Пандора винила себя в случившемся. Ведь это она остановила варвара, в нелепом благородном порыве заставила опустить оружие, расслабиться. Как она могла не замечать, что отец превратился вдруг в такое же чудовище, против которых раньше сражался? Если бы она знала, что произойдет! Если бы Крэг-хан не послушал ее, если бы не отвел взгляд. Если бы он отразил подлый удар. Если бы…
Девушка всхлипнула, в очередной раз припомнив ту череду эмоций, что промелькнула в глазах варвара в последние секунды жизни: любовь, недоумение, боль, изумление, вопрос, разочарование и… пустота.
До сих пор Пандора не могла принять произошедшее, отказывалась верить в реальность. Казалось, что это лишь сон, дурной, страшный кошмар, от которого нужно только проснуться.
Грезы Пандоры становились все более реалистичными, а окружающий мир казался серым и неинтересным. Грань между сном и явью стиралась, девушка мягко погружалась в безразличное состояние сомнамбулы. Она практически не разговаривала, с трудом поглощала пищу, слугам приходилось водить ее за руку, чтобы девушка умывалась и принимала ванны.
Засыпала только при свете, ночью часто пробуждалась с криком, долго еще находилась в плену ужасных видений. Пандоре казалось, что ничто в мире больше не доставляет удовольствия, не прельщает. Вокруг остаются только серость, страх и горечь потери.
В комнату еле заметно вошел Эсхин, скрипнула, закрываясь, дверь. Звук шагов приблизился, мужская рука легла на плечо Пандоры.
– Как ты, дочь?
Девушка медленно возвратилась к реальности, взгляд постепенно обрел осмысленное выражение, на лице появилась злость, губы скривились в презрительной гримасе.
– Не зови меня так!
– Почему же?
– Ты мне не отец! Не хочу тебя больше видеть.
Она бы убежала прочь, но твердые руки Эсхина удержали на месте, больно сжав плечи.
– Отпусти! – почти крикнула девушка, – Чудовище!
Воин грустно вздохнул.
– Почему…
– Только чудовища поступают так, как ты! Ударил, прикрывшись женщиной! Ты убил… убил… Крэг-хана!
– Я сделал лишь то, что должно, – терпеливо пояснил мужчина, – Лишь то, что велит пророчество.
– К черту твой долг! К дьяволу пророчество! Тебе просто нравится убивать!
– Ты не права, – Эсхин понемногу выходил из себя, трудно объясняться с помешанной, – Я не безумец и не маньяк! Ты должна понять, есть нечто гораздо важнее меня и тебя. Важнее всех нас вместе взятых! Пророчество должно исполниться, от этого зависит судьба Греции! Я не могу рисковать ради дикаря, каким бы прекрасным он тебе не казался.
– Ты подлец! Трус! Ты даже не дал поединка!
– Хватит, девочка, больше никаких поединков. Я уже не мальчик, чтобы доказывать что-то кому бы то ни было. А самому себе я уже все доказал. Отныне никакого риска, мы будем жить, чтобы свершить то, что нам предначертано богами.
Пандора вскрикнула, голова упала на руки, тело сотрясалось от рыданий. Эсхин смотрел сочувственно, мягко поглаживая приемную дочь по спине.
– Я отвергаю твоих богов! – сквозь всхлипывания с трудом произнесла Пандора, – Я не верю больше ни в какое пророчество. А если оно и есть, то пусть горит синим пламенем! Не хочу иметь ничего общего ни с ним, ни с тобой!
Воин нахмурился, брови гневно сошлись на переносице, ладонь нервно сжалась.
– Послушай, девочка, и постарайся усвоить то, что я скажу. Ты выросла в моем доме, хочешь того или нет, но я считаю тебя дочерью. И пока ты здесь – ты целиком и полностью в моей власти. Ты будешь делать то, что я скажу! Будешь жить так, как я пожелаю! Верить в то, во что верю я! И поклоняться моим богам, как своим собственным!
– Нет! Никогда! – хриплый крик сорвался с губ Пандоры.
Эсхин молча размахнулся и наотмашь ударил по лицу. Девушка упала на пол, прокатившись несколько шагов, из разбитой губы закапала кровь.
