Авиатор: назад в СССР 4

– Ага, тело зудит и ноет. Спать не могу нормально, – поддерживал моё мнение Костян.

В это время подошёл Швабрин с некоторыми объявлениями по плану полётов на неделю и своим термосом в шахматной расцветке. В другой руке он нёс несколько железных кружек.

– Сразу чайку попьём, товарищ старший лейтенант? – весело спросил Артём.

– Выпуск уже скоро, а ты всё про чай думаешь. Чуть позже, – сказал Швабрин, выставляя термос на лавку. – Начинаем плотно летать самостоятельные полёты, точнее, тренировочные. Как у вас состояние?

– Терпимо. Главное, чтобы грим наш не потёк, – сказал Макс, пытаясь поудобней сесть на скамейку.

– Что именно летаем? – спросил я.

– На этой неделе маршруты, зоны и крайние дни на неделе – пары и звенья.

– Вот это нормально! – захлопал в ладоши Костян.

Обсудили за чаем несколько моментов, касающихся полётов. В термосе у Швабрина был ароматный напиток с мятой.

– Девушка моя делала, – сказал Фёдорович, разливая всем в железные кружки. – А пудра от Ирины, супруги Нестерова. Тоже переживают за вас.

Не забывает нас первый инструктор. А вот мы давно не заходим к Николаевичу. Может, стоит посетить в ближайшее время?

– Про вашу дальнейшую жизнь хочу поговорить. Кого куда, думаете, направят?

И тут началось! Какие только желания ни выказывали мои товарищи, что только ни говорили о возможных местах службы. Пока очередь дошла до меня, перебрали, казалось, весь Советский Союз.

– Со мной всё просто, – сказал Тёмыч. – Меня оставят здесь. Света не захочет уезжать отсюда. Да и я не против.

– Что ж, значит, будем коллегами, Артём. Если захочешь более плотно изучить…

– Ближайшее время не захочу, – перебил он Швабрина. – У нас сын день с ночью перепутался, дел домашних невпроворот. Не до дополнительной литературы сейчас.

Костян всерьёз намерен пробиваться в испытатели, но сам. Без помощи отца. Для этого ему нужно где-то много налетать, чтобы дойти быстрее до первого класса и поступать в школу испытателей.

– Вот где такие места есть, из которых потом можно попасть во Владимирск? – спросил у Швабрина Костя.

– Отец чего тебе предлагает?

– Он говорит, что переведёт меня на транспортники, и с них я уже поступлю, не выезжая прям из Владимирска, – отмахнулся Костян. – Не хочу я так, Фёдорович.

– Вариант неплохой, кстати. Ты уже будешь знаком с двумя разными родами авиации. Это будет тебе в плюс. Стоит подумать.

Максу было сложнее всего размышлять. Ему, как он сказал, всё равно куда.

– И правильно. Ты не женат, вот и волен в выборе места. Опять же, вопрос в том, чего ты хочешь от службы получить, – начал объяснять Максу Швабрин. – Есть места, где не так много задач, нагрузка небольшая. Там люди служат и никуда не рвутся. А есть, где не вылезают с работы. Ещё и начальство своеобразное. Там ты будешь ждать ротацию как воздух под водой.

– И где такие, чтобы никуда не рваться? – спросил Макс.

– Север, Дальний Восток, возможно, заграница, но туда тяжелее попасть. Серый, а ты чего молчишь? Есть предпочтения?

Пожалуй, я ещё не определился, в какое мне место ехать служить. Друзья точно удивятся моему тормозу в этом вопросе.

– Не решил пока, – ответил я.

– Может, просто не хочешь говорить? – спросил Швабрин, но в его голосе был некий укор в мою сторону.

– Серый, давай тут останешься? Вместе курсантов будем учить? – посмотрел на меня умоляющим взглядом Тёмыч, не дав ответить на вопрос Фёдоровича. – Мне тут без тебя тяжело будет.

