Buch lesen: «Твоя Мари. Неубиваемая»

Автор не пропагандирует, не старается сделать БДСМ популярным, не предлагает пробовать на себе.

Не вся жизнь – Тема. И в то же время Тема – почти вся жизнь, как бы странно это ни звучало. Семь восьмых меня и моего времени принадлежит этому, так случилось. Именно Тема позволяет мне забыть все, что я хотела бы забыть, и – жить. Просто жить.

«Мари как «Nokia 3310» – неубиваемая совершенно».

Уже не вспомню сейчас, кто сказал Олегу эту фразу, явно же кто-то из «наших», но вот кто конкретно – не знаю. Однако, кто бы он ни был, оказался прав – я действительно как эта старенькая модель мобильного телефона, что бы ни случилось – выплываю, выгребаю, встаю, иду дальше, хотя на это у меня давно уже нет сил. Жить на морально-волевых, безусловно, красиво, но так утомительно…

С тех пор, как Олег взял в свои руки все, что касается моего лечения, я больше не имею права голоса и не обсуждаю это с ним. Вернее, не обсуждает он, просто ставит перед фактом, а мне остается только принимать это как факт, как закон. Не знаю, есть ли в этом какой-то смысл, потому что внутренне я все равно не согласна, все равно сопротивляюсь. А лечиться без желания и без веры в результат, как известно, нет никакого толка. Но заставить меня верить Олег, разумеется, не может – есть хоть что-то, над чем он не властен. Мне становится все хуже, я пока еще могу это скрыть от него, но всему приходит конец, и я это прекрасно понимаю.

На фоне этого всего как-то притих Денис, и это просто чудо. Да, он периодически приходит к Олегу, когда я там, но ведет себя совершенно иначе – не старается меня уколоть, вывести на эмоции, причинить какой-то дискомфорт. Но все время смотрит на меня таким взглядом, словно видит, каким будет конец, и от этого мне всегда становится не по себе, хотя смерти я не боюсь уже давно – привыкла к этой мысли и перестала бояться и нагнетать. Надо сказать, стало намного легче.

В Москву ехать я не хотела – вот честное слово, ничто так не выматывает меня, как необходимость лечения, которое уже не помогает. Я искренне считаю это пустой тратой сил, времени и денег. И время тут – главный аргумент, потому что никто не знает, сколько еще мне осталось, чтобы вот так его разбазаривать. Но – теперь у меня нет права голоса, а потому ровно за два дня до отлета мой Верхний звонит и сообщает время и номер рейса, а также адрес квартиры. Сам он улетит завтра, ему нужно с кем-то встретиться, в новых условиях приходится перестраивать всю логистику поставок, и Олег бьется с этим вот уже месяц.

– Я тебя встречу в Домодедово, – говорит он, и я вполне резонно возражаю:

– Зачем? Специально туда ехать, ждать – к чему? Я отлично доберусь в Москву сама, встреть меня на вокзале, и все.

О, чудо – Олег соглашается и встречает меня на Павелецком. В Москве лепит мокрый снег, я, совершенно наплевав на то, как выгляжу, повязываю на голову прозорливо прихваченную шаль, больше похожую на тонкий клетчатый плед. Мне действительно плевать на внешний вид – а простудиться нельзя. Олег стряхивает с бритой головы ложащиеся снежные хлопья, поднимает воротник пальто:

– Вот же черт… сейчас вымокну весь, а мне нужно еще в одно место съездить по-быстрому.

Он ловит такси, и через пять минут мы уже стоим у подъезда большого сталинского дома на острове, недалеко от военного комиссариата. Здесь всего одна улица и две набережные, очень спокойно, тихо – вроде как и не центр. Квартира высоко, из окна – вид на реку. Красотища…

Я с вожделением посматриваю на огромную кровать с коваными спинками, но, к сожалению, мне тоже нужно идти – врач ждет на анализы, чтобы завтра уже можно было начать лечение. Это значит, что попутно мне еще поставят порт для капельницы.

– Ты вернешься раньше меня, я там доставку заказал к половине восьмого, потерпи, не ложись, хорошо? – просит Олег, поправляя воротник моего пальто. – Я постараюсь как можно быстрее вернуться.

– Ты занимайся делами спокойно, я справлюсь.

