Buch lesen: «Смерть вне очереди»

Глава 1

Огромная площадь, выложенная темно-серым камнем. Прямо перед нами красивое старинное зеленое здание в три этажа в стиле барокко, с белыми колоннами, с позолотой, на крыше – больше сотни каменных изваяний, красующихся на фоне грустного-прегрустного серого сентябрьского неба, заволоченного несколькими слоями плотных облаков. Зимний дворец, как ты прекрасен!.. В воздухе витает свежесть после недавнишнего дождя, на земле, на асфальте и каменной площади поселились малые и великие лужи. Эх, Питер, как я тебя люблю! Наша Москва с ее отнюдь не осенним пеклом превратилась для меня в камеру пыток. Вот не люблю я солнце, и все! И вообще, у меня на него аллергия, стоит выйти на ярко освещенную праздничными лучами улицу, начинаю неистово чихать, да и глаза слезятся, подливая масла в огонь дискомфорта. Странно, раньше за мной такого не водилось, а теперь вот началось. Хотя что в этом, в общем-то, странного? Начало сентября и тридцать с плюсом, несколько недель подряд безжалостного солнца и ни капли дождя – то еще сочетаньице. При таком климате любая аллергия развиться может. То ли дело Санкт-Петербург… Ленинград… Питер…

– Я люблю этот город! – в полном экстазе выкрикнула я в никуда.

Пара проходящих мимо старушек одобрительно закивала головами.

– И не говори, деточка! – сказала одна из них. – Москву давно всю переполнили, теперь к нам ломанулись! В своем родном городе гулять спокойно уже стало невозможно, кругом одни чокнутые туристы, прости, Господи!

– Я тоже туристка! – возмущенно молвила я, бабки смерили меня презрительно-ненавидящим взглядом, а Катя, моя лучшая подруга, взяла за руку и повела за собой вперед, ко входу в Эрмитаж, приговаривая:

– Юля, перестань спорить со старухами, все равно победителем выйти не удастся. Последнее слово всегда за ними, запомни это!

– Да! – важно пропели старушки, соглашаясь с верностью Катиной теории, и потопали себе дальше.

Что ж, пришла пора рассказать про нас с подругой. Последнее время мы что-то взялись путешествовать. Объездив все города Золотого кольца и посетив Черноморское побережье, добрались мы и до Северной столицы. Это немного, скажите вы, но когда тебе девятнадцать, твоей подруге двадцать, а у тебя вдобавок строгие родители, путешествовать в кругу друзей выдается не слишком часто (иначе моего отца от переизбытка стрессов хватил бы сердечный удар).

Прошлое наше приключение оказалось жуть каким опасным, ибо Катя никогда не усидит на месте и обязательно втравит меня в какую-нибудь детективную историю, потому в Питер в качестве эскорта мы захватили с собой Катиного парня Женьку Логинова и его друга Пашу Самойлова, надеясь, что их присутствие позволит ошалелым приключениям обойти на сей раз двух непутевых девушек стороной, настроив исключительно на знакомство с городом.

Некоторые считают нас с Самойловым парой, но это немножко не так. Мы пару раз ходили вместе в кино, но до серьезных отношений так и не дошло. Павел считает, что все дело в росте: когда я на каблуках, то выше его; но это бывает крайне редко, так как стиль в одежде предпочитаю спортивный, поэтому он зря из-за такой ерунды паникует. На самом деле причина только во мне, мне нравятся молодые люди намного старше (все трое моих друзей ровесники), однако опыт показывает, что с такими-то мне как раз и не везет. Но курице Господь дал и то больше мозгов, нежели вашей покорной слуге, оттого я упорно продолжаю биться о стену в ожидании появления принца на белом коне с дворцом в качестве будущей совместной собственности и не вижу того, что находится в непосредственной близости. Одно слово – дура.

