Buch lesen: «Одержимая»
История первая
Демон
– Кто управляет частью, тот управляет всем. Это основной закон магии.
Дымились благовония. Скалился череп на парчовой скатерти. Плотно закрытые шторы и рамы едва пропускали рев шумной улицы. Вот язычок пламени качнулся, поплыл, осветил фотографию: мужчина лет сорока на фоне БМВ. Машина обаятельна, владелец – нет: хамоватая ухмылка на круглом гладком лице, тонкие губы, маленькие глазки.
– Кто управляет образом, тот управляет плотью…
Блеснули в тусклом свете лезвия ножниц. Отделили человеческую фигурку от БМВ, от кустов на заднем плане, от неба, мостовой и тротуара; лишившись машины, человечек сделался жалким, и даже хамоватая ухмылка вылиняла.
– Образ переходит в тень, тень рассыпается пеплом… – пальцы с длинными черными ногтями захватили фигурку и поднесла к огню. Голова вспыхнула первой, и ухмылка исчезла. Клиентка, и без того бледная, съежилась и закусила губу.
– Не бойся! – таинственный грозный голос на секунду смягчился. – Ничего ему не сделается. Полюбит тебя, и все!
Ведьма опустила горящую бумагу на блюдце, дождалась, пока сгорит полностью, ловко стряхнула пепел в формочку. Накренила свечу, залила сверху горячим воском; остывая, воск мутнел и терял прозрачность. На столе, покрытом церковной парчой, рождалась восковая куколка.
– И забудет раб Божий Александр всех своих женщин, – голос возвысился, приобретая металлические нотки, – а любить будет только рабу Божью Светлану, и глазами, и сердцем, и телом, и душой…
Клиентка подалась вперед, и сделалось видно, как сильно она хочет быть любимой.
Черный ноготь подцепил фигурку, пальцы не без труда выудили куколку из формы. Плавился воск; из отдельного комочка ведьма ловко слепила гениталии. Фигурка оказалась слишком мала для такого великолепия, но ни ведьму, ни клиентку это не смутило. Отвалившись раз и другой, деталь довольно-таки косо утвердилась на восковом теле.
– Со здоровьем у него проблемы, – озабоченно сообщила ведьма. – Лечить будешь.
– Буду, – клиентка мелко закивала.
– И что-то печень его мне не нравится, – длинные пальцы повертели фигурку так и эдак. – А ты!
Клиентка подпрыгнула на стуле.
– Брось курить! – черный ноготь обличающее уставился ей в грудь. – Нельзя тебе курить!
– Брошу, – бледными губами пообещала клиентка.
– А теперь ступай. Буду духа призывать. Без духа не выйдет. Ступай! Деньги оставь у порога!
– А… – тихо вякнула клиентка.
– Двести баксов. Оставишь больше – сбудется скорее.
– С-спасибо… – клиентка соскользнула со стула, как теплое масло с ножа, помялась, решилась:
– Так когда мне ждать?
– Он тебе позвонит. Сама не набивайся. Приедет к тебе, в ногах валяться будет.
Застряв между надеждой и сомнением, тетка никак не могла уйти; стол, покрытый церковной парчой, вдруг мелко затрясся, будто крышка на кипящей кастрюле. Клиентка попятилась.
– Вижу!
Трясущаяся рука выпустила длинный палец с черным ногтем, ноготь указал в угол – в полумрак:
– Вижу! Вот он!
Клиентка метнулась к выходу. Через долю секунды от нее остался едва уловимый запах – нервного пота и недорогого дезодоранта, столь мощного, что его не смог до конца убить даже дух курящихся благовоний. Стол еще некоторое время дрожал, зловеще и жутко, потом ведьма Ирина перестала его трясти. Хлопнула входная дверь; ведьма потянулась, так что съехали к локтям рукава широкой белой хламиды. Стянула с головы платок, задула свечу. Отдернула штору, впуская в комнату свет, распахнула форточку; вернувшись к столу, выдвинула из-под парчи ведро и стряхнула вниз обрезки фотографии, мелкий мусор и восковую куколку с огромным членом.
* * *
В том же подъезде оборудовала себе офис полная женщина-нотариус, работала много и зарабатывала, кажется, неплохо. И сестра у нее была частный нотариус, и дочь нотариус; у Ирины не было сестер, зато ее бабушку на полном серьезе считали ведьмой.
