Buch lesen: «Охотник на знаменитостей»
Глава 1
Я вертела в руках приглашение, в котором компьютерным способом были напечатаны следующие слова:
«Юбилей заслуженного артиста России Александра Пономаренко. Праздничное мероприятие состоится 20 октября в 17.00 в здании оперного театра».
Внизу была приписка собственной рукой юбиляра: «Таня, приходи пораньше, поболтаем».
Я не возражала насчет того, чтобы поболтать. С Александром Ивановичем мы не виделись уже почти год, даже странно, что он вспомнил обо мне и пригласил на праздник.
Если быть скрупулезной, как дятел, то день рождения великого тенора выпадал на пятнадцатое сентября (надеюсь, память мне не изменяет). Однако торжества по этому поводу продолжались, и как раз сегодня представители городских учреждений культуры и общественности чествуют юбиляра. Вечер будет состоять из двух частей: торжественной и развлекательной. В течение первого часа чиновники разных рангов будут заверять Александра Ивановича в том, что он гениальный артист и гордость России, что культурная жизнь города невозможна без звучания его голоса и что пятьдесят лет – это не возраст и жизнь только начинается. Затем состоится премьера нового музыкального спектакля с известным названием – «Ромео и Джульетта», где Пономаренко будет исполнять партию брата Лоренцо. Для тех, кто уже забыл, в чем суть, напомню: брат Лоренцо был монахом, который покровительствовал двум влюбленным и стремился помочь им воссоединиться для вечной любви. Только организовано это было не слишком тщательно, в результате чего Ромео отравился, а Джульетта покончила с собой при помощи холодного оружия. В общем, уже несколько столетий народ льет слезы по двум несчастным, которые погибли так глупо.
С Пономаренко я познакомилась года три назад на презентации, которую устроил супермаркет «Золотое руно», где Александр Иванович должен был тешить гостей исполнением арий из опер. Я так и не оценила бзик, втемяшившийся в серое вещество устроителей вечеринки. Обычно на подобные мероприятия приглашают какую-нибудь поп-команду, девушек из кабаре с голыми лоснящимися ногами, растущими прямо из-под мышек, или местного Жванецкого, но не человека, который всю свою сознательную жизнь академическим голосом пел арии из опер. Получилось так, как и должно было быть: народ скучал, взирая на сияющее лицо человека, который был уверен в том, что доставляет несравненную радость господам, которые не могли отличить ноту ля от выражения про «твою мать». Все облегченно вздохнули, когда Пономаренко закончил свое выступление под жиденькие поносные аплодисменты, и с оживлением беглых гладиаторов под предводительством Спартака ринулись к столу. Александра Ивановича сие отношение совершенно не смутило, он с радостью опустил во внутренний карман черного фрака конверт со стодолларовой бумажкой и присоединился к участникам банкета. Мы очутились рядом за столом, и вскоре завязался самый непринужденный разговор. Пономаренко оказался жизнерадостным и словоохотливым мужичком, который тут же признался в том, что не устоял перед моими совершенными формами и благородным профилем принцессы Дианы. Честно говоря, я не думаю, что чем-то похожа на ее высочество, но сравнение мне польстило. Артист предложил продлить наши дружеские отношения на этой же неделе, что заставило меня рассмеяться на весь зал, и это немедленно приковало к нам внимание. Лица манекенов в дорогих вечерних костюмах словно по команде повернулись в нашу сторону, заставив виновников инцидента краснеть и хлопать глазами. Это продолжалось недолго. Александр Иванович вскоре продолжил упражнения в своих шуточках, и, надо признаться, мне было весело.
Мы много танцевали и пили шампанское. Вернее, пила я, потому что Пономаренко сослался на слабое сердце и старательно воздерживался от спиртного. К концу вечера актер и детектив обменялись телефонами и пообещали радовать иногда друг друга своим присутствием.
– Здравствуйте, – услышала я голос, прозвучавший совсем близко.
Ко мне подскочил кругленький человечек с заметным брюшком и в очках, похожих на иллюминаторы морского лайнера. Представительская карточка доверительно сообщала, что со мной разговаривает не кто иной, как администратор театра Федор Иванович Федоров. Интересно получилось – Федор Федоров. Бывает же такое!
– Как мне пройти к Александру Ивановичу? – спросила я. – Он должен меня ждать.