– Запомни! – рявкнул Эсхин, – Я сделаю все, чтобы исполнить предначертанное! Все! Меня не остановит ничто! Даже твое глупое самовлюбленное упрямство!
Мужчина выбежал прочь, гневно хлопнув дверью. Пандора осталась лежать на полу, сотрясаясь от рыданий. Слезы текли по лицу девушки, смешиваясь с кровью, она проплакала не меньше часа, пока, вконец обессиленная, не уснула прямо на полу.
Пришел вечер, приближалась ночь, на Сикион опустилась тьма, принеся с собой прохладу и свежесть. На небе замерцали россыпи созвездий, с моря подул свежий ветерок, город уснул вместе со своими жителями. Эсхин глянул на небо, кивнул сам себе – пора!
Пересек внутренний дворик, оставил за спиной просторный коридор, бесшумно отворилась дверь в храм, мелькнули ступени, освещенные скупым пламенем свечей.
Здесь все готово к обряду. Круглый постамент очищен, обильные жертвы уложены в соответствующих местах. По окружности нанесен сложный орнамент, магические письмена на неизвестном языке выведены вдоль главных диаметров. Вершины вписанного треугольника украшают символические изображения богов: величественного Аида, неумолимого Танатоса, ужасную Гекату. На алтаре маленькая девочка, обнаженная, намертво привязанная к каменному желобу. По счастью без сознания, да так оно и лучше, ни к чему лишние крики.
Криков хватало и без того. Распятая на боковом алтаре Пандора вопила не переставая. Эсхин скорбно поморщился, подходя ближе. Он с участием посмотрел на бьющуюся в путах девушку, мягко покачал головой.
– Не бойся дочь, тебе ничего не грозит, – постарался успокоить воин, – Поверь, я делаю все это только ради твоего блага.
Пандора разразилась криками, требуя отпустить ее и, одновременно, убираться прочь. Глупышка! Сама не понимает своего счастья.
– Дочь, воплями ты делаешь только хуже, – грустно заметил Эсхин, нацепив на девушку кляп, сразу заглушивший звонкий голос.
Он еще раз оглядел храм – все на месте: инструменты, жгуты, веревки, заготовки, все уложено, почищено, приготовлено. Слова обряда накрепко врезались в память, последовательность действий известна, незачем больше откладывать неизбежное.
Эсхин взял нож, Пандора в страхе отпрянула, насколько позволяли запоры, задергалась, пытаясь отстраниться подальше. Мужчина ловко и аккуратно разрезал одежду, сорвал с девушки белье, оставив ее абсолютно голой. Она мычала сквозь кляп, всхлипывала от страха, глаза выразительно стреляли в отчима пронзительными взглядами. Мечник не обращал внимания, перейдя к девочке, повторил все манипуляции и с ее одеждой.
Подготовка окончена, нож отправился отдыхать, его место занял острейший скальпель. Эсхин тяжко вздохнул, низким речитативом проговорил первые слова обряда, острие коснулось кожи девочки. Она тут же очнулась и дико заверещала, дергаясь на привязи. Это необходимое зло, жертва должна оставаться живой, и, по возможности, в сознании как можно дольше.
Эсхин кромсал, резал, не обращая внимания на брызги крови и истошные вопли жертвы. Тут была определенная система, дело не в жестокости и вовсе не в мучениях. Главное правильно расположить раны, чтобы кровь стекала определенными путями, собираясь в главном резервуаре.
Девочка выдержала совсем мало, сознание покинуло тельце. Жизнь еще теплилась, но это тоже ненадолго. Кровь струилась ручьями, Эсхин то и дело произносил слова заклятий, поочередно орошая кровью различные части алтарного камня. Мельком глянул на Пандору – та обвисла на веревках, потеряв сознание от ужаса. Мужчина макнул в резервуар специальным пестиком, тщательно окропил дочь кровью, произнося очередное заклинание. Девушка дернулась, тело изогнулось дугой, затряслось в божественном экстазе.