Ой, Рыжов! Со Светой познакомил, на свадьбу надоумил, свидетелем у него был, в роддом водил. И правда, тяжело ему будет без меня.

– Так-так, расслабляешь своих охламонов, Иван Фёдорович? – вынырнула довольная физиономия Гнётова из-за лопингов.

– Обыкновенный учебный процесс, Григорий Максимович. Чем заслужили подобную честь? – задал ему вопрос Швабрин.

– Какую?

– Сам «почти» майор Гнётов, заместитель командира эскадрильи и у нас на спортгородке – что-то в лесу сдох… прости… случилось, наверное.

– Паясничаешь? Ну да ладно, Ванечка. Хорошо, что больше нам не о чём разговаривать, – зализал свои волосы Гнётов. – А про будущую службу ты с ними зря беседы ведёшь. Сейчас всё сложно. Поедут твои орлята в такие дыры, где ни света, ни газа, ни воды. Готовьтесь, товарищи «почти» лейтенанты, – обратился он к нам и ушёл со спортгородка.

Швабрин, молча, стал закрывать термос и надевать на голову фуражку.

– И как его на зама комэска ставят, Фёдорович? – спросил Костян.

– Он переводится куда-то. Говорят, в ГДР. Уже спит и видит, какие там можно побрякушки купить западные. Давайте собираться.

Гости на нашем чаепитии не закончились. Теперь мы лицезрели появление Валентиновича, который вообще не знает дороги на спортгородок. Как он говорит: лётчик и бег – это разные дистанции.

– Иван, давай заканчивай и на построение пацанов, – сказал Новиков, закуривая сигарету.

Отправив нас вперёд, Швабрин остался побеседовать с командиром звена. Содержание мы уже не слышали, поскольку всеми мыслями стремились быстрее построиться, пока не закончилось действие чудо-пудры у ребят.

Построение было объявлено перед штабом эскадрильи. Как обычно, в это время дня предварительной подготовки у нас начинается «пеший по лётному». Каждый инструктор со своей группой отрабатывает завтрашние полётные задания.

Сегодня мы должны были ещё походить в составе звена. Пока ждали выхода из штаба Реброва, Новиков дал нам пару установок на будущие групповые полёты.

– Комэска задерживается пока, поэтому, немного о групповой слётанности. Я с Родиным в паре, Иван Фёдорович – с Рыжовым, – сказал Валентинович, выйдя перед строем вместе с другими командирами звеньев. – Следующий вылет – со мной Курков, с инструктором – Бардин. Согласны. И это был не вопрос, а утверждение. Сейчас на асфальте ещё походим.

Из дверей штаба показался Ребров, поправляющий фуражку на голове.

Что-то не нравится мне выражение его лица. Вольфрамович выглядел уставшим и недовольным. Кажется, сейчас нас будут очень сильно наказывать.

– Все готовы к завтрашним полётам? – спросил он у своего заместителя, который начал докладывать ему по всей форме. – Это хорошо.

– Мероприятия дня предварительной подготовки выполнены, – доложил заместитель.

– И на том спасибо, – сказал Вольфрамович, медленно поворачиваясь к нам. – Кто из вас, птеродактили вы мои, скажет, что произошло в субботу вечером?

Глава 6

Главное теперь, чтобы все стояли смирно и не издали и звука. Сейчас комэска начнёт давить, мол «все обо всём знают», «чистосердечное признание облегчит наши страдания», «обещаю, вас не накажут» и так далее.

– Чего молчим? – спокойно спросил Ребров. – Постоянный состав свободен, курсанты на месте.

В течение пары минут инструктора разошлись, оставив нас одних. Швабрин решил отойти в курилку, но Ребров не дал ему там присесть.

– Иван Фёдорович, на отдых, – настойчиво сказал Ребров нашему инструктору.

После ещё одной паузы Ребров подошёл ближе к нам, всматриваясь в глаза. Шёл он медленно, пытаясь найти себе жертву. Потом начнёт давить на этого курсанта, в надежде, что у того сдадут нервы. Все командиры так делают.