На коврике перед дверью лежали две стодолларовые купюры, вестники удачи. Ирина придирчиво оглядела каждую, понюхала – деньги были правильные, да к тому же новые. Если бы толковый парфюмер догадался бы выпустить духи с запахом денег, Ирина сделалась бы первой его поклонницей. Вот если бы таких сотенных – да целый чемодан, как в кино!
Посреди кухни восседала за ноутбуком Вика, секретарь и уборщица, бухгалтер и начальник отдела кадров в одном лице. Щуплая и всегда немного удивленная, Вика походила на ящерицу-монахиню (монашеский облик придавала ей черная хламида и черный рабочий платочек до самых бровей). Разложив по столу черные широкие рукава, Вика стучала по клавишам, но не зависала «В контакте», как можно было представить, а как раз работала. Открыв «Великий сайт Ведьмы Ирины», она строчила послание на форум – благодарственное послание, исповедь спасенной клиентки.
Щелчок мыши – сообщение ушло на сайт; Вика приняла у Ирины деньги, записала двести баксов в крошечный приходо-расходный блокнот, потом раскрыла органайзер:
– Будет еще одна через полчаса. Сегодня хороший день.
Ирина кивнула и вытащила пачку сигарет. Вика оставила пост перед компьютером и удалилась в комнату; отработанными движениями, как боец, привычно разбирающий и собирающий винтовку, переменила свечу в подсвечнике, вытряхнула скатерть, протерла тряпкой череп на столе, поменяла на блюдцах кофейного цвета пирамидки.
– Благовония ты на этот раз купила паленые, – крикнула из кухни Ирина. – В горле дерет.
– Курить надо меньше, – отозвалась Вика сварливо, но беззлобно.
Ирина хмыкнула и затянулась.
О ведьминской сущности своей бабушки она впервые узнала из расстроенных монологов мамы на кухне: «Ведьма, а не свекровь! На меня порчу наводит, чтобы я на работу устроиться не могла, чтобы от тебя, козла, финансово зависела!» Отец молчал – он вообще был неразговорчив, много пил и к сорока годам получил инвалидность. Повзрослев, Ира перестала мечтать об избушке на курьих ножках, где обитает ее могучая бабушка: слово «ведьма» в мамином исполнении означало то же, что и «сука», «холера» и другие специальные слова, которые Ира с удовольствием повторяла в школе.
С первого же класса ее стали звать ведьмой – может, за острый небрезгливый язычок. А может, потому, что она обо всем всегда знала больше всех.
Нет, на уроках это никак не проявлялось. Она понятия не имела, что такое третий закон Ньютона и как устроена химическая промышленность. Зато она знала, кто с кем встречается и как далеко зашли отношения, что надо сказать самой строгой училке, чтобы та растаяла и поставила «три», кто в чем виноват и кто чего боится; к одиннадцатому классу ее сторонились уже без смеха, и не раз и не два за спиной перешептывались: «Ведьма!»
Выпуская дым в форточку, Ирина ухмыльнулась. Бабушка, которую она видела редко и помнила смутно, не походила на бабу-Ягу, наоборот – была кругленькая, мягкая, опрятная и не злая. Правда, похороны у нее были жутковатые: Ира запомнила множество хмурых людей, занавешенные окна и зеркала, дождь и чью-то истерику; она запомнила круглые глаза бабушкиной соседки, когда та пересказывала шепотом ужасные подробности: «Крышу пришлось разбирать… Потому что ведьма она, ведьма».
Позже, пройдя через медицинское училище, бухгалтерские курсы, замужество, испытательный срок в турбюро, курсы фэн-шуя, еще одно замужество и финансовый крах, Ира четко уяснила себе: ведьма – это даже не призвание. Это профессия, и профессия востребованная; все хотят замуж за миллионера или, на худой конец, за хамоватого владельца БМВ, все хотят любви и денег, чужих мужей, денег, здоровья и счастья, денег, принца на белом коне, денег…
Прозвенел дверной звонок, и ведьма с сожалением затушила сигарету.
* * *
Девушке было лет двадцать с небольшим. Миловидная. Пухлая. Минус три кило, и было бы самое то, подумала, щурясь, Ира. А так у тебя проблемы, девонька. Речь, конечно же, пойдет о мужике.
