Buch lesen: «Опасность в бриллиантах»

Печатается с разрешения издательства

The Berkley Publishing Group, a member of Penguin Group (USA) Inc. и литературного агентства Andrew Nurnberg.;

© Madeline Hunter, 2011

© Перевод. Е. Максимова, 2012

© Издание на русском языке AST Publishers, 2012

Глава 1

Смерть герцога заставляет горевать многих, но в особенности тех, кто зависел от его покровительства. Поэтому кончина четвертого герцога Бексбриджа вызвала море слез у его родных. Однако кое-кому пришлось подавить неуместную улыбку, особенно тем нескольким, кого герцог упомянул в завещании, назначив содержание или оставив подарок.

Но один из таких наследников не рыдал и не ликовал. Более того, только во вторник после похорон герцога он все же обратил внимание на то, что вообще что-то получил – это было весьма странным.

– Надеюсь, он не рассчитывал, что в благодарность я погружусь в пучину скорби, – пробормотал Тристан, герцог Каслфорд.

Он изучал состояние дел в только что унаследованной собственности. Если бы из-за обычного по вторникам воздержания не так болела голова, он бы, вероятно, сумел изобразить горе или тоску по недавно скончавшемуся пэру, но даже в лучшие его дни для этого потребовались бы чрезмерные усилия. Они с Бексбриджем состояли в побочном родстве, весьма далеком, и, похоже, таким же далеким было завещанное ему имущество и по размерам – небольшим. Настолько небольшой и незначительной была унаследованная собственность, что вряд ли стоила чернил, которые пошли, чтобы записать этот дар в завещании.

– Вы не горюете? Герцог был очень значительным и весьма уважаемым человеком, – произнес мистер Эдвардс, очкастый секретарь, подняв голову от заваленного бумагами стола в кабинете, где они вдвоем разбирались в делах Каслфорда.

– Он был ослом. Нет, гораздо хуже – занудным, самодовольным ослом. Занудство просто утомляет, а вот самодовольство уже непростительно.

Эта последняя черта характера передавалась по наследству, но с точки зрения Каслфорда, это вряд ли извиняло стремление Бексбриджа занудливо ее придерживаться. Вся эта ветвь запутанного семейного древа была так напыщенно добродетельна, что просто тошнило. Однако в любом случае, если бы Бексбридж жил и давал жить другим, его можно было бы терпеть.

Но разумеется, он не мог «давать жить другим». Все до единого Бексбриджи не сомневались, что они, как образцы добродетели, обязаны напоминать остальным, что необходимо стремиться к такому же занудству. Предвкушая получение наследства, сын и наследник Бексбриджа, Джером, граф Латам, публиковал популярные статьи о нравственности. Таким образом, при помощи печати следующий герцог Бексбридж выразил свое недовольство миром и своими чертовыми эссе заработал себе репутацию третейского судьи по вопросам нравственности и морали.

Каслфорд с удовольствием поглумился бы над иронией ситуации, но если он начнет об этом задумываться, голова разболится сильнее. Однако Латама он знал лучше, чем кто-либо еще в этом мире. Будучи ровесниками, они в прошлом не раз вместе устраивали заварушки. Даже на самых ухоженных ветвях семейных дерев вырастают червивые плоды. Занудливого осла вот-вот победит опасный лицемер.

– У вас на лице то самое хнычущее выражение, Эдвардс, какое появляется, когда вы давитесь непроизнесенными словами. Похоже, вы не одобряете то, что я плохо говорю об умерших?

Эдвардс покраснел. Ему было всего двадцать пять лет, и он еще не научился держать хотя бы по вторникам свои мысли при себе, в особенности когда хозяин предлагал говорить напрямик.

– Герцог не имел себе равных и был весьма щедрым. Я слышал, что по завещанию он обеспечил целый сиротский приют, – сказал Эдвардс.

– Не имел себе равных? То есть вы говорите мне прямо в лицо, что я ему не ровня? Какая неблагодарность со стороны секретаря, который работает по-настоящему всего один день в неделю, когда и я сам, а в остальное время имеет свободу передвижений, не подобающую ни одному слуге!