– Я повторяю вопрос, что было в субботу вечером? – и остановился Ребров напротив Васи. – Басолбасов, бубновый туз ты мой, что знаешь про субботу?

Ох и удачно попал Ребров! Как знал! Может, и знает старый чёрт, да пока не говорит.

– В субботу… в субботу я смотрел «Экипаж», товарищ подполковник, – промямлил Басолбасов, вызвав отдельные смешки в строю.

– Тихо там! – рявкнул Ребров. – Ладно. Пойдём дальше. О, Бардин! А чего это у тебя на лице? – обратился комэска к Костяну, который скрывался в третьем ряду.

Пудра, видимо, начала сходить. Да и при рассмотрении вблизи заметно её применение.

– Это против прыщей. Мне отец прислал. Очень помогает. Могу поделиться, – чётко произнёс Костян.

– Я тебе устрою, прыщи! Ходатайствовать буду, чтоб тебя в Сибирь отправили служить. Будешь там деревья в лесу белить. Их там много. Родин, что ты скажешь? – подошёл Ребров ко мне.

– Я был у Рыжова дома, – почти не солгав, сказал я и добавил для правдоподобности: – Со своей девушкой.

– А почему не у девушки дома? Тебе больше с ней нечем заняться, как по гостям ходить?

– Товарищ подполковник, я к ней потом зашёл, чтобы…

– Без подробностей, – махнул на меня рукой Ребров и снова встал перед нами на середину строя. – Была драка в субботу. Драка! Патруль доложил об этом. В ней принимали участие курсанты. И раз уж я к вам сейчас обращаюсь, то нетрудно догадаться, из какой эскадрильи их опознали. Чего опять молчите, камбалы сушёные?

– Товарищ подполковник, никакой…– начал говорить Макс, но Ребров снова перехватил слово.

– Ничего не хочу слышать. Шаг из строя зачинщикам драки. Живо!

Естественно, никто и не собирался делать шаг вперёд, бросая тень на остальных. Однако кому-то всё равно придётся выйти. Чего уже отсиживаться? Выйду сейчас и, возможно, остальных в покое оставит комэска. Хотя, идея тупая, как пробка.

– Я, курсант Басолбасов, – сделал шаг вперёд Вася.

Кажется, этого не ожидал Ребров. Судя по выражению его лица, он планировал и дальше выступать перед нами. А тут облом.

– Васятка, ты чего? А как ты умудрился так?

На ходу ничего особо Басолбасов не смог придумать. Стоял он молча и не произнёс и слова.

– Вот так, значит, ты «Экипаж» смотрел. Ну, Вася! Поручился я за тебя, а ты…

Мысль с выходом из строя теперь была не настолько глупой. Что-то сказать, кроме правдивой истории потасовки с кучей противников, у нас не получится. Чем нереальнее правда, тем лучше в неё верят. Зато выйду я, и парни за мной потянутся. Я в это верю.

– Товарищ подполковник, я тоже зачинщик, – шагнул я из строя, встав рядом с Васей.

– Родин, Чкалов ты наш, тебя чего понесло за Басолбасовым?

– Своих не бросаем, товарищ подполковник, – молодцевато ответил я.

– Слышишь, рыцарь Айвенго, ты уже не первый раз влетаешь. Мне тебя как вот отчислять…

– Товарищ подполковник! – буквально выкрикнул из строя Рыжов. – Я тоже был там.

Вот зря Тёмыч сопереживать начал. Его реально не было с нами. Ребров выпучил на нас глаза, словно он увидел темнокожего президента США. Надеюсь, он доживёт до того момента, когда это уже не будет никого удивлять.

– Рыжов, тебе чего не сиделось дома? Супруга так хорошо справляется, что ей помогать не надо?

– Товарищ подполковник, ещё я устраивал, – вышел из строя Костян.

