Я снял берцы, с наслаждением переобулся в тапочки. Достал из сумки летний комплект формы с коротким рукавом, повесил на стену на «плечики». Затем принялся застилать свою койку. Теперь ближайшее обозримое будущее я проведу здесь, в этой не запертой тюрьме под названием ОГВС*. Настроение было прескверное. А этот Иван наверняка и есть тот «перворазник», за которым Багратион просил меня присмотреть.

– В Чечне в первый раз? – между делом спросил я.

– В первый. Жалко, конечно.

– Чего жалко?

– Да заканчивается все. Вот и жалко, что не поучаствовал нигде. Глупо, да?

Да, он, конечно, совсем еще младенец. Глупыш. Но что-то до боли знакомое угадывалось в нем. Я качнул головой:

– Знаешь, мне однажды, лет двадцать назад, один умный человек, ветеран Великой Отечественной войны, старый партизан, сказал как-то – войны на наш век еще хватит. Нахлебаемся. Досыта… Я тогда глупый был, молодой. Как ты сейчас. В Афган все рвался. Письма все в военкомат писал, с просьбой «отправить меня в ДРА* для выполнения интернационального долга»…

– И что?

– А то. Запомни: на твой век еще хватит, навоюешься… Досыта! Попомни мое слово.

– А вы… Ты здесь не впервой, как я погляжу?

– Тебе лучше не знать.

– Понятно. А этот, ветеран Великой Отечественной, он кто? Уж не твой ли дед, случайно?

– Нет. Он был нашим классным руководителем.

– В школе?

– Да. Сейчас, наверное, уже совсем старый. Я дома восемь лет не был. А когда мы в школе учились, он даже пенсионером не был еще. Как и все, он попал в оккупацию, ушел в лес, воевал с фрицами. Ему тогда пятнадцать лет исполнилось. Поэтому и был самым молодым среди ветеранов. И крепкий от природы, как гора. О войне много рассказывал.

– А-а… – понимающе покачал Иван головой.

– А ты это чего интересуешься? – вдруг спохватился я.

– Да есть в тебе что-то врожденное, я бы сказал – офицерское…

– Да? А ты что, внук Мессинга?

– Нет…

Я снова принялся копаться в своей сумке. Видя, что Иван по-прежнему ожидает продолжения разговора, нерешительно переминаясь с ноги на ногу возле шкафа, буркнул между делом:

– Из рабочих я. Мой отец вообще в армии не служил, по состоянию здоровья. А по поводу офицерства – так я и сам себе иногда удивляюсь.

Я, конечно, не сказал, что по своему отцу я происхожу из старого богатого рода, из зажиточных казаков. По матери дед мой был старшим офицером РККА. Моя мать помнит, что они жили в Крыму, у самого моря. За ее отцом всегда приезжала служебная машина, «эмка». Потом, однажды ночью, в доме были какие-то чужие люди, очень грубые. Отца своего она больше не видела. Шел тогда 1939 год. Но зачем это надо кому-то знать? Сейчас модно такие истории рассказывать. Спроси – каждый встречный поведает подобную историю. Но где правда, где вымысел? А мать мне рассказывала об этом еще в 1979 году, когда на подобные темы даже на унитазе остерегались рассуждать.

Желая «сменить пластинку», я спросил:

– Сам-то где тут устроился?

– У Верещагина я, «на направлении».

– Ага, Пиночет этот – прирожденный партайгеноссе.

– Пиночет? Это кто?

– Да Верещагин ваш!

– Почему Пиночет?

– А он сам так представился, – я принял осанку и, подражая полковнику, с наслаждением процитировал: – «У меня жестокая дисциплина, как у Пиночета!». Он что, поклонник чилийской хунты?

– Похоже на то, – пожал плечами Иван – Вообще, Верещагин – мужик толковый, зря не наседает, «самодурством» не занимается. Когда надо – защитит, заступится. Когда надо – ускорение придаст. Мужики его уважают. Ему, главное, с этим не дай Бог попасться, – Иван характерным жестом щелкнул себя под кадык – Иначе…

– Ага, снимут с довольствия на хоздворе, – поспешил я сообщить – Эту кухню я уже знаю.