– Справишься ты, – вздыхает Олег, и я вдруг понимаю – он снял эту квартиру специально, потому что она довольно далеко от дома, где живет Лялька, и я не стану ходить туда слишком часто – в темноте плоховато вижу и возвращаться одна не смогу. Но я и без таких предосторожностей не собиралась бывать у Ляльки.

Из больницы возвращаюсь измотанная, под правой ключицей – заклейка, там установлена система для введения лекарств. Очень хочу спать, но нужно дождаться Олега и доставку.

Забираюсь на подоконник с сигаретой и чашкой кофе – этим Олег запасся. Какой кайф… снег прекратился, река покрыта рябью от ветра, по набережной вдоль парапета бежит мужчина в спортивном костюме, а в скверике под окнами гуляют две пожилые дамы с собаками – дворнягой и курцхааром, обе псины в комбинезонах. И все здесь как-то неспешно, словно и не Москва это вовсе – с ее бешеным ритмом, от которого я обычно устаю уже в первый день.

Олег приезжает около девяти, я успела приготовить ужин и накрыть стол.

– Ты устала? – с порога спрашивает он, сбрасывая пальто на вешалку в шкаф.

– От чего? Я успела полежать немного.

– А чем у нас пахнет?

– Мой руки, ужином у нас пахнет.

Олег смеется и скрывается в ванной, откуда выходит уже в пижамных брюках и шерстяных носках:

– Что-то я перемерз сегодня.

– Я тебе сейчас чаю сделаю с лимоном, – но он мягко удерживает меня за столом:

– Потом, Мари, все потом. Посиди со мной.

– Ты какой-то странный сегодня, – замечаю я, протягивая ему салатник и ложку. – Все в порядке?

– Да. Дела лучше, чем я рассчитывал.

– Тогда – что?

– А что? – он поднимает на меня глаза и делает непонимающее выражение лица.

– Олег! Я с тобой тоже не вчера познакомилась. Что происходит?

– Не знаю, Мари. Мне не нравится этот город. Вернее, то, как он на тебя влияет. Ты становишься депрессивной.

– Можно подумать, дома я постоянно весела как канарейка…

– Не как канарейка, а хотя бы иногда улыбаешься. Здесь же… у меня такое чувство, словно, не будь меня рядом, ты бы постоянно плакала.

Ну, вот как он это умеет? Откуда он знает, что чаще всего именно так и происходит? Когда я в Москве одна, то большую часть времени действительно плачу. Мне в этом городе больно все – и дело даже не в районе проживания. Куда бы я не поехала, боль не отпускает, не становится меньше. Но я вынуждена ездить сюда – пока еще вынуждена…

– Что ты молчишь, Мари? Я не прав?

– Ты сам знаешь, что прав. Но от этой твоей правоты только хуже. Мне начинает казаться, что ничего не закончилось, и я по-прежнему изменяю тебе – с ней. А мне, может, впервые в жизни не наплевать на чьи-то чувства.

– На мои? – уточняет он с улыбкой. – Да ты растешь, Мари.

– Я старею.

– Глупости не говори. Ты просто становишься мягче, вот и все.

– И, вот уж поверь, мне от этого совершенно некомфортно.

– Даже не сомневаюсь, – смеется Олег. – Ты ж у меня железная. Ладно, Мари, зря я этот разговор завел. Давай ужинать.

Ночью я вдруг просыпаюсь от ужасного ощущения пустоты, шарю по кровати рукой и понимаю, что Олега нет. Вскакиваю и вижу, что он сидит на подоконнике, закинув на него ногу, и курит, глядя на реку. На мое движение поворачивается:

– Ты что, Мари? Спи, еще очень рано.

– А ты?

– А я вот уснуть не могу. Не хочу оставлять тебя.

Завтра ему нужно улететь на несколько дней в один из сибирских городов, я об этом забыла совершенно, а он вот сидит и думает.

Выбираюсь из постели, подхожу к Олегу и обнимаю его:

– Ну, что ты… я ведь не маленькая и не первый раз здесь. Все будет хорошо. Ты должен заниматься делами, Олег, потому что за тебя никто этого не сделает. Ты не можешь вечно откладывать все из-за меня. Слетаешь, решишь вопросы, вернешься – куда я денусь-то?