– Здравствуй, милая. Садись. С чем пришла?
Новая клиентка опустилась на краешек стула. Что-то в ее лице, в манере отводить глаза вдруг смутило Ирину: девушка принесла с собой тайну.
– Выкладывай, – Ира масляно улыбнулась. – Помогу.
Подтянув повыше сумочку, удерживая ее на весу одной рукой, девушка открыла застежку и вытащила заготовленную заранее фотографию. Двое улыбались в камеру: вот эта самая девушка и мужчина. На коленях у девушки собака, и не комнатная прелесть, как нынче принято, а помесь лайки с дворнягой, довольно-таки крупный пес. Балованный, ишь ты: на коленях сидит… А мужчина непростой. Красивый. Тоже балованный, да почище пса. Рук не видно, кольца не видать, но, судя по позе – голубки расписаны в ЗАГСе или даже обвенчаны, во всяком случае, девушка считает этого красавца своим…
Ирина перевела взгляд с фотографии на гостью: девушка сидела, зачем-то прижимая сумку к груди.
– Твой бывший? – ведьма проницательно кивнула на фото.
Девушка быстро посмотрела ей в глаза. Потом выпрямилась, чуть расслабилась, большим и указательным пальцами левой нащупала след от обручального кольца на правой.
Вот как, подумала Ира заинтересованно. В ведьм мы не верим. Вдруг слышим о себе правду… теряемся… и с облегчением понимаем, что у нас же есть след от кольца – улика, и ведьмины чары представляются нам все той же классической дедукцией…
Азарт забрезжил, как рассвет над рекой. Ирина чуть приподняла уголки губ; держись, малышка. Сейчас тебя будут потрошить.
– Зачем пришла? – одним поворотом руля она сменила маслянистый тон на прокурорский, жестокий. Девушка вздрогнула. Правая рука ее снова легла на сумку. Ирина прищурилась.
– За советом, – пролепетала девушка.
– Врешь! Что у тебя в сумке?
Клиентка на секунду растерялась. В сумке у нее нечто важное… не бомба же? Тогда что?
– Диктофон? – Иру посетило вдохновение. По выражению лица девушки поняла, что попала в точку, и не на шутку рассвирепела: – Подставить меня хочешь?!
Девушка замотала головой. Смятение, смущение, упрямство и страх сменялись на ее лице, словно полотнища на автоматическом рекламном щите.
– А ну выкладывай, или я тебя так прокляну, что смерти захочешь!
Девушка сдалась. Вытащила из сумки цифровой диктофон. Отключила. Положила на стол.
Подняла на Иру упрямые серые глаза:
– Я просто хотела взять интервью. Подготовить материал. Для журнала.
– На кого работаешь? – Ирина готова была дышать пламенем.
– Ни на кого… Я журналистка. Фриланс. Заказные статьи… Да все, что придется.
– Знаю, как вы пишете. Вранье вы пишете, журналисты. Убирайся!
Девушка покорно встала. Взяла со стола диктофон. Борясь с желанием втянуть голову в плечи, подхватила за уголок фотографию.
– Стой, – вырвалось у Ирины почти против воли. Девушка застыла – как будто они с ведьмой играли в игру «Замри». Ведьма не отрывала глаз от фотографии; двое улыбались. Собака лучилась счастьем. Собака была проста, мужчина – нет.
– А мужика этого тебе не вернуть, – сообщила Ирина, мстительно глядя девушке в глаза. – Другая женщина между вами.
Девушка мигнула:
– Ничего вы не знаете, – в голосе прозвучало облегчение и даже, пожалуй, тень насмешки проявилась. – Ни-че-го.
И, неся свою победу, как развернутое знамя, мерзавка развернулась и шагнула к двери. Ирина давно смирилась с возможностью провала (при нашей-то работе всякое бывает), но такого откровенного унижения пережить не могла.
– Что же, это его мать?
Она бросила слово в спину, как мячик, и, даже не видя лица, моментально угадала: есть.
Ну, теперь попрыгаешь, маленькая дрянь.
– Его мать… свекровь тебя… мучает!
Девушка не выдержала и обернулась. По ее глазам Ирина поняла, что теряет инициативу, и набрала в грудь побольше воздуха:
– Она… погоди, она… умерла?