– Ну вот, а разведчики тут такое бывает, вытворяют, скоро сам все увидишь. Короче, не любят здесь нашего брата. Кроме сбитых летчиков.

Я поднял голову:

– Сбитых?

– Сбитых, сбитых… – засмеялся Иван, увидев мое удивление – Это мы так называем наземную обслугу аэродрома – обеспечение полетов, технари разные. Они живут тут рядом с нами, через комнату. Веселые, я тебе скажу, ребята.

Тут в комнату ввалился еще один обитатель – невысокий крепыш с ручищами терминатора и короткой борцовской шеей, берущей начало от маленьких ушей и плавно переходящей в широченные плечи. Я бы мог поспорить, что этот человек – мастер спорта по борьбе.

– Михаил, – протянул он ко мне свою руку-лопату.

Не хотелось бы попасть под такую кувалду, отметил я про себя, пожимая руку. Его округлое лоснящееся лицо украшал широкий сплюснутый внутрь, сломанный, нос. Однако карие глаза светились мягким добродушным огоньком деревенского кузнеца. И только коротко стриженый ежик добавлял какой-то неповторимый боевой шарм. Может, потому, что все здесь стригутся налысо?

– Как добрался? – поинтересовался Михаил.

– Да ноги по пояс стер, если бы не армейцы. Спасибо, до ИСБ* подбросили.

– А что же наши? Не было никого?

– Да были.

– Не взяли?!

– «Не положено»… – передразнил я того прапорщика, с «хачипури».

– Тыловики, поди? Ну, паразиты!

Я копался в сумке, «обживая» свою тумбочку туалетными принадлежностями, размышлял вслух:

– А что удивляться? Что с меня можно взять? Тут все так просто не делается. «Бакшиш» подавай!

– Ну что ж, с прибытием на родную чеченскую землю! – артистически задрав китель, загадочным голосом поздравил Михаил.

Из-за ремня торчали три пол-литровых банки «Бочкарева».

– Давайте это возьмем в баню! – предложил Иван.

– Правильно, – поддержал я и вытащил из сумки пластиковую «полторашку» с этикеткой «Бонаква» – А это – ударить роком по этой дыре. Вечером, естественно.

– А что это? – уставились на бутылку ребята.

– Чистый спирт.

– Спирт?

– Спирт, спирт. Извините, водку тут провезти трудно. Вот, «это» пришлось закамуфлировать под газировку.

Баня представляла собой небольшой сарайчик с узкой раздевалкой, помывочным отделением и парилкой. Там, в углу, стояла небольшая огороженная прогоревшая печка с камнями в крошечной клетушечке. Михаил сразу полез кочегарить печку, пообещав, что через пятнадцать минут мы и минуты не высидим в парилке. Мы, опрокинув на себя по тазику, полезли париться, прихватив с собой «местную» плошку горячей воды.

– А этот… дядя Степа, ну из комендатуры. Странный он какой-то, – завел я разговор.

– Контуженый, – брызгая из плошки на камни, пояснил Михаил – В 96-м, в августе, когда «духи» в Грозный вошли, бои, знаешь, сильные были. Их подорвали на фугасе. Всех своих пацанов потерял. Его доктора в госпитале по запчастям сшили-сложили. Теперь вот здесь служит. Что интересно, всю первую войну прошел – ни царапины. А тут на тебе… Кстати, как тебе начальство? С Дедом познакомился?

– Дед – генерал наш, начальник разведывательной службы, – пояснили ребята.

– А-а… Да, вроде, мужик спокойный.

Парни опять захохотали:

– Кто? Дед? Ну, это ты его еще не знаешь. Подожди, еще попадешь под горячую руку. А определили тебя куда?

– К Саватееву. За компьютер, блин! Дожил…

– А ты думал, тут Бородино?

– Где-то я уже это слышал.

– Ладно, не расстраивайся. Все мы тут за компьютером. Саватеев – мужик своеобразный, ГРУшник еще тот. Только запомни, этот человек ни дня взводом не командовал. Только бумаги да телеграммы. Как аналитику, ему, конечно, цены нет. А вот с людьми – посложнее.

– Час от часу не легче, – вздохнул я.