Эсхин отвернулся, самое сложное позади, осталась завершающая часть ритуала. Он потянулся, рука ухватила небольшой амулет из темного, как Тартар, камня. Вскинув голову, мужчина прокричал последнее заклятие, амулет упал в сосуд с кровью.
Подул непонятно откуда взявшийся ветер, свечи разом потухли, погрузив комнату во тьму. В ушах загудело, раздались нечеловеческие вопли, Эсхин пошатнулся от удара, потрясшего весь храм. Тьма пульсировала силой, жила своей, особой, неживой жизнью. На мгновение щупальца тьмы охватили Эсхина целиком, как и его дочь, потом разом схлынули. Все кончилось. Мужчина ощутил себя стоящим на коленях в сером полумраке.
Дрожащие руки не с первой попытки смогли разжечь огонь. Наконец, одинокая свеча осветила забрызганный кровью алтарь с истерзанной жертвой. Эсхин глянул вбок, на Пандору – жива, грудь еле видно вздымается.
Он разжег больше свечей, принес несколько ведер воды. Помылся сам, тщательно протер губкой тело дочери, вычищая каждое пятнышко. С большими предосторожностями достал из сосуда амулет, толстый кожаный шнурок вделся в прорезь. Эсхин завязал аккуратный узел, камень опустился на шею девушки. Пандора застонала, из горла вырвался звериный хрип, тело несколько раз дернулось. Потом она открыла глаза.
Эсхин со страхом отступил – яркие радужки дочери истлели, взгляд совершенно спокойный, без намека на страх или неудовольствие. На него глянули совершенно черные, без единого просвета, зрачки.
– Отец, – без тени эмоций, словно перед ней не лежал освежеванный трупик, проговорила Пандора, – Освободи меня.
Мечник удовлетворенно кивнул и протянул руки к веревкам.
Корабль пришел в Сикион ранним утром, пассажиры тут же перебрались на берег, к полудню разгрузка закончилась. Тем удивительнее оказалось для лодочника везти запоздавшего странника.
– Почему вы не уплыли на берег утром, вместе с остальными? – не удержался Федос.
– Я никуда не тороплюсь, – с грустной улыбкой ответил пассажир.
Он был одет, как монах или служитель одного из многочисленных культов. Далеко не юн, хотя все еще в отличной форме. Фигура выдает немалую силу, на лице отголоски скрытой печали, следы жизненных лишений.
Федос занимался перевозками многие годы и уж в чем-чем, а в людях научился разбираться. Этот монах вызывал в нем странную смесь эмоций. С одной стороны – безусловно добрый, спокойный, отзывчивый. Но в тоже время есть в нем что-то скрытое, внутренняя мощь, которую не стоит высвобождать без особой необходимости.
– Жизнь коротка, – философски заметил лодочник, – Всегда стоит поторапливаться.
– Мне ли об этом не знать, – еще грустнее заметил монах, – Но… от судьбы в любом случае не убежишь, как бы быстро ты не разогнался.
– Тоже верно, – согласно кивнул Федос.
Ему понравилось такое развитие беседы, лодочник любил поболтать на отвлеченные темы, перемыть косточки богам и порассуждать об устройстве вселенной. Но, прежде чем он успел вставить очередную мудрость, пассажир резко переменил тему.
– А что, какой-то праздник? Город украшен, порт блестит чистотой. Сикион преобразился.
– Как же, праздник. Свадьба как-никак!
– Да! И кто женится?
– Известно кто! Наш благородный правитель Эсхин!
– Замечательно. Кто же избранница знаменитого мечника?
Федос задумался, подбирая слова. Тут он вступал на очень тонкий лед, который мог подломиться от любого неосторожного движения.
– Господин нашел себе воистину подходящую пару. Молодая, красивая, умная…
Монах внимательно глянул на лодочника, тот слегка понурился под испытующим взором.
– Ты как будто не рад этой свадьбе… В чем дело?
Федос сплюнул в море, с удвоенной силой налег на весла.
– Пойми меня правильно, монах. Я уважаю господина и очень благодарен ему. Кто бы что ни говорил, но благодаря Эсхину Сикион процветает. Ну… по большей части.
– Но…
– Но! – лодочник огляделся, как будто кто-то мог подслушать их разговор, – Жениться на своей дочери, пусть даже приемной… как по мне это перебор.