Зрачки девчонки расширились, и фотография полетела на пол. Таких точных выстрелов за всю карьеры Ирины было три или четыре – и каждый приносил неизъяснимое удовольствие.
– Умерла! – Ирина взревела, как целая толпа плантаторов за миг до линчевания беглого раба. – А в покое-то тебя не оставила!
В яблочко. Напугалась-то как, овца! Чувство власти было легче воздуха, и распираемая изнутри ведьма готова была, кажется, взлететь.
– Вижу! – палец с длинным черным ногтем указал клиентке за плечо. – Да вот она!
Девушка боролась долгое мгновение – а потом поддалась и обернулась. Несколько секунд рассматривала комнату, диплом с печатью на стене, пучки трав, подвешенные на нитку, лягушачий скелет, белую коробку кондиционера…
– Не видишь? А я вижу! – голос ведьмы звучал набатом. – Я вижу духов! Я вижу демонов!
Вика, выжидавшая на кухне, уважительно покачала головой на этот вопль.
– Вижу! Ходит свекровь за тобой, как пришитая, отпугивает твое счастье! А что ты ей сделала, признавайся?
Серые глаза девушки потемнели на фоне молочно-белого лица. И снова в яблочко; отлично. Негодяйке долго будет помниться ее «интервью».
– Виновата? Признавайся – виновата?!
Незадачливая репортерша рванула прочь из комнаты. Ирина хотела крикнуть ей в спину – «Ату», но вместо этого взревела медью:
– Так и будет ходить за тобой! Не подпустит к тебе счастье, так и знай!
Хлопнула входная дверь. Почти сразу заглянула Вика:
– Слушай, чего это она? Как ошпаренная… Не заплатила!
– Психованная, – Ира стянула с головы платок. – Да еще журналистка…
Несколько минут она сидела, переводя дыхание, слушая, как успокаивается сердце. И такое бывает в нашей практике: мы блестяще работали, мы познали вдохновение; с другой стороны, клиент, который ушел, не заплатив – профессиональный прокол. Неприятно.
– Устала? – Вика поставила чашку на стол – прямо поверх церковной парчи.
– Викуль, – сказал Ира. – Позвони, пожалуйста, Лехе из турагентства, пусть присмотрит для меня отель в Хургаде… или лучше в Шарме, деньков на десять.
Грянул дверной звонок.
– А это кто? – насторожилась Ирина. – До четырех еще…
– Это пиццу привезли, – Вика ухмыльнулась. – Пошли обедать.
* * *
Они ели пиццу с грибами, пили апельсиновый сок на кухне и говорили о ценах, о Викиной взрослеющей дочери, которой пора думать о будущем, а ее отец, скотина такая, уже три года носа не кажет и не отвечает на звонки. Вика, как обычно, пригорюнилась оттого, что трудно одной поднимать девочку, а потом приободрилась, потому что она, баба без высшего образования и в общем без профессии, справляется, тянет и поднимает. Потом Вика позвонила в турфирму и заказала для Ирины гостиницу пять звезд в Шарм-эль-Шейхе.
В это время столик под церковной парчой, где так и осталась стоять чашка с недопитым чаем, вдруг начал трястись, как в вагоне. Дверь в комнату была прикрыта, ноутбук играл ретро-композицию «Дискотека восьмидесятых»; только когда чашка соскользнула со стола и с грохотом рассыпалась осколками, Ирина и Вика почуяли неладное.
На темном паркетном полу растеклась лужица, похожая на звезду. Белые осколки с золотой полосой разлетелись по всей комнате.
– Сквозняком скинуло? – предположила Вика.
– Вроде не было никакого сквозняка…
Приоткрытая форточка цедила дневной воздух. Запах благовоний ослабел; ни лягушачий скелет, ни диплом на стене, ни череп, ни сушеные травы не пострадали.
– Порывистый ветер, – сказала Вика, возвращаясь из кухни со щеткой в одной руке и шваброй в другой. – Сегодня в прогнозе…
– Чашки жалко, – сказала Ира. – Удобная была.
* * *
Ей случалось встречаться с недовольными родственниками клиенток, с женами отбитых мужей и невестами украденных женихов. Бывали скандалы, иногда мордобития, но такие инциденты проходили по части неприятностей, а не серьезных проблем.