Он гладит меня по волосам и рассеянно смотрит в окно:

– В этом городе может произойти все, что угодно.

– Не со мной, – произношу я твердо. – Больше – не со мной, я обещаю.

Олег грустно улыбается, треплет мои волосы и гасит в пепельнице окурок:

– Все, Мари, пойдем немного подремлем, тебе тоже скоро вставать.

Эти две недели оказались абсолютным счастьем, и даже курс «химии» не смог этого нарушить. Олег отсутствует три дня, звонит мне по нескольку раз и все время сокрушается, что я осталась одна, хоть он и обещал, что будет рядом.

– Ну, что ты мог поделать? Это работа. Ничего, я справляюсь, не волнуйся.

– Я прилечу завтра первым возможным рейсом, – обещает он. – Продержишься?

– Ты шутишь? До этого же как-то справлялась.

– Мари, я не хочу знать, что было до этого.

– Все, молчу.

– Виделись?

– Да. Недолго и очень бестолково.

– Боюсь догадаться.

– Олег… ты меня разочаровываешь. Такое впечатление, что ты не уверен в себе, – говорю раздраженно, вытряхивая из пачки очередную сигарету. -Это ведь ты говорил – я знал, что ты вернешься. Я вернулась, все закончилось.

– Не обращай внимания, Мари, я тут совсем головой поехал – все валится. Не думал, что возникнет столько проблем с этим контрактом, уже не рад, что связался. Вот и дергаюсь уже по любому поводу, даже если его и нет вовсе.

– Ты запомни – я отрезаю обычно резко. Меня можно долго изводить, дергать за нитки, манипулировать – ну, вот как она это делает. Но в одно утро я открываю глаза – и все. На меня больше не действуют ни слезы, ни претензии, ни упреки. Я просто становлюсь внутри свободна от человека и его проблем. Да – могу общаться, но близко уже никогда не подпущу. Она давно уже ничего обо мне не знает. Совсем ничего, понимаешь? Но пока это еще больно – когда человек, бывший тебе близким, перестает знать о тебе хоть что-то глубже, чем остальные. Но я это переживу, ты ведь знаешь.

– Все, малыш, не развивай, я слышу слезы в голосе, – прерывает Олег. – Не хочу, чтобы ты плакала.

– А я не буду.

– Как у вас погода?

– Не поверишь – тут все снегом завалило, нехилый такой апрель, да?

За ночь действительно выпал снег, его столько, как даже у нас в Сибири в этом году не было – утром я едва добралась через двор до такси, проваливаясь в сугробы выше щиколотки. К вечеру эта радость начала таять, и стало еще хуже – под верхней коркой образовались лужи, глубину которых оценить взглядом оказалось совершенно невозможно. В результате я провалилась в такую лужу, зачерпнув полные ботинки и вымочив джинсы до колена.

– Ты смотри там, скользко, наверное?

– Я никуда не хожу, заказала продукты в доставке.

– Ладно, малыш, мне пора, – с сожалением произносит Олег. – Договорился поужинать с партнером.

– Ну, приятного вечера тебе.

Кладу трубку и еще долго сижу на подоконнике, рассеянно глядя на реку под окном.

Назавтра, с трудом опять добравшись до такси, еду в больницу. От капельницы становится дурновато, я долго сижу в холле больницы, не в состоянии даже вызвать такси, и вдруг – о, чудо! – в холл буквально вбегает Олег с дорожным саквояжем в руке и озирается по сторонам. Вяло машу ему рукой, и он, с облегчением выдохнув, устремляется ко мне:

– Слава богу, успел!

– Ты чего домой-то не поехал?

– Смотрю, я тут нужнее, – усмехается он. – Давно сидишь?

– Минут двадцать.

– Ничего, пойдем на улицу, подышишь, будет полегче.

Он помогает мне подняться и выводит на крыльцо. Светит яркое солнце, кругом звук капели – тают сугробы на крышах, то и дело с шумом съезжают целые кучи.

– Тут аккуратнее надо, – замечает Олег. – Такая и убьет запросто.

Мы доходим до торгового центра у станции метро, Олег предлагает отдохнуть, но я отказываюсь – если сейчас сяду еще где-то, то все, могу уже не встать. Лучше домой, в кровать.

– Ты так и не сказал, удалось ли вопрос решить.