Монах задумчиво потер подбородок.
– А что же она?
– Она? Счастлива! По крайней мере так кажется со стороны.
– Гм… Ну а ты сам-то что думаешь?
– Да кому какое дело до моих дум! – озлился Федос, – Попахивает тьмой, вот что я тебе скажу!
Он замолчал, недовольный собой. Зря поддержал глупый разговор, зря позволил монаху разговорить, зря разоткровенничался. Как бы теперь не поплатиться за смелость.
Хилон молчал, не желая больше смущать пожилого гребца. Когда лодка достигла берега, он щедро расплатился и быстро покинул порт. Смешавшись с толпой, монах без лишней суеты продвигался к главной площади города.
Значит, свадьба. Получается, он приехал как раз вовремя. Хилон ни секунды не сомневался, что Пандора может выйти замуж за отчима лишь под сильнейшим принуждением. То есть – ей понадобится помощь. Как и чем он сможет помочь – другой вопрос.
Город и впрямь преобразился. Широкие улицы вычищены, повсюду украшения, бесплатно раздают соки и закуски. Даже уличные торговцы ведут себя чинно, с достоинством, не пристают ко всем встречным с назойливыми предложениями. Народ радостный, довольный, лишь краем глаза можно заметить смущенные перешептывания, да и то – о чем они – догадаться невозможно.
Народу становилось все больше, людской поток вынес Хилона на главную площадь. Посмотреть на церемонию бракосочетания правителя собрался, похоже, весь Сикион, а возможно и окрестности. Хилон удивился, такой толпы он не видел даже во время Олимпийских игр. Здесь собрались все – мужчины, их жены, любовницы, дети, пришел и стар, и млад. Каждый хотел оказаться поближе к высокому помосту, чтобы воочию увидеть Эсхина и молодую жену. Но для Хилона то был не просто вопрос зрелищности, он усиленно заработал локтями, пробираясь сквозь толпу, учтивые извинения то и дело слетали с его уст.
Монах вспотел, солнце жарило нещадно, тепло людских тысяч, стиснутых друг с другом, подняло температуру еще выше. Когда Хилон сумел пробиться прямиком к помосту, пот покрывал тело целиком, волосы слиплись, по спине бежали теплые ручейки. Он проклял свою недогадливость – фляга с водой значительно облегчила бы ожидание, но захватить питье не удосужился.
Вокруг помоста установили невысокий – до пояса – деревянный заборчик, ограничивающий доступ. Кончено, хлипкое сооружение не смогло бы сдержать наплыв огромного количества людей. Толпу осаживали три ряда стражей, ощетинившихся мечами и копьями. Хилон осмотрел оцепление – умелые воины, пробиться через строй в одиночку не смог бы и Геракл. Впрочем, Хилон не рассчитывал бросаться на выручку прямо здесь и сейчас, он даже не вооружился.
Первыми на помосте, под приветственный свист толпы, появились музыканты. Барабанщики взмахнули палочками, грохот разнесся над площадью, задавая ритм веселью. Бум-бум-бум! – гремели раскаты, люди принялись пританцовывать, Хилон ощутил, что помимо воли, его сердце также старается биться в такт.
Вступили духовые, громкие протяжные звуки гармонично вписались в общую какофонию. Арфистов не было – нежные трели все равно не услышали бы даже те, кто стоял рядом. Зато гром барабанов и завывания горнов слились с восторженным человеческим хором, простая, но завораживающая музыка разлетелась над площадью, достигая каждого. Хилон не мог не признать суровой притягательности примитивного ритма, практически все вокруг прихлопывали и притопывали, по коже побежали мурашки, настроение толпы передалось сходу.
Музыка продолжалась долго, потом в какой-то момент неожиданно смолкла. На помост вышли две фигуры в белых одеяниях: мужская и женская.
Толпа восторженно взревела! Гром голосов, свист, крики – казалось, монах сейчас оглохнет от невероятной по громкости мешанины. С трудом удалось сосредоточиться, вглядываясь в людей на помосте.
