Buch lesen: «Кто такой Малкольм Пэрриш?»
Carpe diem. Ловите момент, мальчики. Сделайте свою жизнь экстраординарной.
©Робин Уильямс, «Общество мёртвых поэтов», 1989 г.
Меня зовут Малкольм Пэрриш
Здравствуй.
Когда мне было 5, я был уверен в том, что стану лётчиком и буду пролетать над странами и морями внутри огромной железной птицы. Я мечтал стать смелым и бесстрашным пилотом, который будет пролетать рядом с птицами в небесах, оставляя позади белые следы, которые будут разрезать облака. В 10 лет я мечтал стать бизнесменом в огромном офисе с большими окнами и стеклянным столом, за которым я буду подписывать кучи бумаг, которые будут приносить мне огромные деньги.
Сейчас мне 17, и я совсем не знаю, что буду делать со своей жизнью. Кто знает, что ждёт впереди: военная академия, самый престижный университет страны, а может и… нет, это глупости. Сейчас я готов поставить под сомнение любое своё слово, любую свою мысль, любой совет, который я давал кому-либо за всю свою жизнь. Я не уверен в том, что я поступал правильно хоть когда-то.
А о чём мечтаешь ты? Уверен, что в наше время мечты были намного проще. Мне кажется, что через пару десятков лет никому не будут нужны учёба в самых серьёзных школах, работа в самых больших компаниях, дома в самых «зелёных» районах. Времена меняются, а мальчишки остаются мальчишками.
Меня зовут Малкольм Пэрриш. Глупо звучит, правда? Именно поэтому друзья зовут меня по фамилии. Я правда не люблю своё имя, ну, по крайней мере сейчас. Я ещё слишком молод для обращения "Малкольм". Приятно познакомиться.
Сейчас мне 17, и я совсем не знаю, что буду делать со своей жизнью.
03/24/1989
М. П.
Глава 1
Кто такой Малкольм Пэрриш?
– Мистер Уилсон, вы хотите чем-то поделиться со всем классом?
– Что?.. Нет, мистер Говард, простите.
Мистер Говард укорительно покачал головой, придвинул очки поближе к переносице и продолжил читать вслух главы из какой-то старой и скучной книги.
Патрик Уилсон вновь уткнулся в старое письмо, найденное в парте. Как оно могло пролежать почти три десятка лет и остаться нетронутым временем? Юноша просто свернул загадочное послание и сунул его в карман пиджака.
Как только звонок с последнего урока перестал трезвонить, по всем коридорам мужской академии хлынул поток вопящих подростков, сносящих на своём пути всё: учителей, подставки под зонты и растения и друг друга. Однако же, через пару минут разрушительный ураган юнцов стих, и в академии наконец-то воцарились тишина и спокойствие.
Патрик сосредоточенно смотрел куда-то вдаль и постукивал ручкой по подбородку.
– Хэй, пирожок Пэтти, чего задумался? Алгебра воодушевляет на глубокие мысли и великие свершения? – Доминик Холл, только войдя в комнату, бросил скомканный кусок тетрадного листа в Патрика, пытаясь вернуть друга в реальный мир.
– Доминик, чёрт возьми! – парень вздрагивает от неожиданности и недовольства из-за того, что его отвлекли от размышлений.
– Да ладно тебе, не злись. О чём задумался, приятель? – Доминик, тряхнув рыжими волосами, присаживается на свою кровать.
– Послушай, задам очень странный вопрос. Ты не знаешь случайно, кто такой Малкольм Пэрриш?
Доминик удивлённо вскидывает бровь, но в то же время направляет свой взгляд куда-то вбок, вспоминая что-то.
– Вот слышал это имя где-то, но никак не вспомню где. А кто это?
– Вот в том-то и дело, что я понятия не имею. Я рылся в парте на уроке английской литературы, а там было это, – Патрик достаёт из кармана конверт и протягивает его Доминику.
