Buch lesen: «Пограничные стрелки»

Глава 1
Любитель острого

В полшестого пополудни Уэлдон открыл глаза и некоторое время просто лежал на спине, раскинув руки, изучая потолок, с наслаждением вдыхая теплый воздух. Не было ни ветерка. Уэлдон лениво подумал о том, где, собственно говоря, он находится? Пожалуй, даже ради спасения собственной жизни не мог бы сейчас припомнить, куда в конце концов попал – в какую страну, штат или город. Он выглянул в окно, и первое, что бросилось ему в глаза, были суровые очертания горы Бычья Голова.

Со вздохом облегчения Уэлдон снова опустил голову на мягкую подушку. Выходит, попал в Сан-Тринидад! Ничего удивительного, что пришлось рассматривать окрестности, чтобы сориентироваться! Слишком много мест промчалось перед его глазами за последнее время. Они мелькали так же быстро, как карты, когда колоду тасуют руки опытного игрока. Снова закрыв глаза, он позволил именам и лицам еще раз пробежать в его памяти, как бежит поток воды в ущелье. Потом улыбнулся. Уэлдон мог лежать, ни о чем не думая, но в нужный момент соображал очень быстро и на события реагировал мгновенно. Ему нравилось и то и другое. Он любил жизнь такой, какая она есть, во всех ее проявлениях, даже когда приходилось сталкиваться с ее бессмысленной и грязной стороной. По части пищеварения Уэлдон не уступал и козлу, а в хладнокровии – упитанному быку, невозмутимому вожаку стада. И от всего получал удовольствие. Еда, сон, даже возможность дышать доставляли ему радость.

Поэтому он и не торопился вставать. Любой другой, очутившись в этой раскаленной, побеленной спаленке, где было трудно повернуться, чувствовал бы себя как в духовке, но Уэлдон не испытывал ни малейшего неудобства. Расслабившись, лежал и наслаждался жарой.

Но в конце концов его стал терзать голод. Он протянул руку к двери и распахнул ее настежь.

– Хочу есть! – крикнул в коридор, и эхо прокатилось по дому.

Уэлдон опять закрыл глаза, выжидая.

Наконец услышал шуршание юбок. Предварительно постучав в открытую дверь, в комнату вошла горничная-мексиканка. Обычно горничные не отличаются застенчивостью, но эта двигалась робко и нерешительно.

– Чего желает сеньор? – спросила она по-испански.

– Вы говорите по-английски? – в свою очередь поинтересовался Уэлдон.

– Нет, сеньор.

– Ладно, пусть будет по-вашему, – согласился он на вполне приличном испанском, открыл наконец глаза и взглянул на девушку.

Она оказалась красавицей!

Мысли о еде мгновенно улетучились из головы парня.

– Чего желает сеньор?

– Всего по очереди, – изрек он, продолжая разглядывать девушку. Это был не грубый мужской взгляд, раздевающий женщину, а взгляд, выражающий искреннее восхищение красотой. Затем тихонько замурлыкал: – «Черные глазки, звонкий голосок…»

Девушка покраснела, а молодой человек добродушно ей улыбнулся.

Состоялась примерно такая беседа.

Сеньор хочет есть? Да, хочет. Чего бы он пожелал? Все, что найдется в этом доме самого лучшего. Были, конечно, бобы. А также тортильи¹. Девушка похвасталась, что во всей Мексике не сыскать лучших тортилий, чем те тонкие, белые лепешки, которые печет ее мать. Еще предложила мясо козленка. Его можно нарезать на маленькие кусочки, насадить на шампуры – будет готово через несколько минут. А если сеньор хочет помыться, то слуги принесут воду в ведрах, и он даже сможет принять ванну.

Горничная удалилась. Уэлдон мягким голосом пропел ей вслед:

– «Черные глазки, звонкий голосок…»

Он слышал, как девушка замешкалась в коридоре, но затем неторопливо пошла дальше. Тогда уселся в постели и, покашливая, одобрительно пробормотал:

– Сан-Тринидад! Ты мне по душе!

Вскоре после этого Уэлдон уже сидел в жестяной ванне, находившейся в соседней комнате, а два с устрашающим видом молодца опрокидывали одно за другим ведра с холодной водой на его широкие, мускулистые плечи.