Я лежу на кровати в пижаме и теплых гетрах, Олег возится у плиты – квартира-студия, для кухни выделен небольшой участок, кровать спрятана за встроенный шкаф, но человек с габаритами Олега, конечно, тут не спрячется.

– Не бери в голову, малыш, все хорошо там. Зато теперь смогу сосредоточиться на тебе.

– Вот это меня и пугает, – я переворачиваюсь на живот и обнимаю подушку.

– Сейчас есть будем. Ты, конечно, не хочешь, но будешь.

– Ты меня тут насмерть задоминируешь, я чувствую. Это была не такая уж хорошая идея – просить тебя лететь со мной.

– Ну, летел я не с тобой. Но то, что я здесь, меня лично радует. Ты ведь не представляешь, как я живу те две недели, что тебя не бывает, – он ловко накрывает на стол, расставляет тарелки, стаканы, достает из холодильника большую салатницу. – У меня минуты спокойной не бывает, потому что я прекрасно понимаю – ты тут не ешь, не спишь, все время плачешь и отвратительно себя чувствуешь.

– Иногда мне необходимо так пожить.

– Перестань, Мари. Так жить нельзя. Тебе нужен максимум положительных эмоций, это я тебе как специалист говорю.

– Я тебя умоляю… специалистов хватает и без тебя, а вот…

– Даже не начинай! – предостерегающе говорит он. – Сегодня никаких движений.

– Ты устал? – я сажусь на кровати и обеспокоенно смотрю на то, как он двигается от плиты к столу, пытаясь понять, не прихрамывает ли.

– От чего мне уставать? В порт привезли на машине, летел вроде как не стоя, здесь тоже сразу в поезд и в метро.

– Олег…

– Мари, я в самом деле чувствую себя отлично. А ты перебирайся за стол. Ну-ну, не морщись – салат поешь, и все.

Приходится переместиться в кресло и взять вилку. Салат, к счастью, с морепродуктами, это единственный вид белка, который мой организм еще пока воспринимает.

– Все, ложись, – убирая мою тарелку в раковину, говорит Олег.

– Я хоть посуду помою…

– Мари, нет необходимости. Тебе нужно лежать после лечения.

Ну, похоже, я не долго выдержу в таком режиме… Я понимаю, что со стороны мои телодвижения выглядят капризом – мол, мужик заботится, а она воротит нос и фыркает. Дело не в том, что мне неприятна его забота или как-то мешает его присутствие, нет. Мне просто тяжело все время держать себя в руках, стараться быть в форме, «делать лицо» и не давать себе расслабиться. Я не люблю, когда он видит меня больной, с серым лицом и ямами вместо глаз, когда меня постоянно тошнит и выворачивает наизнанку. Да – он сто раз говорил мне, что ему важно не то, как я выгляжу, а то, какой становится его жизнь рядом со мной. Но – какая жизнь рядом с больным человеком? А я не хочу быть больной рядом с ним.

– Может, прогуляемся? – предлагает Олег, когда уже стемнело. – Вроде с неба ничего не валится.

Прогуляться перед сном идея, конечно, неплохая, но я довольно плохо себя чувствую. Нет, надо встать и выйти хоть на полчасика. Одеваемся и выходим на улицу.

Горят фонари, на мосту все еще пробка, машины еле ползут в плотном потоке. Здесь, на острове, движение совсем никакое по сравнению с остальными районами. Мы выходим на вторую набережную, Садовническую, и идем в сторону центра вдоль реки. Народ все еще движется к метро, у входа на Новокузнецкую опять какой-то доморощенный музыкант брякает на электрогитаре. К счастью, тут теперь нет ларьков с шаурмой, которых было полно в конце нулевых-начале десятых, иначе я бы уже лежала замертво. Мы выходим на Пятницкую, идем против движения по правой стороне. Раньше тут был отличный ресторанчик тайской и японской кухни, мы часто зависали там с Лялькой. Теперь на его месте какая-то невнятная харчевня с мерзким запахом из дверей. Все хорошее портится…

Я поворачиваюсь и вдруг вижу Ляльку – она идет по противоположной стороне по направлению к метро. Инстинктивно прячусь за Олега так, чтобы она не смогла меня увидеть. Олег замечает маневр и тоже оборачивается:

– О, а вот и моя соперница. Перейдем, догоним?