Несколько раз в ее практике запах жареного появлялся совсем близко, густой и едкий. Ей случалось удирать по темным улицам от гопников, нанятых, чтобы ее избить, приходилось менять офис и срочно съезжать со съемной квартиры. Ей удавалось решать проблемы с милицией, бандитами, налоговиками; всякий раз она ясно понимала, откуда исходит опасность и что надо делать, чтобы избежать ее.
Почему-то разбитая чашка, предмет простой и неважный, заставил ее снова ощутить запах жареного. Еле слышный. Но – самое плохое – она не могла понять, откуда грозит опасность.
Начинала болеть голова.
Ровно в четыре явилась следующая клиентка – провинциалка лет пятидесяти, с виду простоватая, но хваткая и умная. Дочь у нее жила в Америке и никак не могла выйти замуж – хотя и в мужиках, казалось бы, недостатка не было.
– Вот, погляди! – женщина с порога стала обращаться к Ире на «ты», изначально уравнивая их позиции. – И фигурой Бог не обидел, и лицом, работа денежная, и вечно вокруг то один, то другой вертится. А замуж – все время срывается! Этот, последний, уже и кольцо купил. А потом слинял, будто смыло его… Это не венец безбрачия, случайно?
– Он, – Ирина внимательно разглядывала фото девушки. – Венец. Так и есть, – она скорбно покивала. – Кто наложил, есть подозрения?
– Нету, – женщина беспомощно развела руками. – Она… ни с кем не ссорилась, чтобы уж так…
– Она крещенная?
– Конечно!
– Эх, жалко, что в Америке, здесь бы я ей в два счета сняла… – Ирина задумалась, возведя глаза к потолку, отметив машинально, что побелка потемнела и скоро потребует ремонта. – Значит, так. Пойди в церковь, возьми три свечки…
Стол вздрогнул под руками. Покачнулся череп. Дернулся язычок свечи. Форточку неплотно заперла, обреченно подумала Ира. Сейчас распахнется, да как дунет…
Она потрясла головой. В ушах гудело, и гул нарастал; Ира с беспокойством коснулась ушей кончиками пальцев.
Давление? Перемена погоды?
– Что это? – спросила она, хмурясь. – Слышишь?
– Нет, – с внезапной робостью отозвалась клиентка. – А что?
– Гудит…
Землетрясение? Вот еще…
ИРА ИРА ИРА ИРА ИРА
Ведьма подпрыгнула на стуле и сильнее потерла уши:
– И сейчас не слыши… те?
Клиентка смотрела с недоумением. Тем временем низкий чужой голос повторял и повторял имя ведьмы, и тонкий звук «и» звучал в его исполнении басовитым ревом.
Стол трясся, и череп неудержимо ехал к его краю. Огонек свечи запрыгал и погас. Ирина вскочила, опрокинув стул; длинная боль прошла вдоль позвоночника, растеклась по рукам и ногам. Никогда в жизни она не знала таких судорог, никогда ее так не корчило.
ИРА! ИРА!
– Нет! – завопила она, в панике позабыв, что должна иметь власть над демонами. – Изыди! Нет! Мамочки! Помогите!
Никто не помог. Ирина рухнула на пол, ухватилась за край скатерти, будто пытаясь за него удержаться. Мимо лица пробежали пыльные сапожки на сбитых каблуках, хлопнула дверь, и клиентки след простыл; Ира корчилась, стуча пятками по паркету, правая туфля слетела с ноги. Череп свалился с края стола, стукнул по лбу и упрыгал в темный угол.
– Помо…
И все закончилось внезапно. Стих гул. Прекратились судороги. Распахнулась дверь, заглянула Вика:
– Чего она… Что с тобой?!
Ирина села. Руки тряслись. Спину заливал пот, губы показались чужими, когда Ира с усилием растянула их к ушам:
– Посмотри… у меня улыбка не кривая?
– Это что, улыбка?!
– Это тест на инсульт, – простонала Ира. – А руки…
С трудом поднявшись, она вытянула руки перед собой. Ладони подрагивали. Ведьма закрыла глаза и дотянулась пальцем до кончика носа.
– Что с тобой? – Вика помогла ей подняться, усадила на стул. – Она тебя что, по голове стукнула?
– Нет, – Ира потерла лоб. – Это череп…
– Что у тебя с черепом?
