Песчаный вихрь

Пролог

Я ль не разбойник!

Только что пришло мне в голову:

Мой долг – благодарить богов.

Иначе боги – пожелай они воздать мне должное -

Пошлют кого-нибудь разбить мне морду вдребезги.

(Тит Плавт «Амфитрион»)

Пролог

– Почему только два кувшина вина? Тащите остальные! И не ставьте фрукты на край стола, сколько раз повторять? – Закиф утер ладонью пот со лба и окинул помещение придирчивым взглядом.

Походная палатка военачальника превосходила размерами солдатские шатры, а внутри напоминала жилой дом, разделенный на несколько комнат тканевыми ширмами. Приемная «зала» щеголяла мраморными гермами – четырехгранными постаментами с бюстами Меркурия, расставленными по обе стороны от кресла, напоминающего трон. За его спинкой в неверном свете закрытых жаровен маячил гобелен с вышитым орлом и сферические медные подставки со множеством свитков. Земляной пол прикрывали раскатанные полосатые дорожки с узором из дубовых листьев.

Сегодня к обстановке добавился длинный деревянный стол с отполированной столешницей и широкие ложа-клинии с удобными мягкими подлокотниками, ибо Цезарь пригласил к обеду офицеров, отличившихся в британском походе. В честь смельчаков повара поджарили оленину в особом соусе, нежного ягненка с горькими травами, подали фаршированные яйца с чесноком, печеную рыбу по оригинальному рецепту, фрукты, мед и, конечно же, превосходное цекубское вино.

Вообще-то Закиф любил такие вечера: ветераны, польщенные вниманием великого военачальника, напрочь теряли аппетит, смущались и покидали шатер, не попробовав почти ничего из предложенных блюд. Таким образом, яства и выпивка доставались самому Закифу и другим рабам, к которым он благоволил.

Но сегодня в числе приглашенных был легат Марк Антоний – молодой, уверенный в себе и абсолютно не страдающий чинопочитанием.

«Этот, пожалуй, все сожрёт», – подумал Закиф, тоскливо провожая глазами утку, нашпигованную черносливом.

– Вижу, ты все подготовил, как надо, – удовлетворенно заметил Юлий Цезарь, выходя из тесной каморки, служившей ему спальней.

Будущий диктатор не отличался примечательной внешностью: сухопарый, чуть выше среднего роста, с ранней лысиной, доставляющей ему немало беспокойства. Но высокий лоб говорил о могуществе ума, заключенного в его пределах, а живые черные глаза, казалось, могли читать в душах собеседников. Ради обеда он облачился в простую белую тунику и шерстяную тогу терракотового оттенка.

– Деньги отсчитаны и уложены?

– Да, господин, – поклонился Закиф. – По сто тысяч сестерциев каждому в одинаковых кошельках, как ты велел.

– Хорошо, – задумчиво ответил Цезарь. – Очень хорошо.

Гости явились минута в минуту: первым прибыл Антоний в посеребренной кирасе и багряном плаще. Он легко расстегнул ножны с мечом и небрежным жестом бросил их Закифу вместе со шлемом, украшенным страусовыми перьями. Следом, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, ввалился суровый легат десятого легиона Публий Манилий.

Оба, оказавшись перед Цезарем, выбросили руки в приветственном жесте и замерли, ожидая указаний. Военачальник сердечно обнял каждого и расцеловал в обе щеки, а потом предложил угоститься изысканной трапезой.

Антоний не обманул самых мрачных ожиданий Закифа: он уплетал все подряд, запивая вином, рассказывал анекдоты и нисколько не трепетал перед Цезарем. Раба это страшно сердило. Он бы с радостью схватил балагура за грудки и отхлестал по румяным щекам, чтобы вбить хоть немного уважения в его кудрявую голову. Но, увы, случись такое, Антоний убил бы нападавшего одним ударом могучего кулака. Поэтому Закиф скромно стоял за креслом господина и посылал обжоре безмолвные проклятия.

– Во славу сената и римского народа! – провозгласил последний тост Цезарь и, осушив чашу, добавил. – Кстати, вы оба отправитесь в Рим как можно скорее.