… Наутро мое состояние и процессы, происходившие в головном мозге, можно было назвать «характерными». Вчера у нас в гостях побывали, наверное, все обитатели нашего модуля: и артиллеристы, и спецназовцы, и автоматизаторы, и «сбитые летчики», конечно. Куда же без них? Даже дядя Степа посидел с нами немного. Он жил через две комнаты, левее нашей. А нашего спирту хватило, как говорят, «на затравку». Потом куда-то исчезли наши артиллеристы и появились уже с водкой. Потом летчики притащили свой «НЗ» – все тот же спирт. На столе уже оставался стандартный джентльменский набор – одна шоколадка и батарея пустых бутылок. Потом я уже плохо помню …

И вот наступило хмурое утро. Своего рода, час расплаты, о котором русские говорят: «Веселó веселье – тяжело похмелье»… Чувствуя приближение убийственной дневной жары, я дал себе слово – бесконтрольное потребление в Чечне спиртного отныне прекратить. В умывальнике я столкнулся с дядей Степой, поздоровались. Дядя Степа как-то странно оглядел меня, осторожно спросил:

– А в-вы п-п… прож-живает…те в-в… здесь?

Я ошалело захлопал глазами, не зная, что и ответить. Соображал: это шутка или Степан действительно меня не узнал.

– Степаныч, брось комедию ломать, – раздался из-за моей спины голос Михаила – по-твоему, какого черта он вчера проставлялся?

– А-а… – понимающе закивал головой Степан, похлопал меня по плечу и побрел к своей комнате.

– Не обращай внимания, он всем по утрам задает подобные вопросы, – махнул рукой Михаил.

– Он что, меня совсем не помнит?

– Я думаю, он вообще ничего не помнит. Для него все это время после ранения – «день сурка».

– Бред какой-то! А как же врачи? Как же служба? Как он вообще в армии находится?

– Бред, говоришь? А на гражданке ему, думаешь, лучше будет? С голоду подохнет! Его первая же ВВК* в дурдом упечет. Наш командующий его еще с первой войны знает. Сказал: пока сам жив и при деле – дядю Степу в «дурку»* не отдаст. Да и потом, он совсем безобидный. Сидит себе у коменданта на КПП, за мониторами следит, пропуска выписывает.

– А родственники как же?

– Родственники? Да нет у него никого. К тому ж его погибшим объявили. Случается и такое. Жена получила компенсацию, больше ее никто и никогда не видел. Кому такой нужен?

…Полковник Саватеев, подойдя ко мне вплотную, пристально посмотрел на меня, наверное, понюхал мой «выхлоп» и с интонацией инспектора Лестрейда, изрек:

– Что-то не нравитесь вы мне, голубчик. Глазки красненькие, запашек подозрительный… Ну да ладно, спишем все это на ваш приезд. Однако советую впредь поостеречься. Вы ходите по краю пропасти. Итак, вы прибыли под мое начало и я вправе спросить вас, какие ваши познания в ПЭВМ?

Я, конечно, слегка утрировал, когда речь заходила о работе на компьютере. В нынешнее время в армии постоянно сталкиваешься с необходимостью работы на «машине». А если нет штатного заместителя или подчиненного «хакера», коих в войсках сейчас пруд пруди, то волей-неволей сам начнешь потихоньку «рюхать» и «шарить» в простейших компьютерных вещах. Однако я, исходя из старой доброй истины «лежачего не бьют», заявил полковнику Саватееву, что мои познания в компьютерных технологиях находятся на уровне тетриса. Проще говоря, я «валенком прикинулся». С тоской вспоминая свое бравое боевое прошлое, я стоически выслушал о себе в частности и о внутренних войсках вообще все самое наилучшее и перспективное в изложении новоиспеченного шефа. Кстати, тут же сидел его заместитель – худощавый, довольно-таки еще молодой подполковник с воспаленными от бессонницы глазами на длинном бледноватом лице. Черная, как смоль прядь жестких волос с редкой проседью упрямо спадала на лоб. Его все звали уважительно – Мирослав. Драма, которую озвучил шеф, не произвела на него ни малейшего впечатления. Он, оторвавшись от своего монитора, устало глянул в мою сторону и за меня же ответил Саватееву:

– Ничего страшного. Подучим.