– Прекрати, – бормочу я, ускоряя шаг.

– Что, мы даже не поздороваемся?

– Через проезжую часть орать будешь? – злюсь я.

– Ну, что ты, малыш? Расстроилась? Я же пошутил.

– Оставь свои шутки, ладно?

– Как скажешь.

На перекрестке у церкви я тяну его через дорогу в переулок.

– Все, нагулялась? – насмешливо спрашивает Олег.

– Да. Нагулялась. Нам еще возвращаться, а у меня уже нет сил.

– Давай посидим где-нибудь.

– Тут больше негде сидеть, все или закрылось или перепрофилировалось в какую-то дрянь.

– Мари, полегче.

– Что? Я в порядке, просто устала.

– Ты не просто устала, ты злишься.

– Ну, даже если и так, то не ты причина, успокойся.

– А я спокоен – мне с чего нервничать-то? – пожимает плечами Олег, крепко беря меня за руку перед пешеходным переходом. – Это ты аж током бьешься.

– Теперь ты, надеюсь, понимаешь, почему я так ненавижу эти поездки? Вот поэтому! Потому что даже когда я не хочу ее видеть, здесь все связано с ней! Но ты ведь категорически не хочешь, чтобы я жила в другом месте!

– Ты? В другом месте? Да я выучу мобильные всех полицейских в новом районе, потому что буду искать тебя круглосуточно! Ты здесь-то еле ориентируешься, прокатавшись в этот район больше десяти лет!

– Ну, да – я идиотка! Доволен? – выдергиваю руку и быстро иду вперед.

Он догоняет меня, снова мягко берет за руку и произносит:

– Мари… ну, не надо. Ты не идиотка, я же этого не говорил. Сказал только, что ты плохо ориентируешься, что в этом нового? Ты в родном городе и то умудряешься заблудиться, если вдруг район тебе плохо знаком. Ну, такая у тебя особенность, это со многими случается. Тебе не нравится новая квартира?

– Почему… там вид хороший… – бормочу виновато.

– И вид хороший. И тихо там, и река рядом, и две набережные. И далеко отсюда – так ведь? Но при желании все равно можно дойти. Мари, просто взвесь все плюсы и минусы. Нельзя ставить на одну доску здоровье и привязанность к чему-то или кому-то.

– Нет уже давно никакой привязанности.

– Так тем более – о чем мы говорим?

Мы незаметно возвращаемся к себе на остров, идем по Садовнической улице. Здесь совсем нет машин и очень мало людей, мне уже почти нравится… На этом острове, наверное, очень красиво осенью – на набережной много деревьев, когда пожелтеют, будет восхитительно. Да и вообще Олег прав – здесь неплохо, наверняка лучше, чем будет где-то на окраинах…

До ночи лежу пластом – тошнит, кружится голова, нет сил даже сменить положение. Олег разговаривает с кем-то по видеосвязи, устроившись на подоконнике с сигаретой и чашкой кофе. В этом мы тоже с ним совпадаем – в любви к подоконникам…

Ночью я прижимаюсь к нему, обнимаю, трусь носом о грудь – это, если честно, такое счастье, что он сейчас здесь… Он, конечно, растолковывает мои жесты по-своему, но делает все как-то удивительно нежно, совершенно нехарактерно для себя – обычно-то все выглядит как небольшой экшн, разве что без девайсов. Но сегодня он прикасается ко мне бережно, словно боится причинить боль или дискомфорт.

Так проходят все две недели – почти незаметно, если не считать побочки от лечения. Мы каждый вечер ходим гулять, сидим в ресторанах или просто бродим по острову. Однажды Олег замечает в витрине одной из небольших кафешек быстрого питания рекламу «Пицца-саб» и долго смеется:

– Нет в жизни счастья – как нет и «суши-саб», например.

– А то тебе надо, – подначиваю я, прекрасно зная, что опыт Д/с и – более того – лайф-стайла Олегу в свое время не зашел, и он абсолютно по этому поводу не страдает.

– Мне, к твоему счастью, совершенно не надо.

– Да уж, хватит с меня одного больного на голову…

– Он, кстати, звонил вчера, пока ты в больнице была.

