Последний мастер по детству

– Дедушка, а сколько тебе лет? – спросил Максим.

– А как ты думаешь? – ответил вопросом дед.

– Ну не знаю… – задумчиво протянул Максим, запихивая в рот половину ещё горячей картофелины. – Ты шедой, но не лышый, жначит, тебе ещё нету шта лет.

Дедушка засмеялся, поцеловал Максима в чистую после бани макушку, прямо в самый центр его пышной копны из золотистых локонов, и спросил:

– А если бы я был лысый и седой, что тогда?

– Тогда ты был бы дед за сто лет! А может быть, и за все тысячу, наверное. Ну, короче, очень старый… – на полном серьёзе ответил Максим, жуя картофелину и не понимая, почему дедушку так развеселил его вопрос.

– Ну ты загнул, тысячу! – недоверчиво произнёс дед. – Столько же дедушки не живут!

– А сколько живут? – спросила я.

– Обычно меньше, внученька, – ответил он, нежно посмотрев на меня.

– А ты сколько будешь жить? – спросила я и подсела к деду на коленку.

– Сложно сказать, внученька… Мне никто не говорил же. Но я вам обещаю, что постараюсь жить как можно дольше, – и он крепко обнял меня и подошедшего Максима.

– А я хочу, чтобы ты жил всегда, – глядя в дедушкины глаза, твёрдо сказал Максим. – Де-да, все-гда!

– Ну что же, дорогие мои, если вы оба так сильно этого хотите и просите меня, то я обещаю вам, что постараюсь убедить Хозяек Времени вернуть мне его капельку или хотя бы не забирать у меня то, что ещё осталось, как можно дольше, – ответил дед.

Но меня это совершенно не устроило.

– Кто такие Хозяйки Времени? – взволнованно спросила я. – И как они посмели у тебя его забирать?!

– Да, это ещё кто такие? – грозно повторил вопрос Максим.– Да я их за уши поймаю и на Луну выкину. Ишь, моду взяли, у деды моего чего-то отнимать!

– Так, малышня, доедаем ужин, умываемся – и живо по кроватям! – сказал дедушка, спуская нас на пол и вставая. – Я же вам обещал рассказать историю после ужина. Так что жду вас в постелях через десять минут. У матросов вопросы остались?!

Энергично дожевав остатки на столе, мы помчались к умывальнику и уже минут через пять лежали под одеялами в своих мягких пижамах. Я вытащила из подушки торчащее белое гусиное пёрышко и рассматривала его, крутя в пальцах. Дедушка погасил свет на кухне, зашёл в нашу комнату и сел на шаткую табуреточку между нашими кроватями. Было заметно, что он немного волновался.

Обычно дедушка рассказывал нам истории без книжек, как будто все сказки хранились у него в голове на специальных полочках. Но на этот раз он принёс с собой старый и немного пыльный альбом, на обложке которого виднелась чёрно-белая фотография какого-то светловолосого мальчика на маленьком трёхколёсном велосипедике. Когда дедушка стряхнул с альбома пыльный налёт, я взглянула на снимок повнимательнее и поймала себя на ощущении, что мальчик смотрит прямо на меня, глаза в глаза.

Я пригляделась. Круглое милашное личико с тёмными, воспалёнными от чего-то щёчками источало какое-то необычно глубокое детское спокойствие и умиротворение. Огромные серые глаза смотрели куда-то в глубь меня, словно изучая самые далёкие уголки моей души с абсолютно детской непосредственностью. На нижних ресничках левого глазика что-то поблёскивало. То ли это была маленькая невысохшая слёзка, то ли просто дефект старой фотографии, трудно было разобрать. Дедушка положил альбом рядышком с моей подушкой, накрыл нас получше одеялками и подоткнул их под нас, как он всегда это делал, со всех сторон. Стало очень мягко, тепло и уютно. Сев обратно на табурет, он надел потускневшие от времени очки со сломанным ушком, перемотанным изолентой, потом надел ещё одни, такие же старые, поверх первых и тихонько начал.