Полковник Саватеев, слегка полнеющий, но довольно крепкий мужчина средних лет, имел округлое пухловатое лицо, пытливые серые глазки буравили меня, но это небыли рентгеновские глаза матерого пса ГРУ, которые я ожидал увидеть. Коротко стриженый ежик уже слабо скрывал седину, просматривался наметившийся кабинетный животик, а движения рук были какие-то закругленные, расчетливые, как бы из боязни не сделать ни единого лишнего движения. На щеках виднелся какой-то странный алый румянец, словно с мороза. Тем более странно было видеть этот румянец, учитывая с каждым днем усиливающуюся жару – сегодня уже далеко за «сороковник» обещали.

Саватеев устало опустился в свое кресло, пожевал губами.

– Даю вам три дня, чтобы принять дела и должность. Вникайте, уясняйте, можете ночевать возле компьютера. Учтите, ваш сменщик честно отработал и заслужил скорейшее убытие домой. Теперь ваша очередь, – Саватеев недовольно глянул на меня – Что стоите? Можете приступать!

Я вышел из кабинета. Убивающая духота тут же схватила за горло, сдавила грудь. В кабинете у шефа, хоть и было не по себе, зато кондиционер нагнал холоду, как в холодильнике. Несмотря на просыпающуюся жару, я выпил чашку крепкого кофе и вышел покурить на улицу. Возле крыльца модуля разведывательной службы меня кто-то окликнул. Это был Мирослав.

– Пойдем, – поманил он меня за собой.

Мы зашли за модуль, миновали маскировочные сети. Здесь был небольшой уютный закуток, невидимый снаружи. Тут стояла небольшая урна, ящики из-под боеприпасов, установленные полукругом, служившие лавками, сбитый из тех же ящиков небольшой столик для домино (или игральных карт). На стене модуля, на вбитом в легкую жесть гвозде-восьмидесятке висел допотопный советский приемник, некогда шедевр ушедших в далекое прошлое ударных «пятилеток» и называвшийся тогда «транзистором». Проволочная антенна обеспечивала худо-бедно нормальный прием грозненского радио, где без конца передавали лезгинку и новости очередных сельскохозяйственных побед.

– Садись, закуривай, – предложил Мирослав – Разведка отдыхает здесь, чтоб ты знал. В общую курилку ходить не стоит.

– Почему?

– Морду набьют.

– За что?

– Узнают, что из разведотдела – подумают, что шпионить пришел.

– Хорошие тут развлечения.

– Развлечения «тут» обычно начинаются по вечерам.

Мы закурили. Ловким движением фокусника Мирослав откинул крышку импровизированного столика, достал из его чрева банку «Бочкарева», откупорил ее и протянул мне.

– Спасибо, не опохмеляюсь, – отказался я.

– Дело хозяйское, – рассудительно кивнул Мирослав и, отхлебнув из банки, философски продолжил – Верещагин мне говорил, что тобой интересовались «тяжелые»*. Но скажу тебе одно, даже если они завтра за тобой придут, без замены ты уйти отсюда не сможешь. А замена – это недели две, не меньше. Так что настройся на рутинную работу. Мне нужен специалист, а не иждивенец.

– Ну и какой же из меня толк, как из специалиста?

– Не перебивай. Будет толк. Все, что говорил начальник – выброси из головы. Работа твоя не пыльная, но очень важная. В твою задачу будет входить отслеживание перемещений бандгрупп, их численность, концентрация, вооружение, ближайшая задача и характер действий. И самое главное – бандглавари. В любое время, даже если тебя поднять среди ночи, ты должен, как «Отче наш» знать: какие банды в данном районе находятся или где в данный конкретный момент находится такой-то бандглаварь, его личные данные, в общем – его досье и так далее. Это, конечно, сложно. Нужно быть неплохим аналитиком, чтобы из кучи информации выудить одну-единственную, достоверную, ценную и неповторимую, сопоставить факты и события, составить аналитический прогноз, обосновать его и подать наверх.

– Да, проще застрелиться.

– Ты знаешь, я начинаю верить, что у «спешэлов»* голова для того, чтобы в нее только жрать или бить кирпичи. Короче, вникай. Будут трудности – обязательно обращайся ко мне или к нашим парням.

