– Хороший мужик? – спросил я.
– Хороший, только следить за ним надо, – буен! Жену так бил, что она и родить не могла, всё сбрасывала ребятёнок, а после – с ума сошла. Я ему говорю: «За что ты её бьёшь?» – «Не знаю, говорит, так себе, хочется да и всё...»
И надо нам искать Бога в человеке, собирать Его во единый ком, а как соберется Господь всех душ живых во всей силе Своей, - тогда придет к нему сатана и скажет: "велик Ты, Господи, и силен безмерно. Не знал я этого - прости пожалуйста! А теперь не хочу больше бороться с Тобой, возьми меня на службу Себе."
Посидели с минуту молча, серьёзно оглядывая друг друга, потом заговорили одновременно:
– Работаешь?
– Тоска, отец...
– Большой ты мужик, Олёша!
– Кабы мне твою доброту...
– Великой силы мужик!
– На кой она мне, сила? Мне бы вот душу твою...
– Вот – погорел ты; другой бы осёл, затосковал...
– А – я?
– А ты – нет! У тебя опять хозяйство играет...
– Сердце у меня злое, – сказал мужик шумно и обложил сердце своё матерными словами, а старик спокойно, уверенно говорил:
– Сердце у тебя обыкновенное, человечье, тревожное сердце, – тревоги оно не любит, покою просит...
– Верно, отец...
Так они говорили с полчаса – мужик рассказывал о человеке злом, буйном, которому тяжело жить от множества неудач, а Савелий говорил о каком-то другом, крепком человеке, упрямом в труде, – о человеке, у которого ничего не ускользнёт, не отвертится от рук, а душа у него хорошая.
Деньги эти они дали мне – возьмите, говорят. Я взял, хоть никогда не жаловал на деньги, неинтересен был к ним. Ну, а вещь разную любил покупать, раз – куклу купил; иду по улице, гляжу: кукла в окошке лежит, совсем как живое дитё и даже глазки заводит. Купил. Четверо суток с собою таскал, присяду где-нибудь, выну из котомки и гляжу. Потом девчонке отдал в деревне. Отец её спрашивает – украл? Украл, говорю, – стыдно было сказать, что купил...
Ну, я тебе скажу, и кушали мы! А вино, – так, знаешь, хлебнёшь его, и – рот закрыть сил нет. И обожгло, и дух прелестный. Так они меня напоили, что сблевал я. На другой день – тоже кушал с ними, рассказывал разное, очень удивлялись. Англичанин напился и доказывал, что русский народ – самый удивительный и никому неизвестно, что он может сделать. Даже кулаком по столу стучал.
– А я уже думал: забыл этот человек меня! О, и винца принёс? Ну, спасибо! И хлеба пшеничного? Да, гляди-ка ты, мягкий какой. Ну, добёр ты, ой, хорош! Тебя люди должны любить, они добрых – любят, они свою пользу знают! Колбаса? Это я не уважаю, это – собачья пища, ты сам её кушай, а вот рыбку я люблю.
Его мягкий сиповатый голосок звучал певуче, неутомимо и родственно сливался в тёплом воздухе вечера с запахом трав, вздохами ветра, шелестом листвы, тихим плеском ручья по камням. Замолчи он – и ночь будет не полна, не так красива и мила душе. Говорил Савёл удивительно легко, не затрудняясь поиском слов, одевая мысли любовно, как девочка куклы. Я уже немало слышал русских краснобаев, людей, которые, опьяняясь цветистым словом, часто почти всегда – теряют тонкую нить правды в хитром сплетении речи. Но этот плёл свой рассказ так убедительно просто, с такой ясной искренностью, что я боялся перебивать его речь вопросами. Следя за игрой слов, я видел старика обладателем живых самоцветов, способных магической силою своей прикрыть грязную и преступную ложь, я знал это и всё-таки поддавался колдовству его речи.
Бог не злодей людям, а сердечный друг. Только с Ним, по доброте Его, так случилось: растаял Он в слезной жизни нашей, как сахар в воде, а вода сорная, вода грязная. И не стало нам чуть Его, не чуем, не слышим скуса Божия в жизни нашей. А все-таки Он во всем мире пролит и в каждой душе живет чистейшей искрой.
Колбаса? Это я не уважаю, это - собачья пища, ты сам ее кушай, а вот рыбку я люблю.
Господь живет для больших людей, где у него время для меня, мелкого дурака?