Вытеревшись досуха и одевшись, парень спустился во внутренний дворик отеля и пересек его, позванивая шпорами, сверкающими, как золотые.

Солнце палило невыносимо. Казалось, красные крыши домов были объяты пламенем, а белые стены блестели так, что слепли глаза. Выйдя на середину дворика и сняв сомбреро, Уэлдон подставил голову под палящие лучи.

Из темного угла, завешанного красными портьерами, внезапно появился какой-то коротышка с худым загорелым лицом и сварливо произнес по-английски:

– Лучше поостерегись, сынок! А то заработаешь солнечный удар.

– Спасибо, – отозвался молодой человек. – Но мне нужна солнечная ванна. – Подошел к одному из маленьких столиков, стоящих между колоннами, и опустился на стул. Тот заскрипел под его тяжестью, однако устоял. – Солнце убивает микробы, – добавил серьезно.

Он обожал заканчивать любое высказывание или даже речь короткой фразой. Потом посмотрел на коротышку, одарив его своей знаменитой улыбкой – добродушной, насмешливой, немного глуповатой, словно хотел передать ему немного собственного хорошего настроения.

Принесли дымящиеся бобы, завернутые в тонкие маисовые лепешки. Уэлдон неторопливо принялся за еду.

Коротышка с худым загорелым лицом и мексиканской сигарой во рту слегка приподнял брови, глядя на то, как исчезает эта груда еды. Задвигавшись на стуле, он дернул плечом.

Бобы и маисовые лепешки кончились. Но были доставлены новые лепешки, а вместе с ними большое блюдо с квадратными ломтями козлятины, зажаренными на открытом огне до коричневой корочки. На столе стояло также блюдо с красным соусом, куда Уэлдон окунал каждый кусочек мяса, прежде чем подносил его ко рту. Он по-прежнему действовал не спеша, но пища улетучивалась с такой быстротой, будто ее поглощал огонь.

Коротышка ничего не мог с собой поделать. Против воли, взгляд его был прикован к Уэлдону. При этом он продолжал подергивать головой и хлопать глазами, словно отмахивался от мух. Вид у этого человека был задумчивый, он барабанил тонкими пальцами по столу, но глаза его были повернуты в сторону еды, с которой расправлялся молодой человек.

Уэлдон насадил на кончик ножа особо аппетитный кусочек козлятины. Мясо слегка обуглилось по краям, но в основном было покрыто толстой коричневой корочкой; красный сок капал с него.

– Съешьте кусочек, – добродушно предложил Уэлдон.

Коротышка стремительно повернулся на стуле.

– Молодой человек, – сказал он, – надеюсь, я достаточно стар, чтобы дать вам добрый совет?

– Совет? – пробормотал Уэлдон. – Тот, кто не прислушивается к добрым советам, дорого платит.

– Так вот, – начал его собеседник.

– Совет? – повторил парень. – Это опыт, выраженный короткой фразой.

– Верно, – согласился коротышка. – Поэтому…

Но медлительный Уэлдон продолжал неторопливо развивать свою мысль:

– Хороший совет может заменить глаза и уши.

– Ну конечно, молодой человек, поэтому я хочу сказать вам…

– Тому, кто не слушает советов, – доверительно сообщил Уэлдон, – уже ничем не поможешь.

– Продолжайте, продолжайте! – брюзгливо поддержал его коротышка. – Выкладывайте все, что хотите сказать об этом предмете. Я могу подождать! Я никуда не спешу!

– Я бы принял совет от любого человека, даже от своего отца, – благодушно изрек Уэлдон. – Совет лучше, чем порка. И говорят, что чем хуже люди, тем лучше их советы! – Он одарил коротышку доброй улыбкой. – Так не хотите разделить со мной этот ломтик?

Коротышка щелкнул пальцами. Он был почти вне себя от ярости.

– Нет! – завопил, окончательно потеряв терпение. – Мне не нужно ни кусочка! А этот ваш красный соус – вы знаете, что это такое?

Уэлдон заколебался, но затем со всем своим непробиваемым добродушием ответил:

– На вкус как жидкий огонь, приятель. А что вы об этом думаете?

Коротышка вытаращил глаза. У него была тощая бородка, которая придавала ему подчеркнуто старомодный и несколько зловещий вид. Бородка теперь дрожала, так как он отчаянно искал слова.