– Я… то есть вы тоже не имеете себе равных, ваша светлость. Все так говорят, и…

– Я не придерживаюсь мнения, что про умерших ослов нужно вспоминать с любовью только потому, что у них хватает средств раздавать направо и налево подарки, заставляя людей чувствовать себя обязанными. Что до его щедрости по отношению именно ко мне, то эти крохотные клочки земли мне не нужны, и я их никогда не хотел и никогда о них не знал! Этот человек умудряется создавать неудобства другим даже из могилы.

– У всех этих владений есть арендаторы, а управлять ими не так уж и сложно, – заметил секретарь.

Каслфорд всмотрелся в документы.

– Очень странно, что он вообще оставил их мне. Мы никогда не любили друг друга и уже много лет не обменивались даже учтивостями.

Он высказался крайне сдержанно. Их редкие встречи всегда заканчивались упреками со стороны Бексбриджа и колкостями со стороны Каслфорда.

Вместе с документами о наследстве доставили письмо. Каслфорд разорвал конверт.

«Каслфорд!

Вы наверняка удивлены наследством, которое я вам оставил, поскольку в отличие от многих других вам ничего от меня не нужно – ни земель, ни денег, составляющих лишь каплю в океане вашего состояния. Поэтому осмелюсь предположить, что вы не расстроитесь, узнав, что в мои намерения не входило дать вам насладиться полученным. Совсем наоборот, я полагаюсь на то немногое хорошее, что еще осталось в вас, и прошу, чтобы вы тайно уладили дело, о котором мне не хотелось бы упоминать в завещании.

Земельными участками, оставленными вам, в настоящее время пользуются арендаторы, в чьем благополучии я искренне заинтересован. Согласно моему волеизъявлению, должно и дальше разрешить этим арендаторам выплачивать ренту в размере один фунт в год. Кроме того, деньги, оставленные вам, следует использовать для того, чтобы у семей этих арендаторов никогда не возникала нужда в обеспечении основных жизненных потребностей.

Надеюсь, ваши управляющие сумеют уладить этот пустяк, не беспокоя вас. Это дело ни в коем случае не должно мешать пьянству и блуду, коими вы преимущественно заняты. Они, как я вынужден вам напомнить, создают дурную репутацию вашему имени и происхождению, а также ведут к ранней смерти и навлекают неотвратимое проклятие на вашу вечную душу. Бексбридж».

Каслфорд помотал головой. Даже в этом письме – в котором он налагал непрошеные обязательства на дальнего родственника, не испытывающего к нему никакой привязанности, – Бексбридж не сумел удержаться от упреков.

– Полагаю, мне придется вскоре навестить эти клочки земли, иначе я могу совсем о них забыть. Возьмите карты и отметьте их, Эдвардс. Я разберусь с этим еще до конца лета.

– Вряд ли это возможно, сэр. Если продолжать заниматься обычными делами, вам не хватит для этих поездок вторников.

– Успокойтесь, Эдвардс. Чтобы посетить свои имения, мне совсем не обязательно быть трезвым.

Дафна Джойс просмотрела почту, принесенную Кэтрин, и постаралась скрыть свое разочарование, когда стало понятно, что нет письма, которого можно было ждать после прочтения в газете о смерти герцога Бексбриджа. Ее замутило от дурного предчувствия. Если письмо не пришло до сих пор, оно скорее всего уже никогда не придет. Значит, нужно обдумать, что это означает для ее будущего. Кое-какие идеи уже появились, но приятного в них было мало. И что еще хуже, цели, которые, как ей казалось, уже почти достигнуты, снова откладываются на неопределенное время, возможно, навсегда.

Сердце заныло, но она взяла себя в руки. Горевать придется тайно, как и все эти годы.