Воцарилась такая тишина, что Закиф услышал собственное дыхание и треск еловых шишек в жаровне. Первым опомнился Публий Манилий и рявкнул, не соизмерив силу собственного голоса:

– Да, проконсул!

Антоний неодобрительно поморщился, откинулся на подлокотник и, перекидывая персик с ладони на ладонь, ответил:

– Да-да, все будет, как ты скажешь, но разве мы не нужны тебе здесь?

– Нужны, но я не имею права удерживать при себе таких способных и преданных людей, когда они могут принести пользу отечеству. Начинаются выборы квесторов, и я хочу, чтобы вы участвовали.

– Ну вот, совсем другое дело! – улыбнулся Марк Антоний, но тут же снова помрачнел. – Погоди-ка, мы оба?

– Именно так я и сказал.

– Но между нами нет ничего общего!

Закифу пришлось призвать на выручку все самообладание, чтобы не расхохотаться в голос. Антоний и Манилий занимали одинаковые должности, обладали равнозначными званиями и даже носили похожие доспехи, но на этом их сходство заканчивалось. Первый отличался инициативностью и храбростью, граничащей с безрассудством. Приказы он трактовал, как вздумается, отменяя и дополняя их по собственному разумению, в бой бросался первым, проявлял жестокость к врагам, зато на мелкие нарушения солдат смотрел сквозь пальцы.

Второй, напротив, являл собой пример дисциплинированности и того же требовал от легионеров, распоряжения начальства исполнял неукоснительно, но в незнакомых ситуациях терялся и не мог предложить на военном совете никаких идей. Да и внешностью значительно уступал Антонию: коренастый, низколобый, с походкой раненого медведя Манилий не нравился женщинам и, кажется, вообще их избегал.

– А между вами и не должно быть ничего общего, – ответствовал Цезарь. – Мы предоставим народу возможность выбирать между непохожими кандидатами. Кто-то из вас станет квестором. Один из вас.

Он щелкнул пальцами, и Закиф подал два кожаных, туго набитых кошелька. Антоний одобрительно хмыкнул.

– Для начала кампании вам хватит. А там уж привлекайте деньги сторонников. И не подведите меня.

– Да, проконсул! – отозвались хором легаты.

– А тебе, Манилий, лучше бы жениться, – добавил военачальник. – Семейные люди всегда выглядят солиднее в глазах общества.

– Всенепременно, проконсул!

Глава 1. Шантажист и поджигатель

Acta diurna[1], апрельские календы, год консульства Кальвина и Мессалы:

«Граждане Рима! Помогите караульным когортам отыскать бессовестного поджигателя, устроившего вчера пожар в инсулах слева от восточной дороги. Награда за поимку преступника составляет 400 денариев и выплачивается из личных средств Гнея Помпея Великого».

Объявление, озвученное также чтецом, чтобы неграмотные его не пропустили, привлекло внимание праздной публики, и форум заполнился гомонящей толпой. Манилий с возмущением отбросил от себя какого-то особенно активного горожанина, оравшего ему в самое ухо:

– Позор! Трое погибли в том пожаре, а караульные бездействуют!

Чья-то рука по-свойски опустилась легату на плечо, и он уже сжал кулак, чтобы как следует врезать наглецу, но, обернувшись, узнал худощавого старика и растерянно моргнул.

– Любезный Манилий! – раскрыл объятья тот, но упитанная фигура командующего легионом не уместилась в них.

– Почтенный Клавдий, – пробормотал он в ответ.

– Я едва распознал тебя в этой тоге и без меча. С возвращением!

– Спасибо.

– Буду рад, если ты почтишь нас с Юнией своим присутствием – мы устраиваем ужин сегодня вечером.

– Даже не знаю, – растерялся Манилий. – Я уже кое с кем договорился…

– Отмени, – решительно потребовал старик. – К нам придут Агенобарб, Корнелий Лентулл, и, наверное, Цицерон – словом, почти все, от кого зависит твой успех на выборах.

Услышав громкие имена, легат залился краской и замотал головой, точно ему предлагали нечто неприличное.

– Нет, не могу, Цицерон – сторонник Помпея, а меня выдвигает Цезарь!

– Ш-ш-ш! – Клавдий воровато оглянулся по сторонам и приложил к губам палец. – Нельзя говорить такие вещи вслух! Давай отойдем в сторонку.