– Тогда зачем же, ради Бога, вы это едите? От одного только вида этих блюд у меня жжет во рту, – объявил, негодуя. – А мои внутренности скручиваются, рассыхаются и разваливаются на части.

Как раз в этот момент Уэлдон положил обсуждаемый ими кусочек в рот. И тем не менее продолжал говорить, нисколько этим не затрудняясь:

– Неужели? А теперь я скажу вам, как это мне представляется. Почти все на земле хорошо, если обращаться с ним должным образом, а если нет…

– Ну и ну! – с иронией воскликнул его собеседник. – Это что – христианская проповедь?

– А почему бы и нет? – отозвался Уэлдон. – Да, действительно, не все те, кто разгуливают с длинными ножами, являются поварами. Но повара можно учить только на кухне, а не за обеденным столом. Поэтому я ем, что дают.

Коротышка вздрогнул. Он сидел, подперев голову руками, лихорадочно затягиваясь сигарой, и сквозь клубы дыма внимательно разглядывал молодого человека.

– Можно себе представить, что творится в вашем желудке!

– Никогда не страдал желудком, – успокоил его Уэлдон.

Он прикончил одновременно и мясо и соус, обмакнув последний прожаренный ломтик в красную жидкость, причем соус лег на него таким густым слоем, что ему пришлось поворачивать мясо, чтобы не закапать одежду.

Коротышка больше не мог смотреть, как поглощается эта ужасная стряпня. Он закрыл глаза обеими ладонями, но, не удержавшись, осторожно опустил руки – как раз вовремя, чтобы увидеть завершающий, последний глоток.

Почувствовав, что ему становится плохо, коротышка вскочил и стал бегать по террасе. Но потом вернулся, снова уселся на стуле и уставился на Уэлдона.

Глава 2
Свободный человек

Перед Уэлдоном возникла уже знакомая ему горничная – по-видимому, она выполняла все работы по дому. Подхватив гору пустых тарелок, девушка с изумлением открыла рот, затем заглянула под стол, оглядела внутренний дворик в поисках бродячей собаки, которая съела хотя бы часть всей этой груды еды. Даже с некоторым подозрением покосилась на карманы молодого человека.

Он засмеялся и вывернул карманы.

Тогда девушка всплеснула прелестными ручками и тоже рассмеялась:

– Не надо, сеньор! Просто это восхитительно!

– Хотелось бы чего-нибудь еще, – подал голос Уэлдон.

– Чего же, сеньор?

– У вас есть пиво?

– Есть, сеньор.

– Вы держите его в погребе?

– Да, сеньор.

– В холодном погребе? – уточнил Уэлдон.

– Там лед. Только вспомнишь о погребе, сразу задрожишь от холода!

– Спуститесь в погреб и подрожите там немножко ради меня, – велел молодой человек. – И потрогайте ручками бутылки, чтобы найти самые холодные. Вот таких и принесите три или четыре штуки.

Девушка ушла.

– Дружище, дружище! – забормотал между тем незнакомец. – Разве у вас не горят внутренности, и дым не обжигает горло, и искры не слепят глаза?

Уэлдон взглянул на него с неизменным хладнокровием, свертывая одной рукой цигарку. В его действиях не чувствовалось никакой спешки. Ловким движением пальцев он умял табак, разгладил бумагу, затем кончиком языка провел по ее краю, скрутил и заклеил. А когда зажег спичку и закурил, коротышке показалось, что половина цигарки исчезла от одной затяжки! На конце ее сразу же вырос большой столбик пепла!

– Черт возьми! – вскричал он, облизывая сухие губы и нервным движением вынимая сигару изо рта. – Я думал, вы задохнетесь, почти надеялся, что так и произойдет!

– Дружище, – произнес Уэлдон, выдыхая дым то плотной струей, то летучими голубовато-белыми колечками. – Я прекрасно себя чувствую. Просто наверху блаженства. Все идет отлично. А там – посмотрим.

Вернулась девушка, нагруженная бутылками. Поставила их на стол – шесть штук – друг возле друга.

– Пейте, быстро! – буркнул незнакомец, ерзая на стуле. – Хочу услышать, как это пиво зашипит в вашей глотке.