Кэтрин села в кресло, повернутое к большому окну, в дальней гостиной, где они пили кофе. С аккуратно причесанными темными волосами, в накрахмаленном, несмотря на утренний уход за растениями, переднике, Кэтрин терпеливо ждала, готовая услышать любые новости из сегодняшних писем, которыми Дафна решит с ней поделиться.

Немного похожа на иностранку, уже не в первый раз подумала Дафна. Высокие скулы Кэтрин и миндалевидный разрез темных глаз были не типичны для английской внешности, но основное впечатление создавала тронутая летним загаром кожа. Даже самые широкие поля шляпки не могут надежно защитить лицо, если женщина каждый день проводит долгие часы в саду.

– Одрианна пишет, что они с лордом Себастьяном сегодня уезжают на побережье, убегают от городской духоты, – сообщила Дафна.

– Вероятно, это очень правильно в ее положении. Она останется там до родов? – спросила Кэтрин.

– Наверное, хотя она об этом ничего не пишет.

Дафна вскрыла и прочитала следующее письмо. Кэтрин отхлебнула кофе, не задав ни одного вопроса об отправителе, хотя была связана особыми узами с написавшим письмо дорогим другом.

Кэтрин строго придерживалась установленных в доме правил. Самое важное правило гласило: женщины, живущие здесь, никогда не суют свой нос в жизнь и личные дела друг друга, как прошлые, так и нынешние. Все те годы, что Дафна делила этот дом с такими же одинокими, как и она сама, женщинами, это правило служило своей цели, обеспечивая мир и согласие. Однако некоторые из живших здесь женщин тоже черпали утешение и испытывали чувство защищенности в праве скрывать свои тайны. Кэтрин была одной из них.

Все, жившие в этом доме, делятся на две группы, подумала Дафна, отвлекшись от письма. Они принадлежат либо к затравленным, либо к преследуемым, но несколько человек страдают от обеих бед, как Кэтрин.

Трудно не проявлять любопытства. Трудно не верить в то, что если кто-нибудь узнает твою правдивую историю, то непременно сумеет помочь. Впрочем, Дафна уже давно не ошибалась. В конце концов, она и сама была немного затравленная и немного преследуемая, причем изменить этого не мог никто.

– Верити в основном пишет о делах в своем доме в Олдбери, – произнесла она, протянув письмо Кэтрин. – Лорд Хоксуэлл отправился на север, чтобы уточнить, нанесут ли тамошние беспорядки ущерб ее фабрике.

Кэтрин, читая письмо, нахмурилась.

– Я рада, что она не поехала с графом. Газеты полны мрачных прогнозов и предупреждений о бесчинствах.

– Они часто преувеличивают. Ты же видишь, ее муж не думает, что опасность угрожает их собственности или людям.

– В августе все может измениться. Планируется та большая демонстрация.

– Планы не так уж и достоверны…

Однако в августе все и вправду может измениться. Обдумывая будущее, нужно принять во внимание и это.

Дафна взяла газету. Кроме новостей о беспорядках на севере, в «Таймс» печатались другие политические заметки, а также сообщения корреспондентов с континента. Одно из них привлекло ее внимание. Две недели назад на обеде, где присутствовали сливки парижского общества, чествовали нового герцога Бексбриджа. Обед давался, чтобы попрощаться перед его неминуемым отъездом в Лондон для вступления в права наследства.

Будет ли он теперь жить в Англии? Или же, хочется надеяться, поступит, как и другие пэры после окончания войны, и вернется на континент, поселившись во Франции?

– Кто это? – вдруг спросила Кэтрин.

Дафна подняла голову и увидела, что Кэтрин выпрямилась и смотрит в окно позади софы Дафны. Она обернулась.

– Я никого не вижу.

Кэтрин встала, подошла ближе и прищурилась, вглядываясь в цветочный ковер за окном.

– Какой-то мужчина только что прошел через сад, футах в пятидесяти от нашего окна. Сейчас он как раз подходит к беседке с розами.

Тут открылась дверь, и в гостиную вошла экономка, миссис Хилл, нахмурив свое птичье личико.

– Перед домом какая-то лошадь. Я не слышала, как она оказалась на лужайке, но теперь она стоит там, а всадника нет.