– Не у меня! Это череп со стола упал…
Она глубоко вздохнула. И еще раз. И еще.
– Попустило, – сказала наконец. – Такой, знаешь, приступ… Завари мне чая, хорошо?
Вика испытующе ее оглядела. Оттянула веко. Потрогала лоб. Вышла; Ирина открыла форточку, прошлась по комнате, с удовольствием замечая, что головокружение прошло, что в ушах не звенит, что руки трясутся все меньше. Подобрала слетевшую туфлю; потом открыла шкаф, замаскированный черной тканью, вытащила сумку, из сумки косметичку, раскрыла пудреницу…
Сперва она увидела красную шишку у себя на лбу, бледное лицо, съехавшую косынку; потом, краем глаза, она увидела в углу комнаты, у самой двери, нечто такое, отчего волосы под косынкой встали дыбом.
– А-а!
Пудреница со звоном грянулась об пол. Разлетелись осколки пудры, пополам треснуло зеркальце. Ирина в ужасе огляделась; того, что померещилось ей в отражении, в комнате не было и быть не могло. Это глюки, это морок, это…
Сумка соскользнула с края стола. Выкатился зонтик, вывалился блокнот, запрыгала по паркету ручка. Ирины руки, сами по себе, вытянулись вперед и тут же судорожно прижались к груди; она попыталась закричать и поняла, что онемела, что язык провалился, что в горле – бездонная воронка.
Ее руки, будто чужие, будто на тростях, будто по принуждению потянулись к ручке. Она, правша, схватила ручку левой рукой и поползла, как нищая, как калека, на коленях поползла через комнату – к открывшемуся на чистой странице блокноту…
«Ира ты попала»
Лезущими из орбит глазами она смотрела, как ее левая рука выводит неровную строчку из трех повторяющихся слов: «Ира ты попала Ира ты попала».
Правой рукой она перехватила левую. Рывком оторвала от бумаги, затрясла, надеясь вытряхнуть ручку; тщетно. Сведенная судорогой, корявая, как птичья лапа, левая рука желала писать, и левая рука победила.
«Слушай меня дрянь подчиняйся или будет хуже».
Вошла Вика – и отшатнулась в ужасе.
– Скорую! – сумела выдавить Ира. – Ско…
И закашлялась.
* * *
«Скорая» приехала на удивление быстро – видимо, Вика по телефону красноречиво описала состояние больной. Машина остановилась перед подъездом с двумя вывесками: направо – «Нотариус Попова А. Н.». Налево – «Ведьма и целительница Ирина».
Врач, серьезный мужчина лет сорока, был исключительно неприветлив. Иринин диплом ведьмы, череп, бережно водруженный обратно на стол, и прочие атрибуты профессии раздражали его неимоверно. Выслушав сбивчивый рассказ Ирины, он сквозь зубы велел сестре измерить давление, не стал слушать лепета пациентки о том, что она гипотоник, и велел обратиться к специалисту:
– К неврологу. Или психиатру. Это у вас, похоже, профессиональное!
Ирина, измученная и чуть живая, не слышала диалога врача и пожилой сестры в отъезжающей от подъезда машины:
– Что ты так на нее окрысился?
– У меня теща лечится у такой же ведьмы от рака желудка. Уже пять лет. Хорошо, что у нее нет рака, а если бы был?!
* * *
В последний раз она была в церкви полгода назад – женился троюродный племянник, и его мамаша пригласила на венчание всех родственников, по списку. Свадьба была из тех, которым места мало; во всяком случае, в церкви толпились, как в автобусе.
Сегодня людей почти не было. В полумраке горели свечи.
Она вошла и остановилась на пороге; подумав, перекрестилась. Прислушалась к себе; ничего.
Осмелев, подошла ближе к алтарю. Перекрестилась снова. Купила десять восковых свечей, самых тонких, и расставила перед иконами, всякий раз истово крестясь и глубоко вдыхая запах ладана.
Ничего не происходило.
Если бы это был… бес, размышляла она с опаской, или… демон, он бы мне в храм не позволил бы даже войти. Меня начало бы снова корчить, мучить… А я в храме, крещусь, ставлю свечи, и никаких припадков!