– Терпение, терпение, – лениво отреагировал Уэлдон. – Терпение творит чудеса! Какая из этих бутылок самая холодная, моя дорогая?

– Вот эта, сеньор. Вот эта, я думаю.

– Желательно знать точно, – важно заявил Уэлдон. – Иначе упустим прекрасную возможность, если не используем ее наилучшим образом. Я бы это счел позором. А как насчет вас, дружище? Выпьете со мной?

– Пить пиво – это жидкое, горькое пойло! – возмутился коротышка. – Да я бы не прикоснулся к нему и за тысячу долларов!

– И сейчас не попробуете? – добродушно осведомился молодой человек. – Что ж, каждый следует своим правилам. Но когда я думаю, – тут он откупорил бутылку, щелчком сбив металлическую пробку, – когда я думаю, что эта бутылка пива значит для меня…

– Ох, пейте же это пойло, пейте его, пейте! – оборвал его коротышка. – Это зрелище действует мне на нервы. У вас заболит горло! Оно будет кровоточить! Вы раздерете его в кровь! Оно, должно быть, уже в крови!

– За вас, моя красавица! – обратился Уэлдон к горничной.

Стиснув ручки, девушка отвесила ему легкий поклон.

– За вас, за ваши глазки, за ваши губки и ваше сердечко! – Наклонив бутылку, он с бульканьем стал поглощать янтарную жидкость.

Коротышка, не отводя глаз с парня, заволновался, приподнялся на стуле.

– Ах! – выдохнул молодой человек и поставил пустую бутылку на стол.

– Чтоб мне пропасть! – воскликнул коротышка.

– А теперь, – весело сказал Уэлдон, – чтобы стало совсем хорошо, за кухарку, благослови ее Господь! И за тот соус, который она приготовила!

Вторая бутылка опустела с такой же скоростью. Осушив ее, Уэлдон потянулся за третьей. И тут коротышка не выдержал.

– Дружище, дружище! – заволновался он. – Вы же лопнете!

– Вы видите, как я пью, но не ощущаете моей жажды, – кротко возразил парень. – У меня внутри пустыня, настоящая пустыня, раскаленная солнцем. В такой пустыне даже ящерицы прячутся в тени, кактусы вянут и начинают дымиться, стервятники кружатся в открытом небе, а лысый орел прячет голову под крыло…

– К черту вашу пустыню! – раздраженно фыркнул коротышка.

– Но теперь, – добродушно продолжил Уэлдон, – я залил края этой пустыни, осталось единственное сухое местечко – прямо в центре, которое я тоже намерен залить, если, конечно, хорошенько прицелюсь! За тебя, красавица, и за кухарку, и за ту страну, что произвела вас обеих на свет!

Третья бутылка отправилась вслед за первыми двумя, после чего молодой человек откинулся на спинку стула и скрутил еще одну цигарку.

– И, я полагаю, вас ничто не беспокоит? – сердито осведомился коротышка.

– Нет, мистер Коннери, – ответил Уэлдон. – Ничегошеньки. Покурите со мной?

Коннери два-три раза щелкнул пальцами – звук походил на треск фейерверка Четвертого июля².

– Вы все время знали, кто я такой! – воскликнул он. – Черт меня побери, вы знали все время!

– Ну, конечно, ведь вас все знают, – улыбнулся Уэлдон. – Все знают Керка Коннери. Все восхищаются им. Все хотят с ним познакомиться.

– Заткнитесь, Уэлдон! – приказал коротышка.

Он вытащил очередную сигару, зажег ее не с того конца и безуспешно попытался раскурить – был слишком взволнован, чтобы заметить свою ошибку.

– Как вы добирались? – спросил угрюмо.

– По-разному. Когда верхом, когда пешком, когда поездом.

– Не верю, – возразил представитель закона. – Все поезда обыскивали. Каждый поезд, идущий в этом направлении.

– И при этом ваши люди обращали внимание на машинистов? – осведомился Уэлдон.

– Что такое?! – воскликнул Коннери. – Проклятье! Не верю! А что вы сделали с тем, кого заменили?

– Уложил спать в тендере.

Коротышка застонал.

– Ну и ну, – выдохнул он. – И вот вы здесь! Я не верю своим глазам!