Он настойчиво потащил собеседника к храму Конкордии, подальше от чтеца и окружившей его публики.

– Во-первых, формально Помпей и Цезарь – союзники, друзья и единое целое в глазах римского народа. Во-вторых, что нам за дело до них? Если ты помнишь, наши семьи всегда выручали друг друга в тяжелые времена: при Марии твой дед усыновил меня и, сделав плебеем, спас мою жизнь; при Сулле уже я усыновил твоего отца и дядю, приписав их к патрициям. Давай продолжим славные традиции. Кстати, моя дочь овдовела месяц назад: от этого брака у нее есть трое сорванцов, но их воспитанием занимается родня покойного. Клавдия – славная девушка, ей всего двадцать один год, и она красавица, каких поискать. Что скажешь?

Старик склонил набок маленькую голову и стал похож на любопытную птичку. От обилия информации Манилия укачало, точно он вдруг очутился на корабле в волнующемся море.

– Ну… не знаю, – только и смог промямлить он, тяжело опускаясь на каменную ступень.

– Цезарь поступил с тобой бесчестно: заставил соревноваться с Антонием, фактически сравнил тебя, уважаемого человека, и бездельника с дурной репутацией, – не умолкал Клавдий.

Это слова задели легата. Действительно, что за игру с ним затеял проконсул? Если хотел видеть Манилия на посту квестора – так бы и сказал, а если нет – мог вообще его не выдвигать. Не иначе, как решил позабавиться, наблюдая за предвыборной гонкой.

– Я приду сегодня.

– Прекрасно! – горячо одобрил старик и сделал знак рабам, державшимся на почтительном расстоянии.

Они тут же притащили крытые носилки и водрузили хозяина на мягкие подушки.

– Так мы ждем тебя. Прикажу Клавдии прихорошиться. Об Антонии не беспокойся – он тебе не соперник. А, и еще: хорошо бы поймать поджигателя – это развернет общественное мнение в твою пользу. Ну, будь здоров!

– Я попытаюсь! – крикнул вслед Манилий и помахал рукой.

***

Ночь разлилась по городу, как густой виноградный сок, накрыв дома и храмы, поля и сады, заполнив собой небо. Окна потемнели одно за другим, ставни захлопнулись с решительным стуком, двери заперлись на засовы. Люди укладывались спать: кто-то, завернувшись в одеяло, слушал сказки о героях и чудовищах, кто-то крепко обнимал вторую половинку и радовался, что не одинок, кто-то сдвинулся на самый край кровати, боясь дышать, чтобы не потревожить любимую собаку, сладко прихрапывающую рядом.

И только один человек не находил себе места и бродил по пустым улицам Рима. Ночь не давала ему сна, гнала прочь из дома. Он огляделся по сторонам, нырнул за стену длинной инсулы, окруженной рядом плодовых деревьев, опустился на колени, осторожно положил на землю пучок сухой травы и ударил куском кварца о кресало. Металл покорно выдал сноп искр, разгорелся маленький костерок.

Мужчина выудил из-за пояса две бутыли с маслом и раданакой, тщательно полил деревянные ставни, опустил сухую ветку в огонь и поднес к мокрой дорожке. Дом вспыхнул в считанные минуты. Пламя, словно безумное, накинулось на сырцовые стены и оконные проемы. Едкий дым разбудил спящих хозяев, они закричали, заметались, а поджигатель не обратил на это никакого внимания.

Он смотрел на огонь. Что за прекрасное зрелище! Оранжевые всполохи завораживали, затягивали в таинственный мир, обжигали, манили, заставляли сердце трепетать. Ни одна женщина не способна вызвать в нем подобных чувств. Он протянул руку, и красный язык больно лизнул его. По телу пробежала судорожная волна удовольствия.

– О, боги, – с наслаждением выдохнул мужчина и закатил глаза.

***

– Господин, тебе доставили письмо, – раб почтительно протянул Манилию замызганный папирусный свиток.

Легат брезгливо взял его и спросил:

– От кого?

– Вольноотпущенник сказал, от Секста Клавдия.

– Хм… Ну ладно, ты свободен.