Buch lesen: «Об анекдотах и – ещё кое о чём»
Известно, что буржуазное государство посредством долговременного, непрерывного и всестороннего давления на индивидуальность создало тип человека, ремесло которого – примирять социальные противоречия.
Это – человек, «образованный» естественной потребностью мещанства в защите против отравления ядами, кои нездоровый организм его вырабатывает в себе самом. Это – человек «начитанный», умеющий более или менее ловко излагать мысли и разлагать их, когда они противоречат философическим основам мироискривления мещан. Известно, что мещанство двоедушно и что оно не может быть иным: в практике своей оно грубо и цинически материалистично, в теории исповедует идеализм.
Для прикрытия этого маленького, но совершенно очевидного противоречия и образован профессиональный примиритель всех и всяческих противоречий. Его обязанность – «отводить глаза» от действительности всем вообще людям, а особенно людям, которые желали бы честно разобраться в сложной путанице идей, выдуманных предшественниками их по ремеслу, – идей, которые не только оправдывают, но и пытаются навеки утвердить законность бытия мещанства в целом, а в частности – законность бытия «свободомыслящего мещанина», якобы совершенно «духовно» независимого от влияния действительности. Основным приёмом «отвода глаз» служит углубление разума в область «вечных тайн», кои, будучи уже признаны неразрешимыми, тем не менее усердно и «умозрительно» разрешаются, причём иногда разрешаются они не по обязанности примирителя, не по силе пытливости его ума, а по ремесленной привычке и даже нередко от «нечего делать».
В область «вечных тайн» свободомыслящий примиритель социальных противоречий отправляется с высоты такого соображения: «Мы кое-что узнали, но мы не знаем, насколько достоверно то, что мы знаем; нам неизвестно, что именно скрыто под тем, что нам известно, а это скрытое и есть главное, что необходимо знать. Кем или чем и как начато всё, что существует, и зачем оно начато? Всё – и мысль – исходит из неведомого, но ведомо ли неведомому сомнение в смысле своего бытия? Имеют ли место среди Платоновых идей идеи граммофона, штанов, пулемёта, лыж, револьверного станка, трубки для курения табака, швейной машины, туберкулёзной бациллы, мыла, утюга? Существовало ли моё «я» до рождения, и как оно будет чувствовать себя после смерти? Сидит ли человек на камне, на стуле или же на собственных ягодицах, и какую роль при этом акте играет земной шар?»
Количество вопросов такого рода неисчислимо, и многие люди указанного типа верят, что, разрешая вопросы этого порядка, они «углубляют познание смысла бытия», а также разоблачают заблуждения мысли2.