– А где же я все это буду брать, чтобы сопоставлять, обосновывать?

– Из оперативной информации, мой дорогой. Твой начальник отдела, Андрей, сводит тебя к нужным людям, познакомит. Ну а во всем остальном ты сам должен искать нужную информацию. Учти, обстановка сложная, каждый день что-то случается: обстрелы, подрывы, налеты. В горах вообще беспредел творится. А тут еще Ингушетия, Дагестан. Короче, нам постоянно нужна свежайшая информация по бандам и бандглаварям. Идет лето. Дальше будет еще хуже. Сразу могу тебе сказать, что в ближайшем будущем мы активизируем свою работу и понадобится самая разнообразная информация, особенно твоя. Так что ваша смена никак не должна сказаться на твоей работе. Понял?

– Понял.

Я понял, что «на халяву» тут не прокатит. Придется работать по-настоящему. Что поделаешь, видать окопная романтика для меня закончилась. В нашем отделе, включая и меня, работало шесть старших офицеров: четыре майора и два подполковника. Каждый отвечал за свой фронт работ. Что характерно – на «моей стороне» сидели офицеры внутренних войск, на противоположной, спинами к нам – «армейцы». И ни какой дележки, препираний и обидных характеристик в сторону министерств я не слышал. Армейцы нас называли «вованами», от известной аббревиатуры – «ВВ». Обезличенное «федералы», часто употреблявшееся в СМИ, никто не упоминал – это считалось обидным. Офицеров ВДВ называли DVD, или: «висит груша, нельзя ее скушать». Я думаю, это нечто родственное с парашютистом. Офицеры КОП* – «одноглазый Пью». А ребят из космической разведки (правильнее – ВРК*) и вовсе звали космонавтами. Я только диву дивился, когда наш начальник отдела, Андрей, сказал мне:

– Сходи к космонавтам, выгони на плоттере эту таблицу.

Гудели системные блоки, парни изредка перекликались о характере поступающей информации, иногда долго смеялись над каким-нибудь предложением официального служебно-боевого документа, составленным каким-то замученным штабистом и я начинал понимать, откуда берутся армейские анекдоты и прочие перлы военной жизни, типа: «Жена труппа…». За окном все время слышался рокот вертолетных двигателей. Иногда модуль весь содрогался от проносившихся мимо на взлете и заходивших на посадку целых звеньев Ми-8 и Ми-24. На аэродроме шла обычная боевая работа и я, иногда глядя в открытое окно на хищные вертолетные силуэты, ощерившиеся мощным вооружением, с тоской вспоминал свое недавнее прошлое: так же и мы взлетали своей группой на задания или возвращались с эвакуации… С высоты полета птиц я взирал на эти модули (тогда здесь стояли вагончики и палатки) и помыслить не мог, что через каких-нибудь пару лет буду сидеть здесь, за компьютером, буду обычной штабной крысой…

К ужину я уже неплохо разбирался в поступающем потоке оперативной информации и Ивану, забежавшему за мной, стоило немалых усилий оторвать меня от работы, чтобы сходить «заморить червяка».

Столовая по праву считалась «гвоздем» ОГВСа – не один миллион был «вбухан» в благоустройство этого «центропита». Наверное, примерно столько же, сколько стоит пара НАТОвских ультрасовременных минно-поисковых комплексов. Правда, на сколько мне было известно, пока эту цену до сих пор оплачивали наши саперы, каждый день, укладывая свои жизни на чеченских дорогах и горных тропах. Столовая внутри была отделана белыми стеновыми панелями, вестибюль был увешан великолепными зеркалами, шесть умывальников с электросушилками, просторная раздевалка (оставишь кепи – ноги прирастут!). Помимо общего зала для приема пищи, также имелся и отдельный зал, отделанный под кожу с гарнитуром из мягкой мебели, теле-, видео-, стереосистемами, холодильниками и прочей необходимой в боевых условиях «оргтехникой», а так же отдельной прихожей. Понятное дело – не для простых смертных, а для особ, приближенных к императору и прочих высоких гостей, коих нынче бывает немало. Стены везде были увешаны искусственными цветами, которые не отличишь от настоящих. А что? Удобно – поливать совсем не надо. Не завянут. Только знай, вовремя бойцу протереть лепестки от вездесущей пыли и вынуть «чинарики» из горшков. Линолеум на полу матово зеркально отбрасывал свет от метровых окон, а стулья и столы, похоже, были из офисного набора. В общем, я, вспоминая свое последнее посещение ОГВСовской столовой двухгодичной давности, был ошеломлен. На «большой земле» подавляющее число воинских частей и помыслить не могли о таких столовых невиданной роскоши и отделки. Это уж точно!

