Buch lesen: «Твоя Мари. Когда ее не стало»

Авторы не пропагандируют, не стараются сделать БДСМ популярным и не предлагают пробовать на себе.

В жизни всё и всегда начинается с первого взгляда. С того самого первого взгляда, который вдруг выхватывает из общей массы нечто такое, что больше никто не заметил, – и вот тут ты осознаешь, что с этого момента начинается новая глава, новая история. Возможно, самая главная в твоей судьбе.

Смысл выражения «Жизнь заиграла другими красками» я в полной мере осознал еще в семнадцать лет, начав ходить на подготовительные курсы в мединститут. Это было как вспышка, как яркий свет, от которого на секунду слепнешь, а потом не можешь видеть ничего вокруг. Ничего – кроме этого лица, склоненного над тетрадью, тонкой шеи в воротничке кофты, запястья руки, сжимающей ручку. Помнишь две родинки на шее справа – одна над другой, шрам на правой руке – небольшой, с горошину, потому что видел его, когда в автобусе она взялась рукой за поручень, и рукав куртки чуть сполз.

Я, кажется, и теперь помню то ощущение, с которым бежал домой с остановки после первого занятия. Мне хотелось немедленно взять карандаш и запечатлеть на бумаге всё, что я сегодня увидел, потому что очень страшно было растерять, не запомнить.

Ничего не ответив маме, встретившей меня каким-то вопросом в прихожей, я сбросил кроссовки и куртку и ринулся в свою комнату, запер дверь и, включив свет, укрепил на мольберте чистый лист. Штрих, еще один, еще… Вышло вроде похоже – ну, во всяком случае, так, как я запомнил.

С этого вечера так и повелось – возвращаясь с курсов, я первым делом зарисовывал всё, чем успел напитаться за полтора часа, и только потом выходил в кухню ужинать. Родители многозначительно переглядывались, но вопросов не задавали. Я же сам и раньше ничего особенно о себе не рассказывал, а теперь вообще хотел, чтобы меня как можно меньше о чем-то спрашивали. Рисунки, как вещественное доказательство моей новой жизни, я прятал в антресоли, к задней стенке – так было больше шансов, что мама их не обнаружит.

…На четвертом уроке – кажется, это была химия, – я вдруг забеспокоился. Причин для этого не было, химию я знал хорошо, никакая контрольная или вызов к доске не могли выбить меня из равновесия. А под ложечкой сосало, ныло от неприятного предчувствия. И я вдруг вспомнил – мольберт. На нем остался вчерашний рисунок, я забыл снять его и убрать в антресоли! Еле досидев до конца занятий, я ринулся домой, даже не попрощавшись толком с пацанами.

Мольберт стоят повернутым к стене, когда я уходил утром, это я помнил совершенно чётко – на нем остался незаконченный набросок, не хотелось, чтобы мама или отец, войдя в комнату, увидели это. А сейчас он был развернут ко входу, и с белого листа на входящего оглядывалась через плечо девушка. Прорисован был только профиль, остальное пока еще жило в набросках, но выглядела она как живая.

– Кто это, сынок? – спросила, выходя из кухни, мама, и я вздрогнул:

– Никто. Это ты мольберт трогала? Я ведь просил.

– Хотела ковер почистить.

– Мама! Я сам у себя убираю, ты забыла? – внушительно произнес я, поворачивая мольберт к стене.

– Так и не скажешь, кто это?

– Просто девушка, – буркнул я, стягивая свитер и стараясь не поворачиваться к маме лицом, чтобы не увидела, как я покраснел.

Это была не просто девушка – ну, для меня, во всяком случае, уже три недели она не была «просто», хотя практически не замечала меня. А я считал часы до момента, когда нужно будет выбегать из дома и нестись на автобусную остановку, запрыгивать в автобус и с колотящимся сердцем гадать – сядет ли она на своей остановке в этот же автобус, или я смогу увидеть ее только в здании медицинского института.