– Пономаренко у себя! Готовится к мероприятию… Если вы хотите пройти к нему в гримуборную…
Комната, принадлежащая Пономаренко, находилась по правой лестнице, в глубине коридора, заставленного элементами декораций к различным спектаклям. Среди многочисленных нагромождений можно было потеряться и блуждать много дней, как Гензель и Гретель в колдовском лесу.
В последнее время директор предлагал Александру Ивановичу занять другую комнату, но тот отказывался, уверяя, что за долгие годы работы в театре привык к этой гримуборной. Тяжело расставаться со старыми друзьями.
Я с трудом дефилировала по темному тесному коридору, задевая плечами фанерные заготовки для декораций, рискуя безнадежно испортить светло-коричневый костюм, надетый специально по случаю большого праздника. Если сюда нагрянут пожарники с инспекцией, то администрации не избежать крупного штрафа.
Я постучалась.
– Входите!
Александр Иванович сидел перед старинным дубовым столом и рассматривал себя в зеркале. Полное лицо со слегка отвисшими щеками, гладко выбритое. Серые глаза с набухшими веками серьезно оценивали собственную внешность. Гримерная была небольшого размера, примерно два с половиной на два метра. У дальней стены примостился стол с трехстворчатым зеркалом, над которым, словно хищная птица, нависала лампа подобие настольной. Еще выше висела старая истрепанная афиша, на которой Пономаренко был изображен в роли короля Лира. Рядом на гвоздике поместилась когда-то белоснежно-белая маска смеющегося паяца с грязноватыми пятнами по краям.
– Танечка! – обрадованно воскликнул тенор, излишне торопливо вскакивая со стула и бросаясь ко мне с воодушевлением пятилетнего ребенка. – Как я рад тебя видеть, ты даже не представляешь!
Мы чмокнули друг друга в губы. Пахнуло одеколоном «Спартак» и губной помадой.
– Проходи… Вот моя святая святых – гримерная, в которой я готовлюсь к спектаклям в течение почти двадцати лет. Сколько грима я наложил на свои щеки – ты даже не представляешь, – несколько бочек! Как ты думаешь, мне загримироваться сейчас или непосредственно перед спектаклем?
Я пожала плечами.
– А как положено?
– Так черт его знает, как быть сегодня. Думаю, в первом отделении мне еще можно побыть самим собой. Затем будет перерыв минут двадцать или тридцать, и, мне кажется, я успею наложить грим.
– Да, пожалуй, так будет лучше, – сказала я. – Кого будете развлекать сегодня?
Пономаренко махнул пухлой рукой.
– Директор решил собрать весь город. Отдел культуры будет в полном составе. Новый мэр, губернатор. Хорошо, что из Москвы никто не приехал, с ними хлопот не оберешься. Потом будет банкет. Не забудь, ты сидишь рядом со мной.
Вот жук. При живой-то жене!
– Что по этому поводу скажет ваша супруга? – усмехнулась я.
Александр Иванович игриво подмигнул мне.
– Ничего не скажет. Она немного приболела и прийти не сможет, я же не собираюсь устраивать откровенный флирт на публике. Просто мне приятно твое общество, к тому же увереннее себя чувствуешь, когда рядом настоящий частный детектив.
Снаружи послышался какой-то грохот, словно при съемках фильма «Назад в будущее» рухнуло фанерное здание городского суда. Проходящий по коридору человек задел плечом кусок декорации. В дверь гримерной осторожно постучали.
– Можно! – крикнул Пономаренко.
Снаружи молчали.
– Танечка, миленькая, посмотрите, кого там ангелы принесли на своих крыльях.
Я подошла к двери, откинула тяжелую бязевую портьеру, прикрывавшую дверной проем, и взялась за массивную ручку времен Екатерины Великой.
В полутемном коридоре виднелась фигура Федора Ивановича Федорова. Он держал в руке букет цветов.
– Заходи, Федор! – кивнул Пономаренко.
Администратор шагнул через порог.
– Букет от губернатора. Извиняется, что не может быть на празднике – срочные дела.
Цветы легли на стол.
– Слава богу, одним меньше! – весело провозгласил тенор. – Однако не ожидал от первого мужика в губернии такой галантности.
– Как ваше самочувствие? – осведомился Федор Иванович.
– Ты что имеешь в виду, старый жук? Я запасся всем необходимым: валидолом, корвалолом, нитроглицерином – всего вдоволь. Пономаренко еще споет для вас! Два инфаркта – это ерунда. Это еще не показатель!