Эсхин стоял прямо, выглядел просто неимоверно властным, гордым, сильным. В его фигуре без труда читалась готовность повелевать, уверенность в себе, тело буквально светилось неимоверной внутренней силой. И в тоже время он был красив, той мужественной, брутальной красотой, что сводит с ума женщин и не вызывает неприязни мужчин. Идеальный правитель, непобедимый воин, талантливый вождь, лидер от природы, безусловный герой, почитаемый чернью, любимый обычными гражданами, уважаемый богачами. Его боялись, ему поклонялись, его боготворили.
Пандора, не менее величественная и отчаянно прекрасная. Снежно белые одежды контрастно подчеркивают смуглость кожи, темные волосы водопадом льются по плечам, узкий пояс перехватывает осиную талию, позволяя оценить стройность фигуры. Высокая грудь гордо выпячена вперед, подбородок вздернут вверх, на губах застыла торжествующая полуулыбка.
Хилон был ошеломлен, сражен ее красотой. Он и раньше считал Пандору прекраснейшей девушкой на земле, но сейчас она преобразилась, повзрослела, стала более женственной. Ее красота раскрылась полностью, расцвела, как бутон под весенним солнцем.
Но больше всего монаха поразили глаза. Абсолютно холодный, бесчувственный взгляд, скользящий поверх голов. Она смотрела на людей, как на стадо жертвенных бычков, как на необходимый резерв, оценивая количество и качество человеческого ресурса.
Хилон сжался, внезапно ему расхотелось встречаться с девушкой взглядом. Он кожей ощутил исходящую от нее темную мощь, неприкрытую мрачную силу. Человека будто подменили, если такое только возможно.
Взор Пандоры неумолимо остановился на Хилоне, будто притянутый магнитом. Монах съежился, почувствовав себя кроликом перед удавом. Он уловил в глазах девушки узнавание, потом взгляд стал надменным, максимально презрительным. Холод вполз в грудь Хилона, ухватил сердце цепким кулачком, в глазах потемнело, дыхание сперло. Секунда – и все прошло, Пандора отвернулась, отпустив монаха. Хилон пошатнулся, едва устояв на ногах.
Девушка шагнула к Эсхину, их губы встретились. Толпа заревела с новой силой, приветствуя кумиров. Громогласное скандирование продолжалось все время, пока длился страстный поцелуй.
На помост взошли жрецы, появились жертвенные животные, яства. Эсхин шагнул на видное место и вскинул вверх руки.
Власть этого человека ошеломила Хилона с новой силой. Казалось бы – простой жест, но многотысячная толпа умолкла, затихли крики, закончились разговоры, прекратился даже шепот. В наступившей тишине монах легко различал голоса жрецов, проводящих церемонию.
Обряд длился недолго – около получаса – и все это время пораженный Хилон стоял в полной тишине среди огромного скопища разномастных людей. Все внимательно слушали, ловили каждое слово. Когда Эсхина и Пандору объявили мужем и женой, одобрительный выдох разом пронесся над площадью. Эсхин взмахнул рукой, девушка сдержанно наклонила голову, человеческое море задохнулось от радостных рукоплесканий. Виновники торжества величественно удалились, на площади началось безудержное празднование.
Хилону понадобилось несколько часов, чтобы выбраться из объятий ликующей толпы. Впрочем, на улицах города царило точно такое же безумие. Все поголовно радовались, кричали, поздравляли друг друга со счастливыми улыбками на лицах. Монах с трудом продирался подальше от центра города, голова раскалывалась от криков, мужчину начало подташнивать.
Лишь добравшись почти до городской черты, Хилон смог вздохнуть немного свободнее. Он протиснулся в небольшой дворик, где укрылся от восторженных криков прохожих. В центре двора стоял полукруглый каменный очаг, где и сейчас, несмотря на жаркий день, горело яркое пламя.
Скрипнула дверь, навстречу монаху вышел старик в жреческом наряде.
– Доброго дня! – проговорил Хилон, опережая вопрос жреца, – Скажи, досточтимый, что это за место?
– Это храм, – спокойно ответил старик, – Здесь мы почитаем Митру – бога огня и солнечного света.
– Можно я немного посижу у пламени? – попросил монах, устало опустившись на каменные ступени.
