Выезжая на площадь вблизи забаррикадированных улиц, солдаты громко кричат:
– Эй, расходись! Стрелять будем!
Публика, иногда молча, иногда со свистом и нелестными криками по адресу воинов, но всегда одинаково медленно и неохотно, расходится. Если она слишком медлит – солдаты стреляют. Особенной охоты попадать в людей они, как мне казалось, не обнаруживали. Разогнав публику, начинали стрелять с площади вдоль улиц по баррикадам. Разрушив одну, разрушали другую. Дружинники, конечно, не защищали баррикад, – было бы смешно идти против пушек с револьверами. И эта пальба по пустым баррикадам продолжалась целые дни до поздней ночи. Ездят по городу печальные, молчаливые, серые отряды и, осыпая улицы свинцом, убивают издали мирных зрителей этой удивительной по нелепости и жестокости бойни… С домов сыплется штукатурка, в окнах лопаются стёкла, падают карнизы, трещат стены. Обыватель погибал десятками и сотнями, но, когда утомлённые и голодные воины уходили на ночь в манеж, – москвичи снова строили баррикады. Поутру всё начиналось сначала: бухали пушки, падали люди, разрушались дома, и всё росла ненависть…