Мне надо к неврологу, а не к батюшке. Какие бесы? Какие демоны?! Это профессиональное, доктор прав, но в не в том смысле, что я ведьма, в том, что я сама себя случайно загипнотизировала. Завтра же запишусь на прием… А как с Египтом? Лететь, нет? С одной стороны, отдых мне нужен…
Она еще раз механически перекрестилась на икону.
…Отдых нужен, но что, если меня прихватит в самолете?! Нет, надо сначала поставить диагноз, получить лечение…
Она воткнула горящую свечку в металлический держатель. Перекрестилась три раза. Вздохнула с облегчением.
Вышла на свежий воздух, непрерывно крестясь и улыбаясь. Щедро раздала милостыню.
Старушки глядели на нее, как на святую.
* * *
Она жила одна, квартиру снимала, готовила редко. А сегодня аппетит и вовсе пропал; Ирина вытащила из холодильника замороженную стопку сырников, поглядела на нее, спрятала обратно. Достала пачку кефира, заварила чай и улеглась перед телевизором.
Сперва увлеклась сериалом. А потом потихоньку стала засыпать.
Слипались глаза. Надо было встать, умыться, переодеться, намазать лицо кремом, расстелить постель; она лежала, понимая, что не встанет сейчас. Наконец-то отпустила нервная дрожь, наконец-то хорошо, так спокойно… Вот только что-то дребезжит в телевизоре…
Не просыпаясь, она дотянулась до пульта. Нажала на красную кнопку; перестали бормотать дикторы новостей. Но дребезжание продолжалось; Ирина не сразу поняла, что дребезжат тарелки на кухне.
Она приподнялась на локте.
Бом, сказали антикварные часы с боем. Бом, бом, бом; неужели уже двенадцать?!
На кухне звонко разбился фарфор.
Первым делом она перекрестилась. И еще раз; встала, сунула ноги в тапочки… Включила верхний свет в комнате, потом в прихожей, потом в кухне.
Потом, затаив дыхание, заглянула внутрь. Весь пол кухни был усыпан осколками. Плотно задернутые шторы матово поблескивали. На полке тикали часы и тоже показывали двенадцать.
Медленно ступая, прислушиваясь к тишине, Ирина прошла в ванную. Сперва включила свет; потом рывком открыла дверь. Никого; Ирина вошла и остановилась перед зеркалом.
И почти сразу увидела его.
Обернулась; его не было. Снова посмотрела в зеркало; он шагнул из глубины:
– Я предупреждал, что будет хуже?
Там, в зеркале, в зазеркалье, этот незнакомый и страшный человек взял за голову отражение Ирины – и она почувствовала, как чужие руки впиваются ей в волосы. Он сильно, грубо толкнул ее, ударил лбом о зеркало; посыпались осколки, полилась кровь, но зеркало, рассыпавшись, перестало отражать ванную, и исчез зазеркальный демон.
Капая кровью, она бросилась прочь из ванной. Кинулась к входной двери – но замок заклинило; она сорвала телефонную трубку – но трубка молчала. Она схватила мобильник – тот вырвался из рук, будто живой, упал на пол и развалился. Улетел под диван аккумулятор.
Замигал торшер – будто ветром раскачивало далекие провода. Включился и выключился телевизор. Ирина бросилась к окну, распахнула – восьмой этаж…
За спиной, в комнате, антикварные часы начали бить невпопад.
* * *
К семи утра порез на ее лбу давно затянулся.
Она сидела, скрючившись, перед журнальным столом, и перед ней, и на полу, и по всей комнате валялись листы бумаги: страницы блокнота, чеки из магазина, рекламные проспекты, салфетки, – весь бумажный мусор, который только был в квартире, пошел теперь в дело. Ирина сидела и писала, не останавливаясь, левой рукой: «Делай, как я скажу». «Слушай меня не пытайся сопротивляться». «Ты шарлатанка обманщица дрянь».
В ручке закончилась паста. Ирина писала без пасты, выдавливала на глянцевой рекламной открытке, поперек девушки на серфере, поперек парня на скейтборде: «Только попробуй вякнуть кому-то». «Только попробуй кому-то сказать».
А он сидел в кресле напротив, и уже не нужно было зеркала, чтобы его видеть. Худощавый, желчный, в сером костюме с галстуком, безжалостный, как тесак.
За окнами светало. Часы пробили семь; когда Ирина окончательно уверилась, что умерла и попала в ад, он впервые за много часов заговорил:
– Доступно, сволочь? Все поняла?