Помимо выпускного класса школы и подготовительных курсов трижды в неделю, я еще заканчивал художественную школу, там тоже близились экзамены. Свободного времени практически не было – я или зубрил химию с биологией, или стоял часами за мольбертом, или мотался на другой конец города, где располагалась медицинская институт. Казалось бы, всё это должно было выматывать так, чтобы единственной мечтой была кровать и подушка, но нет. В начале октября у меня появилась Машка – ну, как «у меня»… Не у меня, конечно, а просто появилась, и я потерял голову, сон, покой и аппетит. На листах, укрепленных на мольберте, всё чаще вместо пейзажей или анатомических набросков появлялся ее профиль, ее тонкая шея в воротничке кофты, просто какие-то наброски карандашом, в которых угадывался ее силуэт.

Я и в художке часто, забывшись, рисовал что-то похожее, даже не придавая значения тому, что тема была задана совершенно иная. Конечно, это не могло остаться незамеченным.

– У тебя, Денис, стали хорошо получаться такие наброски, – преподаватель живописи стояла у моего мольберта и с интересом рассматривала карандашный набросок женского профиля. – Много чувства в работе.

Я, кажется, покраснел, потому что это было именно то, о чем она говорила. На белом листе ясно угадывались Машкины черты – ее нос, ее скула, ее маленькое ухо с сережкой, ее прядь волос, выпадавшая из любой прически. Мне казалось, что прежде я не видел девушки, привлекавшей бы меня с такой силой.

– Ты научился подмечать то, что у человека внутри, – продолжала преподаватель, рассматривая набросок. – И это внутреннее ты очень хорошо переносишь на бумагу, настолько, что оно значительно превосходит внешнее. Я вижу эту девушку, я ее чувствую, она мне интересна – понимаешь, о чём я?

Я кивнул. Мне и самому хотелось бы получше узнать эту девушку, которая не подпускала меня ближе, чем на вытянутую руку. Не знаю, почему, но она оставалась совершенно равнодушной к моим знакам внимания, к каким-то попыткам сблизиться. Это задевало – летом у меня случился первый опыт с женщиной, потом были еще и еще, и я чувствовал себя уже знатоком и, кстати, отказов до этого момента не получал, а тут…

Вот тут у меня вышел облом. Машка совершенно мной не интересовалась, это было так очевидно, что я злился. Та же Сашка, ее подружка, всем своим видом и поведением демонстрировала готовность к чему угодно, а эта… Даже в автобусе, когда мы возвращались домой после курсов, она умудрялась встать так, чтобы не быть прижатой ко мне, и потому рядом оказывалась Сашка, совершенно беззастенчиво влипавшая в меня при любой возможности. Меня же от этих прикосновений в буквальном смысле перекашивало – Сашка мне не только не нравилась, она меня чем-то отталкивала. Она была простая и понятная, даже какая-то примитивная, как будто имела всего два рефлекса – жевательный и тот, что отвечает за размножение, и это коробило еще сильнее.

Машка была совсем другая. В ней чувствовалось что-то такое, что тянуло меня к ней как магнит, я не мог сопротивляться этой тяге и совершенно не хотел. При этом, стоило мне сделать лишний шаг навстречу, как я тут же буквально налетал грудью на забор с торчащими из его досок гвоздями – таким взглядом могла окатить меня Машка.

Я выплескивал свою досаду, обиду, боль и страсть на бумагу, много рисовал – мама даже беспокоилась, что рисование может помешать готовиться к выпускным и вступительным экзаменам, все-таки профессией я выбрал медицину, а не искусство. Но без этого я вообще бы не смог заниматься, мои мысли устремились в одну сторону – я должен был получить эту девчонку во что бы то ни стало.

Никогда в своей жизни я не бегал за кем-то так долго – два года до первого секса и два с половиной до полноценных отношений. Собственный рекорд удивлял. В самом деле, я даже не понимал, зачем она мне, если я так очевидно ее не интересую. Кругом были девчонки, ради которых можно было не напрягаться, достаточно было просто позвать. Но, видимо, уже тогда я чувствовал, что доступное и податливое тело просто ради секса мне не интересно совсем. Мне важно другое – девушка должна увлекать меня не только этим, я хотел трофей, приз, который выиграл, завоевал, а не то, что само упало под ноги, в этом нет никакой победы. Доставшееся легко совершенно не имеет ценности.