– Ой, вот только не говори… – начинаю я, заподозрив неладное, но Олег отрицательно качает головой:

– Ну, что ты. Еще не хватало. Звонил узнать, как твои дела.

– Ему-то что за печаль?

– Да ладно, Мари, не чужой ведь, волнуется.

– Ну, еще бы – апрель на носу, знает же, что меня, скорее всего, перекроет, как обычно, так надо подсуетиться, усугубить, чтоб наверняка.

Олег останавливается посреди тротуара, разворачивает меня к себе и, задрав согнутым пальцем мою голову за подбородок, произносит:

– Перестань. Твой психоз давно не связан с ним. Это все – твои воспоминания, от которых ты никак не можешь избавиться, и я уже не знаю, что мне с этим делать, как работать. Руки опускаются, честное слово. За недолгую карьеру психолога у меня не было клиентов, которым я не смог помочь, ты – первая.

– Во-первых, я не твоя клиентка. Во-вторых, ты меня не лечишь в том смысле, что в это понятие вкладывают. Какого тогда ждешь результата? Вся твоя провокативная терапия не работает со мной, мы ведь это выяснили уже. Меня перекрывает раз в год, перекрывает так, что я не могу дышать – мне все время больно. Ты тут ни при чем. А вот он – очень даже.

Я вырываюсь и иду в сторону дома. Олег догоняет меня, обнимает за плечи:

– Мари, от проблемы не надо бегать, это банальность, но она рабочая.

– А я и не бегаю, если знаешь. Более того – ты меня все время сталкиваешь с этой проблемой нос к носу, но это ровным счетом ничего не меняет, неужели ты не видишь? – злюсь я, пытаясь снова вырваться, но хватка у Верхнего железная. – И вообще… Он-то себя не чувствует виноватым, ты неужели не видишь и этого тоже? Он считает, что все сделал правильно и в рамках Темы. Такой вот затейливый экшн, игра в наказание. Мол, не будешь слушаться меня – придется слушаться чужих людей, а они сделают с тобой все, что сами решат, и у тебя не будет возможности сказать «стоп» – потому что это наказание. Примерно вот так он и рассуждал тогда, да и сейчас ничего не поменялось. Спроси у него сам – он подтвердит. А знаешь, почему он сам со стороны только смотрел? – вдруг шиплю я, остановившись и зло глядя в лицо Олега. – Потому что он не идиот и понимал, что на всякий случай нельзя давать мне в руки козыри в виде материала, из которого можно ДНК выделить и его притянуть, понятно? Я этих троих не опознала бы даже с лупой в руке – им ничего не угрожало. А вот если бы он присоединился – все, привет, я могла ведь и в полицию побежать, кто ж меня знает… – я задыхаюсь от собственного шепота, который мне кажется криком. – Он не был уверен, что я так не поступлю, потому и просидел с бокальчиком всю дорогу…

Олег молча прижимает меня к себе, я утыкаюсь лицом в мягкий кашемир его пальто и плачу. Стоим в переулке, где, по счастью, практически никого нет в это время суток, и я всхлипываю. Да, я не умею отпускать ситуации – это правда. Не умею. Но – как, вот как можно отпустить такое? Когда всякая мелочь то и дело возвращает меня туда, в подвал? И я не могу объяснить этого адекватному и, казалось бы. все понимающему Олегу…

– Ну, все, хватит, – он целует меня в макушку – шелковый платок, которым я здесь заматываю голову, скатился с волос. – Хватит, малыш… слезами, как известно, горю не поможешь…

– … надо пить? – бормочу я, и он смеется:

– Тебе – да, надо. Давай-ка в магазин зайдем, пока еще время есть, возьмем тебе чего-нибудь.

– Я не могу… при тебе…

– Сдурела? Я не комплексую в компании крепко пьющих мужиков, а тут – в качестве лекарства, и я буду о чем-то думать? Даже не волнуйся. И потом – это вранье, что каждый закодированный алкаш мечтает о дне, когда сможет снова выпить.

– Ты не алкаш…

– А кто я? – смеется он, вытирая мне лицо платком. – Раз зашился – значит, алкаш, и нечего тут себя и других обманывать. Все, идем, пока еще продают.

Мы покупаем в ближайшем продуктовом – единственном, кстати, рядом с нами – бутылку коньяка и идем домой. Заперев дверь, Олег стаскивает с меня ботинки и пальто, прямо в маленькой прихожей раздевает до белья и толкает в ванную:

– Иди-ка, погрейся пока, а я ужин разогрею.