Жрец внимательно оглядел Хилона, взгляд старика смягчился.
– Отдохни, сколько потребуется, – мягко сказал он, – Огонь не ослабеет, если от него зажечь другие.
Старик развернулся и скрылся в доме. Хилон глянул на безоблачное небо, с благодарностью принимая легкое дуновение ветерка.
Он с болью вспомнил церемонию. Можно принудить выйти замуж, но принуждение заметил бы любой зрячий. А Хилон не увидел ни следа насилия, Пандора действовала исключительно по своей воле, больше того, на ее лице монах прочитал удовлетворение, полное одобрение происходящего.
Получается, девушка получила то, чего сама хотела? Выходит, Пандора счастлива?
Глава №13
Квартал легкодоступных женщин в Афинах никогда не засыпал, жизнь кипела здесь постоянно. Сюда захаживали самые разные посетители – и матросня, и степенные купцы, и обычные горожане. Под стать спросу существовал и выбор – на любой вкус и цвет. Самый изысканный ценитель женской красоты нашел бы здесь подругу на чал, на ночь, а чем черт не шутит, и на всю жизнь.
Селена жила в отдаленной части квартала, сюда захаживали редко, что вполне устраивало девушку. Своих клиентов она знала – не в лицо, понятно, а вообще, типаж. Почему-то больше всего внешность Селены нравилась стареющим толстякам, не отличавшимся в постели особым задором и фантазией. Зато они готовы хорошо платить за нежное отношение.
Нельзя сказать, что профессия ночной бабочки нравилась Селене, другой жизни она просто не знала. Мать занималась тем же ремеслом, девочка выросла среди блудниц, торговать телом было для нее также естественно, как для булочника продавать лепешки. Когда мать умерла, Селена по наследству заняла дом и место в квартале.
Девушка не могла похвастаться большими доходами, денег едва хватало на жизнь. Впрочем, она никогда не завидовала более успешным подругам. Иногда Селена видела, как к иным выстраивались целые очереди посетителей, тогда ей становилось жаль бедняжку, попавшую на поток: придется не просто обслужить всех, нужно еще и приветливо улыбаться, делать вид, что получаешь удовольствие.
Селена знала, что ничего другого в жизни ей не светит. Вырваться из квартала получилось за долгие годы у считанных единиц, и то они отличались либо незаурядной внешностью, либо глубоким умом. Вариант уйти один: подцепить на крючок мужчину, влюбить в себя случайного посетителя, да так, чтобы захотел сделать шлюху постоянной любовницей. Да только где же взять такого простофилю, да еще и достаточно состоятельного для содержания новой пассии? Боги не дали Селене сногсшибательной внешности, не наделили гениальным разумом, не наградили талантом соблазнения. Здесь она родилась, здесь живет, здесь, скорее всего, и умрет.
От грустных мыслей девушку отвлек появившийся вдали прохожий. Он шел, внимательно вглядываясь в лица женщин, учтиво отвечая на приветствия, вежливо игнорируя заигрывания. Одет, как монах, что само по себе не такая уж редкость, хотя служители богов не частые гости в квартале. Селена всмотрелась внимательнее: солидный, сильный мужчина, явно при деньгах и не дурак по женской части. Девушке он сразу приглянулся, но она решила, что не ее клиент: слишком богат, самоуверен и ни намека на пузо. Такие любят пышных блондинок с большим задом и полными грудями. Ни тем, ни другим Селена похвастать не могла.
– Привет! – звучный приятный голос заставил девушку вздрогнуть, – Меня зовут Хилон. А как твое имя?
– Селена, – глупо пролепетала она, поднимаясь.
Девушка привычно повернулась вокруг оси, давая себя осмотреть, но мужчина глядел лишь на лицо, что немного смущало.
– Селена, ты мне подходишь, – спокойно проговорил монах.
– Ну… Хорошо, пойдем.
– Нет, – он отрицательно махнул на домик, – Не у тебя. Ты пойдешь со мной.
– Но… я…
– Держи, – видя сомнения девушки Хилон достал из кошелька монету, – Это половина. Дам еще столько же, когда закончишь работу.