… Девушка, с которой у меня случился первый раз, была одной из подружек Олега – у моего друга таких было множество. Летом я поехал к нему на Дальний Восток – Олег вернулся из армии, уже учился и работал, снимал квартиру и жил самостоятельно. Мои родители не возражали против таких поездок, Олег всегда казался им взрослым, разумным и надежным, потому никаких опасений наша дружба у них не вызывала. Сын маминой подруги плохому не научит.

Плохому он меня и не учил, но, будучи на три года старше, способствовал моему взрослению в разных сферах жизни. Он много знал, много умел, с ним всегда было интересно. Олег играл на гитаре и хорошо пел, мне нравилось сидеть рядом с ним во дворе на лавке по вечерам и наблюдать, как собравшаяся вокруг компания подпевает, прихлёбывая пиво или портвейн, слушать разговоры, в которых мелькали и блатная феня, и забористые матерки. Олег говорил, что в этих краях и поножовщина – вещь не редкая. Однако друг мой обладал непререкаемым авторитетом, и рядом с ним было спокойно. Он усаживался на спинку старой скамьи, брал гитару, проверял струны и начинал петь, прерываясь на затяжку сигаретой и глоток из стоявшей у его ноги бутылки, и я смотрел на него как завороженный, словно не знал его с самого детства. Это был совсем иной Олег – в безрукавной тельняшке, обтягивавшей мощную грудную клетку, с гитарой в руках, с этой сигареткой в углу рта. От него так и веяло силой и уверенностью, было даже завидно.

Девчонок вокруг него вертелось тоже много. Даже шрам во всю левую щеку, уродовавший лицо, их не отпугивал, скорее, наоборот. Однако Олег, насколько я видел, особо не разменивался и, как перчатки, подружек не менял.

– Не в количестве счастье, Диня, – говорил он, покуривая сигаретку вечером в кухне. – В принципе все они одинаковые, чтобы понять это, достаточно одной-двух.

– Ну… они же сами на тебя вешаются, почему нет?

Олег внимательно на меня посмотрел:

– С тобой всё ясно. Мальчик созрел.

– Что тебе ясно? – я почувствовал, что краснею, но он больше ничего не сказал.

Здесь, на Дальнем Востоке, я вкусил совсем другую жизнь, свободную и бесконтрольную, ту, что у меня пока не было. Я наблюдал за тем, как изменился после армии мой друг, это сделало его каким-то слишком уж взрослым, что ли, словно он сразу перемахнул через десяток лет. Но, скорее всего, даже не армия его таким сделала, а та ответственность, что мать взвалила на плечи Олега после смерти его отца. И теперь, живя отдельно и будучи совершенно независимым, он всё равно чувствовал, что должен поддерживать и тетю Наташу, и сестру Галку, потому что он – единственный мужчина в семье, пусть и живет далеко. Он стал иначе рассуждать, как-то по-другому смотреть на некоторые вещи – или просто он уже вырос, а я еще нет. Но мне не было необходимости взрослеть раньше, чем это было положено, а Олегу вот пришлось. И он стал самостоятельным, учился, работал, затеял какой-то свой бизнес, уже, судя по всему, приносивший ему доход. Это было новым для меня, необычным.

Олег собирался на какие-то местные источники, меня, конечно, взял с собой, а заодно прихватил и девиц, одна из которых и оказалась моей первой женщиной. Пришла она ко мне сама в первую же ночь, как-то совсем буднично сбросила шорты и футболку, скользнула под одеяло и обняла меня, от неожиданности даже не сумевшего что-то сказать.