Катя Любимова совсем другая. Бывают люди мудрые от природы, вот это о моей подруге. Ее душа почему-то запоминает весь опыт прошлых жизней и передает его каждому новому воплощению. Мистика? Бред? Не знаю. Но почему она тогда такая умная? Ладно, неважно, все равно скоро сами это поймете. Опишу ее внешность в двух словах: среднего роста или чуть выше среднего (знать бы еще какой конкретно рост относят к среднему, тогда бы сказала наверняка), но постоянно носит обувь на как минимум десятисантиметровой шпильке, так что издалека кажется, что она выше меня; стройная, красивая, волосы длинные, вьющиеся от природы, каштанового цвета (открою вселенскую тайну – крашеные). В небесно-голубых миндалевидных глазах проявляются купно и холод, и тепло; и простота, и важность; и молодость, и зрелость; и мягкость, и суровость. И все это вместе, представляете себе? Вот такая у меня подруга.

Женя – высокий блондин, фигуре которого по-черному завидовал Брэд Питт, даже когда, подкачанный, снимался в фильме «Троя». Не верьте, если скажут, что качки тупые и непременно обколотые анаболиками. То есть такие, конечно, есть, но к Логинову это не относится. Он эрудирован, начитан, остроумен. Любимец женщин. Своей натренированной обольстительной улыбкой может растопить огонь на любой, даже самой отдаленной от Солнца, заледенелой планете. Я каждый день с белой завистью отмечаю, как же прекрасно они с Катей подходят друг другу.

Паша… Это отдельный разговор. В нем как будто уживаются два разных человека. Один из них флегматик, молчун, «тормоз». Порой Павел настолько уходит в себя, что докричаться до него невозможно. Зато по выходе из Космоса он выдает такие штучки… Я тут же хватаю блокнот и за ним записываю, называя данные изречения «пашнятинки», потом даю почитать знакомым – заходят лучше анекдотов. Вторая Пашина сущность – «заводной апельсин», как я это называю. Холерик, кипящий деятельностью. Тогда Самойлов носится взад-вперед, повышает голос, машет руками и роняет все, что попадается на пути. Мы трое в такие периоды предпочитаем прятаться за устойчивыми предметами мебели или вообще покидаем помещение до лучших, спокойных, времен.

Так, ну вроде все. Нет, кого-то я забыла… Ах, ну да, себя! Себя я все время забываю. Итак, в зеркале я вижу довольно милую сероглазую блондинку с аккуратными ушками и средней длины волосами, неизменно убранными в хвост, высокую и скелетообразную. Видели когда-нибудь скелетов на подиуме? Вот, тогда вы можете себе меня вообразить. Из странностей… Да их много. Люблю мышей и всяческих рептилий. Боюсь собак и уколов, часто по их вине падаю в обмороки. Да и просто часто падаю. И не только в обмороки… Что еще? Нелюдима. Так говорит обо мне мама, на языке психологов эта болезнь звучит затейливо – «интроверт с признаками социофобии». Вам уже страшно? Тогда добавлю коронный номер – не знаю, как это выходит, но очень часто я почему-то проговариваю свои мысли вслух.

– Даже чаще, чем ты сама думаешь, – хихикнул идущий рядом Женька.

Ну вот, началось…

– Лучше бы закончилось, – вставила словцо Катя, продолжая вести меня за руку, как малое дите.

Мы достигли входа и зашли внутрь.

– А где наша группа? – озабоченно вопросил Павел, паникуя. – Люди, мы потерялись! Помогите! Маманя! Со-ос! – Ей-богу, если б в Пашиных руках наличествовали чьи-либо трусы, он стал бы ими размахивать.

– Да не потерялись мы, – успокоила друга Любимова. – Видишь странноватого металлиста с косичкой? Вот за него и держись. Это наша группа. Главное – это сразу запоминать кого-нибудь неординарного в своей группе и не спускать с него глаз, тогда на экскурсии потеряться станет невозможно.

Я воззрилась на подругу с глубоким уважением, а Самойлов уточнил:

– То есть как – за него держаться? За косу, что ли?