Увидев то, что лежало в моей тарелке и называлось ужином, я нисколько не разочаровался. По-моему, порция картофельного пюре с загнутым полумесяцем жареного минтая – прекрасная альтернатива банке свиной тушенки, залежавшейся в моем «бауле». Впрочем, были времена и похуже. Однако я видел, как многие офицеры брали с раздачи только чай и масло. Некоторые приносили с собой кетчуп и майонез, таким образом, делая свое блюдо намного питательней и вкусней.

– Вот гады! – ворчал Михаил, ковыряясь в своей порции – За такую еду я бы весь тыл к стенке поставил. Разве это можно есть?

– А что, картошка, как картошка, – возразил я – Вроде, без червячков.

– Вот именно! Пожрешь ЭТО пару месяцев, изо дня в день, тогда я посмотрю на тебя.

– В смысле?..

– А вот, «в смысле»! Другого ничего на ужин тут не дают. Я даже могу со сто процентной гарантией сказать, что завтра на завтрак давать будут: каша рисовая, масло и чай.

– Что ж, и на том спасибо.

Медведю, конечно, трудно было энергетически обеспечить свою массу тела, он постоянно голодал – порция, считавшаяся нормой (правда и для меня эта «норма» была мизерной) для него это было «на один зуб». Поэтому Мишка постоянно был занят мыслями о еде: какие-то поиски, махинации, бартеры… Я видел, как он, перед тем, как выйти из столовой, зашел к поварам и вышел оттуда с небольшим свертком под мышкой. Иван же, допив чай, собрал из тарелки все печенье и завернул его в салфетку.

– Это еще зачем? – удивился я – Чай «дома» пить?

– Да нет, Степа сладкое уж больно любит, – пояснил он – Вот мы его немного подкармливаем.

Мы вышли из столовой и уселись на лавочке возле ажурного фонтанчика с белым гипсовым амуром в центре. Я вспомнил, что у меня в сумке «завалялась» баночка клубничного джема, который я в тайне обожал и купил накануне своего отъезда. Естественно, я предложил подарить ее дяде Степе.

– Нет, – покачал Иван головой – Не возьмет.

– Почему?

– Не такой уж он и полоумный. Понимает, что его жалеют. Подарок не возьмет.

– Мне лучше подари – предложил Медведь.

– Не слушай, Алексей, этого старого попрошайку, – пытался урезонить Иван вечно голодного Медведя.

Солнце клонилось к закату, окрашивая перистые облака, собравшиеся над западной частью горизонта, алой бахромой. Стало тихо, даже птицы, казалось, петь перестали. Лишь слышно было металлический лязг гусениц и утробное урчание дизелей где-то за периметром охраны ОГВСа – это возвращались БМП из числа огневого прикрытия очередного центроподвоза и снятые с основных коммуникаций войсковые заслоны. Войну никто не отменял, несмотря на райскую идиллию, царившую вокруг. Я сидел лицом к горам. Дальних перевалов не было видно, однако, даже при виде ближних хребтов, по старой привычке, мне сделалось не хорошо. Где-то там прятались «духи», ожидая ночной темноты для проведения очередной дерзкой акции, о которой мы узнаем рано утром. Хотя, я прекрасно знал, что, ни сегодня, ни завтра, ни на следующей неделе там я не буду. Не раздастся рядом автоматная очередь, не просвистят пули над головой, не будешь выкладываться до седьмого пота, преодолевая очередной гребень. Потому, что я – офицер штаба ОГВС, штабная крыса, личного участия в спецоперациях отныне не принимаю. Противно даже, черт возьми! Я чувствовал, что это выбито у меня на лбу. Может, потому так не дружелюбно на меня посмотрели только что прошедшие мимо нас офицеры-спецназовцы, получившие очередную задачу на проведение РЗМ*.