– Я хочу вам рассказать историю одного маленького-маленького мальчика, который жил здесь много-премного лет тому назад. Вот он, смотрит на вас с фотографии. Знакомьтесь. Как вы, наверное, уже догадались, это ваш дедушка, в далёком детстве. Да-да, Максимка, это я. Тот ещё пострелёнок и шныра.

Максим вылез из-под одеяла, сел на краешек кровати и, взглянув на фотографию поближе, удивлённо сказал:

– Какой упитанный карапуз. Дедушка, это что, правда ты?!

– Ага, я, собственной персоной, – мягко улыбнувшись, ответил дедушка.

– Сколько же тебе здесь лет?

– Я уже не помню, внучек. Наверное, даже поменьше, чем тебе сейчас.

– Велик у тебя какой старинный, никогда таких не видел, – добавил Максим, разглядывая крошечный велосипедик с непривычно тонкой рамой и такими же тонкими колёсиками. – А где он сейчас?

– Там же, где и этот мальчик, – ответил дедушка, погладив Максима по белокурым завитушкам волос. – В моём далёком детстве.

– А почему этот мальчик так грустно на меня смотрит? – приглядевшись к снимку, спросил Максим. – Он что, плакал?

– Не думаю. Мне кажется, он просто спокойный здесь, – ответил дедушка задумавшись. – Он вообще был очень спокойный, даже когда болел или озорничал. Странно, но у меня действительно нет фотографий, где бы он улыбался, – дед быстро пролистал страницы альбома, вглядываясь в выражения детского личика на старых снимках. – Но скорее всего, это потому, что тогда фотографа надо было специально приглашать. Вот представь, приходит к тебе совершенно незнакомый дядя с фотоаппаратом и пытается тебя сфотографировать. Наверное, мне просто не очень нравились незнакомые дяди, – добавил дедушка с улыбкой.

И действительно, разглядывая вместе с братом странички альбома, я не нашла ни одной фотографии, где бы мальчик улыбался. А дедушка между тем продолжал:

– Как-то раз со мной произошёл необычный и удивительный случай. Диковинный даже. Случай, который изменил всю мою дальнейшую жизнь. О нём я и хочу вам рассказать. Вы готовы? Потише мотайте головами, а то отвалятся, – подшутил он. – Ну, тогда начнём.

Дедушка подложил себе на табурет ещё одну подушечку, уселся поудобнее и начал рассказ.

– Как-то раз, давно очень, мы с друзьями, кстати такими же неуёмными пострелятами, как вы, решили залезть в соседский сад. Зачем? А там созрела крупная и вкусная белая вишня. Смешно вспомнить, но тогда у каждого в саду росли и вишни с черешней, и яблони с персиками, и крыжовник с виноградом, и тутовник – всё что угодно. Однако мне почему-то казалось, что самые вкусные ягоды росли именно на чужих огородах.

– Деда, я тебя понимаю, – мечтательно прошептал Максим. – Завтра полезу к соседу. Там черешня ранняя, обсыпная…

– Вот-вот, в этом-то всё и дело. Соседское – оно же самое вкусное, так глаза говорят. Да к тому же белая войлочная вишня созревает обычно чуть пораньше красной, во всяком случае в том году так было. И она росла, насколько я помню, только там, на соседнем участке, куда доступ босоногим сладкоежкам был строго запрещён. Мы так и ходили, заглядывая между жердей на соседскую вишню и облизываясь, пока как-то раз всё-таки не решились туда пробраться. Дело было ближе к вечеру. Мы возвращались с рыбалки с удочками и вёдрами, где в чистой речной воде поблёскивали чешуйками только что выловленные окушки⁹, карасики и даже налим.

– Дедушка, – не удержавшись, перебила я, – а мы пойдём с тобой на рыбалку?

– Обязательно пойдём! – тут же успокоил меня он. – Завтра возьмём удочки, накопаем червяков и поедем порыбачим.

– Ура! Деда, а можно я верши возьму? – обрадованный этой неожиданной новостью, спросил Максим.

– Даже нужно, – бодро ответил ему дедушка. – Для тебя же, непоседы, их и плёл. Ну что, давайте продолжать?