– Всадник в саду. – Дафна его так и не увидела. Она сняла передник. – Я выйду и попрошу его удалиться.

– Пистолет тебе нужен? – спросила Кэтрин.

– Я уверена, он просто ехал мимо и заинтересовался участком под названием «Редкие цветы». Скорее всего он пошел на лужайку, чтобы посмотреть, что это за цветы такие.

Кэтрин все так же напряженно вглядывалась в сад. «Она явно преследуемая», – снова подумала Дафна.

– Советую тебе перейти в оранжерею, Кэтрин. Если наш нарушитель поведет себя угрожающе, ты выйдешь и прицелишься в него из пистолета. Только постарайся не застрелить его без крайней необходимости.

Дафна вышла из дома, будто собиралась совершить обычный дневной обход участка, прошла мимо огорода и зашагала по тропинкам, проложенным между клумбами с летними цветами.

Оранжерея располагалась справа от посадок, а кирпичная стена с фруктовыми шпалерами ограничивала сад слева. Две калитки по обе стороны дома вели в сад. Должно быть, нарушитель прошел через одну из них.

Дафна повернула налево, к беседке у стены. Вьющиеся розы, дарующие защиту от солнца, еще не расцвели, но листья уже превратили ее в тенистое убежище. Приближаясь, она увидела сидевшего на скамейке мужчину.

Он тоже ее увидел и склонил голову набок, словно она его заворожила. Похоже, его ничуть не смущало нарушение границ частной собственности. Он просто сидел там, вальяжно раскинувшись, прислонившись к стенке беседки и вытянув одну ногу, так что солнце играло на его ботинке.

На превосходном ботинке, отметила Дафна, дорогом, искусно сшитом из великолепной кожи и начищенном до зеркального блеска.

Этот нарушитель – джентльмен.

Она остановилась футах в двадцати от беседки и стала дожидаться, когда он заговорит. Возможно, попросит извинения или скажет о своем интересе к саду. Но он просто молча рассматривал ее, словно картину, на которой под масляными красками непостижимым образом зашевелилась чья-то фигура.

Положение делалось неловким. Дафна оглянулась на оранжерею и вгляделась в маленькие окошки в поисках темноволосой головы. Разумеется, ничего страшного, но она испытала искреннее облегчение, заметив Кэтрин.

Решив, что с обладателем подобных ботинок любезностью можно достичь большего, чем обвинениями, Дафна улыбнулась:

– Добро пожаловать в «Редкие цветы», сэр. Вы тут, потому что вас восхитил наш сад? Испытываете ли вы особый интерес к садоводству?

– Я ровным счетом ничего не знаю о садоводстве, хотя этот сад достоин восхищения. – Он встал, как предписывал этикет, но из беседки не вышел, оставшись под ее тенистыми сводами.

Высокий. Выше, чем Дафна, а собственный немодный рост часто вынуждал ее смотреть на мужчин нос к носу или даже сверху вниз. Темноволосый, темноглазый и, насколько она в этом разбиралась, довольно привлекательный. Он молод, но не юнец, что-то около тридцати лет, решила Дафна.

– Возможно, вы хотите купить какие-то особенные цветы даме вашего сердца?

– И в голову не приходило.

Похоже, он не намерен сообщить, почему ему пришло в голову так бесцеремонно вторгнуться в их сад. По сути, он вел себя так, словно у Дафны нет никаких прав узнать об этом. Этот человек уже начинал ей не нравиться. Она находила его манеры чересчур самодовольными, а расслабленное поведение – снисходительным.

– Может быть, вам стоит об этом подумать? Леди считают, что цветы – это очень романтично, и любят получать их в подарок.

– Они просто притворяются, а на самом деле испытывают разочарование. Леди предпочитают цветам драгоценности, и не имеет значения, насколько эти цветы редкие. Осмелюсь заметить, что если выбирать между самой тоненькой серебряной цепочкой и самым экзотическим цветком, предпочтение будет оказано цепочке.