Ирина часто задышала:
– Поняла… По…жалуйста, отпустите… меня… я все поняла…
Она с новым ужасом поняла, что не может даже разрыдаться.
– Я больше не буду! – вырвалось у нее, откуда-то из детских еще, из давних страшных воспоминаний.
– Чего ты не будешь? – спросил палач в сером костюме.
– Ничего! – она попыталась перекреститься, но не смогла. – Я буду асфальт класть. Я буду шпалы носить. Я буду всегда пост соблюдать… Я…
В отчаянии она готова была пообещать, что уйдет в монастырь, но демон в сером уронил, будто сплюнул:
– Заткнись.
И она замолчала, будто ей в самом деле заткнули рот.
– Ты будешь делать, что я скажу, с первого раза и моментально, – сказал сидящий в кресле. – Да или нет?
– Да, – простонала Ира.
Ручка вывалилась наконец-то из ее левой руки. Рука повисла, будто перебитая обухом.
– Приведи себя в порядок, – брезгливо сказал демон в сером. – Лицо напудри и заклей пластырем. Оденься. На все тебе полчаса, и попробуй опоздать хоть на секунду.
* * *
В семь сорок пять она была готова. Тональный крем, макияж, аккуратный пластырь на месте пореза; полностью одетая и причесанная, она стояла посреди комнаты, в ужасе глядя на пустое кресло.
Медленно ползла минутная стрелка. За окном продолжалось утро: торопились дети в школу, разъезжались ночевавшие у подъезда машины. Пенсионеры выходили гулять с собачками, мамаши – с маленькими детьми; часы пробили восемь. Кресло пустовало, в комнате было тихо и спокойно.
Она ждала.
Потом, не выдержав, вытащила из сумки новую пудреницу, купленную вчера вместо разбитой. Поднесла зеркальце к глазам; оглядела отражение комнаты. Но отраженная комната тоже была пуста. Исписанные бумажки, разлетевшиеся по углам, придавали ей дикий вид.
Ирина подняла с пола свой мобильник. Нащупала под диваном отлетевший аккумулятор; каждую секунду она замирала, прислушивалась и оглядывалась, но ничего не происходило. Под окнами курлыкала сигнализация, и привычный звук гнал злые тени надежнее, чем петушиный крик.
Сжимая в руках разобранный телефон, Ирина вышла в прихожую. Тут тоже было зеркало, и никто, кроме Ирины, не отражался в нем.
Обмирая, она взялась за ручку двери. И дверь открылась!
Задержав дыхание, Ирина скользнула наружу. Захлопнула дверь; опрометью, как сумасшедшая, кинулась вон из дома.
Соседи оборачивались на нее, когда она, задыхаясь и ни с кем не здороваясь, неслась через двор, не разбирая газонов и луж. Едва добежав до дороги, она удачно тормознула машину; плюхнулась на потертое сидение, хлопнула дверцей:
– Поехали!
– Куда? – удивился водитель, чернявый мужчина лет тридцати.
– Поехали, потом скажу!
Машина влилась в поток транспорта. Ирина несколько минут сидела, закусив губу, прислушиваясь; потом трясущимися руками собрала телефон: вложила аккумулятор, защелкнула крышку.
– Вика?
Сонное «привет», прозвучавшее на том конце связи, показалось Ирине сладким, как ангельское пение.
– Викуся! Зайди в Интернет скорее… посмотри… мне нужна консультация психиатра! Срочно!
Водитель вытаращил глаза. Посмотрел на Ирину – и сразу опять на дорогу; чуть не врезался в проезжавшую мимо крутую тачку.
– Лучше знакомого доктора, – бормотала Ирина, а если знакомого нет, то любого… Нет, не булимия! Не депрессия! Дай мне номер, я сама все объясню!
Вика, человек собранный и четкий, через тридцать секунд продиктовала телефонный номер. Ирина набрала его, промахиваясь мимо клавиш; ответил мужской голос, низкий, уверенный и спокойной.
– Мне срочно нужна помощь, – торопливо начала Ирина. – У меня… бред, видения. Я сама себя калечу, и…
В широком водительском зеркале отражался пассажир на заднем сидении. Мрачный, желчный, в сером костюме; Ирина замерла с открытым ртом, прижимая к уху телефон.