Я плохо запомнил, что там вообще было в первый раз, но вот после второй ночи она сказала, прижав к щеке мою руку:

– А ты многим бабам голову свернешь, Диня…

Я почувствовал, что в лицо бросилась кровь – слышать такое было лестно, а девушка продолжала:

– Ты еще опыта поднаберешься, и любая женщина будет твоей с радостью. Будь ты постарше, я бы с тобой уехала.

Мы посмеялись, но я запомнил эти слова. Утром Олег, вернувшийся с пробежки, заметил:

– Лицо довольное.

– Ну, а чего бы и нет? – потягиваясь, я спустился с крыльца деревянного домика, в котором мы жили, и вдруг сделал колесо и растянулся на влажной от утренней росы траве.

Олег только улыбнулся:

– Вижу, ты не разочарован.

– С чего бы? – я смотрел в ярко-голубое, без единого облачка, небо, и чувствовал себя удивительно легким и счастливым.

– Всякое бывает. Но я постарался, чтобы с тобой такого не произошло.

– Ты знал, что будет? – я перевернулся на живот и, подперев кулаком голову, посмотрел на друга, который выполнял какие-то странные упражнения, больше похожие на танец.

– Ну, мог представить. Так лучше ведь сделать всё как следует, правда? И лучше, чтобы в первый раз это не была девушка, которая тебе нравится, или в которую ты влюблен – мало ли, как пойдет.

– А у тебя как было?

Он замер в какой-то стойке и насмешливо посмотрел на меня:

– Вот потому и говорю – в первый раз это должна быть не твоя девушка, – он растянулся на траве рядом со мной: – В жизни много странного, Диня. И не всегда любовь и секс сходятся в одной точке.

– Тогда какой смысл в этом? Разве можно – без любви?

– Ну, ты за пару ночей не понял, что можно? Тогда у тебя еще целая неделя для этого, – усмехнулся Олег.

– И что же, ты не любишь Настю? – так звали девушку, с которой Олег приехал сюда.

– Нет, – спокойно отозвался Олег. – У нас с ней совсем другие отношения, но тебе это пока знать рано.

Я пихнул его в бок, он ответил тем же, и мы покатились по траве, стараясь подмять один другого. Олег, конечно, выиграл – он всегда был сильнее физически, да и по комплекции превосходил меня, а теперь, после армии, еще и занялся восточными единоборствами, постоянно делал какие-то упражнения на растяжку и выносливость.

– И запомни, Динька, не обязательно каждая женщина, что окажется в твоей постели, будет вызывать у тебя эмоции, кроме единственной – желания ее трахнуть, – сказал он, прижав меня к земле. – Но когда-то наверняка появится та, в которой сойдется всё, и вот тогда ты поймешь, что такое найти своё.

– Ты стал говорить как мой дед, – захохотал я, пытаясь вывернуться и освободиться от его давления, но тщетно – чем сильнее я сопротивлялся, тем больнее мне было.

– Ну, твой дед был умным человеком, почему бы и не говорить, как он, – смеялся Олег, вроде не применяя никакой силы, однако не давая мне вырваться. – Попробуй расслабиться и поймать момент, когда я тоже сделаю это, – посоветовал он, но мне так и не удалось сбросить его. – Ладно, пошли завтракать, – Олег поднялся и протянул мне руку, помогая встать. – А пока, Диня, не забивай голову, живи, кайфуй – самое время.

Я так и поступил, и то лето запомнилось мне надолго как самое беззаботное и счастливое – много секса, море, источники, отдых, пробежки с Олегом по утрам, какие-то упражнения и совершенно пустая, ничем не забитая голова.

А в октябре я встретил Машку…

Дневник Мари.

«Судьба, конечно, большая фокусница. Просыпаешься утром, совершенно не ожидая подвоха, а вечером – бац! – и на тебя обрушивается нечто, переворачивающее твою жизнь с ног на голову. Так и со мной.

Ехала на занятие на подготовительных курсах и даже в мыслях не держала ничего, кроме биологии, и вдруг… Он был такой красивый, аж не верилось, что так вообще бывает. Как принц из сказки. И вот он идет и садится на наш ряд, потому что только у нас есть место. И начинает смотреть на меня – развернувшись боком так, чтобы видеть. А я делаю вид, что мне безразлично, и прячусь за соседа, влипаю в стенку так, чтобы спастись от этого взгляда, потому что чувствую, как краснею.