– Я тоже! – встал рядом с нами Макс.

Потом ещё один, и ещё. Короче, отсиживаться из наших пацанов никто не стал. Каждый сделал свой шаг вперёд.

– Вы совсем уже обалдели?! Это… это, – начал заикаться Ребров.

Он был в шоке от увиденного и не имел в своём арсенале каких-то действий на этот счёт. А у меня в душе было тепло, осознавая, что все мои однокашники сделали шаг вперед и не прятались за спинами.

– Это как?! Египетская, китайская и кон… конская богомышь, как вы так умудрились?!

Вольфрамович, который не знал, за кого ему уцепиться в этом строю нарушителей, ходил перед нами, сложив руки за спиной.

– Вы понимаете, какой это залёт? Курков, сержант ты или недоразумение в стакане, как ты допустил такое?

– Товарищ подполковник, всё не так было. На территории ничего не произошло…

А при этих словах Ребров даже отступил на пару шагов назад. Его глаза расширились до размеров, как минимум, бейсбольного мяча. Он будто Ленина живым увидел.

– Я с вами или дуба дам, или бухать начну. Не знаю, что и хуже. Каким образом… нет, на кой чёрт вы попёрлись всем стадом в самоход? Я вас как отмазывать теперь буду?

Ребров снова принялся выхаживать перед нами. На его месте я бы уже перестал задавать вопросы, поскольку ответы ему только вредят. Того гляди и глаза вылетят из орбит при следующей полученной информации.

– Один из вас, контуженных пельменей, стал причиной этого безобразия. Сейчас он должен выйти из строя, и тогда вы все отделаетесь лёгким испугом, а он поедет в народное хозяйство. Где та сволочь, которая…

Не успел он договорить, как Вася сделал ещё раз шаг вперёд.

– Всё началось с меня, – громко сказал Басолбасов.

– Тобой и закончится. Ведь тебя же предупреждали, Василий?

– С ним ещё я был, – снова вышел я из строя. – Готов ехать в народное хозяйство!

Процедура с шагами повторилась. Этот эпизод стал решающим в нашем противостоянии с системой.

– И не отчислишь всех. Знаете, на что давить. С этого дня все увольнения будете проводить в казарме. Парк у вас будет автомобильный, а вместо кафе – столовая! Рыжов, тебя это тоже касается, папа года!

Ребров ещё несколько минут распинался перед нами, но это уже было не таким обязательным к выслушиванию. Много мата, а цивилизованных слов мало. Зато, как мне кажется, Ребров был в глубине души нами доволен. Все были сегодня как один.

В этом году лето выдалось очень жарким. Среднесуточные температуры за тридцать по Цельсию, дождей нет, как и ветра. Правда, это не мешает нам с Женей нежиться под лучами яркого солнца и лишь изредка заходить в тёплое море.

– Ты сегодня такой задумчивый, Серёжа. Что не так? – спросила Женя, положа мокрую голову мне на грудь. – Расскажи.

В увольнение ходил у нас только Рыжов. Отпускали его на выходные, с возвратом вечером в воскресенье, но иногда получалось и с утра в понедельник ему приходить. Главное, чтобы комэска не увидел.

Всем остальным выход за забор был воспрещён. Но если очень хочется, как мне сейчас, то старый добрый метод самохода никто ещё не отменял. Правда, теперь приходится уговаривать ответственного, который назначается к нам из числа инструкторов.

Сегодня как раз был Швабрин, а значит, можно весь день провести со своей девушкой на теплом берегу моря.

– О месте службы задумался. Мне светит золотая медаль, а значит, могу выбирать. А что выбрать – не знаю.

– Есть же ещё время у тебя подумать. Может, с кем-то посоветоваться?

– Мне Рыжов советует в Белогорске остаться с ним. Он, как я понял, уже знает своё распределение, – ответил я, поглаживая спину Жени.

– Не самое плохое место, правильно? – сказала она, с некой надеждой в голосе.