…Утро следующего дня в разведывательной службе началось с обычного штабного «кипеша»: то ли кто-то из офицеров, «дежуривших на сводке»*, неправильные данные подал, то ли эти данные уже пришли искаженными и дежурный, не проверив, «забил» всю эту беду в донесение – короче, в нашем отделе «головы мылили» всем подряд. Дед был вне себя от ярости, даже свою любимую собаку забыл покормить, от чего зверел еще больше. Увидев меня с Иваном в коридоре, тоже не стал кривить душой и по привычке, точнее – по инерции, обругал и нас:

– О! Явились, не запылились! Работнички! Саватеев, вас всех уже пора в горы отправлять! Или к стенке ставить! Зажрались!

Полковник Саватеев, стоявший с обреченным видом, тут же, тихо, но довольно-таки ядовито, прошипел нам:

– Чего вылупились? Валите на свои рабочие места!..

Да, издержки работы мозга военной машины в действии. Верные древнему армейскому принципу «Ты – начальник, я – дурак», мы, молча, юркнули в свои душные норы-кабинеты. Мое рабочее место находилось прямо возле входной двери. Поскольку установилась неимоверная жара, а кондиционера у нас не было, дверь в коридор была постоянно открытой, дабы хоть малый сквознячок проветривал душный кабинет и, главное, системные блоки наших машин. Кабинет деда располагался почти напротив нашего, чуть наискосок, поэтому я еще долго имел удовольствие слышать раздраженный голос нашего генерала, костерившего всех подряд тем исконно русским наречием, при упоминании которого, хоть всех святых выноси. Андрей, наш начальник отдела, тоже весь красный сидел у своего компьютера и, ни с кем не разговаривая, молча уставился в экран монитора. Ему тоже, вероятно, досталось. Он долго молчал, потом, наконец, проворчал:

– Ну, надо же! Испугали ежа голым задом! Кто-то там, в Москве, утренний кофе недопил!

А Дед все не унимался, из коридора все еще доносился его по-старчески скрипучий фальцет:

– Всех в окопы загоню! Всех отпетрушу!

– Отпетрушит он… – негромко, скорее для себя, комментировал Андрей – Смотри, как бы «петрушка» не отвалилась!

Неказистые штабные перипетии со всеми вытекающими издержками грозили обернуться виновникам в разного рода штрафные санкции, о которых через сутки уже никто и не вспомнит. Однако никто крайним быть не хотел. Поэтому утренний скандал имел перспективу плавно перейти в полуденный. Одним словом, буча, которую заварил наш дед, по всему видимому, должна была утихнуть еще не скоро, и я постарался с головой уйти в свою работу – благо, ее всегда было вагон с тележкой. Но не прошло и двадцати минут, как к нам забежал Мирослав, дал мне листок с написанной там фамилией:

– А ну, пробей-ка мне этого махмуда!..

Потом заглянул начальник соседнего отдела, из нашей же конторы, ему надо было сверить со мной данные по бандглаварям такого-то района. Затем забежал дежурный по службе – убитые и задержанные боевики за такой-то период. Потом опять Мирослав:

– На, пробей списочек. Срочно!

Одним словом, я «строчил», как угорелый, забыв, что «работать на компьютере не умею». Прорва работы! Со всех сторон на маня надвигались предложения, просьбы, приказы. Мне казалось, что я один пашу, как проклятый. Парни в нашем кабинете шутили, переговаривались, смеялись, рассуждая над свежим анекдотом или ситуацией из жизни, произошедшей тут же. Толкали меня в плече: «Пойдем, покурим!»… Какой там! Хотя бы свою работу успеть сделать, хотя бы самое необходимое. Но никаких бездельников в нашем отделе не было. Просто, ребята, уже «съев собаку» на своих должностях, быстро и споро управлялись со своей текучкой. Да и операционная скорость работы на машине у меня – чего кривить душой – оставляла желать лучшего. Я был профан по сравнению с ними. Они половину жизни, всю свою службу проработали в штабах, разведцентрах и подобного рода отделах. Куда там мне за ними угнаться! Но меня раздражало совсем не это. Уже несколько раз меня вызывал Саватеев и, кивая на мои справки, мрачно и не очень то дружелюбно отчитывал за ошибки и недоработки разного рода.