Селена растерянно глянула на монету, которая волшебным образом оказалась в руке. Мина, целая мина! Это очень большие деньги! Можно жить, не работая пару месяцев, а если экономить, то и полгода.
– Это очень много, – прошептала она, – Я… я столько не стою.
Сказала и только потом поняла, какую глупость сморозила. Всхлипнула, готовая к тому, что монах заберет монету и уйдет в поисках более покладистой подруги. Но мужчина не подумал отступить.
– Ты не поняла, – мягко сказал Хилон, – Это не за одну ночь. И ты нужна мне не для себя.
– Тогда… что? Кто? – девушкой окончательно овладела непривычная робость.
Монах погладил подбородок, шагнул, сразу вдруг оказавшись чуть ли не вплотную к Селене.
– Мой друг тяжело ранен, – тихо пояснил он и тут же поднял руки, – Не подумай, ничего заразного! Если только удар мечом в сердце не передается через постель… Я хочу, чтобы ты проводила с ним ночи, согревала, ласкала, если понадобится – любила. До тех пор, пока он не встанет на ноги.
– А… разве я могу? Я ведь не врач.
– Селена, доктор уже сделал все, что в его силах. Тебе не нужно лечить, ты должна вернуть мужчину с того света.
– Хорошо… – девушка спрятала монету в сумку, – Я попробую…
Монах глубоко задумался, взвешивая, нужно ли открыть новой подруге больше информации. Наконец, он решился.
– Есть еще одно, – он слегка помялся, – Ночью, в темноте, в бреду, мой друг может случайно назвать тебя… Пандорой. Я хочу, чтобы ты ему подыграла.
Селена была достаточно умна, чтобы понять, что к чему. Она послушно кивнула и кинулась собирать вещи. Хилон посмотрел ей вслед, грустно вздохнув. Он сделал все, что мог. На остальное воля богов.
Когда Хилон прошел по следу до конца, уже почти рассвело. Солнце показало из-за горизонта свой край, света хватало, чтобы различить древние руины, приспособленные для временного жилья. Монах вышел к стене, заглянул внутрь и обомлел. Внутри амфитеатра он увидел следы настоящей бойни.
Повсюду валялись мертвые тела, и если поначалу видно, что это были люди, сраженные оружием, то дальше… целая гора обгорелых трупов, словно люди сами прыгали в пожиравший их огонь. Хилону стало дурно, он с трудом сдержал рвотные порывы.
Стараясь не смотреть на пепелище, он прошел в другую часть амфитеатра. Здесь, на импровизированном троне сидел, пригвожденный к дереву, громадный человек, судя по всему – главарь шайки. Живот вспорот, часть внутренностей валяется на земле. Похоже, смерть вожака не была приятной. Вокруг ни следа пленниц, ни единой живой души.
И тут монах заметил Крэг-хана. Он лежал на боку, нелепо изогнувшись всем телом. Глаза закрыты, торс в запекшейся крови, на груди – ровная колотая рана.
Хилон выругался. Он видел такие уколы, да и, что греха таить, сам не раз наносил подобные удары. Опытному глазу воина хватило одного взгляда, чтобы понять – рана смертельна. Меч входит в грудную клетку, рассекая сердце надвое. Смерть быстрая, почти безболезненная, но совершенно неотвратимая.
– Как же так, Крэг-хан, – с тоской проговорил Хилон, склонившись над телом, – Всех перебил и позволил кольнуть себя точно в сердце?
Словно услышав его слова, Крэг-хан громко выдохнул, воздух с хрипом вырвался из легких. Монах вздрогнул, чуть не отскочив назад. В такие чудеса он не верил: если уж кто получил удар в сердце, то это гарантированный труп! Трупы порой издают странные звуки, тело может дергаться в конвульсиях, воздух выходит из внутренних органов. Но все-таки…
Хилон наклонился ближе. Пульс не прощупывался, как монах не старался – ни на запястье, ни на шейной артерии. Тогда он достал из мешка небольшое серебряное зеркальце, тряпица тщательно протерла поверхность, после чего Хилон поднес вещицу ко рту падшего. Не прошло и минуты, как зеркало заметно запотело.