– Я не хочу есть.

– Ага – пить хочешь на голодный желудок! Даже не мечтай.

– Это была твоя идея. А мне завтра придется врачу объяснять, откуда запах.

– Ничего, он тебе не запрещает.

– У тебя на все есть ответы, да? – интересуюсь уже из ванной.

– А то! Я ж психолог, – смеется Олег, проходя в комнату.

Домой мы улетаем самым поздним рейсом, и это к лучшему – я весь день не могу подняться с постели, такая слабость. Олег умудряется еще съездить куда-то в Сокольники на встречу с потенциальным компаньоном, возвращается за два часа до такси. Раньше мне всегда было тяжело улетать отсюда, а сегодня я этого даже не замечаю. За окном такси проносятся знакомые места, которые в этот раз не вызывают в душе тоски, улицы, по которым мы когда-то бродили с Лялькой, но теперь это уже не имеет какого-то большого значения. Наверное, я вылечилась хотя бы от этого.

Летим бизнес-классом – мой Верхний не признает эконома, к тому же, с его габаритами и больной ногой тяжело отсидеть почти пять часов в маленьком кресле с небольшим расстоянием между рядов. Мне-то все равно, но не спорить же с ним…

Олег дремлет, откинув спинку, а я читаю прихваченную книгу, но никак не могу сосредоточиться на сюжете – тошнит. А через полчаса еще и едой запахнет, ну, тогда вообще труба… К счастью, кроме нас, в бизнесе только два человека, так что мои забеги в туалет побеспокоят не слишком большое количество народа. К тому же, оба крепко спят на втором ряду. Зря я не попросилась пересесть, чтобы Олега не тревожить, теперь буду скакать через него…

Так и происходит – едва стюардесса скрывается в помещении кухни, как я, уловив запах мяса, вскакиваю и буквально перепрыгиваю через ноги Олега.

– Что, малыш? – сразу просыпается он. – Плохо?

У меня нет сил ни ответить, ни головой кивнуть, скрываюсь в туалете. Когда выхожу, стюардесса заботливо спрашивает, чем помочь.

– Спасибо… мне бы водички… и, если можно, я пересела бы на свободный ряд.

– Да, девушка, будьте добры, давайте я пересяду, а она останется на нашем ряду, – вмешивается Олег, вставая с места. – Ей нехорошо, и, возможно, станет еще хуже.

– Надеюсь, ничего серьезного? – беспокоится стюардесса.

– Химиотерапия, – выдавливаю я, стараясь дышать поглубже.

– О… – с оттенком сочувствия произносит она. – Может, вам еще что-то нужно, кроме воды?

– Нет, спасибо, этого достаточно.

Но девушка приносит воду и стакан, на дне которого что-то мутноватое:

– Это лимонный сок, добавите воды – говорят, хорошо от тошноты помогает.

Я смотрю на нее с благодарностью. Это действительно отлично помогает справиться с тошнотой, и я даже выдерживаю до конца полета, растянув волшебный напиток почти до посадки.

В апрель вхожу на цыпочках, боясь спугнуть. Прошла половина месяца – и пока все еще в порядке, и есть крошечная надежда на то, что обойдется хотя бы в этом году – ну, кто знает, а вдруг? Десять дней провели в Москве, еще четыре я разгребала дома все, что накопилось за время отъезда, постоянно была чем-то занята и падала от усталости. Может, еще и поэтому психозу просто некуда было вклиниться.

Однако Олег напряжен и повышено внимателен – я это замечаю, и мне почему-то неприятно. Каждый год одно и то же, каждый год… Что с этим делать – непонятно. Даже он, знающий меня как свою ладонь, опытный психолог, и то никак не может справиться. Может, и правда – все проблемы от большого количества свободного времени, не занятого ничем, потому и есть возможность постоянно в себе копаться? Но тогда почему я не делаю этого в другие месяцы? Почему именно апрель превращает меня в заторможенную вялую идиотку, бредущую на руины этого клятого гаража с упорством маньяка?