Мы закивали и закутались поглубже в одеяла.

– Так вот, возвращались мы с рыбалки… И, как раз проходя мимо соседского забора, я предложил: «Ребза¹⁰, а айда белую вишню лопать?!»

У меня тогда голос с возрастом ломался и был такой дребезжащий, козлячий, неприятный, как мне казалось. И меня это очень расстраивало, я же был заводилой в нашей компании. Сейчас это лидером называют. А какой ты лидер, с козлячим голосом? И мне, естественно, очень хотелось слыть самым дерзким, самым громким, самым бесстрашным и сильным. Слыть, да не быть… Ох, не понимал я этого тогда…

Соседский куст войлочной вишни хоть и рос недалеко от забора, но достать ягоды, просто просунув руку между жердинами, никак не получалось. А вишни-то добыть друзьям хочется! Стал думать, чего делать. Немного покумекав, я пробежал вдоль ограды и увидел, что в одном месте, у земли, одна из жердей намокла и прогнила. Присев на корточки, я схватил её двумя руками и с силой дёрнул на себя. И так я её сильно дёрнул, что прогнившая оглобля отломилась с неожиданной лёгкостью, и я полетел кубарем в траву. Открываю глаза: вокруг лопухи, эта палка трухлявая в руках, в волосах колючки, а со здоровенного листа лопуха на меня смотрит жирная такая, морщинистая ящерица. И хвостом вертит. Тут ребята подбежали, вытащили меня из лопухов, смотрим – а на том месте, где я жердь выломал, красуется совершенно удобная дырка. Взрослый не пролезет, а нам на карачках протиснуться можно, тютелька в тютельку. И хоть нам было боязно, но всё-таки мы туда полезли.

– Дедушка, а ящерицы сколько живут? – опять неожиданно перебил Максим.

– Вот вопрос так вопрос! Если честно, я даже не представляю. А почему ты спрашиваешь?

– А я просто днём видел у тебя на грядке со щавелем одну здоровенную морщинистую ящерицу. Может, это была та самая?!

– Может быть, и она, – тихонько усмехнувшись в бороду, ответил дедушка. – Ты когда её в следующий раз встретишь, позови меня. А её попроси меня дождаться. Хочу сам взглянуть. Привет передать. Добро?

Максим понимающе кивнул, и дедушка продолжил.

– Так вот, за соседским забором жили-были, прям как в сказке, старик да старуха. Старик был единственным в округе чучельником. Местные охотники часто заказывали у него чучела трофейной дичи и различного зверья. А вот старуха слыла по деревне очень сильной ведуньей. Почему-то считалось, что с ней лучше просто так не заговаривать. Люди обращались к этой ворожее за помощью или за советом в самых крайних случаях. Говорили, что она помогала только тем, кто за исполнение своей просьбы готов был отдать ей что-то очень и очень ценное. И по слухам, это что-то ценное она обратно никому и никогда не отдавала, как бы её ни умоляли и ни просили. Люди эту старуху побаивались. Однако при встрече всегда вежливо здоровались и никогда в деревенских сплетнях не обсуждали. Я, хоть и смутно, но помню ещё одну примечательную деталь. Ходила она по улице всегда с костылём, на который были намотаны пёстрые плетёные то ли верёвочки, то ли косички разной длины. И если старик по характеру был ещё более или менее нормальный, то вот старуха была ворчливая до невозможности. Всё время ходила чем-то недовольная и бухтела. Все у неё были виноваты. Старик её, соседи, все. Но самым главным вредителем, по её мнению, была, конечно же, шумная озорная деревенская малышня.

Бывало, мы, сидя на лавочке перед калиткой, нагрызём семечек на землю, так она потом несколько недель может жаловаться нашим родителям и гонять нас с этой лавочки.

А однажды мой бумажный самолётик подхватило ветром и он, перелетев через соседский забор, приземлился на ихний куст крыжовника, росший неподалёку от калитки. Она была не заперта, и я решил быстренько туды пробраться, забрать самолётик и тут же вернуться обратно.