Конечно, Женя не хотела отсюда уезжать, да и место в Белогорске неплохое. Да вот не лежит душа у меня здесь служить. Понятно, что если будет приказ оставить меняв Белогорске, деваться некуда. Но ведь есть возможность поехать, куда ты хочешь. А я не знаю, чего хочу!

– Ой! – воскликнула Женя, резко поднявшись с моего тела.

В меня откуда-то прилетела чёрная фуражка. Ветер не такой сильный подул, чтобы сорвать головной убор, но он прилетел именно ко мне.

– Молодые люди, прошу прощения. Подбрасывал в воздух, а прилетело к вам, – сказал нам, судя по всему, хозяин фуражки.

К нашему месту отдыха медленно подошёл мужчина, возрастом около шестидесяти лет. Добрый взгляд, старческие морщины и добрая улыбка – располагал к себе этот старичок.

– Не волнуйтесь, всё хорошо, – встал я с покрывала и протянул ему фуражку.

– Спасибо. Курсант? – спросил он меня.

– Да.

– Эх, когда-то и я был курсантом. Едва окончил училище, и война началась. Как зовут, сынок? – спросил он, протягивая мне руку.

– Сергей. Я вот четвёртый курс заканчиваю.

– Молодец. Ну, мешать не буду. Меня моя супруга ждёт. Удачи тебе! И в любви тоже.

– А вас-то как зовут? Расскажите о себе? – попытался я остановить этого старого лётчика.

Мне хотелось послушать рассказы о войне, но отчего-то на лице этого человека выступила грусть. Возможно, зря я решил начать расспросы.

– Герасимов, Филипп Филиппович я. Ничего в моей истории нет хорошего, кроме моей жены и победы над фашистами. Береги себя, Сергей! Если и тебе выпадет судьба оказаться на войне, не теряйся. Возвращайся живым.

Так он и ушёл, улыбнувшись мне в конце. Кто бы мог подумать, что человек с такой сложной судьбой встретится мне сегодня.

Филипп Филиппович Герасимов, советский лётчик. Ветеран Великой Отечественной войны, про которого можно книги писать.

Когда его самолёт подбили при выполнении задания, он был вынужден посадить его, взорвать и примкнуть к партизанам. С ними Герасимов продолжал борьбу с фашистами до возвращения в полк. Затем сбили его ещё раз. Он попал в ледяную воду Черного моря, но его спасли.

В 1942 году был удостоен звания Героя Советского союза. К этому времени у него уже было около трехсот боевых вылетов. А после всё завертелось – пьяный дебош, штрафбат, две десантные операции на Малой Земле и в Новороссийске. Вернулся в полк и продолжил летать.

После войны, за очередной проступок был снова разжалован и лишен звания Героя. Получил тюремный срок, но вышел раньше. А вскоре восстановился и продолжил службу на наземной должности. И звание Героя ему вернули.

– Ты чего засмотрелся? – отвлекла меня Женя. – Узнал этого человека?

– Да, про него в музее училища сказано, что он Герой Советского Союза.

– Здорово. Ну что ты думаешь, по поводу Белогорска?

– Честно скажу, я не горю желанием здесь оставаться. Может это тяга к чему-то новому…

– Или романтика войны? – стала серьёзной Женя.

Может и так. И ведь знаю, что в войне нет ничего хорошего. Видел и прочувствовал всё на себе. И всё равно тянет.

– Не всех отправляют в Афганистан. Тем более, сразу…

– Но ты собираешься служить там, где это возможно с большей степенью вероятности? – перебила она меня, подойдя ближе.

– Я не могу тебе ответить на этот вопрос.

Женя отвернулась в сторону, вытирая выступившую слезу, и пошла к морю.

– Жень…

– Я люблю тебя, Серёжа, – сказала она, повернувшись резко ко мне. – И как любая любящая девушка, жена или невеста… в каком я сейчас для тебя статусе?