А после занятий он вдруг спрашивает, в какую сторону нам с Сашкой домой. И оказывается, что по пути, даже автобус один. И сердце моё всю дорогу бухает от непонятного волнения, а внутри всё дрожит, и какой-то ком в горле, но от этого не дискомфорт, а наоборот…

Дома, лёжа в постели, я вдруг понимаю, что отчаянно хочу, чтобы в среду он снова пришел – и одновременно боюсь этого. Мне хочется его видеть – и в то же время страшно. Такой красивый парень…

В среду он садится не с нами, а на три ряда впереди и справа от прохода, так, чтобы видеть меня без помех – всё занятие сидит в пол-оборота и между записью лекции что-то черкает на задней стороне тетради, то и дело бросая на меня быстрые взгляды. На меня – не на Сашку, я совершенно чётко это чувствую. Домой опять едем вместе, и я делаю всё, чтобы не оказаться слишком близко к нему в автобусе, чтобы – не дай бог – не прижаться к его куртке. Зато Сашка совсем не скрывает своих желаний, вот же… Нет, я так не умею и ни за что не стану учиться. И вообще – нельзя заводить отношения с таким красавчиком, потом будет очень больно, я чувствую. За ним будут бегать толпы девок, и он, конечно, станет обращать на них внимание… Нет, я не хочу, чтобы меня сожрала ревность. Не хочу.

Господи, Маша, неужели ты в себе так не уверена? Какая чушь…

За мной всегда кто-то увивался, хоть я никогда не была признанной красоткой или еще что-то. Но почему-то парни меня вниманием не обходили, а я никем не интересовалась. Ну, не было мне нужды в этих гуляниях за ручку, в поцелуях украдкой, в непременной демонстрации своих отношений на школьных дискотеках. Я, кажется, парней вообще не замечала, даже наглухо влюбленного с седьмого класса Валерку Михеева, что ходил за мной, как служебный пёс за пограничником, везде и всюду.

И вдруг – Денис… К такому я оказалась не готова совершенно. Вообще не понимаю, как он из толпы в тридцать человек, большую часть которой составляли девчонки, выделил меня. Объективно говоря, там имелись девицы намного интереснее внешне, а парочка даже просто красавицы по любым меркам, но… Он увидел меня – и всё. Как будто шоры ему одели, никого не замечал, ни на кого не смотрел. Я же от его взглядов покрывалась мурашками и изо всех сил делала вид, что мне это безразлично.

А он оказался настырным. Даже после того, как курсы закончились, и начались экзамены, он не выпускал меня из вида – звонил, приглашал в кино. Я по большей части отказывалась, но иной раз мы куда-то все-таки ходили, уж не знаю, какими словами ему удавалось этого добиться. Но главное – он не пытался как-то распускать руки или тащить меня в постель, вот это очень располагало.

После вступительных он пропал на весь август, а в сентябре мы встретились на общем собрании первокурсников – и всё опять пошло по-старому. Денис звонил, если совпадали вдруг ленты – провожал домой. Однажды наши группы слили в одну на биологии – заболел преподаватель, и мы почти месяц занимались вместе, вот тогда-то случился у нас первый поцелуй – Денис в буквальном смысле вырвал его силой. Я начала снова его избегать и делала это довольно успешно, хотя особых трудов это не составляло – разные факультеты позволяли почти не встречаться.

Но Денис всё равно нашел способ не выпускать меня из вида. Мы ходили в театр, просто иной раз гуляли по городу, и я уже не возражала, когда он пытался меня поцеловать где-то в тёмной аллейке.

Ну и…»

… Совершенно случайно наши две группы слили на биологию вместе – какая-то накладка с преподавателями. Машка опоздала, уж не знаю, что там у нее произошло, но, когда она влетела в аудиторию, место осталось только рядом со мной, я тоже пришел почти самым последним. Хмыкнув, она опустилась на скамью рядом, шлепнула на стол учебник и две тетради, поправила выбившуюся из пучка прядь волос.