Отворив дверцу, я осмотрелся, нет ли где этой неприятной старухи. Никого вроде бы видно не было, и лишь соседская чёрная кошка ходила под развешанным на деревянных прищепках мокрым бельём: в основном постельным, исподним¹¹ и ещё чем-то по мелочи. Я прошмыгнул через калитку и быстро направился к кусту крыжовника. Добравшись в два прыжка, я схватил свой самолётик и развернулся, чтобы поскорее улизнуть оттуда. И каково же было моё удивление, когда из-за широкой простыни, висевшей на веревке, вдруг показалась фигура ворчливой соседки с белым эмалированным тазом в руках, полностью набитым мокрыми тряпками. Я настолько перепугался её внезапного появления, что даже оцепенел на мгновение. В этот момент она как рявкнет на меня своим противным скрипучим голосом:

– Ах ты, поганец маленький! Кусты мои обдирать удумал. Ну, я тебе сейчас задам трёпку!

И как побежит мне наперерез! Я кинулся наутёк что было мочи, припустив к приоткрытой калитке. И, только я туда проскочил, как получил по спине шлепок тяжёлой мокрой тряпкой. Ни на мгновение не останавливаясь, я забежал на свой участок, залез на сеновал, и, спрятавшись там в укромном месте у дощатой стены, расплакался. Было чудовищно страшно, тошно от унижения и немного больно в месте удара. Но самое обидное – что мой самолётик выскочил у меня из рук по дороге от куста крыжовника до калитки и так и остался лежать на соседском участке. Вечером эта старуха поймала мою маму по пути из магазина и наябедничала на меня, придумав, что я ей ободрал в огороде весь крыжовник, облепиху да жимолость её каприфольную¹². Представляете?! Все пять кустов. Во какая фантазия. Мне, естественно, влетело по первое число, и я зарёкся вообще когда-либо появляться на соседском участке.

– Дедушка, а что случилось с твоим бумажным самолётиком? – сочувственно спросила я.

– Соседка его нашла, изорвала, скомкала да выкинула куда-то. Я лишь нашёл на следующее утро обрывок бумажного крыла, на котором я красной ручкой нарисовал звёздочку. В общем, мои отношения с соседями не сложились с самого начала. Внуки к ним приезжали очень редко и практически никогда надолго не задерживались. Наверное, поэтому нам, деревенским ребятишкам, так и не удавалось с ними подружиться.

И, пролезая через узкую дырку в заборе, я больше всего боялся, что ворчливая старуха меня увидит, поймает, огреет чем-нибудь да охáет на людях, чтобы засрамить. А друзья потом будут мне это вспоминать и подтрунивать. Но раз назвался груздем – полезай в кузов. Моя мания величия пересилила страх, поэтому я прополз через дырку и побежал, пригибаясь, к кусту вишни. Минута – и рядом со мной уже набивали ягодами свои чумазые рты мои босоногие друзья. Достаточно скоро мы налопались ягоды до отрыжки, да так, что даже смотреть на неё больше не хотелось.

И вроде ребята решили было лезть обратно под забор. Но вдруг этот самый сильный, бесшабашный и дерзкий как закричит из меня:

– А слабо к старухе в дом позырить?! Она, поди, в магазин ушла с дедом своим.

Вот баламут-то был, божечки мои… Егоза неугомонная, как тот ёрш непутёвый!

Надо сказать, что так как мы, голопузая деревенская шпана, были очень дружными, то бегали друг к другу в гости постоянно. Вот почему мы знали все дома и сараи в деревне как свои пять пальцев. Все. За исключением почерневшей от времени и завалившейся на бок избы моих соседей. Туда нам доступ был категорически воспрещён. Решиться идти и подглядывать в дом ворчливой старухи-ведуньи было в сотни раз страшнее, чем забраться к ним в огород лопать вишню. И ребята какое-то время даже не могли определиться, что же делать: идти за мной к дому или ползти к дырке. Но наверное, моя самоуверенность и их любопытство всё-таки победили. И, скрываясь за кустами малины, смородины и крыжовника, под тенью персиковых деревьев, мы на четвереньках стали пробираться к таинственному, манящему неизвестностью дому.