– Если серьезно, как ваше сердце? – встревоженно спросила я. Вот будет номер, если юбиляру станет плохо. Я, конечно, понимаю, что настоящий артист должен умереть прямо на сцене, но не в такой же день.
– Нормально! – весело махнул рукой Александр Иванович. – С утра хорошее настроение, только от выпивки мне придется воздержаться. Ничего страшного, главное – чтобы гости были довольны.
Я запустила руку в сумочку и извлекла на свет гадальные кости.
– Хотите, я вам погадаю?
– О! Знаменитые кубики госпожи Ивановой! Охотно послушаю, о чем они сообщат! – жизнерадостности Пономаренко не было предела.
Гримерный столик был таких небольших размеров, что на нем не уместилась бы даже пачка сигарет «Прима». Я сдвинула в сторону продолговатую коробочку с гримом и бросила кубики.
13+30+8. «Внимание! Рядом неизбежное горе, и оно не заставит себя долго ждать».
Я растерянно смотрела на кости, не решаясь сообщить о результате броска.
– Что? Что там выпало? – весело задергал подбородком Александр Иванович.
Я облизнула верхнюю губу и проговорила:
– Ничего особенного…
Признаться, я растерялась. Выложить все это моему собеседнику – значит испортить ему настроение. В конце концов, неведение – это благо. Отсутствие плохих новостей – само по себе хорошая новость.
– Ну что?! Что это все значит?! – теребил меня за рукав Пономаренко. – Не томите, Танечка! Вы же знаете, как я хочу узнать о своей судьбе!
Я кивнула.
– Все в порядке… Только вам надо будет последить за своим здоровьем. Обязательно. Вы меня поняли?
Александр Иванович не раздумывая вручил мне свою судьбу.
– Конечно! Я сделаю все, как вы скажете! Где тут мой валидол?
Висящий на стене динамик, смотревший на нас своими белесыми решеточками, покрытыми слоем пыли, зашипел, и я услышала голос:
– Александр Иванович! Приглашаем в зал – пора встречать гостей!
– Пора… Пошли, Танечка, надо спешить соблюсти этикет.
Выходя из комнаты, я провела рукой по свисающей портьере. Зачем она здесь? Вся гримерная завешана бязью. Пылесборник, да и только.
Торжественная часть началась на седьмой минуте шестого часа. Как объяснил мне когда-то Александр Иванович, такова была примета.
Зал аплодировал Александру Пономаренко, когда он вышел на сцену и долго раскланивался перед собравшимися.
Затем он занял место в кресле польского производства, обшитом коричневым гобеленом в цветочек, и приготовился слушать приветственные слова.
Я сидела в двадцать первом ряду с самого края, рядом с солидным дядей в костюме в мелкую клеточку. Содержание речей можно было предсказать заранее, для этого совсем не обязательно быть пророком.
Открыл торжественную часть директор театра Марк Израилевич Финдельман, плотный мужчина в очках в тонкой итальянской оправе. Он был краток, объяснив присутствующим причину собрания, о которой те вряд ли догадывались, и почти тут же передав слово гостям.
Умно поступил. Я не особенно вслушивалась в слова, больше разглядывая обстановку, но с усердием девочки-первоклассницы принимая участие в аплодисментах.
Больше всего мне понравился момент, когда мэр города после краткой речи почти незаметно вручил юбиляру конверт, о содержании которого было нетрудно догадаться.
Деньги – это замечательно. Только почему это проделано так стыдливо? Наверное, не слишком достойная сумма для такого человека, как Пономаренко.
Александр Иванович переминался с ноги на ногу, не зная, куда деть этот самый конверт. Наконец засунул его во внутренний карман фрака и успокоился.
Впрочем, добрая половина собравшихся едва ли поняла, что произошло.
Торжественная часть закончилась длительными рукоплесканиями. Они так долго не смолкали, что пришлось вмешаться директору театра.
– Господа! Простите, друзья… – игриво начал Марк Израилевич.
Смех в зале.
– Нас ждет спектакль! Премьера! Давайте позволим нашему дорогому юбиляру отправиться в гримерную и приготовиться к действию. Все остальные актеры уже готовы. Просим отпустить Александра Ивановича. Мы встретимся минут через двадцать. Антракт.