Я же, едва ощутив локтем случайное прикосновение ее руки, даже дышать перестал, почувствовав, как меня буквально окутало легким облачком ее духов. «Привет», – написал я на последней странице тетради и толкнул записку к Машке. Та прочитала, пожала плечами, но ничего не ответила, сделала вид, что внимательно слушает Маргариту Михайловну – преподавательницу биологии, известную своей особенной неприязнью к студенткам.

«Маша, давай в кино сходим». Снова никакой реакции, только легкий вздох. «В «Луче» какой-то новый фильм» – настаивал я, но Машка игнорировала все мои попытки наладить диалог.

Вот уже полгода мы учились на первом курсе медицинского института, правда, на разных факультетах, и вот такое слияние, как сегодня, вышло случайно и явилось для меня настоящим подарком. Виделись мы крайне редко, разве что где-то между лекций в главном корпусе, остальное расписание совершенно не совпадало. А я никак не мог выбросить Машку из головы, хотя вокруг было много девчонок – и более красивых, и – что главное – более доступных, чем она.

Но я почему-то всякий раз представлял себе ее тонкую шею в воротнике темно-синей кофточки, ее ноги, мелькавшие в разрезе джинсовой юбки, и от этих картин перехватывало дыхание. Сейчас, сидя так близко к ней, я чувствовал нарастающее возбуждение. Скосив взгляд, вдруг заметил, что на ней опять эта юбка, и полы разошлись под медицинским халатом в стороны, и теперь в разрезе почти полностью видна ее нога, обтянутая черной лайкрой чулка – даже край кружевной резинки заметен. Совершенно не соображая, что делаю, я положил руку на эту ногу, и Машка вскочила, грохнув на пол учебник.

– Вон из аудитории, – тут же отреагировала Маргарита Михайловна.

– Но… – начала было Машка, и ее тут же перебил грозный окрик:

– Вон, я сказала! – и ей ничего не оставалось, как пойти к двери.

Я же через пару минут специально пихнул свою сумку так, чтобы она свалилась со скамьи на пол, и тут же тоже был выставлен из аудитории, чего, собственно, и добивался.

Машка стояла у большого окна в коридоре, обхватив себя руками, и смотрела на улицу – там падал снег. Март в наших краях – еще зима.

– Меня тоже выставили, – радостно сообщил я, усаживаясь на низкий подоконник.

– Поздравляю, – буркнула она. – Теперь отрабатывать замучаемся.

– Да ну, ерунда.

– Тебе, может, и ерунда, а меня она загоняет.

– Ну, так как насчет кино? Пойдем?

– Я работаю.

– Ну, не каждый же день?

– Не каждый. Но времени на кино у меня всё равно нет.

Я внимательно посмотрел ей в лицо:

– Я вот каждый раз думаю – ты кино не любишь или со мной ходить не хочешь?

– И то, и другое.

Я рассмеялся:

– Слушай, ну, что ты такая упёртая? Я же не в постель тебя тащу.

Она посмотрела насмешливо:

– Тут тебе вообще не светит, Денис.

– Да? А чего так?

– А вот так, – Машка села рядом со мной, взялась руками за подоконник и, чуть наклонившись вперед, спросила, глядя в пол перед собой: – С чего ты взял, будто можешь вот так запросто лапать меня на занятиях?

– Да я не лапал… просто как-то само…

– Ну да – рука соскользнула, – с деланым пониманием произнесла она, не отрывая взгляд от напольной плитки.

Я вдруг взял ее руку, сжал и потянул к себе. Машка удивленно посмотрела на меня:

– Отпусти…

– Нет… – прошептал я, преодолевая сопротивление и обхватывая обеими руками ее тонкую фигурку в белом халате. – Маша… ну, ты ведь видишь, да? – и, легко приподняв ее, усадил на колени, прикоснулся к губам, раздвинул их языком.