Думая, что лучше бы Катя произнесла «придерживайся его» вместо «за него держись», я глянула в ту сторону. Действительно, среди нашей группы особенно выделялась эта пара, я их тоже отметила еще в гостинице, но не догадалась использовать как ориентир. Мужчина и женщина лет тридцати с копейками. У нее на голове сущий панк, половина волос выкрашена в зеленый цвет, половина – в иссиня-черный. Губы намалеваны жуткой темной помадой. А он… это вообще шедевр. Весь котелок побрит, за исключением малой области на самой макушке. Оттуда-то и вела до самой талии тоненькая темно-розовая коса. Над ней татушка, черная надпись в два ряда, но буквы настолько мелкие, что я, увы, не сумела прочитать. На щеке тату иного вида – малинового цвета сердце (прекрасно гармонирующее с косой), проткнутое стрелой, горит на оранжевом пламени и испускает серый дым. Однако чересчур сентиментальное изображение для столь серьезного типа, у которого ко всему прочему глаза замазаны черной подводкой, а в носу огроменное кольцо, придающее ему сходство с быком. Одет тип, как и полагается, в кожаную куртку с цепями и всякими металлическими штучками, его дама придерживается того же стиля. Помимо всего прочего, парочка «пропирсинговала» себе практически все лицо и другие, подчас неожиданные, места.

– Да, Пахан, хватайся за шнурок от звонка и тяни что есть силы на себя! – посмеивался над другом Логинов, подходя к кассе – нужно было оплатить квитанцию на съемку. Вообще говоря, Женя частенько иронизирует над другом, однако их многолетнюю дружбу это ни разу не пошатнуло.

– Жень, он же поверит! Нельзя ему такое говорить, не предупредив о том, что собираешься поприкалываться, – попеняла ему Катька и стала вдруг судорожно оборачиваться. – А где Паша?

Правда, где же он? Желая найти ответ на сей вопрос, я также начала водить туда-сюда глазами.

А Паша тем временем уже внял совету. Подкрался сзади к металлисту и попытался схватить его за косичку, благо Катька подоспела и увела его в сторону.

– Да не собирался я его трогать! – возмутился Паша тем, что его считают совсем уж идиотом. – Просто рассмотреть хотел получше, чтобы запомнить!

Тот обернулся, услышав:

– В чем дело, уродец?! Жить надоело?!

Мужлан отчего-то рассвирепел (очевидно, устал от шуток относительно своей внешности) и, подходя к нашему другу, уже занес кулак, но тут подоспел Жека, размахивая бумажкой с разрешением на съемку, и ринулся в атаку – спасать друга. Раньше он усиленно занимался каратэ, теперь вроде бросил, но зато не вылезает из тренажерных залов. Так что хоть длиннокосый и был крупнее, но с Логиновым вряд ли мог тягаться на равных.

Завязалась потасовка, любительница панков закричала.

– Что здесь происходит?! – подбежала к нам на ее крик гид, высокая, сутулая, скорее всего, худая (так как носит она жутко бесформенные вещи абсолютно не своего размера, которые можно дважды, такое ощущение, обмотать вокруг ее тела) женщина со светлыми волосами и в очках, зовущаяся Галиной Тимофеевной. Рядом с ней семенила ее дочь Валерия – девушка лет семнадцати-восемнадцати с черными волосами, подстриженными каре, скорее всего, крашеными.

Мужчины разошлись в стороны, а Катька кинулась объясняться с сердитой женщиной, настаивая на том, что тип первый налетел на нашего друга. Тип отрицал.

– Мне все равно, кто первый начал, – наконец изрекла она тоном, не терпящим возражений. – Главное в экскурсиях – дисциплина! Не только в экскурсиях – во всем! Нужно уметь держать свои эмоции в узде! Немедленно просите друг у друга прощения.

Но никто этого делать не хотел. Наконец, когда нам дали одного из экскурсоводов Эрмитажа, которые не привыкли ждать, ибо спрос на них всегда превышает предложение, металлист, Женька и Павел прилюдно помирились, пожав друг дружке руки, иначе Галина Тимофеевна грозилась лишить всю группу экскурсии по музею.