– Вы говорите с такой уверенностью, будто знаете мнение каждой женщины в мире.

– Мне хватает примеров, чтобы говорить уверенно.

Теперь Дафна уже не сомневалась, что он ей не нравится.

– Я очень люблю цветы, как вы и сами могли догадаться, увидев, сколько их тут. Значит, ваши знания о женщинах неполны.

Это его позабавило.

– Если предложить вам выбирать между редким цветком или бриллиантом хорошего качества, вы обязательно выберете бриллиант. Только дура поступит по-другому, а вы не производите впечатления дурочки.

– Если выбор будет между изысканной быстротечностью и изысканным постоянством, а бриллиант окажется чистой воды, я возьму драгоценность. Но если бриллиант будет второго сорта, я его не возьму. А теперь, раз уж вы не проявляете ни малейшего интереса к цветам, а всего лишь мимолетный интерес к саду, вероятно, вам пора продолжить свой путь туда, куда вы направлялись до того, как случайно завернули к нам на лужайку.

– Ничего случайного. Я ехал именно сюда, но прибыл раньше, чем собирался, и решил убить время, чтобы не появляться неприлично рано. – Он вытащил карманные часы. – Все еще слишком рано, но, возможно, вы сообщите миссис Джойс, что я уже здесь, если, конечно, думаете, что она примет меня сейчас.

– Миссис Джойс? Вы что, ее друг?

– У нас есть общие друзья, но, насколько мне известно, мы с ней никогда не встречались.

– Если вы не встречались, то вас никто ей не представлял. Сомневаюсь, что в сложившихся обстоятельствах она вас примет.

– О, она настолько строга?

– Ну, в общем, да.

– Проклятие… Вот зануда!

То, что он назвал ее занудой, вовсе не прибавило Дафне любви к нему.

– Возможно, вам следует вернуться сюда с рекомендательным письмом от тех самых общих друзей.

– Раз уж я здесь, мне бы хотелось увидеть ее сегодня.

В его голосе проскользнуло раздражение и повелительные нотки, словно его мнение должно было учитываться в первую очередь. Дафна решила, что миссис Джойс не обязана потакать его самомнению.

– Я знаю ее очень хорошо, и она не примет вас без рекомендаций. Как неудобно для вас, что миссис Джойс придерживается всех этих утомительных строгих правил.

– Неудобно для нас обоих. Это не светский визит. Я приехал по поводу имения герцога Бексбриджа.

Раздражение сменилось облегчением, и Дафна тотчас же более благосклонно посмотрела на визитера. Ничего удивительного, что у него нет рекомендательного письма. Она живет достаточно близко к Лондону, чтобы устроить личную встречу. И разумеется, этот человек интересуется владением, раз должен исполнить волю герцога.

– А-а… что ж, в таком случае можно убедить миссис Джойс принять вас.

– Это в ее интересах. Если мы должны придерживаться формальностей, я выйду через калитку, подойду к парадной двери и представлюсь. Если нет, возможно, вы просто войдете в дом и сообщите ей о том, что я в саду.

– Ни в том, ни в другом нет необходимости. – Дафна вымучила примирительную улыбку. – Так случилось, что миссис Джойс – это я.

Он осмотрел ее с головы до ног.

– В самом деле?

– Простите мой небольшой обман. Видите ли, вы могли оказаться кем угодно, к примеру, опасным нарушителем границ частного владения. Собственно, сейчас вас держат под прицелом пистолета, просто на всякий случай.

– Ах да, пистолет. Я слышал о пистолете от наших общих друзей. – Он перевел взгляд на дом, вероятно, выискивая в окне дуло пистолета. – Хорошо, что я не поддался первому порыву затащить вас в беседку и поцеловать.

Дафна вежливо посмеялась над этой неприличной шуткой. Судя по его неопределенной улыбке, она нашла в ней больше юмора, чем ожидалось.