– А мешка с золотыми ты там не нашёл? – прищурившись, Доминик принимает из рук друга старый конверт.
– Очень смешно, Холл.
– Знаешь, друг, мы можем просто найти выпускной альбом 89-го года и найти этого Пэрриша там.
Парни по-тихому проскальзывают в коридор, чтобы не попасться на глаза коменданту. В библиотеке всегда спасали только карманные фонари, там почти всегда были задёрнуты шторы и было ужасно темно.
Чтобы найти старые альбомы, не понадобилось много времени: для них всегда выделялся отдельный стеллаж, где по годам были расставлены выпускные альбомы прошлых лет.
В пыльном альманахе 89-го года характеристика Малкольма Пэрриша выделялась среди его сокурсников: она была написана красиво и аккуратно, какими-то блестящими чёрными чернилами, каждая буква была выведена и подчёркнута.
«Малкольм Пэрриш
13 апреля 1972 года
Отличник, главный редактор газеты академии, образцовый и прилежный ученик. Вежлив, пунктуален, серьёзен, послушен. Гордость семьи, учителей и друзей. Ни разу не уличён в нарушении дисциплины и правил академии…»
– И бла бла бла… Хм, да он был прямо идеалом, судя по всему, – ухмыльнулся Доминик.
Далее шли комментарии учеников, наверное, друзей Малкольма. Это уже мало интересовало. Но среди них была фамилия «Говард».
– Не мистер ли Говард с ним учился? – Патрик был озадачен.
– Да тут кроме фамилии ничего и нет, только клякса. Рука, наверное, соскочила. Да и Говардов немало в Америке, думаю.
– Здесь вообще нет ничего интересного больше, кроме этого. Но что-то всё равно не так. Я это чувствую…
– Почему же? Вроде всё понятно – отличник и паинька.
– Вот именно! Ну не может человек с таким описанием не знать, как он будет жить. К тому же, это же восьмидесятые – тогда для человека было известно уже всё: от карьеры юриста или медика до жены и спокойной жизни в хорошем доме.
– И чего же ты хочешь, Уилсон? – Доминик размял шею, лениво потягиваясь и зевая.
– Завтра же спрошу о нём у мистера Говарда. Я уверен, это именно он учился с ним, – Патрик закрыл альбом и решительно направился к выходу.
– С ума сошёл?! Тебе потом влетит и за библиотеку ночью, и за то, что ты на уроке ерунду читал вместо того, чтобы размышлять о Байроне и Шекспире.
– Всё равно мне, Доминик. Пусть влетит, – Патрик встал и стремительно направился к выходу из тёмной библиотеки.
– Да не дури, Патрик! Ну, ерунда же это, ну! – Доминик еле-еле поспевал за другом.
– Дак я же не заставляю тебя идти со мной завтра. Это мне интересно, я взволнован, а ты иди и дальше уроки в курилке прогуливать.
– А вот это было уже обидно, Уилсон, – Доминик по-дружески дал подзатыльник Патрику, – Я просто не хочу огребать вместе с тобой. Потом расскажешь.
– Ну и трус же ты, Доминик!
Споря, парни уже успели дойти до своей комнаты и уснуть. Патрик прокружился всю ночь, пытаясь совладать со своими спутанными мыслями. Он надеялся, что мистер Говард – учитель литературы – был именно тем Говардом, который оставил свою подпись под характеристикой Малкольма Пэрриша.
Глава 2
На следующий день после урока Патрик Уилсон, взяв всю свою смелость в кулак, подошёл к мистеру Говарду и спросил, кто же такой всё-таки был этот Малкольм Пэрриш. В мгновение учитель помрачнел.
– Это очень долгая и печальная история. Пойдём в мою комнату, я скажу остальным учителям, что ты выполнял мои поручения и не пришёл на их уроки именно поэтому.
В комнате мистера Говарда было уютно, но строго, там пахло деревом и кофе. Налив Патрику чашку крепкого кофе, мистер Говард продолжил.