На этих словах мы с Максимом, не сговариваясь, покрылись слоноподобными тревожными мурашками и затихли на своих подушках так, что можно было, наверное, услышать, как эти мурашки бегают по нам волнами, туда-обратно. А дедушка продолжал.

– Прокравшись к самому дому, мы спрятались и затихли под стеной, откуда изба смотрела на улицу тремя глазами-окошками, обрамлёнными деревянными ставнями-наличниками, словно белыми ресничками. Быстро переглянувшись, мы повскакивали друг другу на плечи и стали пытаться заглянуть внутрь, подтягиваясь на подоконниках. Всем хотелось увидеть, что же такое очень ценное отдавали старухе люди.

И вдруг случилось то, чего я больше всего боялся. Нас обнаружили. В огороде соседей стоял старый сарай, тропинка к которому заросла высокой травой. Полынь, крапива да лебеда, ничего необычного. Наверное, поэтому я не обратил на него никакого внимания. А очень зря. Старая кривая дверь сарая внезапно со скрипом отворилась, и на пороге появился старик с чучелом то ли тетерева, то ли глухаря. Он стоял и ошарашенно смотрел прямо на нас.

Поняв, что нас увидели, мы бросились врассыпную, кто куда, и побежали за кустами в направлении спасительной дырки. Страх нас гнал с такой дикой силой, что мы неслись по огороду, едва касаясь земли, не замечая, что скачем по грядкам с огурцами, морковью, капустой, укропом и прочей полезной зеленью. Добежав до дырки, мы, толкаясь и пихаясь, стали в неё пролезать один за другим, слыша, как вслед нам кричит что-то угрожающее приближающийся чучельник. Просочившись под забором, мы забежали в мой сарай и затихли там как мышки, приникнув глазами к щёлкам между досок. Я примостился к круглой дырке, где когда-то раньше был сучок, и стал смотреть, что произойдёт дальше. Громко ругаясь, сосед с поленом в руке шёл вдоль забора и, подойдя ближе, остановился возле выломанной заборины.

– Ах ты, паразит! – закричал сосед. – Вот вредитель! Ну надо же, всех своих друзей-шалопаев сюда привёл! Все грядки мне истоптали, чтоб вас черти без соли съели! Боженьки мои, а бабкина вишня-то лысая вся! Ну, саранча, сейчас доберусь я до вас! Каждый получит по заслугам, а ты, соседушка, – шибче остальных!

Старик развернулся и быстро заковылял вдоль забора обратно, по направлению к калитке, в которую в этот момент входила его старуха.

– Эй, бабка, а ну-ка встань у соседской двери, чтобы эта саранча поганая не разбежалась. Все грядки нам перетоптали! Все кусты ободрали! – закричал старик.

Мы поняли, что главный путь к отступлению был перекрыт, к нам шли драть зад, и удрать через калитку никому из нас не удастся. Охваченные диким ужасом, мы выскочили из сарая и, сверкая пятками, помчались в противоположную сторону нашего огорода, где за забором начиналось большое поле, простиравшееся аж до самого леса. В панике я летел, наверное, быстрее всех, отчётливо понимая, что кому-кому, а вот мне точно появиться дома означало неминуемое и очень грозное наказание. И если вычислить остальных подельников надо было ещё постараться, то мои уши над этой проказой торчали выше всех остальных. Ведь с моего же участка мы к соседям залезли…

Дедушка тяжело вздохнул и почесал себе седой затылок. Было видно, что для него этот случай был настолько важным и запоминающимся, словно всё это случилось лишь вчера, а не много-много лет назад. Он кряхтя встал, подошёл к небольшому комоду, который стоял под зеркалом в его комнате, и, сняв одну пару очков, положил их на трюмо. На столешнице стоял серебристый жестяной поднос с хрустальным потускневшим от времени графином с водой и стаканчиками. Дедушка открыл верхний ящик комода, достал оттуда смятую бумажку с таблетками, выдавил себе две на ладонь, закинул в рот и, поморщившись, запил их водой. Потом снова пошарил в ящике и, достав оттуда какой-то полупрозрачный жёлтый камень с буро-красной сердцевиной, вернулся обратно на табуретку и продолжил, крутя странный камень в руке.