– Зачем же вы тогда явились сюда, если не ожидали моего появления?

– На всякий случай. Не хотел упускать один шанс из тысячи, чтобы не упрекать себя впоследствии, что чего-то не предусмотрел. Вдруг все-таки вы появитесь, а меня здесь не будет.

– Что ж, вот мы и встретились. И не где-нибудь, а в Мексике! – Уэлдон с усмешкой пронаблюдал, как Коннери передернулся, и продолжил, сменив тему разговора: – Когда у вас выпадет свободная минутка, обратите внимание на вход в этот дворик. Видите картинку? Стоит испанка. А может быть, итальянка. Возможно, с примесью французской крови. Разве она не прелестна, Коннери?

– Почему вы не говорите по-английски? – с раздражением отозвался тот. – Почему вы всегда мешаете в одну кучу жаргон и всякий вздор, когда умеете говорить правильно?

– Говорить и путешествовать, – уточнил Уэлдон. – Я всегда выбираю кратчайший путь.

И его взгляд устремился туда, где у входа во внутренний дворик стоял длинный серый автомобиль с низкой посадкой и широким капотом. Шум мотора не был слышен. В воздухе ощущалась только его вибрация.

– Это машина для настоящего мужчины, – заметил Уэлдон. – А посмотрите-ка, кто за рулем?!

За рулем сидела девушка. Выключив мотор, она сбросила пыльную накидку, швырнула ее на соседнее сиденье и вылезла из машины. Затем легким, быстрым шагом пересекла внутренний дворик, помедлила, оглядев верхние окна отеля, и вошла внутрь.

– «Черные глазки, звонкий голосок!» – тихо запел Уэлдон, но затем голос его зазвучал в полную силу, и он повторил эту строчку глубоким, низким голосом, похожим на гром.

– Вы знаете ее, да? – заинтересовался Коннери. – И посылаете ей сигнал, так? Тоже замешана в этом деле?

Энергично кивнув, он свирепо уставился на молодого человека.

– Знаю ли я ее? – задумчиво повторил Уэлдон. – По крайней мере, никогда ее не забуду. Вы заметили, какие у нее глаза?

– Заметил, – огрызнулся Коннери. – Черные как ночь. И я бы сказал, приправленные жаждой убийства. Как ее зовут?

– Не имею понятия.

– Франческа Лагарди.

– Итальянка?

– Не знаю. И не интересуюсь. Но мечтаю упрятать ее в тюрьму!

– Она что, мошенница?

– Мошенница? – воскликнул представитель закона. – Мошенница? – От возмущения ему не хватало слов.

– Я встречал таких на Востоке, – промолвил Уэлдон. – И на Западе. Но никогда не встречал их в компании с мужчинами.

– Это что, жаргон студентов? – предположил вконец рассерженный коротышка.

– Жаргон выпускников, – поправил его парень со своей обычной добродушной улыбкой.

– Ладно, – буркнул Коннери. – Могу вам кое-что сообщить. Мне телеграфировали вчера вечером. Бакстер мертв!

– И теперь они, естественно, хотят повесить меня?

– Они, конечно, не преминули бы это сделать, – проворчал Коннери. – Но этот осел Бакстер перед тем, как умереть, признался, что все это дело было сфабриковано, чтобы схватить вас. И вам пришлось бы здорово потрудиться, чтобы выпутаться. Но сейчас я должен сказать вам, что вы свободный человек и вольны идти, куда хотите!

Глава 3
Хорошенькое личико есть хорошенькое личико

На это сообщение Уэлдон отреагировал следующим образом. Задрав голову, он долгое время наблюдал за покачивающимися усиками виноградной лозы, которая нависала над ними как зеленый шатер. Наконец произнес:

– Надо же, как мне везет! И что бы этому Бакстеру сознаться сразу!

– Везет? – сердито воскликнул коротышка. – Везет? – Внезапно его поведение изменилось, он поудобнее устроился на стуле. – Выкладывайте, Уэлдон. Объясните начистоту.

– Что вы, дружище, неужели не ясно? Да я бы тогда никогда в жизни не оказался в Сан-Тринидаде, и мне не пришлось бы сидеть здесь, есть жареного козленка, пить пиво и беседовать с великим Коннери! – Взмахнув широкой ладонью, он улыбнулся, добродушно, но слегка рассеянно.