– В 80-х он был лучшим учеником академии, душой компании, им гордилась семья, ему пророчили успешное и счастливое будущее. Я в то время был его одноклассником и лучшим другом, почти братом.
Малкольм Пэрриш был личной знаменитостью академии: образцовый ученик, всегда вежливый, никогда не спорил с учителями, не пропускал ни одного урока. После выпуска я понял, что такие парни популярны среди женского пола: он был худощавым, не особо высоким, с тёмными волосами и серыми глазами, носил очки для зрения, почти закрывающие широкие брови, а с наступлением весны у него на носу и щеках появлялись веснушки. Казалось бы, обычный парень, но что-то в нём было такое, что притягивало людей прямо магнитом.
На самом деле он не был таким паинькой, как многие думали: просто бунтовал он тихо, незаметно, скорее, внутри себя, «выражал внутреннее несогласие», как сказали бы учителя обществоведения.
Иногда он выглядел очень печальным, но мне всегда казалось, что он просто думает о чём-то. Никогда не замечал грусти и озадаченности в его глазах. Через пару лет я понял, сколько же отрешённости было в этих глазах, но об этом позже.
Всю его жизнь, увы, недолгую, рассказать я не смогу: мы познакомились, когда нам было по 16. Думаю, именно этот период жизни Пэрриша будет тебе интересен.
Наша дружба походила на взаимоотношения ребят из «Общества мёртвых поэтов»: мы были соседями по комнате, вместе читали книги, которые никак не относились к школьной программе, вместе рассуждали о чём-то высоком. В очень редкие моменты нас бывало трое: я, Малкольм Пэрриш и Грегори Диккенс.
Мы были совсем непохожими друг на друга: пухлощёкий (хотя он был довольно худым) Грегори был мечтателем до мозга костей, я в 16 лет уже знал, как сложится моя жизнь, а вот потерю зрения к 45 годам предсказать не смог, а Пэрриш, казалось, даже не задумывался о том, что будет завтра, всегда жил мгновеньем. Хотя, судя по письму, которое ты нашёл, будущая жизнь его всё-таки волновала.
У Пэрриша была хорошая семья. Правда, отец был очень строгим, но его можно было понять: сына ждало большое будущее. Его мать была чистейшей души женщина, она всегда улыбалась, а его старший брат был военным, очень серьёзным человеком, но всё равно он всегда находил время на младшего брата и веселье с ним.
Мы познакомились в 88-м году, когда моя семья решила, что моим обучением в последние годы перед поступлением должны заниматься в невероятно пафосной мужской академии «Вестфилд». Мне несказанно повезло: я стал соседом Малкольма Пэрриша, легенды о котором ходили по всей академии. На деле, когда я вошёл в комнату, за письменным столом сидел сосредоточенный растрёпанный парень в больших очках и твердил что-то на латыни себе под нос. Услышав, что кто-то вошёл, он сразу же поднял взъерошенную голову от книг и широко улыбнулся.
– Привет! Ты – Адам Говард, верно?
– Да, именно… А ты – Малкольм Пэрриш? – я протянул руку для приветствия.
– Просто Пэрриш, – он пожал мою руку и потряс ей, – Не люблю, когда называют по имени – оно слишком сложное, а в сочетании с фамилией звучит как-то несуразно! – Пэрриш улыбнулся и плюхнулся на кровать.
Я выложил вещи, а Пэрриш отдал мне полный комплект учебников, которые теперь должны были стать моими.
Когда в комнату тихо протиснулась кудрявая голова с пухлыми щеками, которая, как, оказалось, принадлежал Грегори Диккенсу, Пэрриш познакомил и нас. И вот, нас стало трое: будущие юрист, медик и профессор. На самом деле, я и Малкольм свободно обходились без Грегори: он часто уезжал куда-то и пропускал уроки.