Фотографироваться мы начали прямо на лестнице. Под высоченным потолком висят позолоченные люстры с тысячей похожих на свечки маленьких лампочек, на стенах лепнина – головы зверей и божеств, – украшенная позолоченными лепестками. С двух сторон от люстр – картины, написанные маслом прямо на потолке, и цветная мозаика. Впечатлений было море.

– Юль, а давай с тобой щелкнемся? – жалостливо заглядывая мне в глаза, попросил Павел.

– Некогда, – ответила за меня Любимова, – наша группа уходит. Видишь, темно-розовая косичка скрылась за поворотом!

– Кать, Жень, идите, мы вас догоним, – сказала я, посочувствовав Павлу. Могу я сделать доброе дело или нет? К тому же мне совсем не составит труда с ним сфотографироваться.

Те тут же вняли совету и скрылись за поворотом, а Павел, заявив:

– Ничего, они не успеют далеко уйти, – подлетел к первому попавшемуся человеку и всучил ему в руки цифровой фотоаппарат. – Снимите нас, пожалуйста, вместе!

– I don’t understand! – с испуганно выпученными глазами начал тот отнекиваться на ломаном английском.

– Че он говорит? – обернулся ко мне Паша.

– Он не понимает по-русски.

– Ща поймет! – Самойлов засучил рукава. Я стала молиться, воздев глаза к потолку: если Паша за что-то взялся… не ждите пощады! Господи, лучше бы я ему отказала в этом капризе, честное слово! – Вот фотоаппарат, видите? – медленно проговаривая слова, точно в беседе с дебилом, продолжил Павел приставать к бедняге иностранцу. Тот ответил что-то на своем языке и отрицательно покачал головой. – Андэстэнд? Нажимаете на кнопочку, вот здеся… О’кей? – Дядька снова завертел котелком, отчаянно ища возможность слинять от сумасшедшего русского и озираясь с этой целью по сторонам. – Юль, ну переведи ему! До чего ж они, американцы, тупые!

– Ты хочешь, чтобы я это перевела ему? – ехидно осведомилась я.

– Да нет, скажи, пусть щелкнет нас на фоне потолка!

– Как это – на фоне потолка? – не поняла я и подняла голову к люстре. – Снизу, что ли?

– Да. Скажи ему, пусть он ляжет! И из такого положения нажмет на кнопку! – Иностранец, решивший, что мы, занятые диалогом, о нем забыли, крадучись, сделал два шага к спасительному выходу, что был возле лестницы, но Самойлов тут же догнал его, схватил за плечо и крикнул ему в самое ухо: – Андэрстэнд, я спрашиваю, или нет?! Когда я спрашиваю, надо отвечать! Андэстенд?!

Турист от испуга присел.

– Паша, пусти его! И вообще, он не американец, он испанец!

– Да с чего ты взяла?

– С того, что я сама начала изучать испанский и поняла даже пару слов.

– В самом деле? – робко переспросил меня Паша и, дабы проверить мое предположение, сообщил испанцу единственную фразу, которую знал на его языке: – Бесаме! Бесаме мучо!

Тот, вздрогнув, быстро залепетал что-то по-испански, вырвался и убежал, затравленно оглядываясь.

– Надо же, и впрямь испанец!

– Паша, Паша… – покачала я головой. – Идем, а то совсем заблудимся.

К сожалению, я накаркала. Мы действительно потерялись. Войдя в первую залу, где предположительно скрылся металлист, а потом и наши друзья, и никого не увидев, мы спокойно зашли в следующее помещение, но когда и оно оказалось пустующим на предмет знакомых лиц (а так, людей была толпа), а вывело нас в коридор, который демонстрировал видимо-невидимо дверей в такие же точно залы, тут уж мы загрустили не на шутку.

– Паша! – обрушила я свое раздражение на друга. – Ты понимаешь, что я впервые в Питере?! Что я всю жизнь мечтала посетить Эрмитаж и послушать лекцию экскурсовода?! А из-за тебя… И что теперь прикажешь делать? Ходить, уподобившись тупым баранам, из помещения в помещение и глазеть на картины, самостоятельно читая таблички? Ты понимаешь, насколько велик Эрмитаж?! Самое интересное и известное мы сами не найдем!