Публика поднялась с мест и отправилась на коллективный перекур. Я встала с места, чтобы пропустить выходящих. При ближайшем рассмотрении можно было понять, что среди присутствующих в зале людей истинных ценителей оперного искусства было немного. Большая часть оказалась в театре, повинуясь моде присутствовать на престижных мероприятиях города.
Я снова уселась на свое место и продолжала разглядывать обстановку.
Перерыв подходил к концу.
Я взглянула на часы: восемнадцать двадцать. Сейчас зазвучит увертюра и начнется спектакль.
Странно, но дирижер вовсе не торопился взмахивать своей палочкой.
Я снова взглянула на часы: девятнадцать тридцать. Почему задержка?
Директор театра Марк Финдельман сидел в третьем ряду с края. Я увидела, что к нему подскочил Федор Иванович Федоров и что-то проговорил прямо в ухо. Директор поднялся и поспешил к выходу из зала. Я проводила его взглядом, затем тоже встала и пошла следом.
Возле гримерной комнаты Александра Пономаренко собралась кучка народа. Собравшиеся перешептывались друг с другом, вытягивая шеи.
Это мне совершенно не понравилось. Я бесцеремонно растолкала тех, кто стоял на моем пути, и ступила на порог гримерной комнаты.
– Не входите сюда! – предупредил Марк Финдельман. – Федор Иванович, вызывайте милицию…
Я не послушалась. Подойдя ближе, я увидела сидящего на стуле Александра Ивановича Пономаренко, на лицо которого была надета маска улыбающегося паяца. Она была выполнена из папье-маше и изображала смеющуюся рожицу.
Правая рука тенора безжизненно свисала вниз.
Глава 2
Я схватила руку Александра Ивановича и попробовала нащупать пульс.
– У него мог быть сердечный приступ! – сказала я. – Пульс не прощупывается!
В комнату, расталкивая собравшихся, ворвался Федоров.
– Мы вызвали «Скорую помощь», милицию! Что будем делать со спектаклем?
Директор театра покачал головой:
– Наверное, придется отменять. Премьера провалилась.
– Надо же, столько зрителей собралось.
– Забудьте про спектакль. Человек умер, – мрачно произнес Финдельман.
Я сдернула с лица Пономаренко смеющуюся маску. Глаза Александра Ивановича были безжизненны. Я снова попыталась нащупать пульс. Может быть, ему еще можно помочь? Чудес не бывает, но если попробовать?
– Помогите мне…
Трое мужчин осторожно сняли тело со стула и уложили на пол.
– Надо подложить что-нибудь под плечи.
Федоров беспомощно завертел головой.
– Сдергивай портьеру! – кивнул Марк Израилевич.
Администратор потянул на себя ткань, украшавшую стену гримерной. Послышался звук разрываемой материи, и огромный кусок оказался в его руках. Воздух наполнился удушливой пылью, сохранившейся еще с девятнадцатого века.
– Откройте же окно! – рявкнул директор.
Федоров тут же бросился исполнять.
Вскоре свернутый валик был подложен под плечи Александра Ивановича, голова повернута набок.
Я сложила руки ладонь на ладонь и принялась делать ритмичные нажимы на грудную клетку. Собравшиеся внимательно наблюдали за этой процедурой.
Прошло минут десять. Я вся взмокла, но Пономаренко не подавал признаков жизни.
– Приехала бригада «Скорой помощи»!
В гримерную в сопровождении администратора Федорова вошли два врача в белых халатах. В руках одного из них был квадратный черный чемоданчик, другой с трудом нес какой-то замысловатый аппарат.
Врач нагнулся над телом и принялся прощупывать пульс.
– Какие-нибудь меры принимали?
– Пытались сделать массаж. Или как это называется…
– Прошу всех выйти!
Толпясь и натыкаясь друг на друга, собравшиеся стали выбираться из гримерной. Я не торопилась уходить. Бросив взгляд на гримерный стол, я увидела лежавшую на его поверхности газету бесплатных объявлений, сложенную вдвое. По-моему, до начала мероприятия ее не было! Или я ошибаюсь? Да нет, точно. Я бросала кубики на столе, и никаких газет не лежало.
Я схватила газету со стола, словно это была моя собственность, к тому же представлявшая большую ценность.
– Скорее! Выходите!
Дверь закрылась.
– Скоро милиция прибудет? – спросил Финдельман.
– Мы позвонили. Ждем.