На уроках нагрузки были невероятными: вам сейчас гораздо проще учиться, чем в 80-х или 90-х. Даже учебники стали легче, а информации в них столько же. Учёбу Пэрриш не очень любил, но островком эмоциональной разгрузки и счастья для него был урок английской литературы. Он всегда с радостью читал и писал, брал дополнительные задания. В такие моменты он был настолько счастлив, насколько человек может быть таковым. Однажды он сказал мне, что хотел бы связать свою жизнь с литературой, но сразу же он понял, что это бредовая идея: отец никогда не разрешит будущему юристу писать «рассказики и стишочки». Но Пэрриша это не волновало, ведь можно же заниматься писательством непрофессионально; к тому же, его отец бы не узнал о хобби сына: родители практически никогда не приезжали. Всё, что происходило в академии, оставалось в академии.
Пэрришу хотелось свободы прямо сейчас, а не после окончания учёбы, как говорил его отец. Конечно же, все мы жили в ежовых рукавицах родителей, а в крови играли гормоны, душа требовала бунтарства. Мне кажется, ты понимаешь, о чём я говорю. Подростки во все времена мыслят и действуют одинаково.
Он был мыслителем, таким, которые рассуждают о том, что же такое свобода для человека, что она для каждого своя, и человек должен считать смыслом своей жизни полную свободу. Для него было 2 вечных темы для разговора: свобода и мечта.
Думаю, предысторию я закончил. Теперь я буду пытаться вспомнить последние месяцы, которые мы провели вместе.
Глава 3
Малкольм рассказывал о своей жизни так увлекательно, что казалось, будто бы я знал его всю свою жизнь.
Родился он 13 апреля 1972 года, его отца зовут Роберт, а мать – Аманда. Появлению Малкольма был рад и трёхлетний Декстер, его родной брат. Детство Малкольма было счастливым: они с братом постоянно гуляли на улице, играли в подвижные игры и помогали родителям, в основном, маме. Отец Пэрриша был ужасно строг, и вся жизнь мальчиков была расписана. Декстера он любил больше, чем Малкольма, и давал ему чуть больше свободы.
– Ну, свобода – понятие растяжимое. Так что, брат просто мог выбрать, каким именно спортом ему заниматься.
Малкольм говорил так живо, размахивал руками и корчил такие смешные рожи, что я смеялся, не переставая.
– Мама называла меня «самым шкодливым ребёнком в мире, Малкольм, слезь с дерева, поранишься, ай, ты уже порвал брюки, Боже, за что мне такое наказание». Ну, сам представь, какое же детство без сбитых коленок? Я постоянно пропадал где-то на улице, на озере возле моего дома. Брат был серьёзней, но не на много.
Когда его отправили в «Вестфилд», я очень скучал. Очень сильно. Мне казалось, что моего лучшего друга у меня забрали навсегда. Я понимал, что он может приехать в любой момент, остаться на выходные, и веселье вновь появится в нашем доме. Однажды я по привычке вскочил рано-рано утром и со всех ног бросился в комнату Декстера, чтобы разбудить его, но увидел лишь пустую постель и закрытое окно. Тогда я взобрался на его кровать, а она была очень высокой, уткнул лицо в подушки, которые ещё пахли шампунем брата, и зарыдал. Я настолько привык к нему, что уже не представлял ни дня без брата, без наших игр и шалостей. Я умолял отца забрать брата из академии хоть на день, но он был непреклонен. Тогда я стал меняться, как выразилась мама: я ходил неприкаянным, а когда меня звали погулять соседские дети, я нехотя соглашался и ходил с кислой миной или одиноко сидел на качелях.