– Давай позвоним Жеке и Катьке, – опустив глаза и покраснев всем лицом и шеей, предложил Самойлов.

Я лишь взяла его за рукав, подвела к объявлению, висевшему в каждом зале, и ткнула пальцем, злобно прошипев:

– Читать умеешь?

– «Убедительная просьба отключить мобильные телефоны», – послушно прочитал Паша вслух, пригорюнившись, тяжко вздохнул и превратился в молчуна, чувствуя свою вину.

– От тебя одни проблемы, – добавила я ему горя и, высокомерно отвернувшись, демонстративно начала путешествовать по музею в одиночестве.

Паша, держась на определенном расстоянии, все же плелся следом, боясь потерять меня из виду и остаться совсем одному. Меня это радовало, так как я тоже не желала совсем уж потеряться, а тут нас вроде бы двое. Пройдя несколько залов и ощутив, как раздражение на друга меня почти покинуло, я хотела уж было подозвать его и извиниться за вспыльчивость, но в эту секунду до моих ушей донесся из коридора голос русскоговорящего экскурсовода. «Наши!» – взорвалась мысль в моем мозгу, и я бегом ринулась в коридор. Там оказалось несколько групп, обегая каждую сбоку, я прислушивалась к языку, на котором говорят. Китайский… Английский… Где же русские?

Заметив поблизости лестницу, я припустила по ней бегом, решив, что, наверно, наши уже на втором этаже, и не подумав о том, что Паша теперь точно потеряет меня из виду, если еще не потерял. Мне было не до этого, я хотела найти нашу группу и послушать хотя бы часть лекции об искусстве.

Влетев, подобно урагану, на второй этаж, закрутилась на месте, напрягая зрение. Вон дверь в залу… И вон еще одна… В дальнем конце коридора какая-то группа, но явно не наша. Где же они?

С минуту я судорожно вертелась вокруг своей оси, но наконец мне почудилось что-то черно-зеленое, заворачивающее за угол, и я, уповая на то, что это была металлистка, понеслась туда, ощущая, как в голове стучит пульс. На полном ходу вписываясь в поворот, наткнулась на высоченного негра, влетев ему прямо в грудь. Я подняла глаза. Африканец был коротко стрижен и имел рост в добрых два с небольшим метра.

– I’m so sorry! – кинулся он извиняться, будто это он в меня вбежал, а не наоборот. – Are you alright?

Я лишь молча его разглядывала и диву давалась, какой же он большой, затем поняла, что нужно что-то ответить (он ведь спросил, в порядке ли я), иначе решит, что в результате мощного столкновения я проглотила язык.

– Yeah, I’m okay, don’t worry. – „And be happy“, – чуть не добавила я, но вовремя остановилась и хихикнула, вспомнив песню.

То ли я так неестественно хихикнула, то ли негр был воспитан до невозможности, короче, он продолжил приставать ко мне и моему состоянию:

– Are you hurt? – То есть «Вы не ушиблись?»

– No, I’m fine. – Подумала и зачем-то сказала: – Thank you.

– Are you sure that you’re okay? – То есть «Вы уверены, что вы в порядке?»

– Вот пристал, – вполголоса проговорила я, немного отвернувшись, затем снова посмотрела на него. – I’m sure. Thanks again. Bye.

Негр как-то странно улыбнулся, я обошла его и быстренько влетела в зал, откуда он выходил. Зал был пуст, не считая пары-тройки туристов, таких же одиноких и отбившихся от группы, как и я. Вот неудача, а!

Я немного постояла, глядя в серый пол, затем, настроив себя подобающим образом, подошла к ближайшей картине и стала ее изучать. Не дождетесь от меня слез! Я прекрасно проведу время одна! Я сама найду все самое знаменитое и сама сумею это проанализировать! Потом меня же и возьмут сюда работать гидом!

Я нашла Пабло Пикассо. Первого взгляда на его работы хватило, чтобы уяснить для себя раз и навсегда: кубизм я не понимаю.

– Why are you frowning? Don’t like it?