– Вы душеприказчик? Адвокат? Ничего не услышав после похорон, я начала опасаться…

– Я не адвокат, и старик Бексбридж не осмелился бы назначить меня своим душеприказчиком. Боже упаси, не хватало, чтобы он навесил на меня еще и эту ношу!

Наконец-то он вышел из беседки на солнце. Безупречность его ботинок снова сделалась заметной, а также сюртука, других предметов туалета и искусной стрижки взъерошенных волос. Карие глаза с золотыми искорками, сверкавшими, как дьявольские огоньки, еще раз осмотрели Дафну с ног до головы. В каштановых волосах тоже мелькали золотые прядки.

Красивый мужчина, это уж точно, и еще более неотразимый благодаря элегантному стилю в одежде, одновременно дорогой и непринужденной. В осанке проглядывают сила и гибкость. Да, очень впечатляющий вид, частично благодаря тому, что он не прикладывает к этому никаких усилий.

Дафна понятия не имела, о каких общих друзьях говорит визитер, но он казался ей смутно знакомым, словно она видела его раньше, пусть даже на расстоянии. Она порылась в памяти, пытаясь поймать мучившее ее воспоминание. И дело даже не в его лице – скорее, в манере держаться и в общей атмосфере надменности и утомленного равнодушия, которая, вероятно, ощущалась даже в дальнем конце сада.

– Я представления не имел, что миссис Джойс так молода, – произнес он, направляясь к ней по дорожке с видом любопытствующим и одновременно ошеломленным. – Я рисовал себе женщину более зрелого возраста с суровым лицом кальвинистки.

– Я достаточно зрелая и, когда необходимо, могу быть суровой.

– В этом я не сомневаюсь. – Он сверкнул улыбкой, очень знакомой, почти кокетливой. Он вел себя так, будто у них есть общая тайна, но Дафна понятия не имела, какая именно.

Медленно, неспешно, словно у него есть на это целый день, он обошел Дафну кругом, будто она была статуей, установленной среди цветов на всеобщее обозрение.

Ей хотелось бы притвориться, что она понятия не имеет, о чем он думает, обходя ее. К несчастью, это буквально висело в воздухе. Дафна не поворачивалась, чтобы смотреть на своего визитера, но это и не требовалось. Она ощущала каждый его шаг, каждое движение, а его взгляд словно прожигал ее сквозь одежду.

– Если вы не адвокат, занятый делами имения, как мне следует вас называть, сэр?

Тропинка привела его обратно, и он остановился прямо перед Дафной.

– Каслфорд.

Каслфорд? Святые небеса… герцог Каслфорд!!!

– Вам нездоровится, миссис Джойс? До сих пор вы проявляли удивительное самообладание, а сейчас мне кажется, что вы готовы лишиться чувств. Я не назвался раньше, но если мой промах так сильно вас расстроил, я погиб.

Его дьявольский взгляд опровергал то, что слетало с языка. Он был в восторге от того, что сумел ее взбудоражить. Дафна гордилась упомянутым им самообладанием и спокойным характером, позволявшим ей всегда сохранять хладнокровие. Эти три качества, как она давно поняла, позволяли ей не обнаруживать своих слабостей перед другими. Дафна сумела скрыть удивление.

– Я не расстроена и даже не взволнована, так что не беспокойтесь. Просто я в некотором замешательстве: какое отношение можете иметь к делам имения вы, ваша светлость?

– А-а… – Он почесал голову, изобразив смущение. – Видите ли, так сложилось, что я – новый владелец этой собственности. По неизвестным причинам Бексбридж оставил ее мне.

Какое-то время ее сознание отказывалось воспринимать сказанное. Потом слова все же дошли до Дафны, и тогда самообладание, хладнокровие и спокойный характер окончательно ее покинули. Впервые за многие годы – да что там, за всю ее жизнь! – ее охватила неистовая ярость.

Бексбридж оставил свои владения ему? Каслфорду? Человеку настолько богатому, что ему вообще ничего не требуется? Пьянице, печально знаменитому развратнику, никого и ничего в грош не ставящему?

«Бексбридж, ты несносный лживый негодяй!»