Керк Коннери вскочил. Он вообще двигался резко и порывисто. Прислонившись плечом к толстой выбеленной колонне, внимательно посмотрел на Уэлдона:

– Сколько вам лет, юноша?

– Немного меньше, чем вы думаете.

– Черт побери, молодой человек, иногда я думаю, что вы еще не вылезли из пеленок!

Уэлдон тем временем покончил со второй цигаркой, свернул третью и закурил.

– Испортите себе легкие, – заметил его собеседник.

Уэлдон выдохнул огромный клуб дыма:

– Никогда не имел хлопот с ними.

Коннери скорчил свирепую гримасу:

– Я ничего подобного и не предполагал! Я так и думал, вы – железный человек! Скала! Голова не болит, желудок всегда в порядке, ни простуды, ни лихорадки… И что, никогда в жизни?

– Никогда, – подтвердил Уэлдон.

– Почему вы себя так ведете? – кипятился представитель закона. – Почему? Почему?

– Почему я пью пиво? – простодушно полюбопытствовал Уэлдон.

– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Без уверток, пожалуйста, когда я разговариваю с вами! Не виляйте и не хитрите со мной, молодой человек!

Верзила Уэлдон отнесся к словам собеседника с полным спокойствием. Взгляд его, остановившийся на лице Коннери, напоминал взгляд сытого и довольного собой быка.

– Во-первых, я терпеть не могу работать, – признался он.

– Просто хотите сидеть на шее общества и объедать его? – осведомился представитель закона все так же сердито. Он помолчал, дожидаясь реакции парня, но так как ее не последовало, продолжал говорить: – А это неправильно и несправедливо. У нас достаточно проблем и с обычными преступниками – с недоумками, которые идут по кривой дорожке, психопатами, которым место в больницах, а не за решеткой, выходцами из Европы, Южной Америки, с Востока, наркоманами, пьяницами и всякими другими паразитами. Нам с ними хватает хлопот. Любой преступник – сумасшедший. Я всегда это утверждал. И всегда знал это. Но вы-то не сумасшедший, Уэлдон. Вы – сильный человек. У вас хорошая голова. И мозги работают неплохо. Таких, как вы, – один на тысячу. Но как вы с собой обращаетесь? Выбрасываете на ветер все свои сокровища! Хуже того! Это все равно как использовать боевой линкор для мелкой контрабанды! Что ж, если вы собираетесь стать преступником, почему бы вам не совершить что-нибудь грандиозное? Ограбить, например, английскую казну или опустошить Монетный двор США, устроить переполох на Уоллстрит, что-нибудь вроде этого?

– Меня никто не вдохновлял на такие подвиги, – заметил Уэлдон, слабая улыбка вернулась на его лицо. – Но вы подбрасываете неплохие идейки!

– Вместо этого, вы катитесь по жизни. Куда подует ветер, туда вас и несет! То в Мексику, то в Канаду – тут сыграли в карты, здесь постреляли, там подрались на ножах! А для чего? К чему вы стремитесь? Какова цель?

– Я просто живу, – мягко ответил Уэлдон.

Коннери ткнул в него дрожащим, костлявым указательным пальцем.

– У вас нет никакого чувства уважения к себе! – заключил он.

– Потому что никто никогда не принимает меня всерьез.

Взгляд парня в это время блуждал по верхнему ряду окон, выходивших во внутренний дворик. На одном из них ставни были распахнуты, но само окно оставалось закрытым. Интересно, кому это захотелось довольствоваться светом, но не воздухом? Солнце уже склонялось к западу. Жара спадала. Но щедрое, наводящее сонливость тепло исходило от стен, золотистая истома покрыла небо. От земли волнами поднимался горячий, наводящий дремоту воздух.

– А почему вас не принимают всерьез?

– Из-за моего имени, – пояснил Уэлдон.

– Хорошее имя. Что в нем такого? – не понял Коннери. – Когда-то считалось честным именем, пока вы не изваляли его в грязи! Лоример Эверетт Уэлдон – что тут плохого?

– Вы что, не понимаете? Инициалы образуют слово «Лью»³. А как можно относиться серьезно к человеку с таким именем? Вот вы, например, можете?