Я вздрогнула и обернулась. Ей-богу, мне почудилось, словно сам Пикассо решил мне выразить свое возмущение по поводу неодобрения его работ. Но это был всего лишь новый знакомый. Негр. И что он пристал ко мне, в самом деле? Если б на моей голове красовалась сотня африканских косичек, а лицо было б замазало гуталином, я бы решила, что ему нравлюсь. А светлая кожа и белобрысый хвостик… Его что, на экзотику потянуло? Или у них в Африке женщины закончились?

Значит, почему я хмурюсь? Что ж, мне действительно не нравится.

– You’re right, I ain’t in delight. – То есть «Вы правы, я не в восторге».

Негр приподнял черные брови.

– Are you a poet?

Поэтесса ли я? Хм… Что тут поделаешь, я действительно часто говорю стихами. Даже на английском языке. Это выходит совершенно непреднамеренно.

– Отстань, Африка… – пробормотала я полушепотом, а негр хитро прищурился. – Yes, I am, – не стала я спорить.

– What’s your name?

Ну вот, докатились! Столько русских мужчин мимо прошло, и никто из них не догадался спросить мое имя! А тут негр… О чем я с ним разговаривать-то буду? Зачем он со мной пытается познакомиться?

– Кукарача, – с вызовом ответила я и скорее удалилась из комнаты. Вслед мне раздался пугающий раскатистый папуасский смех.

– Вот ты где! – обрадовался Паша, наткнувшись на меня возле полотна Гогена. – Я уж думал, что потерял тебя навеки! Мне так страшно стало, не поверишь!

Неизменно лохматые черные самойловские волосы стояли сейчас и вовсе дыбом, что не позволило мне сомневаться в правдивости сказанных слов.

– Прости, я не хотела, чтобы так вышло, – запоздало извинилась я. – Ты ни в чем не виноват.

– Нет, я виноват! Если бы я не пристал к тому португальцу, ничего бы не произошло и мы бы не отбились от экскурсии!

– К испанцу.

Тут Павел меня ошеломил:

– Да какая разница? Все равно они на одном языке разговаривают! – Когда я открыла рот, чтобы его поправить, он не дал сказать, предложив: – Хочешь, я покажу тебе Айвазовского? Он здесь недалеко. Хорош! Пошли?

Посмотрев Айвазовского, а также, помимо других картин, еще и трон Петра Великого, посуду, мебель, фрески и многое другое, мы спустились по лестнице и вышли из здания, приготовившись к длительному ожиданию. Однако скоро позвонила Катька:

– Вы где?

– Возле центрального входа.

– Хорошо, мы идем.

– Кать, а ведь нельзя телефонами пользоваться, – додумалась я произнести в трубку. – Написано в объявлении.

– Это для дураков написали. Ждите, мы уже близко.

Так, значит, я дура. Ну ладно, я и так это знала.

Мы вчетвером погуляли по Невскому, пообедали в «Бистро» и с помощью подземки добрались до гостиницы.

Приехали мы в сей чудесный город сегодня рано утром. Нам только позволили забросить вещи в номера и принять душ с дороги и тут же отправили на экскурсию – такова программа поездки. Теперь мы с ликованием в душе предвкушали валяние на диване и сопутствующее ему ничегонеделание. Номера нам достались почти по соседству – через один, это почему-то радовало и вселяло твердое спокойствие в душу. Близрасположенный конвой впутаться в какое-либо особо опасное расследование нам уж точно не даст.

– Ну, расскажи что-нибудь, – лежа на кровати нашего двухместного номера, попросила Катька. Я не придумала ничего лучше, как описать знакомство с негром. Хотя какое на фиг знакомство? Я даже имени его не знаю. Наверно, какой-нибудь Абдулла-ибн-Саид-агы. – Что? Абдулла? – удивилась подруга. – Его так зовут?

– Что? А, нет. Это опять мысли вслух. Чем займемся?

– Не знаю. Может, книжку почитаем?