– Черт тебя дери, варвар, – с радостной злостью ругнулся монах, – Какого хрена ты не сдох?
Он поднялся, оглядываясь. Нужно перевязать рану и срочно доставить бедолагу к доктору. Но как? В седле он не удержится точно, даже с помощью Хилона. Рана откроется, северянин истечет кровью, не сделав и половины пути.
В развалинах поодаль почудилось движение, Хилон подпрыгнул, меч застыл, уставившись на мертвый камень.
– Кто там? – заорал монах, – Выходи!
– То-о-о-лько не убивайте-е-е! – из-за камней поднялась грузная женщина, тут же разразилась громкими рыданиями.
Хилон подошел поближе, но расспросить ее не было никакой возможности: от пережитого ужаса на беднягу напала форменная истерика, она рыдала взахлеб, едва успевая дышать.
– Успокойся! – рявкнул Хилон, затем добавил чуть мягче, – Ты видела, что здесь произошло?
Крик вкупе с тихим голосом немного помог, женщина закивала, у нее получилось составлять членораздельные звуки.
– Банда… убили… жарили… – с трудом разобрал монах, – Двое… демоны… напали… а потом… – глаза рассказчицы округлились, – Бум! Огонь из самой преисподней!
Хилон обнял несчастную, прижав к себе. Женщина разразилась новой порцией рыданий.
– А что потом? И где остальные пленницы?
– Потом… убил… главаря… а его… второй… все… разбежались… я не могла…
Монах подвел женщину к месту, где лежал варвар. Она постепенно успокаивалась, всхлипы слышались все реже. Хилон дал напиться, она благодарно улыбнулась, размазывая слезы по лицу.
– Демоны спасли нас, – проговорила уже вполне внятно, – А потом один убил другого.
Хилон кивнул, картина немного прояснилась.
– К счастью, демона не так-то просто убить, – мрачно заявил он, – Здесь можно найти что-то вроде телеги?
Женщина молча уставилась на поверженного варвара, пытаясь осмыслить сказанное монахом.
– Эй!
– А? Да, я видела небольшую повозку где-то в развалинах, – опомнилась она, – Но лошади все равно разбежались…
– Я займусь лошадьми, а ты поищи чем перевязать рану.
Не меньше часа ушло у Хилона на то, чтобы изловить двух смирных лошадок и запрячь их в простую одноосную повозку. Потом он как мог аккуратно замазал рану воском, спасенная женщина помогла перетянуть грудь чистыми тряпками. Но, несмотря на все предосторожности, стоило Хилону взять варвара на руки, как рана вскрылась, под тряпицей разрасталось красное пятно. Монах уложил раненого на повозку, женщина уселась рядом, чтобы присматривать в пути. Хилон забрался на козлы, руки ухватились за вожжи, повозка медленно тронулась по бездорожью.
Клодиус считал себя лучшим врачом в Греции. Жаль только пациенты бывали с ним не всегда согласны. Из-за склочного характера, неумения лебезить и кланяться, Клодиус никак не мог заполучить состоятельных клиентов. А все потому, что им, зачастую, требуется не лечение, а очередная порция лести и лизоблюдства. Этого Клодиус не умел, не хотел и не мог. Вот и прозябал на окраине полиса, вместо того, чтобы быть богатейшим врачом Афин.
Хлопнула дверь, ввалились несколько увальней, коих он использовал в качестве слуг.
– Там! Эта! Раненый! – как обычно излишне громко, будто Клодиус глухой.
– Пусть войдет.
– Так эта! Без сознания!
Врач глянул снисходительно, поднялся.
– Заносите.
Слуги забегали, Клодиус принялся намывать руки, готовясь к работе. В комнату втащили деревянные носилки, на них лежал здоровенный мужчина, суда по виду, северных кровей. Клодиус встречал таких, но врачевать не приходилось – варвары отличались изрядным здоровьем и живучестью. Уложить такого в постель могла разве что чума или, как в данном случае, тяжкие раны.
– На кушетку! – скомандовал врач, подойдя к пациенту.
Слуги переложили тело, Клодиус нагнулся над пациентом, лицо врача сморщилось в недоумении.