– Все это чепуха! Вы просто смеетесь надо всем, начиная с самого себя. Когда же перестанете хихикать?

– Я говорю серьезно.

– Вас называли и по-другому.

– Ну да. «Громила», «Блондин», «Заправила», «Большой козленок». Вы называете это именами, Коннери? А по-моему, это клички. Мир легкомысленно относится ко мне. А я легкомысленно отношусь к нему. Вот и все.

– Так-так-так, – протянул представитель закона. – А чего вы хотите от жизни?

– Того, что она мне преподнесет.

– А что она вам преподнесет?

– А вот этого я не знаю.

– Не понял.

– Если бы знал, то не хотел бы этого! – растолковал Уэлдон.

Коннери издал резкий свист, в котором выразились недовольство, нетерпение, но отчасти и понимание. Затем порывисто опустился на стул, который даже затрясся.

– Вы бы мне пригодились, – тихо произнес он. – Вы могли бы мне пригодиться, дружище!

– Охотиться за преступниками? – уточнил молодой человек.

– Вы могли бы мне пригодиться, – повторил Коннери и замолчал.

– Кто эта прелестная крошка в большом, сером автомобиле? – неожиданно поинтересовался Уэлдон.

– Какая крошка? – удивился его собеседник. – Что еще за крошка?

– Франческа Лагарди. Так, кажется, вы ее назвали.

– Крошка? – изумился коротышка. – Хладнокровная хищница! Ястреб! Ничего себе крошка! В ней нет ничего трогательного, ничего детского. Некоторые женщины взрослеют уже в колыбели.

– Как Афина, – заметил Уэлдон.

– Как кто?

– Не важно. Но она обольстительна.

– Все ведьмы обольстительны, – проворчал Коннери.

Взгляд парня устремился к окну, где открыли только ставни. Стекло в нем было плохого качества, неровное, а потому неравномерно пропускало свет. Тем не менее за этим стеклом, в глубине темной комнаты, Уэлдон увидел женскую фигуру. Она напоминала призрак.

– Я видел только ее лицо. Но какое лицо! Прелестное, очаровательное! – вздохнул он.

– А я видел и ее руки, – сообщил Коннери. – И видел, на что они способны.

– Изысканные руки, – мечтательно промолвил Уэлдон, с наслаждением прикрыв глаза; он грезил наяву. – Изящные, с розовыми пальчиками, нежные и сильные. Легкие, стремительные линии и округлые, маленькие кисти; тонкая, прозрачная кожа, через которую просвечивают голубые вены.

– Заткнитесь! – возмутился Коннери. – Не выношу, когда вы изъясняетесь подобным образом!

– Я просто размышлял вслух, – пожал плечами парень.

– Вот поэтому-то и нет хуже преступников, чем женщины, – пояснил представитель закона. – У них своя защита. Мужчина, честен он или нет, в конце концов, просто мужчина. В нем главное – сердце и душа, а внешность не играет особой роли. А женщина состоит на две трети из тела и на одну треть из мозгов. И когда мозги набекрень, выставляет напоказ свое тело. Мужчины не любят идеальных женщин. Им нравятся немного с перчиком. Как соус к этому блюду. Вы, Уэлдон, уж точно предпочли бы именно таких!

– Пожалуй, – задумчиво произнес тот. – Немного святая, немного – грешница. Конечно, вы правы.

Но раньше я никогда не задумывался над этим. Вы сразу же схватываете суть дела, Коннери!

Подобно поднимающейся рыбе, женская фигура, приблизившись к окну, приняла более ясные очертания. И, подобно рыбе, снова погружающейся в глубину, отступив, утратила четкость и скрылась во мраке.

Уэлдон встал и предложил:

– Неплохо бы пройтись.

– Куда? Куда? – допытывался маленький человек.

– Не знаю. Идете со мною?

Они пошли по внутреннему дворику. Уэлдон прогуливался неторопливо, а Коннери передвигался судорожно, рывками. То плелся позади юноши, то отставал, то забегал вперед, оборачиваясь и поджидая спутника, чтобы подхватить его и потащить за собой, как ребенок тащит большую собаку на поводке.

При выходе из внутреннего дворика они задержались у длинного серого автомобиля. В нем было четыре сиденья, снабженных подлокотниками, и внушительный багажник. Задние сиденья были устроены так, что даже при резких поворотах пассажирам не грозила опасность вывалиться из машины.