Я согласилась. Телевизор мы с подругой не уважаем, а кроме книг заняться было совершенно нечем. Следующая экскурсия только завтра, ужин у нас в семь часов, а сейчас пять. Действительно самое время почитать.

Мы полезли в спортивные сумки, извлекли оттуда детективы, пообещав по прочтении обменяться книгами, включили бра каждая над своей кроватью и открыли на первой странице, собираясь углубиться в текст, как тут…

– Слышишь? – озабоченно спросила меня подруга, да еще таким блеющим голоском, что у меня затряслись колени.

– Ч… что? Что слышу?

– Вот это.

Мы обе замолкли. Я напрягла слух.

– Кать, да тебе вечно что-нибудь кажется! – возмутилась я, ничего не услышав, но здесь и впрямь от входной двери донеслось какое-то шуршание.

– Тсс! – приложила Катька палец к губам и поднялась. Я вслед за ней.

Вместе мы на мысках потопали в маленькую прихожую. Через секунду я решила, что окончательно чокнулась: из-под двери в наш номер решительно заполз белый лист бумаги, сложенный пополам. Я начала моргать. Лист не исчез.

– Это, наверно, Женька, – догадалась Любимова и, резко прильнув к двери, повернула ключ и распахнула ее. Коридор до самого лифта был пуст. Тогда Катя захлопнула дверь и подняла лист с пола. Развернула его.

– Ну что там? – заинтересованно спросила я, глядя, как у нее удлиняется лицо.

– Что за чепуха? Нет, он у меня получит! – Катерина дерзко смяла бумагу в руке и твердой походкой направилась к друзьям. Громко постучала. Я ждала ее на пороге, вытягивая шею, как жираф. Вот на стук вышел Женя. – Что это значит?

– Что? О чем ты, киса?

– Я тебе дам кису! – взорвалась подруга. Она у меня такая! С ней не забалуешь! – Это ты написал эту бредятину? Что это вообще такое? – Катька сунула Логинову под нос белый лист. Они стояли на расстоянии от меня, но, по-моему, он сморщился.

– Что это за бредни?

– А я про что!

– Солнышко, если бы я писал тебе записку, знаешь, что бы там было? – игриво пропел Жека и, приблизив губы к уху подруги, стал нашептывать ей что-то такое, от чего подруга покраснела и смущенно заулыбалась. Засим они и вовсе принялись целоваться прямо в коридоре, возле двери номера.

– Кхе-кхе! – подала я голос. Миловаться можно и после того, как мы поймем, кто подсунул нам под дверь записку. И кстати, что в ней?

Катька, вняв моему покашливанию, отстранилась и выдвинула новое предположение:

– Может, это Паша написал?

– Хм… Судя по тексту, очень даже мог. Но почерк не его. Пахан! – крикнул в комнату Женя. – Ты писал им записку?

– Чего? – раздалось из глубины номера отдаленное Пашино недопонимание. – Какую еще записку?

– Вот эту! – громко рявкнул Евгений и потряс белой бумагой, как будто Самойлов мог разглядеть, что там, из комнаты.

Он не поленился, вышел на порог и взял из Женькиных рук таинственное послание.

– Ты че, издеваешься? Зачем бы я стал такое писать? Обратись в сумасшедший дом, видимо, это оттуда прислали, – от души посоветовал он Катьке, оба друга зашли в номер и закрыли дверь.

Любимова вернулась несолоно хлебавши, полная негодования.

– Черт-те что творится в этой гостинице! Были бы мы в люксе пятизвездочного отеля в центре города, нас бы поливали шоколадом из шланга, а не забрасывали шизонутыми посланиями!

Она со злостью швырнула мятую бумажку в угол маленькой прихожей нашего номера и гордо прошествовала в комнату, вернувшись впоследствии к книге. Я же не удержалась и подняла с пола загадочный лист. Послание гласило: «Мыекуешьынф ыупщвтнф м вуынфеэ срфыщм м зфклу мщяду щиудшылф. Нф зкштуыг вутэпш». Привожу добуквенно, все так и было.

– Кащенко и рядом не лежит, – согласилась я с друзьями, кидая эту дрянь обратно в угол.