Она не сопротивлялась пару мгновений, словно забылась и поддалась эмоциям, ответила на поцелуй, но потом, как будто опомнившись, отпрянула, уперлась рукой мне в грудь:

– Отпусти… – и я опустил руки, давая ей возможность встать.

Машка отошла на пару шагов, поправила халат, развернулась и быстро зашагала к лестнице на третий этаж. Я не стал ее преследовать, сидел на подоконнике и вновь переживал восхитительное ощущение от сорванного случайно поцелуя – первого за всё время нашего знакомства.

Она старалась избегать меня, как могла, но увы – на биологии наши группы всё еще занимались вместе, и Машке волей-неволей приходилось оказываться в одной аудитории со мной. Правда, она ухитрялась сесть так, чтобы я не мог во время занятий смотреть на нее – для этого приходилось бы разворачиваться, а Маргарита Михайловна этого терпеть не могла. После занятия Машка практически мгновенно исчезала, буквально выбегала из аудитории, и я не успевал догнать.

Это меня раззадоривало и одновременно злило – я так долго не мог найти подход к девушке, что начал сомневаться в собственных силах. Но ни разу у меня не промелькнула мысль отступиться, бросить эту затею и найти себе кого-то посговорчивее, тем более, что и напрягаться бы особенно не пришлось. Нет, я не мог так поступить, это значило бы, что проиграл, а проигрывать было обидно.

Немного успокаивало только то, что не было соперников – Машка не подпускала к себе вообще никого, не только меня. Приблатненный придурок Винт не в счет – даже подумать было смешно, что Машка обратит на него внимание, слишком уж она была… не для него, что ли. И именно после нашей стычки с ним что-то начало сдвигаться и в наших отношениях с Машкой.

Даже сейчас я помнил свое ощущение от нашей первой близости – ощущение абсолютного счастья, как будто я получил главный приз, который теперь ни за что не выпущу из рук. А уж то, что я оказался у нее первым, вообще вознесло меня до небес – почему-то раньше всегда казалось, будто у Машки до меня был какой-то неудачный опыт, а вот поди ж ты, я ошибся.

Но это ничего не поменяло в плане отношений, как ни странно. Да, Машка не отказывалась провести пару часов или даже целую ночь со мной, но ничего больше не позволяла, лишив наши встречи какого-то эмоционального окраса, что ли. Как спорт – встретились, провели турнир, разошлись. Спортивная гимнастика, акробатика в постели – всё. Меня это совершенно не устраивало.

Я входил в лекционный зал и сразу находил Машку взглядом – в то время она уже перевелась на мой факультет, и мы стали видеться почти ежедневно на лекциях. Она же, если и замечала меня, то никогда не подавала вида, это тоже было обидно. Практически во всех моих лекционных тетрадях были ее профили – на задних страницах, на обложках, иногда даже просто поверх записанного материала. Так много, как тогда, я рисовал только после того, как окончательно потерял ее спустя годы – по памяти, но уже не профили, а ноги, шею, спину, с анатомической точностью, не пропуская никаких нюансов вроде родинок или маленького шрама на левом колене, оставшегося после того, как в детстве Машка провалилась этой ногой в ливневку подземного перехода. Я помнил, кажется, всё – и никогда не мог создать цельный образ, как будто воспринимал ее только вот так, фрагментами. Образ, который постоянно был в моей голове, никогда не укладывался на бумагу, как бы сильно я этого ни хотел.

И, возможно, так бы это и тянулось до какого-то конца, если бы не Михеев. То, что произошло между ним и Машкой, меня здорово задело, хотя изо всех сил я старался не подавать вида. Но оказаться на одной доске с ним было неприятно. И в тот момент я и понял, что надо предпринять еще одну попытку и попробовать показать Машке Тему. Если честно, я никогда не задумывался о том, что было бы, если бы Машка отказалась или, попробовав, решила бы, что это не для нее. А ведь могло быть и такое…

Но, к моему великому удивлению, Машка с удовольствием нырнула и поплыла, увлекая меня за собой. Не я ее, а она уводила меня всё глубже и глубже, давая возможность открыть и в ней, и в себе самом что-то еще. Мы задышали одними легкими, стали одним целым, и мне казалось, что это будет продолжаться всегда – мы так и будем вместе до конца, что бы это ни значило.

