.

– Вы идите. Чуть позже зайдёте, и мы обсудим ваши… документы, – сказал командир и Ася, покачивая бёдрами, пошла к выходу.

Полковник внимательно смотрел ей вслед, кивая при каждом шаге ефрейтора. Как только она закрыла дверь, он повернулся ко мне.

– Хороша? – спросил он.

– Не пробовал, товарищ полковник, – честно ответил я.

– Понятно. Родин, верно? Герой войны и орденоносец всего, чего только можно. Что там у тебя? – спросил полковник.

– Документы, выписки на убытие. Сегодня улетаем. И постановку бы надо провести на перелёт, – сказал я, выкладывая перед новым командиром базы документы.

– На перелёт постановку проведём. А ты уверен, что после всех событий здесь, для вас это будет не крайний вылет? – спросил он.

Изначально нас вообще не хотели подпускать к самолётам. Мол, потеряли доверие и всё такое.

Даже меня подозревали. Реакция особиста в Кандагаре была лишним тому подтверждением. Ему, кстати, позвонил в тот день наш Никитин и в таких «красках» обрисовал меня, что капитан Гуманов был готов сразу вывести такого негодяя, как я, за капонир и расстрелять. Только потом, по приезде Краснова и Сергея Ивановича, меня перевели в разряд свидетелей.