– Это не доклад, а пародия. Вы хоть элементарное понятие о штабной культуре имеете? Немедленно переделать!

Я пыхтел, краснел, переделывал… Наконец, ближе к вечеру, «на ковре» у шефа, при очередном разносе, меня вдруг прорвало:

– Я тут что, мальчик для битья? Я – боевой офицер, ранение имею! И оказался здесь по воле случая. И то, что мне не хватает штабной культуры – так в окопах другой культуре учили!

На удивление, Саватеев почти никак не отреагировал на мой, мягко говоря, недопустимо дерзкий и враждебный тон. Только посмотрел на меня усталыми, красными от недосыпа глазами и спокойно, словно под диктовку, сказал:

– Все мы тут боевые, с ранениями и орденами. Не поймите меня превратно, обидеть вас никоим образом не хотел. У всех у нас выдался тяжелый и не совсем удачный день. Учитесь! А переделать вот этот документик, все-таки, придется. Не сомневайтесь. Так что идите, дерзайте, голубчик…

Выйдя в коридор, я услышал за закрывшейся дверью голос Саватеева:

– А из него, я думаю, будет толк.

– А куда он денется из подводной лодки? – буркнул в ответ Мирослав, как всегда, не отрываясь от своих бумаг.

Так, за напряженной работой, перепалками и склоками с начальством, незаметно прошла неделя. Саватееву определенно нравилась моя манера работы. И хотя я был человеком малоразговорчивым и немногословным, иногда мне приходилось «показывать зубы», за что мой шеф более пристально наблюдал за мной, но отнюдь не из вероломства, а скорее из профессионального любопытства. Иногда он говорил Мирославу:

– Определенно, этот юноша создан для аналитики. Подумать только, раньше человека годами готовили для работы в КРЦ*. А этот – три дня и уже почти готовый специалист! Можно подписывать отчетно-информационную документацию, не перепроверяя выводы из оценки обстановки.

– Вам дай волю, вы весь РИАЦ* к себе в ГРУ заберете, – с непробиваемым лицом ворчал Мирослав, однако его тешила мысль, что он не ошибся во мне.

Саватеев меня иначе, как «голубчик», не называл, что являлось знаком особой признательности. Однако у него была странная манера «раскусывать» своих людей: сначала разозлит, выведет из себя, а потом и смотрит на всю подноготную, что скрыто у человека за семью печатями. Смотрит и оценивает: кто ты и что ты?

Обо всех этих особенностях подводных течений в разведслужбе мне как-то вечером поведал наш начальник отдела, Андрей. Мы сидели в темноте, с тыльной стороны нашего модуля и курили, пуская дым в звездное небо. Я поймал себя на мысли, что совсем забыл о существовании «волкодавов», которые, якобы, присматриваются ко мне, желая отобрать в свою «банду». Более того, я стал замечать, что мне начинало нравиться каждое утро, забрав у дежурного офицера флешку с «инфой» о происшедших событиях за истекшую ночь, быстренько сортировать и укладывать информацию по характеру, направленности и степени важности для дальнейшей детальной работы. Начинать работу приходилось очень рано, иначе за информацией выстраивалась настоящая очередь довольно-таки нервничающих и неуравновешенных в терпеливом общении штабных людей. Но, несмотря на недосып, мне даже нравилось приходить в модуль разведывательной службы так рано, практически до восхода солнца – в это время в отделах сидели только сонные дежурные, в кабинетах стояла непривычная тишина и веяло относительной утренней прохладцей. Всего этого не наблюдалось днем и главное – за отсутствием суеты, беготни и перегруженности событиями, быстро, почти молниеносно, решались внезапно возникающие текущие вопросы. Все это Саватеев определенно одобрял и он, мельком встречая меня, ни свет, ни заря в коридоре разведслужбы, искоса, но благосклонно наблюдал, как я беспощадно наседал на дежурного офицера, поторапливая его побыстрее «добить» последнюю и самую свежую информацию для своей работы.