Показался Федоров. Он успел побывать в зрительном зале.
– Что делать будем? Публика уже волнуется.
– Отменять. Принесем свои извинения и вернем билеты.
Дверь в гримерную открылась, и показался врач.
– Милицию вызывали?
– Что…
– Он мертв.
Следственная группа приехала через несколько минут. Что делали молодые ребята в штатском в гримерной Пономаренко, увидеть не пришлось. Тело увезли в отделение судмедэкспертизы, а комнату опечатали.
* * *
Вернувшись домой, я развернула на столе газету, которую обнаружила в гримерной комнате Александра Ивановича.
Она была датирована четвертым октября и вышла за две недели и два дня до сегодняшних событий. Если бы у меня было время осмотреть гримерную, то наверняка появились бы какие-нибудь мысли. Но нет! Вездесущая милиция уже сделала это за меня, не поставив в известность о положении дел. Могли бы и поделиться информацией.
Хотя почему я так страдаю? У меня есть Расторгуев, который не даст пропасть в трудную минуту. А в прокуратуре работает Андрей Мельников. Если уж он не поможет – тогда, что называется, намыливай веревку.
Однако вернемся к печатному изданию.
Первая страница изобиловала рекламой товаров, представляемой супермаркетами и просто магазинами. Вторая была немного скромнее. На ней-то я и увидела объявление о юбилейном вечере Александра Пономаренко в помещении оперного театра. Оно почему-то было обведено красным фломастером. Интересно, зачем?
Я продолжала внимательно всматриваться в страницу. Ну к чему, позвольте вас спросить, Александру Ивановичу нужно было выделять это объявление? Подобные сообщения печатались во всех городских изданиях. Почему именно газета бесплатных объявлений? Непонятно.
«Лопушок» был обведен очень старательно. Линии были прямыми и четкими. Как-то по-женски.
Чушь какая-то.
Я листала страницу за страницей, поплевывая на указательный палец правой руки.
Что такое?
На пол слетел какой-то листок, затаившийся между страниц и случайно выпавший.
Я нагнулась и подняла его.
Купон бесплатного объявления. Почему-то не отправленный в газету.
Сообщение предназначалось для рубрики «Послания» и выглядело очень странно:
«ПЕВЦУ:
Забудешь про триумф крылатый,
Когда настанет час расплаты.
ТОТ, КТО ТРЕБУЕТ ОТВЕТА».
Я снова представила себе сидящий на стуле труп со смеющейся маской на лице. Что это была за маска? Она не имела отношения к спектаклю. И потом, эта поза. Когда у человека случается сердечный приступ, он опускается на диван, на кровать, на пол, в конце концов. Ему удобнее лечь, чем сидеть, полусогнувшись, на стуле. Такое впечатление, что тело усадили и придали ему устойчивое положение.
К тому же эта жуткая маска. Именно она не давала мне покоя.
Труп смеется тебе в лицо. Это сделано с умыслом? Или нет?
Трудно представить, что Пономаренко почувствовал сердечный приступ, надел на себя маску паяца и тихо скончался, сидя на стуле.
ТОТ, КТО ТРЕБУЕТ ОТВЕТА.
Какого ответа? Что это значит?
Я снова и снова перечитывала послание. Почему его не отправили в газету? Забыли? Не было времени? Что это за игра такая?
Я извлекла на свет гадальные кости.
Бросок. 13+30+4. «Вы раздосадованы невозможностью схватить то, что было близко от вас и что так неожиданно отдалилось».
Раздосадована – не то слово! Я просто вне себя от бешенства. Мое предыдущее предсказание сбылось так скоропалительно, что у меня просто слов нет – одни буквы. И почему я вдруг успокоилась, сидя в зрительном зале? Что мне стоило сопроводить Пономаренко в гримерную и проследить за тем, как он будет готовиться к спектаклю? Может быть, ничего не случилось бы?!
Я тут же вспомнила об одном лекарстве, в котором нуждается целый ряд больных, даже те, которые страдают отнюдь не сердечной болезнью. Применяется оно в виде аэрозоля. Пшикни такой препарат сердечнику, и это спровоцирует инфаркт. А там и до летального исхода недолго лететь. Отсюда вывод – смерть Пономаренко могла быть не случайна. Это не просто сердечный приступ, это…
…Убийство?!
И кто же таинственный «ТОТ, КТО ТРЕБУЕТ ОТВЕТА»?