Уэлдон задумчиво облокотился на переднюю дверцу.

– Температура-то все еще под восемьдесят, – заметил он. – Малышку недавно здорово гоняли. Двигатель еще не остыл. Взгляните на термометр!

– Эта девица никогда не ездит со скоростью меньше шестидесяти миль, – объяснил Коннери. – Так она себе представляет медленную, приятную прогулку на машине. Обычно предпочитает все девяносто – сто миль в час.

– Сто? – переспросил парень. – Здорово! – Открыв капот, он заглянул внутрь. – Милая, маленькая, старая, надежная восьмерка, – заключил он.

– А где она сделана? – проворчал Коннери. – Нигде нет фирменного знака.

– Это итальянская модель, – сказал Уэлдон. – Изготовлена по специальному заказу. Не удивительно, что выжимает все сто! И даже больше, судя по всему! Гораздо больше! А нужна ли ей такая скорость, Коннери?

– Нужны ли птице крылья? – с горечью спросил в свою очередь представитель закона. – И даже сотни ей может не хватить в один прекрасный день.

Он стукнул себя в грудь кулачком. Его глаза горели такой яростью, что Уэлдон вдруг представил себе этого коротышку в образе стремительно летящего кондора, нагоняющего блестящий автомобиль, который далеко внизу несется по извивающейся дороге с умопомрачительной скоростью.

– Вы так и не рассказали мне, чем она занимается? – заметил он. – Не хотите поделиться со мной?

– Если бы я знал, – отозвался Коннери, – то поделился бы. Даже напечатал бы об этом в газетах. Если бы только знал! Но мне известно очень немногое. А зачем женщине или мужчине нужна такая машина на границе, если только он не миллионер и не гонщик?

– Контрабанда? – предположил Уэлдон.

– Прямо в точку! – ухмыльнулся Коннери. Блестящими глазками он обшаривал лицо молодого человека.

– Пожалуй, пойду поброжу немного, – объявил Уэлдон.

– Где? Где можно побродить в таком городке, как этот?

– Просто поброжу…

– А, идите к черту! – выпалил коротышка и повернулся на каблуках.

В воздухе что-то прошелестело. Это девушка подходила к автомобилю.

– Добрый вечер, мистер Коннери! – приветливо поздоровалась она.

Тот не выказал никакой сердечности. Взгляд его был исполнен ненависти, смешанной с любопытством.

– Гм! – промычал он в ответ.

Выходка представителя закона не произвела на девушку ни малейшего впечатления, улыбка осталась столь же ослепительной.

Уэлдон, который все еще не ушел, открыл для нее дверцу, и она поблагодарила его, наградив самой открытой и самой дружеской из всех своих улыбок. Потом села за руль, нажала на рычаг и отвела назад на дюйм скользящее сиденье.

– Вы разбираетесь в машинах? – обратилась она к молодому человеку все с той же дружеской улыбкой.

Он бесшумно закрыл дверцу – плавным и сильным движением руки.

– Да как вам сказать… Немного.

– Вам бы эта понравилась.

– Наверное, – согласился он.

Оторвать от нее взгляд было все равно как отнять руку от драгоценностей. Уэлдон отступил и приподнял шляпу. Послышался шум мотора. Большая машина слегка взвизгнула, трогаясь с места, затем, быстро набрав скорость, исчезла за углом. После этого Уэлдон слышал лишь шелест шин, свист рассекаемого воздуха и урчание мощного двигателя.

Он надвинул шляпу на лоб.

Напротив него через дорогу какая-то старая женщина, сидя на корточках, ловко лепила тортильи, не глядя на них. Она улыбнулась парню во весь рот.

Он пересек улицу и встал перед ней, опершись рукой о стену дома.

– Вы улыбнулись мне, матушка?

Ее широкое лицо сморщилось от едва сдерживаемого смеха.

– Почему бы и нет, сеньор?

– Разумеется, почему бы и нет?

Она подняла руку, ладонь блестела от сырого теста.

– Еще вчера я тоже была милашкой. И дурочкой. Но, умная или дурочка, а хорошенькое личико – это хорошенькое личико! – И снова принялась за свои лепешки.

Уэлдон повернул за угол.