– Девушка и…

– Вот именно. Непонятный у меня статус, – подошла она вплотную, схватив меня за нос. – Так вот, я не хочу тебя потерять в стране, где кроме гор, полей мака и войны нет ничего. Твоя жизнь здесь, а не там.

– И не потеряешь. Я ж заговорённый! – крепко обнял её и прижал к груди.

Мы стояли так несколько минут, прежде чем Женя успокоилась и готова была снова говорить.

– Короче, Родин. Я буду с тобой, где бы ты ни был. Восток, Запад, пустыня или Сибирь – мне неважно. Куда скажешь, туда я и поеду. Всё перенесу, будь ты рядом, – сказала она. – Но обещай мне, что ты никогда не попросишься на войну сам.

– Да, мой генерал! – выпрямился я в стойку.

– Ну, и было бы неплохо, если такие… «райские» места для службы не на постоянку, договорились?

Конечно, я был согласен с такой постановкой вопроса. Осталось только мне принять важное решение – хочу ли я связать себя с Женей узами брака?

Предложение сделать Жене я действительно хочу. Да только момент надо подобрать, а тут ещё этот казарменный арест для всего взвода. В увольнение не пускают, кроме одного Рыжова. Ну не будет же он за меня делать предложение?

– Что мне нужно купить? – удивлённо спросил Тёмыч, сидя напротив меня на кровати в казарме в обед понедельника.

– Кольцо, Тёмыч. Штука такая круглая с дыркой посередине, – проводя перед ним в воздухе окружность.

– И чего? Сам сходи купи.

– Пфф, ну ты балбес, Тёмыч! – воскликнул с соседней со мной кровати Макс. – У нас с увольнениями сейчас плохо. Лишний раз попадаться в самоходе тоже не хочется. По головке не погладят.

– Ну, так бы и сказали. Чего сразу балбес? – негодовал Артём.

– Слушай сюда, – сказал я ему, рассказывая весь план.

Для Рыжова всё проще некуда. Пойти купить, мне принести, Свете не сказать. Всё очень просто. Единственный минус – это сам Тёмыч. У него талант косячить перед Светой, и она к этому, похоже, привыкла.

Следующий день – предварительная подготовка к лётным сменам. В этот раз нам предстояло отработать наведение на воздушную цель.

– Всё просто. Взлетаем друг за другом или как нас отправят, – рассказывал Швабрин, рисуя на доске пилотажные зоны. – До зоны доходим, как и обычно. Далее? – кивнул он в мою сторону.

– Перешли под управление дальней зоны. Выполняем команды по наведению. Сначала в переднюю сферу, затем в заднюю. В эфир отмечаем условный пуск каждой ракеты.

– Хорошо.

Швабрин продолжил повторять основные действия с оборудованием кабины. Особо он остановился на выводе из атаки.

– Условно пустили ракету. При загорании лампы «Пуск» пускаете раз, пускаете два, и выход из атаки. Позже нельзя, поскольку ждать в своей кабине загорания «Выход из атаки» я не хочу. Что у вас загорится в этот момент, Тёмыч?

– Тоже «Выход». А зачем его ждать, действительно?

– Потому что некоторые ждут, а потом инструктора седеют быстро, от слишком быстрого рассмотрения сопла напарника, – ответил Фёдорович. – Родин со мной летит в первом залёте, а также Бардин. Ты, Костя, на одноместном ПФМе полетишь. У него как раз поменяли фонарь.

– Иван Фёдорович, разрешите мне в ПФМ? – попросился я в кабину своего «кабриолета».

– Со мной полетишь. Ты уже нормально полетал одиночно. Дай другим, Серый, – улыбнулся Швабрин.

– Правда, Серёга. Не жалуйся, что тебе не дают нормальный самолёт. Ты и на модификации ПФ полетал, и на версии Ф-13, – негодовал Костя.

– Да я не против. Просто спросил.