– Извините, внучики, пилюлки свои чуть не забыл принять. Всё делаю, как наш фельдшер велит, быть чтоб бодрым да здоровым. Я всё сдюжу, не переживайте, я крепкий. Ну а покамест продолжим…

Так вот, мы помчались. С перепугу спотыкались, падали, снова вставали и драпали рысью по грядкам и опять наворачивались и падали. Дыхания не хватало, ноги заплетались, но испуг был настолько сильный, что никто из нас ни на секунду не останавливался. Бежали молча к заднему забору. Там из огорода в поле вела небольшая калитка. Выскочив из неё, мы бросились кто куда. Тут уже каждый за себя думал. Зло глянув в мою сторону, друзья разбежались задними дворами по своим домам. А мне ничего не оставалось делать, как просто нестись куда глаза глядят. Ну я и полетел, прыгая по кочкам и кротовьим норам через поле в сторону Большого леса, окружившего плотным кольцом Седую гору. И чем дальше я убегал от дома, тем чётче разумел, что домой мне больше возвращаться нельзя. Никогда. Там наверняка уже старуха набрехала про меня родителям с три короба.

Только добежав до леса, я решил, наконец, остановиться и оглянулся. Никто за мной, естественно, не гнался. Горько смотря через поле, я видел вдали деревню и мой невысокий дом, а полевая трава, распрямляясь, на глазах стирала следы моих босоногих шагов. Расплакавшись от переживаний и отчаяния, что никогда больше не вернусь домой, утирая текущие реками слёзы, я пошлёпал по покрытой хвойными иголочками земле в глубь леса. Солнце уже заходило за горизонт и освещало последними лучами высокие стволы вековых елей. Так я и брёл, ревя, шмыгая и вытирая мокрый нос, пока не услышал вдалеке шум падающей воды.

– Водопад Желаний! – в один голос вскрикнули мы с Максимом, повскакивав на кроватях.

– Всё верно, мои хорошие. Я двигался к подножию Седой горы, к тому месту, куда с неё стекал водопад Желаний. До этого я, ей-богу, никогда его не видел, хотя в деревне про него ходило много легенд, сказок и даже пугалок. Ходила, например, страшилка, что если ты загадаешь водопаду что-то дрянное, пагубное, то поток воды в нём резко увеличится и тебя смоет, а потом полностью растворит между камнями. Мы с ребятами сюда не ходили: далеко очень. И боязно. Чего только про водопад не говорили, какими только свойствами его не наделяли: как хорошими, так и нет.

Но, подойдя туда, я был скорее озадачен. На нормальные водопады, которые я видел на картинках в книжках, этот был совершенно не похож. Тонкая струйка воды стекала по чёрным скалистым камням, формируя внизу довольно глубокую лужу. Из лужи вода утекала ниже в каменистый ручей, виляла по его руслу между деревьев и камней и пропадала из виду. Стояло начало лета, и снег на Седой горе уже давно стаял, оставив водопад подпитываться лишь короткими летними дождями.

Солнце уже село, и в лесу стало быстро темнеть – намного быстрее, чем в деревне. Я зачерпнул ладошками воды, умылся, попил и тут почувствовал, что у меня сильно разболелась голова. Ну, наревелся, набегался, нанервничался – вот оно и давало о себе знать. Тогда я желал только одного – чтобы случилось чудо, чтобы пришёл добрый волшебник и поскорее закончил весь этот сыр-бор, вернув меня обратно во времени в ту минуту, когда я побежал искать дырку в соседском заборе, будь он неладен… Говорила же мне мама после случая с самолётиком: «Сынок, сынок, когда же ты у меня повзрослеешь уже? Ну что это за детские шалости?». Ни за что бы я больше туда не полез. Но волшебника рядом не было. А из широкого разнообразия всяческих палочек, лежавших вокруг, не было ни одной волшебной.