Дневник Мари.

«И все-таки я это сделала… Не хотела, не собиралась, но… Не смогла устоять, не смогла сопротивляться даже не ему – себе. Не ему, потому что к тому моменту он уже перестал предпринимать какие-то попытки физического сближения. Затаился, выжидал – не знаю, но держал себя в руках. И именно в тот момент, когда он перестал пытаться, я поняла, что хочу этого – с ним.

Он действительно был моим первым мужчиной. И пошла я тогда к нему домой совершенно осознанно, потому что хотела почувствовать, что это такое – оказаться с ним так близко, что ближе уже и невозможно.

Говорят, что первый опыт чаще всего негативный. Не могу сказать такого о себе. Я получила то, на что рассчитывала – ну, во всяком случае, как я себе представляла это раньше. Денис оказался настолько хорош, что я поняла это, даже не имея опыта и возможности сравнить. Я не испытала никакого отвращения, никакой боли, никакой неловкости утром… Мне было так хорошо, что не хотелось открывать глаза. Можно ли было оказаться еще счастливее, чем я в тот момент? Пожалуй, нет.

Просыпаться в первое совместное утро и смотреть на человека, с которым у тебя это произошло, оказалось вовсе не неловко или неприятно, нет. Я открыла глаза и увидела Дениса, держащего перед моим лицом на ладони чашку свежего кофе. Этот запах, этот взгляд, эту улыбку я не забывала потом никогда, даже будучи уже чужой нижней.

И ведь он смотрел на меня таким взглядом всегда – до самого последнего нашего дня вместе, что бы я ни сделала. Он смотрел на меня как в самый первый раз…

Конечно, он не смог удержаться утром и повторил то, что было ночью, но я и не возражала. Было любопытно – как всё воспримется при дневном свете, как будет? И было хорошо…

Денис потом спросил, не жалею ли я, и мне было странно – о чём жалеть? Если бы я не захотела сама, то и не оказалась бы в его постели, не позволила бы прикоснуться ко мне. Нет, я ни о чём не жалела.

Почему всё так глупо закончилось? Почему, когда, в какой момент мы вдруг решили похоронить всё, что у нас было? Мы же были счастливы.

Да, не скрою, первое время даже после отличного секса я старалась избегать Дениса в обычной жизни. Словно стремилась свести наши отношения только к постели, чтобы не мучить себя разными мыслями. Вот там, в постели, мы подходили друг другу идеально, так, как будто были созданы друг для друга. Выбираясь же из-под одеяла, я думала: «А зачем что-то еще? Зачем что-то менять? Не хочу сложностей, не хочу никаких мыслей ни о чём. Не хочу думать, где он и с кем, когда не со мной – зачем? Нет, всё отлично и так».

Вела себя соответствующе – не замечала его в лекционном зале, не подходила в перерывах, никогда не садилась рядом с ним. Но если вдруг после лекции он молча брал меня за руку и вёл за собой, шла и не задавала вопросов. Это могло значить только одно – квартира свободна на несколько часов – или на всю ночь, но я крайне редко задерживалась у него до утра.

Он никогда не хотел отпускать меня, до последнего удерживал, не давая одеться, не понимал, почему я делаю это, когда можно проснуться утром вместе и вместе же поехать в институт. Но для меня это значило – «состоять в отношениях», а вот этого я и не хотела. Объяснять это Денису не хотела тоже.

Мне так было легче – вроде как нет никаких обязательств, мы свободные люди, если что-то случится, это не будет иметь ко мне никакого отношения. И к нему, кстати, тоже, потому что я не исключала и для себя возможность романа с кем-то другим. Думаю, Денис об этом догадывался, потому внутренне бесился особенно сильно.