Вечером мне удалось упросить Реброва дать мне увольнительную. Я честно сказал ему, зачем мне нужно попасть в город, и был понят правильно. Ну, почти.

– Родин, и ты туда же за Рыжовым? Или думаешь, если женишься, будешь в увольнение ходить постоянно? – спросил он, раздумывая над подписанием увольняшки.

– Товарищ подполковник, всё взвесил и решил. Выбор осознанный.

– Ах, осознанный! Сначала ты из-за какой-то девушки дерёшься, потом в нашей подшефнойшколе подкатываешьк какой-то… Чего ржёшь? – рыкнул он на меня, когда я не удержался от смеха.

– Гелий Вольф… товарищ подполковник, вы не поняли…

– Чего не понял? У тебято одна, то другая, на свадьбе Рыжова со свидетельницей зажимался? Не ври, что не было у вас продолжения, – сказал Ребров, но я продолжал еле задерживать свой смех. – Теперь вот ещё одна? Сколько дней встречаетесь вы с ней, а?

– Почти четыре года, товарищ подполковник, – успокоившись, ответил я.

Ребров надул губы, и замер от неожиданности.

– Вот это вот всё, что я перечислил, это про одну и ту же девушку?

– Так точно. Евгения Горшкова, она самая.

Комэска почесал затылок и принялся заполнять увольнительную. Закончив с написанием, он встал и подошёл ко мне.

– Держи. Если всё так серьёзно, то совет да любовь вам, – сказал Ребров и пожал мне руку. – Беги быстрее, пока не передумал.

Я поблагодарил Вольфрамовича и пулей вылетел из его кабинета. Времени у меня немного. Предполётный режим нарушать нельзя, но завтра мы летаем во вторую смену. Можно спокойно ложиться чуть позже и выспаться.

Глянув уже перед КПП на свой документ, приятно удивился щедрости комэска. Время прибытия в ней было обозначено –восемь ноль-ноль. Классный подгон от командира.

Тёмыч как раз должен мне был поднести кольцо, которое я ему заказал. Он пришёл ещё и с цветами. Что касается кольца, то у одного армянина на рынке были ювелирные украшения из Прибалтики. Рыжов предложил именно там взять кольцо.

Тем более, что он слышал от Светы, что ей сказала Леночка Петровна, что ей сказала ещё какая-то подружка, что Женя обмолвилась о колечке с названием «Поцелуйчики». Источники этой информации, конечно, очень «надёжные», но по цене мне и не достать ничего легального дешевле этого украшения. Цена в двадцать восемь рублей была вполне себе подъёмная для меня, хоть и почти в два раза больше моего курсантского денежного довольствия.

К дому Жени тоже шёл очень быстро, а в подъезд практически вбежал. Лифт предательски закрылся, совсем немного не дождавшись меня. Правильно, Серый! Принцесса в башне, а значит, иди пешком.

Бежал я по лестнице очень быстро, да так, что лифт ехал со мной почти вровень. Символично, что когда достиг нужного этажа, подъемник остановился тожена нём.

Вот и я у двери своей девушки. Можно позвонить и только потом войти, сделав таким образом сюрприз. Но лучше тихонько и сделаю сюрприз ещё более внезапным.

Однако, дверь не поддалась мне и была намертво закрыта. Стучусь. Не похоже на Горшковых, которые редко закрывают дверь, когда находятся в квартире. Может, дома нет?

– Ой, Серёжа! – кинулась ко мне Женя, открыв дверь. – Цветы! Спасибо! Давай заходи.

Войдя в квартиру, я заметил, что в ванной шумела вода. Похоже, Женя только что пришла откуда-то и решила принять душ. Это я вовремя! Могу и присоединиться к ней.

– Мне кажется, я пришёл в самый подходящий момент, да? – спросил я, прижимая к себе девушку.

– Ну, не совсем, – сказала Женя, убирая цветы на трюмо.

– Женя, ну ты скоро? Сколько тебя ждать можно? – послышался мужской голос из ванны.