Время шло, но брат не приезжал. В апреле, на мой 6 день рождения родители устроили такой праздник! Было всё: и шарики, и вкусный торт, и веселье. Родители пообещали сделать мне самый лучший подарок, который я смогу только представить. Я ждал Декстера, наконец-то я проявил хоть какую-то долю былой активности. И вот – самый разгар вечера, мой отец встаёт и произносит торжественную речь. Они с мамой проводят меня с закрытыми глазами в гостиную, я открываю глаза, и… Вижу велосипед. Понимаешь, велосипед. Не брата, а чёртову двухколёсную машину! Слёзы тут же покатились из моих глаз, и я рванул в свою комнату, вопя на весь дом. Отец тогда лишь попросил всех разойтись и налил себе виски, а мама пришла ко мне и долго гладила меня по голове, пока я не уснул.
Утром мне не хотелось выходить из своей комнаты, но, когда я открыл глаза, в комнату вошёл Декстер. Я в ту же секунду прыгнул на него, радостно повторяя его имя, мы смеялись и катались по полу в объятиях друг друга. Я тогда взглянул на отца, но тот не выдал ни одной эмоции, как и всегда. Брат хоть и был щуплым 9-летним мальчишкой, но уже выглядел гораздо старше, чем два года назад. Тогда мы провели весь день вместе, а к ночи он уехал. А я глядел за этим в окно, за тем, как моего братца снова увозят.
Проходили месяцы, даже годы, я уже повзрослел, и меня отдали в «Вестфилд». Не поверишь, но я долго не мог завести друзей, очень долго. Я не хотел отвыкать от жизни дома, от брата и игр в любой момент. Мне было ужасно непривычно жить и учиться по строго установленным правилам, со строгим распорядком и дисциплиной. Тебе повезло, ты учился в самой обыкновенной школе почти всё время; говорят, что вам гораздо легче было учиться, но гораздо тяжелей приспособиться к порядкам академии.
На самом деле, он был не прав: я никогда не испытывал трудностей с тем, чтобы приспособиться к новому месту и новой среде обитания. Конечно же, мне, человеку из простой семьи, который провёл 11 классов в самой обыкновенной школе недалеко от дома, было непросто свыкнуться с тем, что я не смогу сбежать с урока без последствий, что не смогу видеться с родителями каждый день, что не смогу опоздать и найти какое-нибудь глупое оправдание. Мне и в голову не приходило, что мои мозги будут кипеть каждый день целый год.
– Ну, не знаю, как остальные, но я сам по себе человек гибкий. Только теперь я не смогу убегать с урока, чтобы мне не влетело, да ещё и как.
Хохотал Малкольм заразительно и звонко. Не знаю, что же такого смешного я сказал, но он рассмеялся на всю академию, наверное. В нашу комнату даже заглянул какой-то парень из соседней комнаты и покрутил пальцем у виска, а затем пожал мне руку, сказал: «Кори Леонард, капитан команды по плаванию» – и ушёл.
– Тот ещё фрукт! – крикнул Малкольм так громко, чтобы Кори услышал, – А говорят, что не тонет…
– Я всё слышу, Пэрриш! – удаляющийся ответный крик заглушил последние слова Малкольма, из-за чего я ухмыльнулся.
– Ну а ты, Адам? – Пэрриш изумительно улыбнулся и зевнул одновременно, – Расскажешь о себе?
– Мне нечего рассказывать особо. Я обычный парень, у меня самая обычная семья, я единственный ребёнок, мой отец – финансовый менеджер, а мама – медик. Мой отец очень любит футбол, а мама любит готовить и выращивать цветы.
– У тебя идеальная семья из старых фильмов. А большой собаки у тебя нет?
– Нет.
– Оу, – Малкольм был немного сконфужен тем, что его шутка не удалась.
Мы проговорили ещё несколько часов, попутно раскладывая мои вещи по шкафам и тумбам, и здороваясь с проходящими мимо ребятами. За этот вечер я перезнакомился с доброй половиной сокурсников и даже некоторыми ребятами помладше. Малкольм рассказывал о каждом, кто проходил мимо, подкрепляя всё смешными историями и интересными фактами о мальчишках и, иногда, учителях.