Я ведь ни на минуту не забываю о случившемся много лет назад, но именно в апреле все это фонтаном вырывается наружу. Олега жалко – именно в апреле он как никогда понимает, что ничем не может мне помочь. Все остальные месяцы я принадлежу ему – а в апреле снова Денису, хоть убейся.

…и в конце концов мой психоз в очередной раз берет надо мной верх. Я просыпаюсь в холодном поту от ужаса – снова тот же сон, те же чужие руки, те же стены подвала, выложенные кирпичом, тот же ковер на полу, крюки в стене. И – Денис в белой рубашке, с бокалом красного вина сидящий у камина в кресле. Глаза у него такие страшные в этот момент, что от их взгляда я и просыпаюсь, давясь собственным криком. Они такие же, как были тогда, много лет назад, когда он, потягивая вино, наблюдал за происходившим…

С трудом заставляю себя выбраться из постели – сил после лечения и так немного, а тут еще и это… Шлепаю на плиту джезву, трясущимися руками высыпаю в нее кофе, попутно сдобрив коричневым порошком все поверхности в пределах досягаемости. Ну, хоть воду не проливаю, уже хорошо… Как назло, в пачке последняя сигарета, а мне бы лучше не выходить сегодня из дома, но вот как – когда все против?

Первые дни, конечно, самые легкие во всем этом процессе, я еще относительно вменяема и могу что-то делать, а вот дальше… Дальше я превращаюсь в безвольное нечто, способное только лежать в темной спальне и пялиться в потолок. Я даже курить не хочу в такие дни, и единственное, что делаю – выхожу на улицу, неизменно оказываясь на руинах чертова гаража. Как, ну, как мне избавиться от этого, если не помогает ни психотерапия, ни препараты?!

Олег, разумеется, вычисляет мое состояние мгновенно – по голосу в телефонной трубке, по вялому «алло», по длинным паузам:

– Опять?!

Ну, а что я могу..?

– Мари, – жестко говорит он тоном, не предполагающим никаких возражений, – я еду с работы, буду у тебя через полчаса, собери вещи.

– Я…

– Я все сказал, – отрезает Олег и сбрасывает звонок.

Приходится подчиниться. Я стою над распахнутым нутром дорожного саквояжа, больше похожим на разинутую пасть, и никак не могу решить, что нужно взять с собой. Пока в саквояже только небольшой кофр с бельем и косметичка, а я тупо смотрю на свободное место и не понимаю, чем его заполнить.

Олег звонит в домофон, отвлекая меня от созерцания полупустого саквояжного чрева.

– Ну, ты готова? – спрашивает, входя в квартиру, но по моему растерянному виду понимает, что вряд ли. – Так, понятно. Я сам, – отстраняет меня с дороги, идет в спальню и распахивает шкаф.

Я наблюдаю за ним безо всякого интереса, меня даже не смущает, что он небрежно перебирает вешалки и одежду на полках. Спортивный костюм, пара футболок, джинсы, свитер… Еще одни джинсы, футболка и толстовка с капюшоном протягиваются мне:

– Одевайся.

Я послушно беру вещи и даже не спрашиваю, куда и на сколько он меня увозит. Сейчас я, похоже, идеальная нижняя – не задаю вопросов, не возражаю, молча выполняю приказания… Но у Олега, конечно, мое состояние радости не вызывает, скорее, наоборот.

Он подхватывает саквояж и сумку с ноутбуком, кидает в нее еще книжку с тумбочки – в ней торчит закладка, значит, именно ее я сейчас читаю, – и подталкивает меня к выходу из комнаты:

– Все, поехали. Сейчас ко мне заскочим, я тоже вещи возьму, и готово.

Я послушно следую за ним, закрываю входную дверь на два замка, ключи как-то машинально протягиваю Олегу, и тот, взглянув удивленно, убирает их в карман:

– Даже не спросишь, куда я тебя везу?

– Нет. Мне все равно, только бы подальше отсюда.

Свободной рукой Олег притягивает меня к себе, крепко обнимает и целует в макушку:

– Ничего не бойся, Мари, я с тобой. Мы переживем это в очередной раз, что делать.

Я молчу. Внутри, если честно, мне ужасно – ну, почему он должен переживать это со мной? Почему должен бросать все и крепко держать меня в руках, чтобы не выскользнула, не натворила глупостей, которые потом будет не исправить? Почему он взваливает это на себя, зачем?